а где же говорится, что нечестивые, пользующиеся здесь благами, понесут там
окончательное наказание? Послушай, что говорит Авраам к богачу: "ты получил уже
доброе твое в жизни твоей, а Лазарь – злое" (восприял еси благая твоя, и Лазарь
злая) (Лук. 16: 25). Говоря здесь: "восприял", а не "приял", показывает, что оба
потерпели должное, когда именно один находился в благополучии, а другой в злополучии,
и продолжает: "потому тот здесь утешается – ведь, как видишь, он чист от грехов, – и ты
страдаешь" (ст. 25). Не будем же огорчаться, когда увидим, что грешники живут здесь
счастливо, но и сами, претерпевая бедствия, будем радоваться, потому что это – отплата
за грехи. Не будем искать успокоения, потому что Христос обещал скорбь ученикам
своим. И Павел говорит: "все, желающие жить благочестиво во Христе Иисусе, будут
гонимы" (2 Тим. 3: 12). Ни один доблестный ратоборец не ищет на месте состязаний
ванны и стола, наполненного кушаньями и вином; это дело не ратоборца, а неженки.
Ратоборец сражается в пыли, в масле, в жарких солнечных лучах, в великом поту,
утеснении и затруднении; это время борьбы и состязания; поэтому нужно даже принимать
раны, обливаться кровью, терпеть боль. Послушай, что говорит блаженный Павел: "бьюсь
не так, чтобы только бить воздух" (1Кор. 9: 26). Будем всю жизнь считать поприщем, не
будем никогда искать успокоения, отягощаемые – не будем досадовать: ведь и кулачный
боец, находясь на поприще, не досадует. Есть иное время покоя; нам нужно
совершенствовать себя посредством скорбей. Хотя и нет преследования, нет
беспокойства, но есть иные каждодневно приключающиеся скорби; если мы последних не
переносим, то едва ли бы перенесли и первые. "Искушение вас, – говорит апостол, –
постигло не иное, как человеческое" (1 Кор. 10: 13). Будем же молиться Богу, чтобы нам
не войти в искушение; если же войдем, будем переносить мужественно. Первое – не
подвергаться опасностям – свойство людей благоразумных, а последнее – людей
мужественных и философов. Не будем поэтому бросаться в опасность понапрасну, потому
что это признак дерзости; и увлекаемые, когда и обстоятельства зовут, не будем
поддаваться, потому что это признак трусости; но если призывает проповедь, не будем
отказываться; без основания же, когда нет ни повода, ни обычая, ни надобности,
призывающей к богопочтению, не будем сбегаться, потому что это хвастовство и
излишнее тщеславие; если же случится что-нибудь, наносящее вред благочестию, то, хотя
бы пришлось претерпеть тысячи смертей, ни от чего не будем уклоняться. Не накликай
искушений, когда то, что касается благочестия, идет у тебя по желанию. Зачем без всякой
пользы навлекать на себя излишние опасности? Говорю это из желания, чтобы вы
соблюдали заповеди Христа, повелевающего молиться, да не войдем в искушение, а также
повелевающего взявши крест, последовать Ему. В этом нет противоречия, а напротив –
большое соответствие. Ты именно так поступай, как поступает мужественный, одетый в
оружие воин, будь непрестанно трезвен, бодр, всегда ожидай неприятеля. Впрочем, войн
не производи, потому что это дело не воина, а бунтовщика. Когда же призывает труба
благочестия, тотчас выходи, пренебреги душой и с великой смелостью бросайся в бой:
разрывай ряды противников, рассекай лицо диавола, воздвигай победный знак. Если же
нет никакой опасности для благочестия, никто не повреждает наших догматов (говорю в
отношении души) и не принуждает делать что-нибудь неугодное Богу – не усердствуй
излишне. Жизнь христианина должна изобиловать кровью, не в смысле пролития чужой
крови, но в смысле готовности пролить свою собственную. Итак, с такой же решимостью
будем проливать собственную кровь, когда это – за Христа, с какой кто-нибудь пролил бы
воду, ведь кровь – та же вода, протекающая по телу, и с такой же легкостью будем
расставаться с телом, с какой расстались бы с одеждой. Это произойдет, когда мы не
будем привязаны ни к деньгам, ни к домам, ни к пристрастиям, когда не будем от всего
зависеть. Если проводящие эту жизнь в воинском звании от всего отрекаются,
направляются и идут туда, куда зовет война, и все переносят с бодростью, то тем более
нам, воинам Христовым, следует таким же образом снаряжаться и выстраиваться для
войны со страстями. Теперь нет гонения – и пусть никогда его не будет! Но есть другая
война, война жадности к деньгам, зависти, страстей. Описывая эту войну, Павел говорит:
"Наша брань не против крови и плоти" (Еф. 6: 12). Всегда предстоит эта война; поэтому
он желает, чтобы мы всегда стояли вооруженными. "Итак, – говорит он, – станьте,
препоясавши чресла ваши" (ст. 14), указывая этим, что и время наступило, и что всегда
нужно быть вооруженными. Велика в самом деле война из-за глаз, велика из-за языка,
которые поэтому мы должны сдерживать, велика из-за похотений. Потому-то он начинает
здесь вооружать воина Христова: "Итак, станьте, – говорит, – препоясавши чресла ваши",
и прибавляет: "истиною" (ст. 14). Почему истиной? Потому что похотение есть насмешка
и ложь, вследствие чего и пророк говорит: "чресла мои полны воспалениями" (лядвия
моя наполнишася поруганий) (Псал. 37: 8). Нет в этом деле удовольствия, а лишь тень
удовольствия. "Препояшьте, – говорит, – чресла ваши истиною", т. е. истинным
удовольствием, целомудрием, пристойностью. Он потому так увещевает, что знает
гнусность греха и желает, чтобы все наши члены были ограждены: "ярость, – сказано, –
неправедная не может оправдаться" (Сир. 1: 22); желает, чтобы мы надели и панцирь, и
щит. Ярость – это зверь, легко нападающий, и нам нужны тысячи оград и стен, чтобы
одолеть его и сдержать. Поэтому-то Бог и устроил для нас эту в особенности часть из
костей, как бы из каких камней, расположив вокруг него преграду, чтобы он, разорвавши
и рассекши, не нанес бы с легкостью повреждения всему живому существу. Это, говорят,
огонь и буря – другой член не выдержал бы такой силы. Врачи говорят, что и легкие для
того подпирают сердце, чтобы самое сердце, ударяясь о мягкий предмет, как о какую-
нибудь губку, отдыхало, а не повреждалось стремительными ударами о лежащую
насупротив его жесткую грудь. Нужен нам поэтому крепкий панцирь, чтобы постоянно
держать в покое этого зверя; нужен нам и шлем. Так как там находится мыслительная
сила и от нее возможно спасение, если все будет по надлежащему, а возможна и погибель,
то поэтому говорит: "и шлем спасения" (Еф. 6: 17). Мозг по природе мягок; поэтому, как
бы какой черепицей, он сверху прикрыт теменем; он для нас служит источником всего
хорошего и дурного, смотря по тому, мыслит ли он по-надлежащему или наоборот. Ноги и
руки у нас тоже нуждаются в оружии, не эти внешние руки и ноги, но руки и ноги души:
первые, чтобы занимались, чем должно, последние, чтобы шествовали, куда следует.
Итак, возлюбленные, все будем делать для той будущей жизни, все совершать, имея ее в
виду. Порок есть мрак, возлюбленный; он есть смерть, есть ночь: ничего не видим из того,
что надлежит, ничего не делаем из того, что приличествует. Как мертвецы безобразны и
вонючи, так и души порочных исполнены великой нечистоты; глаза их смежены, уста
сомкнуты, недвижимы остаются они на ложе порока, лучше же сказать — они даже
жальче тех, которые терпят это. Те мертвы в том и другом отношении; а они
бесчувственны относительно добродетели и живы относительно порока. Если кто ударит
мертвеца, он не почувствует, не станет мстить, но будет точно сухое дерево; так и душа,
утратившая жизнь, поистине засыхает: тысячи ран каждодневно она получает, и не
чувствует, остается ко всему невосприимчивой. Не погрешил бы кто-нибудь, если бы
сравнил таковых с исступленными, с пьяницами, с безумцами. Все это присуще пороку и
всего он тяжелее. Исступленный встречает большое сострадание у зрителей, потому что
болезнь его не от свободного желания, но единственно от природы; а кто живет в пороке,
каким образом получит снисхождение? Откуда же порок, откуда множество порочных?
Скажи мне прежде, откуда злые болезни, откуда сумасшествие, откуда тяжелый сон? Не
от невнимательности ли? Если же естественные болезни берут начало в свободном
настроении, то тем более – обусловленные волей. Откуда пьянство? Не от душевной ли
невоздержности? Сумасшествие не от преизбытка ли горячности? А горячность не от
излишних ли в нас элементов? Излишество же в нас элементов не от невнимательности
ли? Когда именно допускаем в себе недостаточность или несоответственное излишество,
то и зажигаем этот огонь. Опять же, когда пламя занялось, и мы остаемся небрежными, то
устраиваем против себя костер, который не в состоянии потушить. Так бывает и с
пороком: когда мы не помешаем ему вначале, не отсечем, то уже не в состоянии
становимся воспрепятствовать его окончанию, он делается превышающим наши силы.
Поэтому убеждаю – будем делать все, чтобы никогда не уснуть. Не видите ли, как
поставленные на страже, из-за того, что часто предаются небольшому сну, не извлекают
никакой пользы из большой стражи? А это оттого, что тем небольшим сном губят все и
предоставляют большое удобство желающему украсть. И подобно тому как не столько мы
наблюдаем за ворами, сколько они за нами, так в особенности диавол ко всем
присматривается, подстерегает, скрежещет зубами. Не будем же спать; не будем говорить:
"от этого ничего не сделается, и от того – ничего"; часто нас грабят там, где мы не
ожидаем. Будем все тщательно осматривать. Не будем напиваться, и не уснем; не будем
предаваться сластолюбию, и не задремлем; не будем безумствовать по отношению к
внешним предметам, и мы пребудем в бодрственном состоянии; всячески будем себя
упорядочивать. Подобно тому как ходящим по натянутому канату нельзя допускать ни
малейшей небрежности, потому что малый промах производит великое бедствие –
промахнувшийся тотчас обрушивается и погибает – так точно и для нас непозволительно
нерадение. Мы идем по тесному пути, с обеих сторон охваченному пропастями, не
допускающему даже возможности поставить обе ноги сразу. Не видишь ли, какая нужна
нам тщательность? Не видишь ли, как ходящие по таким путям не только напрягают ноги,
но и глаза? Ведь если обращено внимание в сторону, то хотя бы нога стояла твердо, но
глаз, затуманенный глубиной, все ниспровергает. Следует наблюдать за собой и во время
пути; поэтому, как говорится, ни направо, ни налево. Велика пропасть порока, велики
стремнины, велик мрак внизу. Будем со страхом придерживаться тесного пути, с трепетом
пойдем по нему. Никто, ходящий по такому пути, не взваливает на себя чего-нибудь
лишнего, потому что желательно иметь возможность пройти хорошо подпоясанным.
Никто не спутывает своих ног, но оставляет их свободными. А мы, связав себя
бесчисленными заботами, нагрузив на себя бесчисленные житейские тяжести, задыхаясь и
изнывая, каким образом надеемся пройти тесный путь. Не просто сказал, что тесен, но с
оттенком удивления: "потому что тесны врата и узок путь" (Мф. 7: 14), т. е. весьма
тесный. Это и мы делаем относительно того, чему сильно дивимся. "И узкий, – говорит, –
путь, вводящий в жизнь". И хорошо сказал: "тесный", потому что если мы должны дать
отчет в словах, мыслях и поступках, то действительно тесный. А мы делаем его еще
теснее, распространяя себя, расширяя и расставляя ноги. Тесный путь тягостен каждому, в
особенности разжиревшему; равно как наоборот, кто изнурил себя, тот и не почувствует
тесноты; так что кто позаботился себя стеснить, тот не придет в отчаяние от стеснения.
Итак, пусть никто не ждет при душевном расслаблении увидеть небо, потому что этого
быть не может; никто при изнеженности пусть не надеется пройти тесным путем, потому
что невозможно; никто, идущий по широкому пути, пусть не надеется на жизнь. Потому,
когда ты увидишь, что кто-нибудь наслаждается ваннами, многоценной трапезой, или
толпами телохранителей, не считай себя несчастным из-за того, что не пользуешься тем
же, но его оплакивай, потому что он идет по гибельному пути. Какая в самом деле польза
от такого пути, когда он оканчивается печально? Какой также вред от той тесноты, когда
она приводит к покою? Скажи мне: если бы кто-нибудь, будучи позван в царский дворец,
шел проходами узкими, тесными и утесистыми, а другого кого-нибудь, отводимого на
смерть, тащили серединой площади – кого, скажи мне, мы считали бы блаженным и кого
оплакивали бы? Не того ли оплакивали бы, который шел по пространному пути? Так и
ныне мы называем блаженными не тех, которые предаются изнеженности, а тех, которые
не предаются: последние спешат на небо, а первые в геенну. Быть может многие из них
будут смеяться над сказанным нами, но я потому особенно их оплакиваю и горюю, что
они не знают, над чем следует смеяться, по поводу чего особенно рыдать, но все
смешивают, спутывают, расстраивают. Потому-то я их и оплакиваю. Что говоришь,
человек? Имея восстать, дать отчет в своих делах и подвергнуться последнему суду, ты на
это не обращаешь никакого внимания, предаешься чревоугодию и пьянству, а над тем
смеешься? Но я оплакиваю тебя, потому что знаю о предстоящих тебе бедствиях и
ожидающем тебя наказании; потому-то особенно и оплакиваю, что ты смеешься. Рыдай со
мной, оплакивай со мной свои бедствия. Скажи мне: если бы кто из близких твоих отошел
во Христе, то от смеющихся над кончиной не отвернулся ли бы ты и не счел ли бы
врагами, а плачущих и соболезнующих не полюбил ли бы? Итак, когда жена лежит
мертвая, ты отворачиваешься от смеющегося, а когда душа умерла, отворачиваешься от
проливающего слезы, и сам смеешься? Видишь ли, как диавол нас настроил – что мы для
самих себя сделались врагами и неприятелями? Проснемся же наконец, осмотримся,
будем бодрственны, устремимся к вечной жизни, стряхнем великий сон. Предстоит суд,
предстоит воскресение, исследование содеянного; Господь идет на облаках: "перед Ним
огонь, и вокруг Его сильная буря" (Псал. 49: 3); река огненная течет впереди его, червь
неумирающий, огонь неугасимый, тьма кромешная, скрежет зубовный. Хотя бы ты тысячу
раз был этим недоволен, я говорю и не перестану. Если пророки не молчали, будучи даже
побиваемы камнями, то тем более нам следует выносить неприязнь и не беседовать с вами
для вашего удовольствия, чтобы, обманув вас, самим не рассечься на двое. Там наказание
вечное, безутешное, и никакого заступника. "Кто", сказано, "пожалеет об ужаленном
заклинателе змей" (Сир. 12: 13)? Если мы себя не пожалеем, кто, скажи, пожалеет нас?
Если ты увидишь, что кто-нибудь вонзает меч в себя, в состоянии ли ты будешь его
пощадить? Ни в каком случае. Тем более, когда от нас зависит правильно поступить и мы
не поступим, кто нас пощадит? Никто. Сжалимся над собой. Если мы молимся Богу,
говоря: "помилуй меня, Господи", то скажем это себе и смилуемся над собой. От нас
зависит, чтобы Бог нас помиловал – Он нас одарил этим: если делаем достойное милости,
если совершаем достойное Его человеколюбия, то Бог помилует нас; если же мы себя не
жалеем, то кто нас пощадит? Жалей ближнего, и сжалится над тобой Бог. Сколько
каждодневно приходят и говорят: "сжалься надо мной", а ты не обращаешь внимания?
Сколько нагих, сколько увечных, а мы не склоняемся и отвергаем их просьбы? Как же ты
просишь о помиловании, сам не делая ничего достойного милости? Будем
сострадательны, будем милосердны, чтобы таким образом благоугодить Богу и
достигнуть благ, обещанных любящим Его, благодатью и человеколюбием Господа
нашего Иисуса Христа, с Которым Отцу и Святому Духу слава, честь, держава, ныне и
присно, и во веки веков. Аминь.
СЛОВО 43
О том, что пренебрегающий настоящим возобладает тем и другим, и что любостяжание
хуже всякой грязи и нечистоты.
Так как от начала, возлюбленный, имела быть оказанной людям некая великая благодать,
то Бог, желая сделать это не в качестве дара, а предоставить, как долг, устроил прежде
всего так, что человек отдал своего сына по повелению Божию, чтобы не показалось
великим делом, когда Он предаст Своего Сына, если и человек сделал это для Него, чтобы
не считалось, что это делается только по дару, но и по долгу. Ведь и мы, если кого любим,
желаем так их одарить, чтобы казалось, что прежде мы получили от них какую-нибудь
малость и затем уже все им дали, и мы более похваляемся по поводу полученного, чем по
поводу данного, не говорим: "вот это мы ему дали", но: "вот это мы от него получили".
"Почему, – сказано, – мы и получили его в предзнаменование" (Темже того и в
притчи прият) (Евр. 11: 19), т. е. как бы в загадке, каковой притчей был овен Исаака, или
как бы в подобии. Так как совершена была жертва и Исаак умерщвлен был в
произволении, то поэтому и отдается он в дар патриарху. Замечаешь ли, и теперь
оказывается то же, о чем я всегда говорю: когда мы усовершенствуем свое душевное
настроение, когда покажем, что пренебрегаем земными предметами, тогда именно и дано
будет нам земное в дар, а не прежде, чтобы мы, получив по нужде, не испытали еще
большего стеснения. "Освободи, – говорит, – себя от рабства, и тогда бери, чтобы тебе
уже не взять в качестве раба, а в качестве господина. Пренебреги богатством, и будешь
богат; пренебреги славой, и будешь славен; пренебреги мщением врагам, и тогда его
достигнешь; пренебреги покоем, и тогда его получишь, чтобы, получая, получить не как
узнику, не как рабу, а как свободному". Подобно тому, как бывает с малыми детьми, когда
ребенок пожелает детских игрушек, например, мяч и тому подобное, мы с большой
старательностью их прячем, чтобы они не мешали вещам нужным, а когда ребенок не
обращает на них внимания и более не желает, то беззаботно их даем, зная, что от этого
никакого уже не будет ему вреда, так как то пожелание уже не в силах отвлечь его от
вещей нужных, так и Бог, когда видит, что мы не желаем более настоящих предметов,
предоставляет ими пользоваться, и мы владеем ими как свободные, как мужи, а не как
дети. А когда ты пренебрежешь мщением врагам, тогда того и достигнешь, – послушай,
что о том говорится: "Если враг твой голоден, накорми его; если жаждет, напой его", –
и прибавлено: "ибо, делая сие, ты соберешь ему на голову горящие уголья" (Рим. 12:
20). Опять же, когда ты пренебрежешь богатством, тогда его достигнешь – послушай, как
о том говорит Христос: "всякий, кто оставит дома, или братьев, или сестер, или отца,
или мать, или жену, или детей, или земли, ради имени Моего, получит во сто крат и
наследует жизнь вечную" (Мф. 19: 29). И когда пренебрежешь славой, тогда ее
достигнешь – послушай еще, как об этом говорит сам Христос: "кто хочет между вами
быть большим, да будет вам слугою" и опять: "кто унижает себя, тот возвысится"
(Мф.20: 26; 23: 12). Что говоришь? Когда напою врага, тогда его накажу? Когда брошу
имущество, тогда буду им владеть? Когда унижусь, тогда вознесусь? "Да, – говорит, –
потому что такова моя сила – через противоположное доставлять противоположное. Я
богат и искусен; не бойся; Моей воле следует природа вещей, а не Я следую природе; Я
все совершаю, а не сам подчиняюсь; потому Я хочу изменить это и преобразовать". И что
ты удивляешься этому? Ведь то же самое ты найдешь и во всем другом. Если нанесешь
обиду, тогда подвергнешься обиде; если тебе нанесут обиду, тогда не подвергнешься
обиде. Если будешь мстить, тогда не будешь отомщен, а сам себе отомстишь, потому что
сказано: "Кто делится с вором, тот ненавидит душу свою" (любяй неправду,
ненавидит своея души) (Притч. 29: 24). Замечаешь ли, что не тебе причинена обида, а ты
причинил? Потому и Павел говорит: "Для чего бы вам лучше не оставаться
обиженными?" (1 Кор. 6: 7). Замечаешь ли, что это не значит – терпеть обиду? Когда ты
оскорбишь, тогда будешь оскорблен; это многие отчасти знают, когда именно говорят
друг другу: "уйдем отсюда, чтобы тебе не оскорбить самого себя". Как это? Так, что
между ним и тобой большое расстояние; какие оскорбления ты ни нанесешь, он сочтет
славой. Будем всего более думать об этом, и мы поставим себя выше оскорблений. А
каким образом, я скажу. Если бы у нас был спор с тем, кто одет в пурпур, то, нанеся
оскорбление ему, мы считали бы, что самих себя оскорбили, потому что признавали бы
себя достойными общения с ним. Что говоришь, скажи мне? Ты, будучи гражданином
небес, обладая вышней философией, низводишь себя до общения с тем, кто думает о
земном? Ведь если бы он владел безмерными богатствами, если бы пользовался
правительственной властью, все же у него нет знания о твоем благе. Не наноси себе
оскорбления, оскорбляя его; себя пощади, не его; себе окажи честь, не ему. Разве нет
такой поговорки: "Кто отдает честь, чтит себя самого"? И верно: не его чтит, но самого
себя. Послушай, что говорит один мудрец: "Сотвори душе твоей честь по достоинству ее"
(Сир. 10: 31). "По достоинству ее" – что это значит? "Если, – говорит, – ты
корыстолюбствовал, не корыстолюбствуй; если оскорблял, не оскорбляй". Скажи мне,
прошу: если бы какой-нибудь бедняк взял навоз, выброшенный из твоего хлева, стал ли
бы ты созывать из-за этого судбище? Никак нет. Почему? Чтобы не оскорбить себя
самого, чтобы все тебя не осудили. То же и теперь бывает. Богач – это бедняк, и насколько
он богатеет, настолько становится беден истинной бедностью. Золото – это навоз,
брошенный в хлеву, не в доме лежащий, потому что дом твой – небо. Итак, из-за него
будешь созывать судбище? И тебя не осудят вышние граждане? Не извергнут тебя из
своего отечества, тебя, до того низкого, до того ничтожного, что ты берешься спорить из-
за небольшого количества навоза? Ведь если бы и мир был твой и кто-нибудь его бы взял,
неужели нужно было бы спорить? Неужели не знаешь, что если бы ты взял вселенную в
десять раз, и во сто, и в тысячу, и вдвойне столько, то все же она не сравняется и с малой
частью небесных благ? Кто восхищается здешним, тот унижает тамошнее, и насколько
считает первое достойным забот, настолько теряет последнее, и даже не в состоянии будет
им восхищаться: да и как иначе, если он увлечен первым? Разорвем тенета и сети: это
именно – земные предметы. До каких пор мы будем гнуться вниз? До каких пор мы будем
замышлять друг против друга, точно звери, точно рыбы? Лучше же сказать, и звери не
замышляют друг против друга, но лишь против тех, которые другой породы, например,
медведь не охотно умерщвляет медведя, и змея не умерщвляет змеи, как принадлежащей к
той же породе; ты же, имея тысячи побуждений к справедливости в отношении
однородного – родство, разумность, ведение Бога, силу природы и многое другое, – его,
своего родича и общника по природе, убиваешь и ввергаешь в тысячи бедствий? Что за
нужда, если ты не вонзаешь меча, не запускаешь правой руки в горло? Ты делаешь иное,
более тягостное, – угнетаешь беспрестанными скорбями. Если бы ты то сделал, то избавил
бы его от забот; теперь же заваливаешь его рабским голодом, отчаянием, множеством
грехов. Я это говорю, и не перестану говорить, вовсе не склоняя вас к убийству и не
побуждая к другому, менее важному злу, но с той целью, чтобы вы не были
самонадеянны, как будто не имеющие дать ответ, ведь сказано: "Убивает ближнего, кто
отнимает у него пропитание" (Сир. 34: 22). Удержим наконец наши руки; лучше же
сказать – не удержим, но протянем их добрым образом, не для любостяжания, но для
милостыни. Не бесплодная у нас рука и не сухая; сухая – та, которая не соделывает
милостыни; а та, которая занимается любостяжанием – грязна и нечиста. Никто пусть не
принимает пищи такими руками, потому что это оскорбление для приглашенных. Скажи
мне: если бы кто пригласил нас возлечь на коврах, нежных покрывалах и затканных
золотом скатертях, в громадном и блестящем доме, с большой толпой слуг, затем
предложил серебряные и золотые блюда, наполненные многоценными и разнообразными
кушаньями, и принуждал есть, а между тем сам возлежал бы с руками, запачканными в
навозе или человеческом кале, то перенесли ли бы мы это? Разве кто потерпел бы такое
мучение, не счел бы дело оскорблением? Я так думаю, что даже сейчас бы выскочил.
Ныне же ты видишь, что не только руки, но и самые кушанья наполнены
совершеннейшим навозом – и ты не выскакиваешь? Не убегаешь? Не упрекаешь? Даже
если он обладает властью, высоко его ценишь – и губишь свою душу, съедая такую пищу?
Действительно, любостяжание хуже всякого навоза, потому что не тело, а душу пачкает
так, что отмыть затруднительно. Итак, ты, видя, что он возлежит с руками и обличьем,
оскверненными этим навозом, в доме и за трапезой, исполненной этого навоза, а кушанья
те еще грязнее и отвратительнее этого навоза, ты чувствуешь себя удостоенным чести,
ожидающим наслаждения? И ты не боишься Павла, который разрешал беспрепятственно
отправляться к столу эллинов (язычников), если нам желательно, но к столам
любостяжателей и при желании не позволял идти? "Если, – говорит, – кто, называясь
братом, остается блудником" (Аще некий брат именуемь будет блудник) (1 Кор. 5: 11),
называя здесь братом всякого вообще верующего, а не монаха. Чем именно производится
братство? Баней возрождения, возможностью называть Бога отцом. Таким образом,
монах, если он только оглашаемый, не есть брат; а верующий, хотя бы он был мирянин,
есть брат. "Если, – говорит, – кто, называясь братом"… А тогда не было и следов монахов,
но все этот блаженный говорил к мирянам. "Если, – говорит, – кто, называясь братом,
остается блудником, или лихоимцем, или идолослужителем, или злоречивым, или
пьяницею, или хищником; с таким даже и не есть вместе" (Аще некий брат именуемь
будет блудник, или лихоимец, или пияница, с таковым ниже ясти). А с язычниками не
так: "Если кто из неверных, – разумея язычников, – позовет вас, и вы захотите пойти,
то все, предлагаемое вам, ешьте" (1 Кор. 10: 27). "Если же некий брат называясь братом,
остается пьяницей…" Увы, какая тщательность! А мы не только не бежим от пьяниц, но и
приходим к ним, имеем с ними общение. Поэтому все у нас перевернулось вверх дном,
все смешалось, извратилось, погибло. Скажи мне в самом деле: если бы кто из таковых
позвал тебя на пиршество, тебя, считающегося бедным и незначительным, затем услышал
бы от тебя, что "так как предлагаемое получено посредством любостяжания, то я не
допущу моей душе оскверниться", разве же он не устыдился бы, не смешался, не
покраснел? Этого одного было бы достаточно, чтобы его исправить и заставить его
считать себя несчастным в богатстве, а тебе удивляться в бедности – если бы именно он
увидел, что ты с такой ревностью пренебрегаешь им. Но мы, не знаю почему, сделались
рабами людей, хотя Павел то здесь, то там взывает: "не делайтесь рабами человеков" (1
Кор. 7: 23). Почему же мы сделались рабами, скажи мне? Потому что прежде мы стали
рабами чрева, денег, славы и всего прочего, продали свободу, которую даровал нам
Христос. А что, скажи мне, ожидает того, кто сделался рабом? Послушай, что говорит
Христос: "раб не пребывает в доме вечно" (Иоан. 8: 35). Вот окончательное решение –
никогда не войдет в царство. "Дом" значит именно это: "в доме Отца моего, – говорит
Спаситель, – обителей много" (Иоан. 14: 2). Итак, "раб не пребывает в дому вечно", –
Дата добавления: 2015-08-28; просмотров: 23 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |