|
Лёка притянула Женю к себе и крепко, с удовольствием, поцеловала. А потом развернула спиной к себе и, обняв, глянула на продолжающего мяться в проходе Пашу.
– Ну что, главный эльф? Мириться пришел?, – хмыкнула.
– Угу…, – Пашка во все глаза смотрел на сцепленные на Женькином животе Лёкины пальцы, – Ленка, ты того… Я дурак был.
– Да всё нормально, Паш. Это уже дела минувших дней. Кстати, мелкая, как ты думаешь – Пашку пригласим на новоселье?
– Конечно, – улыбнулась Женя.
– Вот и славно. Паш, приходи. Ровно в следующее воскресенье. Адрес если что Шурик знает.
– Ага… Я приду!, – радостно, – А чье новоселье-то?
Лёка и Женька переглянулись и хором захохотали.
– Вот приходи – и узнаешь, чье.
В пятницу вечером Женя и Лёка вопреки обыкновению были дома. Кристина с Толиком и Ксюха убежали на дискотеку, а девчонки решили посидеть вдвоем за книжкой. Сегодня Лёка читала Жене вслух Джека Лондона. Они вдвоем сидели в широком кресле и Женя с удовольствием смотрела на точеный Лёкин профиль, на острый нос и блестящие очки на этом носу.
– Лен, погоди!, – Женя прервала Лену на одной из самых динамичных сцен книги, – А помнишь, ты мне говорила о том, что если есть возможность избежать драки – то нужно это сделать?
– Конечно, – Лёка вложила в книгу закладку и поплотнее натянула на шею плед, – Просто так кулаками машут только дураки и самоуверенные эгоисты.
– А если, например, на твоих глазах кого-то из близких людей обижают – тоже лучше без драки дело решить?
– Если есть такая возможность – то да, малыш, – Лёка задумалась, – Понимаешь, то, что делает другой человек – это на его совести. Но всё, что делаешь ты – останется на твоей.
– В смысле?
– Ну вот представь: какой-то человек, назовем его Вася, обидел другого человека, назовем его Петя. Это осталось на Васиной совести. Но вот если Петя потом пойдет в ответ обижать Васю, это будет уже на его совести. Чувствуешь? Месть, она… Она ничего не уравновешивает. Она только добавляет грехов.
– Значит, правильно говорят: ударили по одной щеке – подставь другую?
– Да, малыш, правильно, – улыбнулась Лёка и нежно поцеловала Женю в переносицу, – Но не в прямом смысле, конечно же. Я имею ввиду, если, не дай Бог, тебя кто-то ударит – не надо стоять и ждать, когда ударят снова. Защищать себя как-то нужно…
– А как же защищать, если это принесет кому-то боль?
– Мелкая…
Их разговор прервал резкий телефонный звонок. Лёка потянулась сладко и взяла трубку.
– Алё, – почти промурлыкала, разгоряченная Жениными объятиями и, выслушав ответ, как будто похолодела, собралась и резко выпрямила спину, – Подожди, не реви. Да подожди ты! Где?… Из наших там кто был? Твою… Блин! Стой там, я сейчас приду.
Бросив трубку, Лёка вскочила на ноги и принялась одеваться, на ходу объясняя Женьке:
– Там какие-то козлы Кристину побили. Надо бежать.
– Я с тобой, – Женя тоже начала одеваться.
– Ладно, только быстрее.
Через пятнадцать минут, разгоряченные быстрым бегом, они уже были у студенческого клуба. У Жени сжалось сердце, когда она увидела сидящую на скамейке Кристину и двух врачей, склонившихся над ней. На щеке девушки алела огромная ссадина, а левая часть макушки покраснела от запекшейся крови.
Лёка шагнула к Кристине и придирчивым взглядом посмотрела на её раны.
– Как ты?, – спросила отрывисто, не обращая внимания на присевшую рядом Женьку
– Нормально, – Кристина не плакала, только морщилась от боли. Врачи обрабатывали ей макушку каким-то раствором, – Жень, дай мне руку, а то очень больно.
– Что тут случилось?, – Лёка отвернулась и увидела бледного Толика. На его лице был целый калейдоскоп разных цветов – от желтого до ало-красного. Он вытирал с губы кровь и баюкал неестественно выгнутую руку.
– Как всегда, – сплюнул Толик, – Местная гопота против неместных кавказцев.
– А Кристина?
– А что Кристина… Головы нет на плечах. Разнимать полезла. Вот и попала под горячую руку. Козел какой-то её об ступеньки… головой. Урод, блин.
Лёкины глаза загорелись. Расширились зрачки, превращая некогда синие глазищи в черный сгусток энергии.
– Какой козел?, – как будто выплюнула она сквозь зубы.
– Да вон он стоит, белобрысый, за уши держится. Сергеем зовут. Я ему того… По уху зарядил.
Поворот через плечо. Несколько шагов – и вот уже Лёка рядом с группой парней. Короткий вскрик – и белобрысый парень лицом падает на асфальт в метре от Кристинкиных ног.
Лёка нагнулась, поднимая его за шиворот и швырнула еще ближе к скамейке. Снова нагнулась и почувствовала резкую боль в шее. Обернулась, сверкнув глазами и увидела молодого парнишку, снова заносящего кулак.
– Уйди, – прошипела, – Покалечу же…
Парень испуганно отступил. А Лёка за волосы приподняла стонущего Сергея, держащегося за окровавленное лицо и посмотрела ему в глаза.
– Прощения проси у девушки, козел.
Парень тихо матерился сквозь зубы. В следующий момент он закричал от боли, когда Лёка носком ботинка ударила в ямку под ключицей.
– Прощения проси, козел! Покалечу, – проорала в наступившей тишине.
– Извини, извини!, – закричал в ответ Сергей, воя и держась то за лицо, то за ключицу. Его нижняя губа, поцарапанная об асфальт, хлопала и наливалась кровью, – Прости меня! Я не хотел! В запале всё!
Кристина испуганно таращилась то на Лёку, то на белобрысого парня. Но в глубине её зрачков Женька вдруг разглядела какое-то спокойствие. И удовлетворение.
Лёкин гнев прошел. Она вытерла руки о штаны и огляделась.
И все разом заговорили, как будто кто-то сказал «отомри». Зашевелились студенты, один из врачей подхватил под руки Сергея. Другой доктор посмотрел на Лёку, открыл было рот, но ничего не сказал.
– Да уж, глаза у тебя были ужасные, Лёк. Черные-черные, как будто другой человек просто.
Кристина полусидела на постели, откинувшись спиной на подушки. На её умытом лице и причесанной голове красовались огромные куски пластыря.
Позади был этот длинный и суматошный вечер. Позади была и травматология, где Кристине сделали рентген и наложили на макушку швы, и милиция, где Лёка наряду со многими студентами, давала показания и подписывала протокол. Закончились объяснения с охранниками студгородка и многочисленными любопытствующими.
Девчонки, наконец, были дома. Лёка и Женя сидели на краю Кристиной кровати. Ксюха примостилась где-то в углу.
– Я просто взбесилась, – пробормотала Лёка, – Кажется, это называется состояние аффекта.
– Не хотелось бы мне еще раз увидеть тебя в таком состоянии, – улыбнулась Женя и сжала Лёкину ладошку, – Кристь, а чего ты их разнимать-то полезла?
– А среди кавказцев Тимур был, знакомый мой, на втором курсе мы встречались. Ну я подумала – он меня послушает. А он даже не узнал меня, кажется… Ну а потом уже этот белобрысый по лицу мне дал, повалил и того… об ступеньки. Ой! А видели бы вы, как Толик их разбрасывал! Как озверел, честное слово. И швыряет, и швыряет… Пока самого не швырнули.
Нельзя было смеяться. Не тот был случай, не тот момент, но девушки ничего не могли с собой поделать – и хохот четырех молодых голосов наполнил квартиру.
– Ладно, дамы, – отсмеявшись, хмыкнула Лёка, – Давайте уже спать ложиться. День и без того богат был… Впечатлениями.
Укладывались долго. Женя всё никак не хотела выходить из ванной комнаты – то чистила зубы, то вдруг решила вымыть волосы, которые потом, конечно же, понадобилось высушить. У неё из головы никак не шел тот, вечерний разговор с Лёкой. Как удивительно не сочетался этот мягкий правильный разговор с почерневшими глазами и разбитым в кровь лицом молодого человека.
Конечно, умом Женька понимала, что, наверное, всё было правильно – и человек этот очень обидел Кристину… Но сердце не могло понять. И рвалось от непонимания.
– Мелкая! Ты там утонула, что ли?, – Лёка уже третий раз постучала в дверь ванной и Женя обреченно завязала на животе пояс халата.
Когда она вошла к комнату, Лёка уже была в постели – в своей привычной голубой пижаме, белых носках и очках на кончике носа. Эти очки и это вечное вечернее чтение обычно заставляло Женькино сердце сжиматься от радости и умиления. Но сегодня… Сегодня всё было иначе.
Женя сбросила халат и влезла под одеяло, привычно прижавшись к горячему Лёкиному боку. В ответ Лёка убрала книгу и сняла очки.
– Спрашивай, мелкая…, – вздохнула.
– О чем?
– Ты знаешь, о чём. И я знаю. Ладно, можешь не спрашивать. Я сама отвечу.
Лёка развернулась на кровати и заглянула в Женькины глаза.
– Я не отказываюсь ни от единого слова, которое сказала тебе сегодня вечером. И я понимаю, что мои поступки пошли несколько вразрез с этими словами. Но когда я увидела кровь на Кристином лице…, – Лёка запнулась, – Впрочем, нет. Не так. Это пустые оправдания. Да, я была в бешенстве. Да, я позволила своему телу действовать по воле инстинктов, а не разума. И знаешь, Жень… Я не жалею об этом. Нет, вру. Я жалею об этом. И прекрасно понимаю, что это неправильно. Что я не должна была бить этого мальчика. Но я это сделала, потому что хотела это сделать. И расплачиваться за это мне, понимаешь? И это вовсе не значит, что теперь и всегда я начну со всеми выяснять отношения кулаками. Прости меня… Вижу – я тебя разочаровала. Но… я иначе не смогла. Извини.
Женя молча слушала Лёкины слова. Она головой понимала, что перед ней сидит всё та же девчонка, что и несколькими часами раньше. Но душой Женька уже воспринимала Лёку иначе. Теперь она видела перед собой не девочку… А взрослую женщину. Готовую отвечать за свои поступки.
– Я люблю тебя, Лен, – улыбнулась Женя и скользнула в Лёкины объятия, – Я очень-очень тебя люблю. Никогда этого не забывай.
Следующим утром Женька проснулась с острым ощущением радости в груди. Потянувшись, она посмотрела на спящую Лёку. Во сне девушка казалась совсем молоденькой, невинной девочкой. И даже покрашенные разноцветными перьями волосы не сбивали этого ощущения.
– Я… Тебя… Люблю…, – прошептала Женька, кончиком пальца проводя дорожку по Лёкиному носу. Вряд ли кто-нибудь сумел бы понять, как дорога стала ей эта маленькая девчонка. Девушка. Женщина.
В приливе острой-острой нежности Женя всё водила и водила пальцами по Лёкиному лицу, нащупывая каждую ямочку, каждый перегиб кожи.
– Ты настоящая…, – снова шепнула, – Настоящая и правильная. Я рада, что ты такая. Я так сильно люблю тебя… Так люблю…
– Ммм, – промычала Лёка сквозь сон и, неловко протянув руку, обняла Женьку, – Мммелкая… Ты спи… Я с тобой…
– Чудовище…, – улыбнулась Женя, – Моё чудовище. Смешное. И любимое-любимое.
Долго-долго длилось это утро, наполненное негой и свежестью. Долго-долго Женька ласкала родное лицо.
Пока, наконец, лицо не приобрело осмысленное выражение и не спросило ворчливо:
– Мелочь… Выходной же. Ты чё не спишь?
Это «чё», сказанное спросонья, окончательно развеселило Женю и она принялась щекотать Лёку, попутно пытаясь потрогать её живот под курткой пижамы.
Потрогать не получалось – Лёка сопротивлялась с хохотом и уворачивалась.
– Ленка!, – наконец, скомандовала Женя, – А ну не дергайся, я твой пупок хочу…
Её слова потонули в глубоком Лёкином поцелуе.
– Ты хочешь мой пупок?, – хриплым голосом прошептала, забираясь ладошками под ночнушку, – Мелкая, а я думала, что в этой жизни ты хочешь только меня… А не мой пупок…
– Глупая… Посмотреть… Хочу… Ох… Ленка… Ленка…
И их голоса потонули в звуках раннего любовного утра.
Встали поздно. После того, как девушки долго занимались любовью, оказалось, что их одежда разбросана по всей комнате и её не так просто найти. Потом долго завтракали и принимали душ. Потом сбегали на рынок за цветами для больной Кристинки.
А потом пришла Юля.
– Привет, Жень!, – на пороге стояла она, та самая, Светлова, – А я к Кристинке. Слышала, что случилось…
– Привет, Юлька, – радостно улыбнулась, – Заходи. Кристя там с Ксюхой о чем-то спорит уже полчаса. Может, ради тебя как раз и спор закончится.
Юля быстро разувалась, а Женя смотрела на неё улыбающимися глазами. Совсем взрослая стала эта Юлька. И раньше она казалась старше всех остальных, а сейчас и совсем – взрослая женщина. Солидная. В брючном костюме и со светлыми, спадающими на плечи, волосами.
– Ну, пошли?, – пригласила Женя и, опомнившись, по студенческой привычке закричала громко, – Лёк! Иди сюда! У нас гости!
– Что это еще за… гости?, – Лёка запнулась на секунду, выходя из кухни и быстро сняла очки с носа, – Привет, Юль.
– Привет!, – Юлька накинулась на Лёку с объятиями, – Куда же ты пропала-то совсем, бессовестная? Я тебя в общаге искала, и у родителей… Что случилось?
– Я потом тебе расскажу. А ты как… Здесь?
– Да я к Кристинке пришла! Где она?
– Да тут, тут… Проходи.
Втроем они ввалились в Кристину комнату и захохотали, глядя на её красное, возмущенное лицо. Она что-то выговаривала Ксюше, стоя на коленках на кровати и подняв вверх руку.
С приходом гостей спор оборвался. Ксюха совершенно спокойно уселась на свою кровать, а остальные расселись на стульях.
– Ну как, Кристь?, – спросила Юлька, – Голова болит?
– Болит, – улыбнулась, – Только в основном от Ксюхи. Она мне с утра мозги так прополоскала, что никакой «Тайд» уже не поможет.
– А зачем ты в драку полезла? Каждый год наши с чучреками дерутся – никакой новости в этом нет, зачем лезть-то было?
– Ну среди кавказцев мой парень бывший был…
Кристина с явной неохотой рассказывала заново всю историю. Лёка смущенно смотрела в пол, когда рассказ дошел до её «выступления». Потом все вместе обедали и пили чай. Смотрели кино по телевизору. И снова пили чай.
Только поздно вечером Лёка, накинув куртку, пошла провожать Юлю. А, вернувшись, быстро скользнула в кровать и уснула, не отвечая ни на какие вопросы.
Субботний день целиком был наполнен приятными хлопотами. Лёка проснулась радостная и какая-то просветленная. Но о вчерашнем вечере говорить отказывалась. С Женькой и Ксюхой они съездили на рынок за продуктами, купили новый набор бокалов, и еще один букет для Кристины. Потом Женя убирала квартиру, готовила любимые блюда к завтрашнему дню, и полотенцем отгоняла Лёку, пытающуюся засунуть свой любопытный нос в каждую тарелку.
А потом пришло воскресенье. Квартира наполнилась друзьями. Кристина как королева восседала во главе стола, замотанная в одеяло и против обыкновения странно молчаливая.
Невеселый в этот раз получился праздник. Лёка сидела молча, вопреки себе не произносила тосты, не рассказывала анекдоты, а только смотрела на всех мутным взглядом синих глаз. И чёртики в них, пьяно покачиваясь, строили Женьке совсем не радостные рожицы. Много раз Саня пытался развеселить народ, но всем словно передалось настроение Лёки и веселья не вышло.
Только около двенадцати часов, когда количество выпитого алкоголя превысило допустимые нормы, народ словно проснулся. И полетели радостные речи в честь новоселов, и танцы начались веселые, и игра в «бутылочку». И во всей этой суете никто не заметил, как Женька тихонько пробралась в другую комнату и, упав на кровать, долго лежала, глотая соленые капли слёз и пытаясь заснуть.
А наутро, проснувшись, обнаружила рядом с собой только плюшевого кота. И никого больше…
– Саня! Шурик!, – Женька, запыхавшись, догнала парня и с жалкой улыбкой посмотрела в его смущенные глаза, – Привет!
– Привет, Жень. Ты извини, я того… Тороплюсь…
– Куда торопишься? Давай провожу – и поговорим заодно?
– Да нет, Жень… Потом… Ладно?
– Сань… Что происходит? Неужели я не имею права знать?, – против Женькиной воли из её глаз полились слёзы, – Где она? Что с ней?
– Женька!, – Саша испугался, быстро обнял девушку и зашептал ей на ухо отчаянно, – Жень, она жива и здорова. Всё нормально у неё. Женька… Я ничего больше не могу тебе сказать.
– Но почему, Шурик? За что? Чем я заслужила? Неужели она не может хотя бы поговорить со мной?, – сквозь всхлипы вырывались отчаянно-горькие слова, – Она с Юлькой, да? С ней?
– Нет! Нет, Жень. Они… общаются. Но Юлька… Нет.
– Тогда почему?, – отчаянно закричала Женя, – Почему всё вот так?
– Жень… Я не знаю… Не знаю. Женя, да перестань ты реветь!, – тоже заорал вдруг Саня, – Не стоит она того, слышишь? Ушла она – и скатертью дорога!
– Нет…, – Женька вырвалась из его рук и посмотрела с каким-то ужасом, – Нет, ты не прав… Она хорошая. Она просто… запуталась. Я пойду, Сань. Пойду.
Саша не стал её останавливать. Смотрел, как скрываются за поворотом страшно-поникшие плечи и ему казалось, что он сам ощущает всю глубину боли, обрушившуюся на девушку.
А Женька поплотнее запахнула воротник куртки и пошла по слякотной улице, слизывая с лица соленые дождевые капельки. То и дело навстречу ей попадались студенты, веселые и радостные в своей беззаботности и вдруг годы, прожитые в общаге, огромным камнем обрушились на девушку. Она вспомнила, как тогда всё было легко и просто. Были друзья. Была Лёка. Были сильные руки, всегда готовые обнять и успокоить. А теперь ничего не осталось.
Вот и не осталось ничего…
Вот и не осталось ничего…
А лето пахнет солнцем…
Дома, как ни странно, почти никого не было. Только Кристина сидела с сигаретой на кухне и работал магнитофон, из которого – вот странное дело – вылетал и ударялся о сердце голос Арбениной. На холодильнике горели свечи. Свечи, которые Женька никогда не разрешала зажигать при ней. Но сегодня они были даже к месту.
Женька сбросила куртку на пол, села за стол. Молча вытащила из Кристиной пачки сигарету и закурила неловко. Курила глубоко затягиваясь и заходилась кашлем. А Арбенина продолжала дергать за истрепанные жилы и бить в сердце.
На границе хмурых мужей
И очень нервных подруг
Где празднуют годы совместной и тихой войны
Я тебя сберегу от старческих мук
Наши счеты и дни уже сочтены
– Я тебя сберегу… От старческих мук… Наши счеты и дни… Уже сочтены…
Потушила бычок в пепельнице и замолчала, вдыхая в себя острый запах свечей и никотина.
– Женька, – тихо прошептала Кристина, – Не лезь так глубоко в это болото. Там плохо. Темно и холодно.
Женя не ответила. Через минуту только кивнула. Она боялась, что если скажет хоть слово – снова вырвутся из горла рыдания, а рыдать уже не было сил. Ни на что не было сил. Ничего не было.
– Женя!, – чей-то голос колокольчиком прозвенел в прихожей и кто-то большой с грохотом протопал на кухню.
Вскочила. Заметалась взглядом, сжимая кулаки. Острое-острое в своей безысходности чувство надежды вонзилось в сердце. Широко раскрылись глаза.
– Жень!, – Ксюха, запыхавшись, влетела в кухню, – Как ты?
Это стало последней каплей. Женька потом не могла вспомнить, кто и как укладывал её, бьющуюся в истерике, в кровать. Не могла вспомнить ни слов, что ей говорили, ни воплей, которые издавала она сама. Только через несколько часов, открыв глаза, она удивилась, почему лежит на Кристиной кровати, и почему к Ксюхи с Кристиной такие испуганные встревоженные лица.
– Привет, Лен, – Женька поймала Лёку на выходе из общаги. Шагнула к ней и удивилась – внутри только что-то горячее разлилось. Острой боли не было. Впрочем, уже целых две недели прошло с той памятной истерики, когда Женя перепугала Кристину и Ксюху. Много за эти две недели слез было пролито, и слов горьких выкрикнуто.
– Привет…, – Лёка растерялась и сделала шаг назад. Она была совсем незнакомая с новой короткой стрижкой, одетая в джинсы и черный свитер, – Извини, я… Тороплюсь.
– Лена, – Женя устало посмотрела в синие глаза, – Поговори со мной. Просто поговори. Как ты?
– Я… Нормально. А ты?
– Я тоже хорошо. Диплом заканчиваю. Даже не верится, что скоро уже конец вояжу под названием «высшее образование».
Лёка засмеялась.
– Ну да. А я вот тоже думать начала: может, всё-таки в институт поступить? А то за плечами ПТУ и куча всяких курсов, а вышки-то так и нету.
– Конечно, стоит поступать! Высшее образование не помешает.
Женя почти физически ощутила, как расслабилась Лёка от её спокойного, веселого тона. И только Бог знал, каких усилий стоило девушке поддерживать этот тон и улыбку на бледном лице.
– Ты где живешь-то сейчас?, – спросила, продолжая улыбаться.
– Да это… У знакомого одного с мехмата. На работу сейчас устраиваюсь. Может, потом квартиру сниму.
– О! Поздравляю, – радостно, – А что за работа?
– Да сисадмином. Буду сетки прокладывать в одной фирме. Жень, мне правда бежать пора.
– Ясно… Ладно, Лен, давай тогда. Ты бы хоть в гости как-нибудь забежала. Мы все скучаем периодически.
– Забегу, конечно. В общем, я позвоню. Пока, Жень.
– Пока.
Лёка махнула рукой и ушла. А Женька долго стояла, прижав руку к груди. Ей казалось, что если отнимет сейчас руку – сердце выскочит из грудной клетки и размажется кровью об асфальт.
Поздно вечером, вернувшись домой, Женя застала там встревоженных Ксюху и Кристину. Последние две недели обе они старались не выпускать Женьку из виду: ходили с ней в универ, гулять и вообще всегда были рядом.
– Привет!, – куртка приземлилась на вешалку, а сумка на кресло, – А по какому поводу мировая скорбь?
– Привет…, – Ксюха аж растерялась, – Жень, ты где была?
– Гуляла, – беспечно получилось. Хорошо. Правильно, – А вы чем занимались?
– Да мы так… Есть будешь?
– Обязательно. Я сегодня в универе была, вроде бы эпопея с дипломом закончена, осталось только плакаты нарисовать и всё.
– Здорово! Молодец!, – подключилась к разговору Кристина, настороженно посматривающая сквозь челку, – Жень, ты… Всё нормально?
– Угу. Я сегодня Лёку видела.
Бабах. От неожиданности Ксюха уронила тарелку и сразу кинулась за веником.
– И как… Лёка?
– Нормально. На работу устроилась, квартиру собирается снимать. Да она, наверное, зайдет как-нибудь.
– Жень, вы… помирились?, – Кристина совсем ничего не понимала.
– Да мы вроде и не ссорились. Ладно вам о Лёке, давайте есть лучше.
И они ели. Женька старательно запихивала в себя еду, не ощущая вкуса, и нахваливала поварих. Держала на лице улыбку, сосредоточенно держала – чтобы не отвлечься, не дать отчаянью отразиться на уставшем лице. Она так решила. Хватит. А то Кристина и Ксюха и так уже с ума сошли от беспокойства. И Шурик каждый день начал приходить. И Толик преувеличенно заботлив стал. Пора прекращать этот маразм. Люди-то вокруг ни в чём не виноваты.
Женя старательно запретила себе вспоминать и думать о том, что было раньше. Как будто построила себе новую жизнь, вырвав из неё кусок начиная от памятной июльской игры и заканчивая недавним новосельем. Ничего не было. Лёка друг. Старый друг. Хороший друг.
Кажется, помогало. И когда через неделю Лёка зашла-таки в гости, Женька была на высоте. Улыбалась, смеялась, рассказывая про научного руководителя их кафедры. Слушала Лёкины рассказы о новой работе. Насмешливо журила Ксюху за её новый имидж. И снова улыбалась, улыбалась.
А потом, когда за Лёкой захлопнулась дверь, по инерции продолжала что-то болтать и размешивать в стакане чай, пока молчащая весь вечер Кристина не стукнула ладошкой по столу.
– Хватит, Жень.
– Что хватит?, – Женька еще не вышла из образа, но Кристина и Ксюха смотрели серьезно.
– Прекрати. Никому не лучше от того, что ты так себя ведешь. Разве только этой… Перестань.
– Да что перестать-то?, – Женя поняла, что её игру разгадали, но продолжала по инерции.
– Ты как струна натянутая, Жень. Улыбаться еще не устала?
– Устала…, – вздохнула и достала сигареты из куртки, – Но так легче, Кристь. Так правильнее. Моя боль – это моя боль. Ни к чему ею остальных отравлять.
– Неужели ты так и не поняла, что боль нужно с друзьями делить?
– Нет, Кристь. Я не буду больше ничего ни с кем делить. Извини.
И ушла, растворившись в спасительном одиночестве собственной комнаты и плеера.
Вместе сделали вдох… Выдыхать одному.
Удивительно, что до сих пор я живу.
Удивительно, как много крови во мне.
Никому не отдать, кровь моя не в цене.
Остается сцепить зубы и замолчать.
Ноги выбросить вверх – идет охота на волчат.
И снова понеслись события. Оксана и Женя защитили дипломы, облили их, по традиции, шампанским и устроились на работу. К концу октября Кристинка переехала к Толику, а в ноябре с шумом отпраздновали их свадьбу. Лёка неожиданно быстро начала делать карьеру и вскоре выросла до звания старшего системного администратора.
Она по-прежнему ухаживала за Юлей, а Юля по-прежнему не подпускала её слишком близко. Когда было особенно плохо – Лёка приходила к Женьке и, спрятавшись в сигаретный дым, долго жаловалась на жизнь. Женя слушала, успокаивала, гладила по голове. Делилась силами, которых с каждым днем становилось всё меньше и меньше.
И Лёка уходила, окрыленная, и снова пыталась.
Кристина первое время старалась объяснить Женьке, что эти отношения – неправильные. Что предательство нельзя прощать. Но Женя не слушала. Она понимала, что так – больно. Но без Лёки было еще больнее.
Ночами, обнимая мягкую игрушку, Женька иногда позволяла себе окунуться в то время, когда Лёка была другой. Мягкой. Открытой. Нежной. Огромными синими глазищами летела навстречу Жениному взгляду. Как не похоже это воспоминание было на нынешнюю Лену: суровую, где-то жесткую. В её глазах теперь постоянно можно было увидеть бессильный поиск и метания.
Порой Жене казалось, что она была бы даже рада, если бы Лёка смогла, наконец, покорить Юлю. Не один год длилась эта странная любовь, и если бы случилось – разве не было бы это сказкой? И чудом? Чудом, в которое Женька больше не верила.
А потом пришел новый год. Совсем другой, не такой, как прошлый. И уже без труда разместила Женька ёлку в большой комнате, и закуски ей помогала готовить Оксана, и гостей собралось совсем немного. И всё было как-то по-взрослому, более солидно, что ли…
Отгремели куранты, зазвенели бокалы, застучали вилки, собирая с тарелок фирменные Женькины блюда. И только Лёка, мрачная, сидела, откинувшись на спинку стула, и рассматривала своих друзей.
Кристина. Куда за эти месяцы пропали её роскошные длинные волосы? Неужели у какой-то парикмахерши поднялась рука сделать из них банальное «каре по плечи»? И что это за тоска в её некогда озорных глазах? И почему она постоянно рычит на Толика и не дает ему выпить вместе со всеми?
И Толик… Растолстел. Отрастил небольшие усики. И смеется как-то ехидно, с чувством превосходства над другими: словно играет роль старшего, отца семейства.
Оксана. Когда-то Лёка даже думала, что влюблена в неё. Они провели вместе много дней. Тогда Ксюха была зажатой, закомплексованной девчонкой. А теперь? Сидит, вальяжно закинув ногу на ногу, небрежно откидывает прядь волос назад, бесстыдно улыбается своему парню. А парень не свой, не компанейский, откуда-то с работы привела его Оксанка… И не понимает он шуток общих, не знает, как себя вести… И на Юльку пялится постоянно.
Ох, эта Юлька. И она изменилась. Теперь уже не звезда она всеобщая, а такая же, как все. Да, улыбчивая, да, красивая – но… ничего особенного…
А Саня почему-то один пришел сегодня. Мрачный сидит, злющий. Зато лицо чисто выбрито и облито дорогим одеколоном. И костюмчик недешевый на нем. Правильно, работа хорошая, всё в жизни удалось – почему бы и не одеться красиво? Только вот почему он как будто… За Женькой ухаживает, чтоли?
Да, ухаживает. А Женька улыбается, вроде бы искренне даже, гладит его по голове и смеется его шуткам. Она тоже изменилась. По ней сильнее всего видно: была девочка, стала женщиной. Только хорошо ли это? Раньше своя была, родная. А теперь чужая какая-то. Волосы до лопаток, очки носит, платье, вон, в честь праздника одела. А раньше – джинсы только, да футболки. Да, чужая стала – определенно.
– А ведь в этом и я отчасти виновата, – пронеслось в голове у Лёки, – Это ж я её… бросила.
Да и сама Лена изменилась, конечно. Работа, квартира… Даже с родителями помирилась – привыкли они постепенно, что дочь уже не переделаешь. Только за Юлькой всё так же бегала, и понять не могла, почему и зачем…
– Лен, пошли танцевать!, – Ксюха бесцеремонно выдернула Лёку со стула и потащила в центр комнаты, – Покажем пример, а то все заснут сейчас.
И они танцевали. Под «Снайперов», под «Наутилус», под Мадонну даже пару раз. Менялись партнерами, выпивали, и снова танцевали. Пока не свалились все по разным углам в изнеможении. И только тут Лёка заметила, что Женьки нет. Куда-то исчезла, пока они бесились.
– Странно… Куда она делась?, – пронеслась мысль, – Может, опять плохо стало?
Подавив в себе чувство беспокойства, Лена отправилась искать. Вторая комната – нету. Кухня – нет. Ванная… Нашлась.
Женька стояла, прижавшись лицом к полотенцу, и даже не сразу обернулась, почувствовав прикосновение рук к талии. А когда обернулась, с трудом собрала мысли и чувства в кулак и равнодушно промычала:
– А, это ты… Ты зачем здесь?
– Ты как себя чувствуешь?, – Лёка, казалось, не собиралась выпускать Женю из своих объятий, и обнимала всё крепче, – Почему ушла?
– Я что, не могу в собственном доме побыть одна? Уйди, пожалуйста.
– Ты меня прогоняешь?
– Нет, я тебя не прогоняю. Я просто прошу тебя оставить меня одну, – они смотрели друг другу прямо в глаза и Женя проигрывала в этой игре…
Дата добавления: 2015-08-28; просмотров: 21 | Нарушение авторских прав
<== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |