собери, наоборот, все, что тот сказал или сделал тебе когда-нибудь хорошего, и тогда ты
скоро прекратишь вражду. Если же ты хочешь обратиться к нему с обличениями, то
наперед смири страсть, угаси гнев, и тогда обличай и требуй ответа, и ты легко одержишь
над ним победу. В самом деле, находясь в раздражении, мы не в состоянии будем ни
сказать, ни услышать что-либо здравое; освободившись же от страсти, и сами никогда не
произнесем обидного слова, и в словах других не услышим обиды. Не так, ведь, обычно
самые слова возбуждают в нас гнев, как враждебное предубеждение против другого.
Подобно тому, как ночью мы часто не узнаем и стоящего пред нами друга, а когда
наступает день, то и издали признаем его, так точно бывает обыкновенно и в случае
вражды: пока мы относимся друг к другу неприязненно, то с предубеждением и слушаем
голос других, и смотрим на лицо их; а когда освободимся от гнева, то то же самое лицо,
которое раньше казалось враждебным и неприятным, становится милым и приятным.
Когда враг будет поносить тебя за грех, который ты сознаешь за собой, а ты, слыша это,
не ответишь ему оскорблением, а горько восстенаешь и станешь умолять Бога, то тотчас
же изгладишь весь грех. И чтобы ты не подумал, что мы просто лишь утешаем тебя,
представим свидетельство от Священного Писания. Были фарисей и мытарь; один дошел
до крайней степени порока, другой ревностно заботился о праведности; и оба однажды
пришли в храм помолиться. Фарисей, став, говорил: "Боже! благодарю Тебя, что я не
таков, как прочие люди, грабители, обидчики, прелюбодеи, или как этот мытарь"
(Лк. 18:11). Мытарь же, стоя вдали, не ответил оскорблением и поношением, не сказал
каких-нибудь пустых слов, какими мы ежедневно перемываем друг друга, а говорил
только, горько стеная и ударяя себя в грудь: "Боже! будь милостив ко мне грешнику!"
(ст. 13), - и вышел оправданным. Видишь, как скоро? Принял поношение, и смыл
поношение; сознал свои грехи, и освободился от грехов; обвинение во грехе сделалось
отъятием греха, и враг против своей воли оказался благодетелем. Может ли быть что-
нибудь блаженнее этого? Может ли быть легче средство к освобождению от грехов? В
самом деле, сколько нужно было бы трудиться мытарю, пребывая в подвигах поста,
бдения, лежания на земле, раздавая свое имущество бедным, сидя долгое время во
вретище и пепле, чтобы загладить свои грехи? Между тем теперь, не сделав ничего
такого, он одним только словом снял с себя все грехи и поношение; и злословие по
видимому обидевшего его, без продолжительных усилий и трудов, доставило ему венец
правды. Потому Бог и повелел нам молиться за врагов, чтобы мы не только отпускали им
долги, но и считали их в числе первых друзей. Если же ты не делаешь только никакой
неправды другим, а отвращаешься от них и смотришь с неудовольствием, и в душе твоей
имеется свежая рана, то ты еще не исполнил заповеди, преподанной Христом. Как же ты
можешь просить Бога быть милостивым к тебе, сам еще не сделавшись милостивым к
согрешившим против тебя? Если же хотите знать, что сам Бог не отпустит вашим врагам и
обидчикам, хотя бы мы и молились за них, когда они станут только хуже вследствие
нашего незлобия, расскажу вам одну древнюю историю. Однажды Мариам упрекнула
Моисея; что же Бог? Он наслал на нее проказу, сделал ее нечистой (Числ. 12), хотя во
всем прочем она поступала справедливо и разумно. Затем, когда сам обиженный Моисей
просил и умолял оставить гнев на нее, Бог не внял ему, а что сказал? Если бы у нее был
отец, и прогнал ее с своих глаз, то не снесла ли бы она наказания? Тебя Я одобряю за
кротость и незлобие, но ее оставить без наказания Я не должен. Итак, вспомни тот
страшный суд, когда все будет обнажено и открыто; подумай о том, что тогда откроется
все, что скрывается теперь. Если ты отпустишь ближнему согрешения, то все твои грехи,
которые должны будут открыться тогда, будут истреблены уже здесь, и ты отойдешь
отсюда, не влача с собою ничего из своих грехов. Таким образом ты больше получаешь,
нежели даешь. Часто мы совершаем грехи, которых не видел никто другой. И если мы
подумаем, что в тот день все наши грехи обнаружатся пред глазами всех, будут
выставлены на позорище всей вселенной, то не будем ли мы испытывать более тяжких
страданий от угрызений и мучений собственной совести, чем от какого бы то ни было
наказания? Между тем столь великий твой срам, столь великие прегрешения можно омыть
снисхождением к ближнему. И, если хотите, послушайте, какую силу имеет эта заповедь.
"Хотя бы", - говорится, - "предстали пред лице Мое Моисей и Самуил, душа Моя не
[приклонится] к" ним (Иер. 15:1). И однако тех, кого не могли похитить от гнева Божия
Моисей и Самуил, может исхитить эта самая заповедь. Вот почему Бог постоянно и
заповедал тем, кому сказал эти слова, говоря: "зла друг против друга не мыслите в
сердце вашем", и: "никто из вас да не мыслит в сердце своем зла против ближнего
своего" (Зах. 7:10; 8:17). Если же нам повелевается любить врагов, то какому
подвергнемся мы наказанию, когда даже и любящих нас ненавидим? Если тот, кто любит
любящего, не имеет никакого преимущества пред мытарями, то где же окажется тот, кто
ненавидит не делающего ему никакого зла? Как он избежит геенны, оказываясь хуже
язычников? Если тот, кто не любит брата, хотя бы роздал все деньги, хотя бы просиял
мученичеством, не получает никакой пользы, то подумай, какого же наказания достоин
тот, кто относится враждебно к человеку, ничем его не обидевшему? Если Бог не
отпускает согрешений тем, которые не прощают совершенных против них поступков, то
даст ли он прощение тем, которые осмеливаются обижать не причинивших им ничего
худого? Итак, зачем мы безрассудно ссоримся друг с другом, зачем враждуем друг против
друга, когда нам повелено любить даже и ненавидящих нас? Что говоришь ты, человек?
Имеешь врага и не стыдишься? Ужели не довольно нам диавола, что мы возбуждаем
против себя еще и единокровных нам? О, если бы и тот не хотел враждовать против нас!
О, если бы и он не был диаволом! Или ты не знаешь, какое удовольствие бывает после
примирения? Нет нужды, если в разгар вражды это и не особенно ясно. Если же ты
говоришь, что при воспоминании об обиде ты кипишь гневом, то припомни, не было ли
сделано тебе чего-нибудь хорошего со стороны обидевшего, вспомни и о том, сколько сам
ты причинил зла другим, и ты скоро оставишь вражду. Подлинно, ты не потерпел такого
зла, какое причинишь сам себе злопамятством. В самом деле, как ты получишь прощение,
которого не оказываешь другим? Язычники, не ожидая ничего великого, часто
любомудрствовали о злотерпении; а ты, за которого Христос отдал душу свою и не
отказался быть закланным, когда ты был еще врагом, ты, который должен отойти из
здешней жизни с такими надеждами, не решаешься и медлишь прекратить вражду? То,
что делает время, ты не хочешь сделать раньше времени ради закона Божия, и желаешь,
чтобы страсть твоя погасла лучше без всякой награды, чем за награду? Ведь если это
произойдет от времени, то тебе не только не будет никакой пользы, но будет и великое
наказание за то, что закон Божий не убедил тебя сделать то, что сделало время. Для того
именно Бог доставляет тебе неизреченную награду, чтобы ты предупреждал его. Если ты
примиряешься с обидчиком только по его просьбе, то мир является следствием уже не
твоей ревности об исполнении заповеди Божией, а старание другого; потому-то ты и
остаешься без венца, тогда как тот получает награды. Разбойники, вступая в
товарищеский союз с кем-нибудь, не являются уже более разбойниками в отношении к
своим сообщникам: участие в общей трапезе изменяет нрав их и делает тех, которые были
свирепее зверей, смирнее овец; а мы, принимая участие в такой трапезе, имея общение в
такой пище, вооружаемся друг на друга? Не окажемся ли мы после этого хуже даже
зверей? Вот почему мы с каждым днем делаемся все слабее и слабее, а общий наш враг
сильнее и сильнее. Вместо того, чтобы защищаться общими силами против него, мы
вместе с ним восстаем друг против друга и делаем его своим вождем для такого рода
браней. Будем же избегать такого его начальства над нами, благодатию Христа, которому
подобает слава, держава, честь и поклонение, со Отцем и Святым Духом, во веки. Аминь.
СЛОВО 19
О печали и скорби
Бог вложил в нашу природу скорбь не для того, чтобы мы предавались ей неразумно и
безвременно, при несчастных обстоятельствах, не для того, чтобы мы губили себя, а
чтобы получали от нее величайшую пользу. Время скорби не тогда, когда мы терпим
бедствия, а когда мы делаем дурные дела. Между тем мы извратили этот порядок и
переменили времена: делая тысячи зол, мы не сокрушаемся и на малое время, а если
потерпим от кого-нибудь какую-нибудь малость, падаем духом, приходим в смущение и
просим избавить нас от настоящей жизни, не зная того, что скорби и искушения, и
приключающиеся нам печали, не менее чем и блага, обнаруживают попечение Божие о
нас. Да что я говорю о здешних скорбях? Даже угроза геенной не менее, чем и царство
небесное, показывает Его человеколюбие, потому что, если бы Он не угрожал геенной,
никто так легко не достиг бы небесных благ. В самом деле, одного только обещания благ
недостаточно для обращения к добродетели, если бы более беспечно относящихся к ней
не побуждал и страх наказаний. Кроме того, печаль и скорбь существуют не для того,
чтобы мы скорбели по поводу смерти, по поводу лишения денег, или по поводу чего-либо
другого подобного, а чтобы пользовались ими для истребления грехов. Ведь и воин,
который боится смерти, никогда не совершит ничего доблестного. Итак, скорбящему
нужно скорбеть не о том, что он подвергается наказанию, а о том, что своими грехами он
раздражает Бога. Первого рода скорбь отдаляет от нас Бога и делает Его нашим врагом;
второго же рода скорбь более всего примиряет Его с нами и делает близким к нам. Не для
того явился ты в настоящую жизнь, человек, чтобы праздно питаться, не для того, чтобы
не терпеть никаких бедствий, а для того, чтобы ты прославлялся путем страданий. Не
доблестного мужа дело искать покоя и предаваться удовольствиям; такое стремление
свойственно скорее бессмысленному червю, чем (человеку) обладающему разумом.
Конечно, молись о том, чтобы не впасть в искушение; но если когда-нибудь впадешь, не
ропщи, не смущайся, не унывай, а старайся всеми силами о том лишь, чтобы стать еще
более славным. Не видишь ли ты, как наиболее мужественные из воинов, когда их
призывает звук трубы, обращают свой взор на трофеи, на победы, на отличившихся
подвигами предков? Так и ты при звуке духовной трубы стань сильнее льва; выступи,
хотя бы пред тобой был огонь, хотя бы железо; и стихии умеют уважать проявляющих
такое мужество; и звери умеют бояться таких доблестных борцов, и как бы они ни были
свирепы, от голода ли, или по самой природе своей, они все забывают и пересиливают
свою страсть. Итак, христианину, если он печалится, можно иметь только два повода для
скорби: или когда он сам прогневит Бога, или когда сделает то же ближний. Не тем, кто
подвергается поношениям, следует страшиться и трепетать, а тем, кто наносит
оскорбления, потому что не первые имеют нужду оправдываться в худых речах, какие они
слышали, а последние в том, что они худо говорили; вся опасность угрожает этим
последним. Таким образом, те, кто слышит о себе дурные речи, должны оставаться
беспечальны, потому что они не будут давать отчета за то, что сказал худо другой;
напротив те, кто говорит худо, должны страшиться и трепетать, так как они привлечены
будут за это на страшное судилище. Будем поэтому скорбеть не о том, что слышим худые
речи о себе, а о том, что слышим такие речи заслуженно: если мы живем порочно, то, хотя
бы никто не порицал нас, мы оказываемся всех несчастнее; наоборот, если мы ревнуем о
добродетели, то, хотя бы весь мир говорил о нас худо, мы будем всех счастливее. Если
дух наш настроен хорошо, то, хотя бы отовсюду поднимались бесчисленные бури, мы
всегда будем пребывать в тихой пристани; и наоборот, когда он не благоустроен, то, хотя
бы все нам благоприятствовало, мы будем находиться в положении нисколько не лучшем
терпящих крушение. Это можно наблюдать и относительно пищи. Когда наш желудок
силен и крепок, то какую бы грубую или сырую пищу он ни принял, он все превращает в
здоровый сок, так как естественное срастворение преодолевает дурное свойство пищи;
наоборот, когда сила его расслаблена и делается вялой, то, хотя бы ты предложил ему
самую доброкачественную пищу, он превращает ее в самую худшую и совершенно портит
ее, так как его слабость уничтожает ее хорошие свойства. Душа, пораженная скорбью и
объятая облаком уныния, не в состоянии ни спокойно выслушать что-либо полезное, ни
сказать. Удрученная скорбью душа не желает долго распространяться на словах; но
подобно тому, как густое облако, набегая на солнечный луч, отбрасывает его весь назад,
так точно и облако уныния, когда становится пред нашей душой, не дозволяет свободно
проходить слову, а задушает его и насильственно задерживает внутри. И это бывает не
только с говорящими, но и со слушающими. Подобно тому, как скорбь не дозволяет слову
свободно вылетать из души говорящего, так точно не позволяет ему и проникать со
свойственною ему силою в душу слушающих. Так, например, когда к Иову пришли его
друзья, узнали о несчастии с его домом и увидели праведника сидящим на гноище,
покрытого язвами, то растерзали одежды свои, зарыдали, и молча сидели возле него,
показывая тем, что для удрученных скорбью нет ничего полезнее вначале, как тишина и
молчание. Итак знай, что Тот, Кто попускает быть искушению, сам же знает и время
прекращения искушения. Бог силен прекратить все бедствия, но пока не увидит
совершившегося обращения, не прекращает скорбей. Удивляйся тем, кто подвергается
искушениям и мужественно переносит их, как например, трем отрокам. Последним никто
не удивлялся бы за то, что они не были сожжены, если бы они были далеко от
вавилонской пещи; но что поразительно для всех, это то, что они, находясь столько
времени в огне, вышли невредимее тех, которые в нем не были. То же самое должно
сказать и относительно святых: если бы на них не посылалось никакого искушения, то мы
не удивлялись бы тому, что они непрестанно радовались. Между тем, будучи отовсюду
окружены бесчисленными волнами, они чувствовали себя лучше людей, наслаждающихся
невозмутимой тишиной. Если бы не было ничего, что опечаливало бы их, то для них не
было бы ничего великого в том, что они могли всегда радоваться; но когда они, при
множестве опасностей, которые могли ввергнуть их в уныние, оставались выше всех их, и
радовались среди самых скорбей, это достойно всякого удивления. В самом деле, не
кажется ли смерть невыносимее всего? Между тем ожидание ее не только не печалит их, а
далее еще более только радует. Они знали, что пришествие смерти является концом
трудов, что человеколюбец Бог всегда чтит своих рабов, и часто даже дарует им спасение
и других. Так, например, сделал Он со святым Павлом, этим учителем вселенной, всюду
испускавшим лучи своего учения. Именно, когда его вели в Рим, однажды поднялась на
море сильная буря, так что все, находившиеся на корабле, трепетали за свое спасение и не
имели никакой надежды в виду чрезмерного волнения; тогда он, призвав всех, сказал:
"убеждаю вас ободриться, потому что ни одна душа из вас не погибнет, а только
корабль. Ибо Ангел Бога, Которому принадлежу я и Которому служу, явился мне в
эту ночь и сказал: `не бойся, Павел! […] Бог даровал тебе всех плывущих с тобою'"
(Деян. 27:22-24). Будем постоянно помнить об этом. Поистине, ничто нам не доставляет
такой пользы, как всегдашнее памятование о благодеяниях Божиих, как общих, так и
частных. Если мы при воспоминании о благодеяниях друга, или услышав приятное слово
или дело, согреваемся душою, то гораздо более мы будем с большим усердием относиться
к добродетели, когда мы сознаем, каким подвергались опасностям, и как от всех их
избавил нас Бог. Так было и с Павлом. О том, что претерпел этот блаженный ради
проповеди, о голоде, жажде, наготе, крушениях, опасностях, кознях, темницах,
бичеваниях и всем прочем, думаю, ничего не нужно и говорить. Каждого и из этих
бедствий достаточно было, чтобы сильно смутить и сокрушить эту святую душу. Но когда
он говорит: "кто изнемогает, с кем бы и я не изнемогал? Кто соблазняется, за кого бы
я не воспламенялся?" (2 Кор. 11:29) - в этих словах указывается то, что более всего
доставляло ему постоянную и невыносимую скорбь. В самом деле, если он воспламенялся
из-за каждого соблазнявшегося, то в его душе никогда не могло и потухнуть это
пламенение, потому что в соблазнявшихся, и таким образом доставлявших пищу огню, не
было недостатка. А видя, кроме того, еще и неверующих иудеев, мог ли он иметь хотя бы
малейший отдых от скорби и муки? "Я желал бы", - говорит он, - "сам быть
отлученным от Христа за братьев моих, родных мне по плоти, то есть Израильтян"
(Рим. 9:3), то есть: для меня желательнее было бы впасть в геенну, нежели видеть
израильтян неверующими. Если же он решался на мучение в геенне, чтобы только
привести к вере всех иудеев, то очевидно, что не достигнув этого, он страдал сильнее тех,
которые мучатся в геенне. Ему же были сказаны и следующие слова: "довольно для тебя
благодати Моей, ибо сила Моя совершается в немощи" (2 Кор. 12:9), т.е. довольно с
тебя, что ты воскрешаешь мертвых, исцеляешь слепых, очищаешь прокаженных и
совершаешь другие чудеса; не ищи еще и того, чтобы жить безопасно и беззаботно и
проповедывать без затруднений. Но ты страдаешь и скорбишь? Не считай, однако,
признаком Моего бессилия то, что многие причиняют тебе зло, бьют, гонят и бичуют
тебя; напротив, в том-то и обнаруживается Моя сила ("ибо сила Моя", - говорит, -
"совершается в немощи"), когда вы, будучи преследуемы, побеждаете преследующих,
будучи гонимы, преодолеваете гонителей, будучи заключаемы в узы, обращаете тех, кто
вас связывает. Конечно, тяжко слышать порицания себе и от кого бы то ни было; когда же
это делает кто-нибудь из облагодетельствованных, когда он порицает и поносит
оказанные ему благодеяния, тогда особенно обида становится невыносимой, и кроме
скорби возбуждает еще такой гнев, что он может даже задушить обиженного. Тот, кто
терпит обиду от какого-нибудь великого человека, находит немалое удовлетворение
чувству гордости в самом превосходстве делающего ему зло; тот же, кто терпит от
человека ничтожного и презренного, испытывает гораздо большее огорчение и считает
свою скорбь нестерпимой. Но ты обращай внимание не на то, смеются ли над нами люди,
а на то, смеются ли справедливо и заслуженно; и если справедливо, то, хотя бы они и не
смеялись, мы должны плакать; если же несправедливо, то, хотя бы все смеялись над нами,
будем почитать себя счастливыми, а об них плакать, как о самых несчастных людях,
нисколько не отличающихся от беснующихся, - хотя для удрученных скорбью и нет
ничего нестерпимее, как слово, могущее уязвлять душу. Говорите это ежедневно и себе
самим, и друг другу, при удобном случае. Если намеревающийся просить кого-нибудь,
хотя бы его просьба была и разумна, поджидает удобного времени, чтобы подойти к
человеку, от которого зависит исполнить просьбу, когда он находится в спокойном и
хорошем расположении, и благодаря удачно выбранному времени получает просимое, - то
гораздо более говорящему нужно искать удобного времени. Мы должны так заботиться
друг о друге, как заботимся о себе самих, и щадить ближних так же, как и нас Бог.
Подлинно, никто не щадит так себя самого, как всех нас щадит Бог, который гораздо
более нас самих хочет, чтобы мы не потерпели никакого зла. Ему подобает слава,
держава, честь и поклонение, ныне и во веки веков. Аминь.
СЛОВО 20
О гневе и ярости
Хочешь ли знать, какое великое зло - гневаться? Стань возле дерущихся на площади. В
себе самом, когда ты омрачен и упоен гневом, ты нелегко можешь видеть безобразие, но
когда освободишься от страсти, тогда скорее увидишь свое положение. Гнев кипит и
клокочет в груди, уста дышут огнем, глаза испускают пламя, все лицо искажается,
беспорядочно вытягиваются руки, ноги смешно скачут и топчут удерживающих, и люди
ничем не отличаются не только от беснующихся, но даже и диких ослов, лягая и кусая
других, - так непристоен человек в гневе. Но, скажешь, сердце кипит и терзается от
обиды. Знаю и я; потому-то и высоко уважаю тех, кто побеждает гнев. Действительно,
если мы захотим, нам можно удержаться от этой страсти. Почему, в самом деле, когда нас
оскорбляют начальники, мы не испытываем ее? Потому, что пред нами стоит
равносильный этой страсти страх. Равным образом, почему слуги, которых мы без конца
оскорбляем, сносят все молчаливо? Потому, что те же самые узы лежат и на них. Таким
образом, ради людей мы и невыносимое сносим, и оскорбляющим нас говорим: такой-то
оскорбил меня, не ты, а в отношении к Богу не будем иметь и такого почтения? Скажем
же и нашей душе: оскорбляет нас теперь Бог, повелевающий молчать; не станем отвечать
бранью, и пусть не будет Бог презреннее людей. Итак, когда кто-нибудь огорчит тебя,
подумай о своих согрешениях против Бога, а также о том, что своим смирением перед
Ним ты сделаешь более милостивым суд, когда должен будешь давать ответ за них.
"прощайте, и прощены будете" (Лк. 6:37). Кроме того, подумай и о том, не бывало ли
случаев, когда ты, будучи доведен до неистовства, овладевал собою, и когда слепо
увлекался страстью, и сравни те и другие случаи. Когда ты хвалил себя? Тогда ли, когда
был побеждаем, или когда сдерживал себя? В первом случае не проклинаем ли мы часто
самих себя, и не находит ли на нас глубокое раскаяние и за слова, и за дела? Между тем,
когда мы сдерживаем себя, мы веселимся и радуемся как победители. Победа над гневом
не в том, чтобы потерпевший или услышавший обиду отплачивал тем же самым, - это
было бы крайним поражением, - а в том, чтобы кротко перенести обиду. Равным образом
не противься тем, кто уговаривает тебя молчать, и не говори: я не стерплю, чтобы такой-
то, насмеявшись надо мной, так и ушел. Нет, не тогда он посмеется над тобой, а когда ты
станешь препираться с ним; если же он и тогда посмеется, то сделает это как безумный.
Ты же, когда побеждаешь, не ищи одобрение от безумных, а довольствуйся добрым
мнением разумных; или еще лучше: подними взор свой к Богу, и Он похвалит тебя; а на
кого Бог с благоволением взирает, тому не нужно искать чести у людей. Владеет ли кто
большими деньгами, или имениями, он должен пользоваться ими как пришелец, который
немного спустя волей или неволей должен будет оставить их. Обижен ли кто-нибудь кем-
либо, он не должен вечно гневаться, вернее же сказать, даже и на недолго: "солнце да не
зайдет", - сказано, - "во гневе вашем" (Еф. 4:26). Действительно, эта страсть уничтожает
целые дома, разрушает старинную дружбу, причиняет непоправимые несчастия. Итак,
когда кто-нибудь оскорбляет тебя, смотри не на обидчика, а на движущего им демона, и
весь свой гнев излей на этого последнего, а того, кто возбуждается им, даже пожалей.
Если, ведь, ложь от диавола, то тем более напрасный гнев оттуда же. Гневаться нельзя,
когда никто не раздражает нас; испытывать же похотение, хотя бы пред нами и не было
лица, возбуждающего нас к этому, неизбежно. Когда кто-нибудь оскорбит тебя, подумай о
том мучении, которое он испытывает, и ты не только не будешь иметь гнева против него,
но и прольешь слезы. Никто ведь не сердится на страдающих лихорадкой или горячкой;
напротив, всех такого рода больных жалеют и оплакивают. Но если даже ты хочешь и
отомстить, смолчи, и ты нанесешь обидчику смертельный удар; а если ты на оскорбление
сам ответишь оскорблением, то заставишь думать, что сказанное относительно тебя
справедливо. В самом деле, почему богатый, когда ему говорят, что он беден, смеется?
Потому, что не признает за собой бедности. Следовательно, если мы будем смеяться над
оскорблениями, то представим самое лучшее доказательство, что не сознаем за собою
того, что про нас говорят. Кто-нибудь оскорбил тебя? Моли Бога, чтобы Он скорее
смилостивился над ним: он - брат твой, член твой. Но, скажешь, он чересчур оскорбляет
меня. Тем больше, следовательно, будет тебе награда за это. Потому особенно надо
оставлять гнев на обидчика, что его ранил диавол. Не укоряй же его еще и ты, и не
повергай вместе с ним и самого себя. В самом деле, пока ты стоишь, ты можешь спасти и
его; если же ты и себя повергнешь чрез ответное оскорбление, то кто после этого
поднимет вас? Тот ли, раненый? Но лежа он не в состоянии будет сделать этого. Или ты,
упавший вместе с ним? Но как же ты, оказавшийся не в силах помочь себе, протянешь
руку другому? Того ранил диавол; не наноси раны еще и ты, а, напротив, извлеки и
прежнюю стрелу. Если мы будем так обращаться друг с другом, то вскоре же будем все
здоровы: а если мы станем вооружаться друг против друга, то не нужно и диавола для
нашей погибели. Ты первый потерпел зло? Но не потерпеть зло - несчастье, а сделать зло.
И не говори: в том нет никакого зла, если я оскорблю такого-то. Потому самому это и есть
великое зло, что оно кажется совсем ничтожным; что кажется совсем ничтожным, легко
может оставаться в пренебрежении, а что остается в пренебрежении, умножается, а
умножаясь, становится и неисцельным. Итак, не думай, что ты не делаешь ничего худого,
порицая брата. Как же в таком случае ты назовешь его братом? А если он не брат, то как
ты можешь говорить: Отче наш? Ведь наш указывает на многих лиц. Тот, кто имеет
звероподобные и бесчеловечные чувства, не может называть отцом человеколюбивого
Бога, так как не сохраняет признаков той благости, которая находится в Небесном Отце, а
превращает себя в звероподобный вид и лишается божественного благородства. Когда
кто-нибудь скачет как бык, лягается как осел, помнит зло как верблюд, обжирается как
медведь, расхищает как волк, поражает как скорпион, коварен как лиса, похотлив на
женщин как конь женонеистовый, - то как такой человек может воссылать подобающий
сыну глас и называть Бога своим отцом? Чем нужно назвать такого человека? Зверем? Но
звери страдают каким-либо одним из этих пороков, а этот соединяет все и становится
бессмысленнее самих даже бессмысленных. В самом деле, звери, будучи по природе
свирепыми, благодаря человеческому искусству часто делаются кроткими; этот же,
будучи человеком и превращая свойственную зверям по природе свирепость в
противоестественную им кротость, какое будет иметь оправдание, когда естественную
свою кротость превращает в противоестественную свирепость? Какое будет иметь
оправдание, когда свирепого по природе зверя делает кротким, а себя, кроткого по
природе, делает свирепым, льва укрощает и делает ручным, а собственный свой дух
делает свирепее льва? Льва усмиряет и делает человеком, а сам о себе, делаясь из
человека львом, пренебрегает; того наделяет сверхприродными свойствами, а себе не
доставляет и того, что требуется природой. Если ничто так не уподобляет Богу, как то,
когда обижаемый прощает обидчикам, то какого наказания будут достойны те, которые
после всего этого не только не прощают врагам, но даже молятся Богу об отмщении им и
обращаются с просьбами против них. Какую же после этого могут они иметь надежду на
Дата добавления: 2015-08-28; просмотров: 28 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |