Воины в боевом охранении у нас все как на подбор, ветераны, жизнью битые, что к чему, раздумывать не стали, а из всех стволов накрыли склон горы, который прикрывали. Они молотили из всего, что у них имелось, а имелось у пятерых парней совсем немало, один ПКМ, один «Печенег», три «калаша» и гранат десятка два. Огненные смерчи понеслись от их окопчика и воины караимов, понимавшие, что таиться, уже смысла нет, вскакивали и тут же попадали под этот смертельный огонь. Сразу же, наше охранение поддержали другие боевые дозоры, а спустя всего несколько секунд и мы, все остальные бойцы, принимавшие участие в десанте. Взвились в небеса драгоценные осветительные ракеты, имевшиеся только у командиров рот, горный склон осветился бледным и несколько призрачным светом, и мы смогли увидеть нашего противника. По горе ползли не сотни, а как минимум пара тысяч людей.
Наш огонь останавливает всю эту массу вражеских бойцов, они стреляют нам в ответ, но в какой-то момент, бой несколько затихает. Мы перезаряжаем оружие, а со стороны противника разносится громкий и уверенный протяжный голос:
— Ал-ла Ак-бар!
Видимо, это какой-то местный боевой клич, причем, психологически очень сильный. Все как один, еще секунду назад прятавшиеся от наших выстрелов караимы, встают и устремляются на решительный штурм. Сейчас атакующие нас враги не были людьми, это была единая масса живых организмов, ведомых только инстинктом.
— Огонь! — выкрикнул наш комбат и все, что только могло стрелять, вновь исторгло из себя смертельный огонь, который и потушил вражеский атакующий порыв.
Противник откатился от наших позиций, а кто-то из офицеров морской пехоты, в первых лучах солнца, вышел на склон и прокричал вслед караимам:
— Мы русские и потому победим!
«Надо же, — мелькнула у меня мысль, — сколько лет прошло, а слова Александра Васильевича Суворова, до сих пор люди помнят. Раз так, значит, есть еще реальный шанс на возрождение».
Глава 13
Караимский Имамат. Крым. 02.12.2057
Начало декабря, холодно, сыро, сверху капают крупные дождевые капли, а рваный камуфляж, не греет ничуть. Мне вспомнились пленники, которых мы освободили на Инкерманских высотах, изможденные, грязные, многие покалечены, и особенно меня тогда поразили люди, сидевшие в зинданах, земляных ямах, вырытых в грунте на три-четыре метра. Худые заросшие лица, выбитые зубы и испуганные взгляды уже не людей, а животных, забывших, что ранее они были разумными. Каждый из них просидел в зиндане не менее трех месяцев, и эти месяцы заточения, пыток и издевательств, сломали их. Кто же знал тогда, что и я могу оказаться в таком же положении, что и они. Однако, как я попал в зиндан к караимам, отдельная история.
Закрепились мы на горе, которую отбили у местных боевиков, плотно и с прицелом на то, что, возможно, нам придется зимовать в Крыму. Все окрестные высоты, всего только за неделю, превратили в мощный укрепрайон, доты, дзоты, окопы полного профиля, выдолбленные в неподатливом скальном грунте, и бетонные блоки. В радиусе полукилометра вырубили всю «зеленку», а подходы заминировали многочисленными растяжками, уж с чем, а с гранатами проблем не было.
Крымчаки несколько раз пытались атаковать нас и проводить ночные диверсии, но мы были начеку, и каждый раз они несли солидные потери и откатывались обратно в лес. Впрочем, каждое нападение противника все бойцы нашего Экспедиционного Крымского Корпуса, как нас обозвали столичные отцы-командиры, воспринимали не как напряг, а как долгожданный отдых от работ по расчистке развалин. В самом деле, каждодневное разгребание кирпичей, камня, щебня, земли и ила, очень утомляет. Воевать, ну, честное слово, все же полегче или, правильней будет сказать, что привычней.
За работой и боестолкновениями с противником пролетел весь октябрь, и мы нашли, то, что искали. Докопались все же до оружейных складов, на которые, как я понял из разговора наших командиров, в конце девяностых свозили вооружение из арсеналов списанных кораблей КЧФ. Затем, что-то разграбили в Эпоху Хаоса, а остальное, при взрыве разрушившим город-герой Севастополь, было погребено под мусором, который принесла мощнейшая ударная волна. После этого, поверх горы прошлись морские волны, сильное цунами, и никаких складов не осталось, а посторонний человек, не знавший, что здесь находилось ранее, никак не мог предположить, что под несколькими метрами камня и мусора, находится вполне рабочее вооружение.
Караимы, которые уже подмяли под себя большую часть Крымского полуострова, нашли тех, кто знал, что искать и где, и нам, просто повезло, что несколько людей смогли сбежать с расчистки развалин. И еще повезло, что нашего здесь появления никто не ждал, и мы смогли с малыми для себя потерями занять необходимую нам высоту.
В общем, весь верхний слой горы был уже до нас расчищен, а мы, совместно с бывшими рабами, только довершили сей титанический труд и обнаружили остатки тех самых складов, где хранилось вооружение. Надо сказать, что было его очень даже немало. Самой первой находкой были АГС-17, около трехсот штук, из них в рабочем состоянии более половины. Одно это, уже неплохо окупало наш рейд, если смотреть на него с экономической точки зрения. Дальше больше, РПГ-7, почти полтысячи единиц, автоматы АПС-55 (Автомат Подводный Специальный) триста штук, пистолет СПП-1 (Специальный Подводный Пистолет), четыреста штук, и даже, карабины КС-23, в количестве двадцати штук. Это то, что касается редких видов вооружения, которые я ранее не видел, или только мельком где-то замечал. Остальное, то есть автоматы АКМ, АКС, АКС-74У, карабины СКС, пистолеты «макарова» и «стечкина», снайперские винтовки Драгунова, пулеметы ПК, ПКМ и РПК, исчислялись не сотнями, а тысячами штук. Многое было порчено взрывами, водой, сыростью, это имело место быть, но уцелело еще больше.
Конвейер по «прихватизации» древнего наследия работал четко, саперы проверяли остатки склада, мы вынимали оружие, а работяги грузили его на корабли нашей эскадры. Так прошло еще какое-то время, мы забрали все, что представляло интерес для нашей Конфедерации, и началась эвакуация бывших рабов и боевых подразделений на Большую Землю. Верховный Главнокомандующий решил, что держать базу в этих местах сплошное разорение для бюджета государства, и нас должны были перебросить в Керчь, где сейчас закреплялся Третий гвардейский батальон морской пехоты, и строилась полноценная крепость. Именно она становилась форпостом нашего государства на Крымском полуострове, и именно из нее, планировалось начать весеннее наступление на еще не окрепший Караимский Имамат.
Эвакуация Крымского корпуса из Севастополя должна была пройти в два рейса, но все планы поломала осенняя штормовая погода. Десантные баржи не могли выдержать даже небольшого морского волнения, и остались в Новороссийске, а вся работа по нашей перевозке на родину, легла на БДК. За неделю с берега ушли все, кроме нашего батальона, и мы зависли на высоте еще на десять дней. Делать было нечего, дождь, грязь, ямы от раскопок, полные мутной дождевой воды, плохая видимость и стрельба нескольких вражеских снайперов, которые пользовались мерзкой погодой, подкрадывались к нашим позициям и шмаляли в каждую тень, какую сквозь дождь различали.
Первые несколько дней, это вызывало только смех с нашей стороны, но потом, чуваки с зелеными повязками пристрелялись и в один день положили двоих наших бойцов. Вот тогда, захотелось нам их наказать и несколько сержантов подошли к комбату, который за удачный штурм горы получил подполковника, и обратились к нему с просьбой разрешить вылазку. Еременко не ломался и, в ближайшую же ночь, пять разведгрупп частым гребнем прошлись по окрестностям и отстреляли пятнадцать вражеских стрелков.
Батальон продолжал сидеть на горе и, наконец, по рации нам передали, что погода настраивается, и из Новороссийска за нами вышел «Цезарь Куников». Оставались еще одни сутки, и тут, вновь активизировались снайпера. Черт нас всех дернул, вновь напроситься на вылазку, и он же, падла рогатая, дернул Еременко за язык, и комбат, не подумав, ее нам разрешил. В ночь вышли уже шесть разведгрупп и, втянувшись в «зеленку», где отдыхали снайпера, разведгруппы, сходу, напоролись на грамотно устроенную засаду.
Ночь ту, помню я смутно, еще в начале боя меня контузило близким взрывом гранаты. На некоторое время я выпал из реальности, и когда очнулся, рядом не было никого из своих, и только ближе к нашим позициям, шла сильная перестрелка. Осторожно и не торопясь, обходя боестолкновение по широкой дуге, направился в сторону горы, и все бы ничего, если бы я был в норме, но контузия есть контузия, не слышишь, как по палой листве ноги гребут. Вот звук моих шагов и выдал меня. Караимы, убивать меня не стали, хотя могли бы, а просто вырубили, повязали и к себе в поселок отволокли.
Следующее четкое воспоминание, этот самый четырехметровый грязный зиндан на окраине караимского поселения. Прошло уже два дня, как я нахожусь здесь и ничего не происходит, я сижу и никого не интересую. Раскидав ситуацию на составляющие, понимаю, что никто мне на помощь не придет и не выручит. Причина проста, для своих товарищей, скорее всего, я мертв, и о том, что я нахожусь в плену, они попросту не знают. Остается только два варианта, подохнуть в этой яме или бежать, причем, бежать как можно скорее, пока есть для этого силы. Однако легко сказать, да сделать трудно, из ямы без посторонней помощи не выберешься, да и от стражников местных, которые постоянно рядышком тасуются, не убежишь.
Прерывая мои невеселые размышления, наверху раздался человеческий гомон, кто-то на кого-то орал, были слышны характерные звуки ударов по человеческому телу, и через минуту, в яму опустилась хлипкая лесенка. По ней, не сошел и не спустился, а скатился человек. Лестницу тут же подняли, а в проем прохода заглянула большая и непропорциональная голова местного надзирателя, Султана.
— Э-э, русский, — он прищурился и попытался разглядеть меня в полутьме, — к тебе гость, будете теперь вдвоем сидеть.
— Еды и воды дай, сволочь толстомордая! — выкрикнул я.
— Пожрать, не знаю, а вот попить, дам, — надзиратель распустил завязки на своих шароварах, и стал справлять свою малую нужду прямо в яму, — закончив свои дела, он поинтересовался: — Больше ничего не хочешь?
— Да, пошел ты, урода кусок.
Султан рассмеялся и ушел, а я смог разглядеть своего сокамерника, или созинданщика, не знаю, как правильно это будет звучать. Собрат по несчастью, черноволосый парень лет двадцати пяти, нос горбинкой, глаза живые и умные, прижался спиной к каменистой стене и настороженно смотрел на меня. Правда, особо его в полутьме не разглядишь, да и избит он сильно, все лицо в крови, но первое впечатление о нем я составил.
— Ты откуда, аскер? — с трудом шевеля разбитыми губами, спросил парень.
— Кубанская Конфедерация, младший сержант гвардии, контузило, попал в плен. А ты, кто таков?
— Чингиз Керимов, торговец, взятку не дал, теперь расплачиваюсь за это. Товар отобрали, а мне завтра голову отрубят.
— Что так сурово, ты же крымчак натуральный, а к своему соотечественнику, могли бы и снисхождение проявить?
— Да, какие они мне свои, — отозвался парень и посмотрел наверх. — Здесь татар и нет почти, сброд один и бандюганы разной нации, между прочим, и ваших, славян много. Все вокруг нескольких караимских семей, уцелевших в Хаос, вертится. Они и не мусульмане совсем, но сплоченные и дружные, а сейчас, это главное. Старшим вождем у них Эзра Дуван, глава одной из семей, грамотный и хитрый человек, десять лет назад объявил себя имамом крымским, и народ за ним пошел, — немного подумав, он добавил: — Больше не за кем было идти, а людям, всегда пастух потребен.
— А как же Крымское ханство, про которое столько говорят?
Парень пожал плечами:
— Народу нужна идея, а про ханство, более или менее, все жители Крыма знают.
— Слышь, Чингиз, а ты умный парень, говоришь грамотно, слова всякие умные знаешь, — я посмотрел на него с подозрением. — Не шпион ли ты, случаем?
— Да, кому ты нужен, простой сержант, хоть и гвардейский. Сидишь тут в яме, в ней же и сгниешь заживо, здесь это норма. Что касаемо языка, так у меня учителя в детстве хорошие были, да и путешествовал много.
Несколько минут мы молчали, сверху по-прежнему капали холодные дождевые капли, и молодой торговец, заговорил первым:
— Выбираться отсюда надо. Ты, гвардеец, парень крепкий, и если возможность представится, Султана, охранника нашего, тихо вырубить сможешь?
— Смогу, он неповоротливый, и не боец совсем, так, свинота разожравшаяся. Только, как это сделать?
— Есть план, но ты мне помочь должен. Султана, я знаю немного, здесь я часто бывал, он туповатый и жадный. Выпустить он нас не выпустит, это понятно, но может кое-что пронести, например, еду.
— Пожрать, хорошо, конечно, но чем это нам поможет?
— Еду охранник на веревке опустит, и сделает это ночью, чтоб не видел никто. Я тебя подкину, ты по веревке выберешься и вырубишь Султана. Потом, сам понимаешь, вытаскиваешь меня, и мы разбегаемся.
— А не боишься, что я тебя брошу?
— Смысла нет, и если ты без меня побежишь, то я шум подниму, и тебя догонят быстро. А так, у тебя хоть какие-то шансы будут, гвардеец. Соглашаешься?
— Да.
— Договорились.
— Кстати, — поинтересовался я, — что это за поселок, где мы находимся?
Чингиз хотел рассмеяться, но кровяная корка на его губах треснула, и он ответил просто:
— Развалины Бахчисарая, юго-восточная окраина. Если тебе бежать, то сразу на восток, там леса густые.
— Понял, благодарю.
— Выживешь, должен будешь, — ответил он.
— Это кто и кому еще должен будет, — пробурчал я.
Торговец несколько минут полежал, видимо, с силами собирался, встал и, задрав голову вверх, прокричал:
— Султан. Э-гей, Султан. Подойди к яме, разговор есть.
На поверхности зашуршало, по лужам захлюпали шаги, и вновь появилась голова нашего надзирателя.
— Чего расшумелся? — он изобразил строгость в голосе и сплюнул вниз.
Слюна толстомордого охранника попала прямиком на Чингиза, тот в злобе сжал кулаки, но сдержал себя и, обтерев лицо рукавом грязного халата, произнес:
— Султан, меня завтра казнят.
— Ага, — флегматично согласился тот.
— Напоследок, покушать бы хорошо.
— Это не ко мне, а к Аллаху просьба.
— Ну, почему же. Ты ведь знаешь, у меня друзей и родни много. Сходи на постоялый двор, там Марат Сафиулин, купец знатный на постой остановился, а он, дядя мой, между прочим. Скажи, что Чина ему привет передает, и попроси пару золотых, чтоб последний ужин мне устроить. Одну монету себе возьми, а на одну, продуктов нам на рынке купи.
— Ты, что, сын шакала, собрался с гяуром хлеб преломить? — завелся охранник.
— Что ты, Султан, я помню слова нашего имама, и поделиться хотел с тобой, а не с этим, — он кивнул на меня, — неверным.
Думал надзиратель долго, с минуту, не меньше, и все же повелся на разводку Чингиза:
— Ладно, — пробурчал он, — навещу твоего дядю. Еще что-то ему на словах передать?
— Скажи только, что я помню его ко мне доброту, и перед смертью вспоминаю детство, проведенное в родных горах.
Охранник ушел, Чингиз вновь привалился к холодной стенке, а я спросил:
— А чего это ты с ним по-русски разговаривал?
— Ты здесь недавно, не понял еще, что на татарском языке здесь мало кто говорит. Одно слово — сброд.
— Так Султан, вроде бы татарин?
— Татарин, — согласился Чингиз, — только он ногай, а я ялыбойлу. У нас диалекты разные, и легче на вашем языке говорить.
— А сколько вас всего племен?
Парень поежился, уже успел продрогнуть, и ответил:
— Раньше нас в Крыму три племени было: ногаи, потомки кипчаков и половцев, таты, горцы, и мы, ялыбойлу, жили вдоль моря. Теперь только мы и ногаи остались, а татов, мало совсем, давно никого не встречал. Все в Севастополе сгинули, когда его атаковать попытались. Вместе с семьями туда поперлись, славу предков возрождать, и когда в городе бахнуло, то всех там и накрыло.
— А караимы, разве не татары? — удивился я.
— Нет, конечно, они потомки евреев из Хазарского каганата и степняков. Хотя, как говорят, предок нынешнего имама, еще в Великую Отечественную войну ездил в Берлин, к немцам, и те выдали ему бумагу, что они самые настоящие тюрки, а не евреи.
Разговор затих сам собой, я попробовал подремать, но куда там, ноги по щиколотку в грязи, берцы отобрали еще в лесу, а вместо них дали какие-то плетеные сандалеты, к стене не прижмешься, холодно, и на землю лечь, тоже не вариант, можно и не встать. Так я протоптался до вечера, стемнело, и мы с Чингизом стали ожидать Султана.
— Слушай, гвардеец, — спросил парень, — а правда, что у вас в Конфедерации можно ночью по городу пройти без оружия, и никто тебя не ограбит?
— Правда.
— И что, действительно, народ у вас хорошо живет?
— Лучше, чем у нас, пока нигде не видел.
— А если к вам эмигрировать, что думаешь, простят, что я татарин?
— А чего тут прощать, нация не самое важное, главное, чтоб закон понимал и знал, что ты не у себя дома, а в гостях. Если это в голове сидит крепко, то проблем нет, а если что не так, то всегда можешь домой вернуться, в принудительном порядке.
— Понятно, а может быть, что и мне с тобой пойти?
— Лично я, так и не против, вдвоем легче, а ты все же местный житель.
— Решено, после побега пересидим в горах, у дяди Марата, а как все утихнет, на Керчь пойдем.
— Чингиз, — теперь вопрос задал я, — ты говоришь, что торговец, а чем здесь торговать-то можно?
— Разное. На море рыбу ловят, продаю. В горах коноплю выращивают, и «план» делают, продаю. Возле Перекопа лошадей выращивают, они тоже всем нужны. Где-то оружие есть, люди на нас, торговцев, выходят. Почему бы за долю, и не найти на древние стволы покупателя хорошего. Опять же, контрабанда, что-то от вас, что-то от украинцев. Было бы желание, а заработать всегда можно. Ну, а если еще это и семейный бизнес, то совсем хорошо, и не надо ничего придумывать. Люди знают тебя, ты знаешь людей, и договориться не проблема.
— Ха, — усмехнулся я, — а чего в этот раз оплошал?
— Там личное, — голос купца был невесел. — Перешел дорогу одному местному начальнику, думал, что все схвачено, но не угадал и вот, я здесь, вместе с тобой, — он замолчал, встал и хлопнул меня по плечу. — Готовься, кто-то идет. На тебя одна надежда, сержант, и если сейчас не выгорит, то хана нам, мне завтра, а тебе в течении месяца.
— Не дрейфь, прорвемся. Давай к стене становись.
Татарин согнулся в поясе и прижался к стене. Секунды тянулись медленно, я был готов прыгнуть вверх, и вот, вниз упала веревка, скрученная из шпагата.
— Торгаш, — раздался голос надзирателя, — бери пакет, там еда для тебя, и свою половину, я уже забрал.
— Сейчас, — просипел Чингиз, и шикнул на меня, мол, не зевай, действуй.
Тянуть было нельзя, тут он был прав. Я вспрыгнул на спину Чингиза, который охнул от натуги, в еще одном прыжке схватился за веревку и, не обращая внимая на то, что она режет мне руки, пополз вверх. Благо, надо было всего метр преодолеть, это два рывка, и я успел до того, как Султан, почуявший напряг, выпустил веревку из рук.
— Ты чего это? — произнес он в недоумении, обнаружив, что я стою напротив него.
— Ничего, — ответил я и резким отработанным на тренировках ударом кулака в горло, сломал ему кадык.
Султан рухнул наземь, а я его еще и придержал, чтоб шума лишнего не было. Оглянулся, ни черта не видать, нахожусь в каком-то дворе, людей рядом нет, и только где-то невдалеке, звякнула цепь и глухо заворчала псина. Ноги тряслись как у паралитика, и первое желание было бежать стремглав, ни о чем уже не заботясь. Однако, я не один, есть напарник, и значит надо его вытаскивать. Найдя лестницу, стараясь не шуметь, опустил ее вниз и, спустя всего несколько секунд, помог торговцу выбраться наружу.
— Надо же, — прошептал парень, — все-таки получилось, и ты меня не бросил. Пошли отсюда, пока стража не сменилась или патруль мимо не прошел.
Огородами мы прошли к лесу и, двигаясь вдоль опушки, вышли к дороге на Верхоречье. Здесь нас уже ждали два мужика с тремя вьючными лошадьми в поводу. Это был дядя Чингиза, знатный купец Марат Сафиулин и его сын. На то, что их родственник был не один, мне они ничего не сказали, и мое появление, восприняли как должное. Лошадей они нам не дали, как я ожидал, и о чем они говорили с Чингизом, был не в курсе, разговор шел на их родном языке, но вот одежду и еду нам выделили. После этого, наши пути разошлись, Сафиулин повернул лошадей на Симферополь, туда, куда он изначально и направлялся, а мы, лесными тропами направились в его усадьбу, расположенную в горах.
Глава 14
Кубанская Конфедерация. Керчь. 07.04.2058
Следак СБ, худой и жилистый капитан в сером френче, наподобии того, какой любил носить начальник его ведомства генерал Терехов, имитируя бешенство и брызгая мне в лицо слюной, кричал:
— Ты, сука, признавайся, говнюк, за сколько родину продал!?
— Хлоп! — звук пощечины разнесся по допросной комнате.
Голова моя дернулась, и я уже привычно произнес:
— Требую встречи со своим командиром батальона, подполковником Еременко, или командиром роты капитаном Черепановым. Они знают, при каких обстоятельствах я попал в плен к караимам, и могут поручиться за меня. Согласно гвардейского устава, подписанного президентом Конфедерации, каждый гвардеец имеет на это право, и я прошу его мне предоставить.
Капитан изобразил скуку и усталость, присел за стол и направил мне в лицо лампу яркого света. Складывалось впечатление, что он не хотел мне навредить, а добивался от нашего общения какой-то определенной цели, и проверял меня по одному ему известным тестовым программам.
— Дурак ты, сержант, — он закурил и выпустил под потолок огромный клуб дыма. — Мой тебе совет, сознайся. Дадим тебе десять лет, отработаешь на благо общества в колонии и живи тихо мирно. А то ведь, выведем во двор, расстреляем и всех делов.
— Мне не в чем признаваться.
— Как знаешь, — капитан менял маски на лице одну за другой, и теперь изобразил внимание и спокойствие, физиогномист, блин. — Давай сначала, свою сказку рассказывай.
— Во время вылазки в лес, был контужен близким взрывом вражеской гранаты, когда очнулся, попытался пройти к своим, но был захвачен в плен. Меня доставили в Бахчисарай и посадили в зиндан.
— Допрашивали?
— Нет.
— Почему?
— Не знаю, но как говорил Чингиз, все ответственные лица находились на побережья, и им было не до меня.
— С Керимовым мы еще разберемся, и на него не ссылайся. За себя отвечай.
— Слушаюсь.
— Продолжай, сержант, — капитан затушил папиросу в переполненной пепельнице и выжидательно уставился на меня.
— Мы сбежали.
— Кто был инициатором побега?
— Керимов, но и я об этом думал.
Безопасник вновь сменил маску и ехидно усмехнулся:
— Ну-ну, этот прием внедрения своего агента на вражескую территорию нам знаком. Дальше.
— Мы выбрались из зиндана.
— Что ты, говоришь, с охранником сделал?
— Я его убил.
— Это точно?
— Точнее не бывает и с перебитой гортанью да сломанной шеей, не живут, — теперь уже я усмехнулся.
— Куда из Бахчисарая направились?
— На юго-восток, в усадьбу купца Сафиулина, в горах за поселком Шахты. Зиму пересидели, а чуть снег таять начал, так и в путь двинулись.
Капитан приподнял руку, остановил меня и сверился с бумагами, в которых еще во время прошлого допроса, писарем были описаны все мои похождения.
— Хм, без ошибок шпаришь, сержант. С кем контактировал после выхода в расположение войск Конфедерации?
Контактировал я с радистом из Второго батальона морской пехоты, который участвовал в высадке на Инкерман, узнал меня и помог связаться со штабом моего подразделения, но капитану этого знать не надо, а то парню, который мне поверил, влетит по первое число, да и мне, пользы от того никакой не будет. Надо было отвечать то, что я и до того говорил:
— Только с бойцами из боевого дозора и вашим оперативником, который у морпехов в Горностаевке при штабе батальона находится.
— Допустим.
— Тук! Тук! Тук! — в дверь допросной комнаты настойчиво постучали.
— Да, войдите, — следователь недовольно поморщился.
На пороге появился разводящий караула, старшина из морпехов, а за ним, горой возвышался Еременко. Ура, товарищи! Ко мне на выручку подошла тяжелая артиллерия.
— Что за херня? Почему посторонние на территории? — заорал капитан на старшину.
Наш комбат прошел внутрь, дверь за собой закрыл и представился:
— Подполковник Еременко, Четвертая гвардейская бригада, батальон спецназа, — он кивнул на меня, — командир этого сержанта.
— Капитан госбезопасности Стахов, — представился следователь. — Как вы проникли на территорию гарнизонной гауптвахты?
Комбат взял от стенки еще один стул, поставил его к столу, присел и пояснил:
— Согласно уставу гвардии, меня пропустят везде, где службу несут гвардейцы, и совершенно неважно, из какой они бригады. Поэтому, не надо на разводящего и караул зло таить, товарищ капитан.
Было заметно, что Стахов занервничал, но постарался этого не показать:
— Зачем вы здесь, товарищ подполковник?
— Хочу своего бойца забрать. Разумеется, если его ни в чем не подозревают.
— А если подозревают?
— Останусь здесь до тех пор, пока не будет окончено дознание.
— Следствие может продлиться очень долго.
— Не беда, можно вызвать кого-то из офицеров батальона и вместо меня, на допросах будет присутствовать он, и если нам покажется, что дело затягивается или следователь необъективен, то мы обратимся непосредственно к президенту Симакову. Итак, капитан, вы, как следователь, готовы выдвинуть какие либо обвинения против сержанта Мечникова?
— Безопасник поворошил стопку бумаг на столе, вновь поморщился и ответил:
— Нет.
— Я могу забрать своего бойца?
— Через полчаса, как только будут оформлены все бумаги. А сейчас, я прошу вас покинуть мое рабочее место, товарищ подполковник.
— Без проблем, — Еременко подмигнул мне и покинул комнату.
Мы вновь остались с капитаном наедине, он вздохнул, и принял, наверное, свой самый обычный вид. Теперь передо мной сидел не бешеный следак, выбивающий у меня признание и не скучающий, мать его так, интеллектуал, а самый обычный офицер, который тянет службу на самой окраине нашего государства.
— Что ж, повезло тебе сержант, — он положил передо мной стандартный бланк, отпечатанный на пишущей машинке, — подписывай.
— Это что?
— Бумага, согласно которой, ты не имеешь жалоб и претензий к органам следствия.
— Между прочим, вы меня били, товарищ капитан.
— Да, ладно тебе, сержант, пяток пощечин не в счет, перетерпишь. Сам знаешь, как настоящие допросы проводятся, ты ведь не абы где, а в спецназе служишь. Знаешь ведь?
— Знаю, — согласился я.
— Вот то-то же, подписывай и не ерепенься. Тебя бы и так отпустили, но помурыжить пару дней надо было, порядок такой, чтоб не думал, что в сказку попал.
— Разрешите вопрос?
— Валяй, сержант.
— Что с Чингизом Керимовым, тем человеком, который меня к своим вывел?
— Нормально с ним все, не переживай. Твой кореш сейчас уже в Краснодаре, ценный кадр оказался. Торгаш, много путешествовал, многое знает, связи имеются неплохие, так что у него все будет хорошо.
Что хотел узнать, я узнал, а потому, подписав бумагу об отказе от претензий, собирался покинуть кабинет гостеприимного капитана Стахова незамедлительно.
— Разрешите идти? — обратился я к следователю.
Вместо ответа, он вновь закурил, и сам задал вопрос:
— Сержант, а на нас, на госбезопасность, поработать не хочешь?
— Смотря, что делать, товарищ капитан, — мой ответ был краток.
— Не переживай, на друзей твоих и сослуживцев стучать не придется, для этого есть совершенно другие люди. В основном, работа предстоит по твоей специальности, разведка, но не в составе группы, как у вас в батальоне, а в одиночку. Ты себя показал неплохо, в передряге выжил, в плену уцелел, к своим выбрался, а это очень немало.
— Это предложение сверху, — ткнул я указательным пальцем в потолок, — или ваша инициатива?
— Молоток, шаришь, что к чему, сержант. Инициатива моя, но думаю, что наверху ее поддержат, нам, как и любой хорошей структуре, люди всегда потребны. Ты подумай, пока, и если тема выгорит, то тебя найдут.
— Согласен.
— Тогда, Мечников, можешь возвращаться в свой батальон и служить дальше.
Покинув здание гарнизонной «губы», невысокого здания обнесенного колючей проволокой, пожал на прощание руку разводящему караула, вышел на территорию Керченской крепости, нашего форпоста в Крыму, и остановился возле потрепанного, но все еще крепкого «уазика». Еременко нигде видно не было, а водитель, незнакомый мне парень, недавно прикомандированный к нашему батальону из бригады, оказался молчуном, и все, что мне оставалось, это ждать командира, который отсутствовал целый час.
Когда он появился, то просто пожал мне руку, мы сели в машину, и направились к парому, который всего три недели назад пустили от Тамани до Керчи, и который делал один рейс утром, от нашего берега к Крымскому, и второй вечером, домой. Пока ехали к причалу и грузились на паром, разговора не было, а вот когда судно отчалило, вышли из машины и, остановившись у бортовых лееров, переговорили.
Дата добавления: 2015-08-28; просмотров: 29 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |