Свобода, красота - это мечты? Любовь и дружба - это сказки? В какие бухты, и в какие мне порты Идти искать на них подсказки?

Глава 1

Свобода, красота - это мечты?
Любовь и дружба - это сказки?
В какие бухты, и в какие мне порты
Идти искать на них подсказки?

Она легла на кровать, позволяя мягкой ткани покрывала ласкать свою кожу, и закрыла глаза. Еще один день прошел, еще один такой же, как и все остальные, день ушел в историю.

«Я уже ничего не смогу поделать с потерянным временем, уже ни возвратить сказанных, возможно, зря слов, ни вычеркнуть неприятные мгновенья, ни пережить заново то, что хочется. Время шутит со мной злую шутку? Или просто я никто? А, действительно, кто я? Наверное, я и вправду никто. Меня никто не знает, никто не любит, никто не ждет. Такая замученная тема вновь не дает мне покоя. Сколько раз я клялась себе всего добиться? Сколько? Я слишком слабая, увы. Ну, что ж, пустые разговоры ни к чему не приведут, пару часиков сна успокоят меня и снова пора будет вступить в свою настоящую жизнь. В то время, о котором я не жалею; оно захватывающе, оно прекрасно. А сейчас нужно всего лишь заснуть».

Мысли незаметно начали ускользать, цепь логичных рассуждений перестала быть логичной, руки мягко упали на покрывало, рыжие волосы растрепались и теперь были раскиданы по подушке так, что казалось на кровати лежит яркий экзотический цветок. И вот сон. Теплый, чарующий, заволакивающий с каждым разом все глубже и глубже, но никогда не позволяющий дотронуться дна. А есть ли оно вообще, дно? Что снилось ей, этой маленькой, хрупкой девушке с печальными мыслями и неоправданными надеждами? Золотые горы, только золото было голубое, цвета неба, цвета первых распустившихся незабудок, цвета чистой и ласковой любви, материнской любви. Вокруг были цветы, они не росли на земле, у них не было корней, они летали в воздухе, олицетворяя свободу и легкость. Как хотелось ей также парить в мягких потоках прозрачного воздуха, наслаждаясь ароматами этих живых цветов. Но, увы, в этом сне ее не было. Были только эти красивые, далекие горы, живые цветы и шум водопада по близости. Во сне она была всего лишь воздухом, всего лишь окружающей атмосферой, запахом. С каждым разом этот воздух продвигался все дальше и дальше, шум воды слышался все четче и четче. И вот, остался только один поворот, поворот, за которым брызги счастливой воды, которые разъединят ее от воздуха, и она станет собой. Собой… …и снова мягкое покрывало, темный потолок, и тоненький луч тусклого света, пробивавшийся из не до конца зашторенных окон. Вновь водопад остался далеко, освобождающие брызги - мечтой, а она так и осталась воздухом. Зачем она не спала? Никто не мешал, не будил. Она не знала ответа, она уже проснулась. Джинни подошла к окну и отодвинула бордовую занавеску, нежный свет ласкал ее глаза, снег падал тихо, ложась на землю и многочисленные башенки замка. Хогварц. Огромный, неизведанный, жуткий, но в то же время родной и милый дом. Еще полтора года и у нее не будет этого дома, не будет большой кровати под балдахином, шикарных из бордового бархата штор, уроков и оценок, друзей. Хотя, были ли у нее друзья? Она не хотела об этом думать, просто боялась себя, своих мыслей, своего настоящего «я», она хотела забыться, бежать, кричать, но не думать об этом. Нет, лучше уйти в работу, в забытье, но не признать, что ты никто…

И снова ночь, за окнами темно, все уже спят, тишина, и только звуки прерывистого дыхания или шарканья тапочек страдающих бессонницей, больше ничего, лишь редко раздавались непонятные чужые звуки, не пугающие, не тянущие, а просто звуки, которые прошли, и о которых никто не вспоминает. Джинни отошла от окна. Ткань снова закрыла окно, не оставив в этот раз ни расстояния, ни лучика. Короткий глубокий вздох, маленькое движение, и в комнате никого. Хотя нет. Большая бабочка кружится по комнате, словно ее давно держали взаперти, а сейчас она свободна. Это был не махаон, не аполлон, и даже не белянка. Это невиданная бабочка, она только одна. Большие, но хрупкие крылья могли менять цвет в зависимости от обстановки, погоды или душевного состояния. Истинный цвет можно было увидеть только в момент преображения, это был плавно переходящий в оранжевый желтый цвет, а по краю крылья обрамлял приглушенный красный, небольшие темные пятнышки виднелись на них. Гладкая, словно шелк, поверхность глаз бабочки сдавала ее, потому что в них отражались эмоции: смех, слезы, жалость, любовь. Полет был безумным, прекрасным, одухотворяющим. Пять минут кружилось это существо по комнате, а потом через маленькую щель в дверном проеме скользнуло в мир. В мир путешествий и открытий, в мир свободы и желаний, в свой мир…

Глава 2

Ночь, и никто не мешает.
Темно, и не падает свет.
Жаль, темнота закрывает
Двух маленьких глаз цвет.

Радостная надежда, как всегда себя оправдала, сквозняк казался попутным ветром, звук капающей воды в ванной тем самым шумом водопада. Свобода!

Уже больше полгода она живет второй жизнью. Как она могла жить раньше, не зная этой легкости, не ощущая красоты окружающего мира. В Ордене Феникса рассказывали об анимагах, о том, как можно стать ими. Пусть все думают, что у нее не получилось, пусть они считают ее глупой девчонкой. Зато у нее есть своя тайна, она всегда все знала наперед, путешествуя по коридорам и гостиным Хогварца. Она была незаметна, как тень, неслышима, как ветер. Ведь теперь она бабочка, она уже летит вниз от спален и огня камина Гриффиндора к холодным, пронизывающим подземельям. Но она не чувствует холода, иначе она бы умерла. Огромная скорость, взмахи крыльев, дыхание. И вот, первый человек, встретившийся ей этой ночью, первая жертва ее наблюдений. Северус Снейп. Давно мечтала последить за учителем зелий. Хм… Нет, она не вторгалась в личную жизнь, она просто была немым зрителем, потому что никто не мог услышать ее смех, почувствовать слезы или заметить необычность этой ночной бабочки.

Профессор направился вниз, к подземельям, в гостиную своего факультета. Она уже была здесь раньше, на рождественских каникулах, когда почти никого не было в замке. Тогда ее поразило величие этой странной обстановки, шикарная мебель, голубой огонь в камине. Но сейчас, видимо, жизнь в Слизерине шла полным ходом, потому что при входе через портрет, заменяющий дверь, она услышала крики и споры. Вскоре она увидела причину столь поздних звуков. Видимо, слизеринцы праздновали, на столах стояли бутылки сливочного пива и еще чего покрепче, всюду было полно еды, каких-то коробок, бумажек, бантиков, мишуры. Веселые подростки о чем-то увлеченно спорили, развлекались, смеялись.

«Ха, вот и будет теперь им за такую гулянку,» - злорадно подумала Джинни, и отругала себя за излишний эгоизм.

Но, увы, профессор Снейп не разозлился, не спросил причины столь позднего гуляния, напротив его лицо озарила улыбка, столь радостная и искренняя, насколько она вообще может быть у профессора зелий. Он оглядел ребят, которые, казалось, не замечали его присутствия, а потом прошел мимо ряда кресел к винтовой лестнице, ведущей вниз. Серая бабочка, пролетела за ним.

Преподаватель мягко толкнул дверь, у которой он оказался, спустившись по лестнице. Большая дубовая дверь отварилась с тихим скрипом. - Я просил стучать, - послышался холодный голос из темноты. Зажегся небольшой огонек у окна возле кресла. Он не озарял всю комнату, но того, кто сидел в кресле, можно было различить. Светлые волосы, стеклянные глаза, красивая фигура. Конечно, это был Драко Малфой.

- Здравствуйте, Драко. Почему вы не наверху? Я пришел поздравить вас с днем рождения, - холодно сказал профессор Снейп, проходя в комнату и садясь в кресло, расположенное напротив Драко. Бабочка села на спинку стула, быстро поменяв цвет на серебристо-зеленый.

- Мне надоели они все. Это не то, чего я хочу. Хотя…вам этого не понять, простите, - ответил голос.

- Я бы хотел поговорить с вами, Малфой.

- У меня нет желания.

- Тогда я ухожу, спокойной ночи, - после некоторого молчания сказал Северус, вставая и выходя. Но Джинни осталась, она не последовала за ним, не полетела обратно в тепло гриффиндорской гостиной. Она сама не знала причины, по которой осталась. Она посмотрела на Драко, по выражению его лица и изгибу бровей было видно, что в нем ведется борьба, чего и с чем? Вдруг послышался шорох, он достал свою палочку из кармана и теперь, произнеся заклинание, писал что-то в воздухе. Она перелетела на спинку его кресла, почувствовав приятный запах одеколона, и начала читать.

«Достали. Все уже достали… Надоело жить так. Хочется свободы. Я раскис, стал хуже девчонки. Но это правда, это все не то, среди чего я хочу жить. Лучше быть магглом, но таким каким хочешь быть, но не злым волшебником. Это, это…впрочем, что я схожу с ума?»

Дальше слова оборвались и растаяли, резким движением парень встал и вышел из комнаты. Бабочка вылетела вслед за ним через оставшуюся открытой дверь, она полетела в свою комнату, в объятья мягкого, заботливого одеяла, в тепло сна. Сидя на кровати и расчесывая волосы, Джинни размышляла над словами слизеринца, которые она прочла.

«И это Драко Малфой?» - задавалась она вопросом.

Глава 4

Ему не нужны уговоры.
И не найти тебе помощь,
И не вести тебе споры.

Прошло еще около получаса, когда слова и слезы окончательно кончились, девушка успокоилась, только ее плечи все еще редко нервно вздрагивали. Она не видела, кто сидел рядом с ней, кто нежно гладил ее по плечу и молчал. Она была благодарна за это. Девушка открыла глаза, серый пол, черные, хорошо начищенные ботинки с идеальной шнуровкой - все что она знала о своем успокоители. Ей просто не хотелось сейчас ничего, она встала и ушла, оставив Драко в недоумении сидеть на холодном полу подземелья. Джинни опять не знала куда шла, казалось, она окончательно заблудилось. Но впереди послышались голоса и приближение шагов. Гермиона и Гарри искали ее, они что-то говорили, но она ничего не слышала, словно кто-то выключил звук. Джинни просто поплелась за ними, стряхивая то одну, то другую поддерживающую руку со своего плеча. Почему-то, они не казались ей такими теплыми и надежными как та рука обладателя черных ботинок.

Наконец до нее донесся обрывок речи Гермионы. - Завтра вы уедете в девять. Мы поедем с вами. Джинни упокойся, все будет хорошо, - пыталась как-то помочь она.

Джинни взбесили эти слова «все будет хорошо». Что будет хорошо? Уже никогда ничего не будет не просто хорошо, а даже нормально. Теперь всю жизнь она будет страдать и плакать, пока слезы не высохнут и смерть не придет за ней. Но она промолчала, она молчала и,когда они привели ее в комнату.

В одежде она легла на кровать, она казалась ей холоднее пола в подземельях. Но тело не чувствовало больше ничего, сон завладел ею, и теперь она снова была в волшебных золотых горах цвета неба и летела воздухом к водопаду. Она не проснулась на том злосчастном повороте, который был на этот раз черным. Почему-то все было черное, мрачное, и, наверное, если бы она сейчас превратилась в бабочку, то стала бы черной меланхолической.

Водопад был прекрасен, но она не оценила его красоты. Брызги касались ее, но она все еще была воздухом, до ее слуха доносился лишь один звук. Сперва она не знала, откуда он, но потом поняла - это пела вода, мягким томным голосом она пела что-то похожее на мелодию для фортепиано, нечто среднее между похоронным маршем и колыбельной. Музыка успокаивала, сон становился все крепче и водопад исчез. До самого утра Джинни спала без снов.

- Эй, Джинни просыпайся, - услышала она рано утром мягкий женский голос. Мама? Нет, это была не мама, она знала это, но не открывала глаза, потому что видела сейчас маму в своем самом красивом выходном платье, улыбающуюся, счастливую. Но глаза открылись, она переоделась в черную мантию, с вечера она не сказала никому ни слова. Когда она быстро завтракала в Большом зале, там никого еще не было, кроме Гарри, Рона и Гермионы. Завтрак должен был начаться позже, а им нужно было уезжать. Рон сидел поникший с опухшими глазами, Гермиона легонько поглаживала его то по плечу, то по голове, убирая упавшие рыжие волосы, словно маленького ребенка. Все молчали, Гарри переводил взгляд с Рона на Джинни, он нервничал и не знал, что делать, наверное, потому что знал, что когда теряешь близких, ничего не поможет.

Так завтрак прошел в полном молчании, перебиваемом лишь нечаянным чавканьем Рона, и всхлипываниями Гермионы, Джинни только заметила, что она плакала и обняла ее, потом почувствовала, что ее плече бережно обнял Рон, потом Гарри. Так они сидели вчетвером за гриффиндорским столом, обнявшись и плача на плече соседа. Плакали все, Джинни впервые видела слезы в глазах Гарри, Рон как-то неестественно всхлипывал и ронял большие слезы на мантию Гермионы.

Так протянулось время до девяти, потом Дамблдор позвал ребят к себе в кабинет и раздал всем по горсточке круженной муки. Он сказал лишь одно слово на прощанье: «держитесь». Жаль, он не знал, как тяжело сейчас было держаться. Вспышка света и они по очереди стояли на кухне дома Уизли, в комнате не было никого, Джинни вышла и направилась в гостиную. Там был отец. Вместе с Роном девушка подошла к нему и обняла, повторив слова директора. А потом спросила:

- Папа, как это случилось?

Мистер Уизли не плакал, он просто сидел, осунувшись, глаза были какими-то опустевшими и затуманенными. Тихим хриплым голосом он произнес:

- Сердце. Она была дома одна, что-то произошло, у нее не выдержало сердце. Оно давно пошаливало, а теперь оборвалось и все, - закончил он, согнувшись, его плечи начали нервно трястись. Потом он поднял голову и сказал:

- В одиннадцать похороны, идите переоденьтесь, все уже в сборе, скоро начнут прибывать соболезнующие.

Джинни встала и пошла в комнату близнецов. Они сидели на разных концах кроватей, смотря в пол, казалось, на их лицах больше никогда не появится улыбка, веснушки стали бледными, волосы словно потускнели. Девушка заметила, что у братьев тряслись руки. Она вошла и села между ними, положив свои руки на их большие, ледяные ладони. Почувствовала легкое рукопожатие с обоих сторон, а потом Фред положил голову ей на колени и заплакал. Это было ужасно, видеть, как страдают они все, страдать самой, и ни чего нельзя сделать, нет выхода из смертельного тоннеля, все бесполезно. Ее может спасти только смерть.

- Ну, почему, почему? Зачем она умерла? Не….е…ет, - говорил Фред, стуча кулаком по кровати.

- Все будет хорошо, - сказала Джинни, погладив его голову, успокаивая этими некогда ненавистными словами и себя тоже.

Через час начали появляться друзья семьи, все они были в черном, у всех были грустные лица, но не было ни одного следа слез, ни одного всхлипывания, ничего.

…священник уже произносил что-то над еще незакрытым гробом, когда Джинни открыла глаза. Снова звуки куда-то пропали, в центре было лишь бледной лицо мамы, ее мамы. Она смотрела на это ничего не выражающее мертвое лицо, но видела счастливую, прежнюю, а главное живую маму. Она не могла смириться с ее смертью. Постепенно реальность начала возвращаться, она почувствовала тяжелую руку отца на плече, услышала шепот священнослужителя, всхлипывания Рона, и поняла, что это не страшный сон, не иллюзия, ничего нельзя было вернуть. Холодная слеза потекла по бледной щеке из ее открытых зеленных глаз, зубы начали трястись, руки задрожали, колени подогнулись. Гроб уже опустили в землю, и теперь кидали туда землю, девушка упала на землю, крича: «Нет, ты не можешь, вернись! Нет!» Ее пытались поднять, а она только кричала и плакала, сидя на коленях на мокрой земле, сжимая в руках землю, потом кто-то еще сел рядом, все дети Уизли и отец сидели теперь вокруг этой ямы, образовывая какой-то ритуальный круг. Они держались за руки, плакали и говорили что-то свое. Можно было разобрать лишь одно слово - нет…

…потом было забытье, она потеряла сознание, когда священник сказал последнюю фразу, когда последняя горстка земли была брошена на гроб, покоившийся теперь навсегда в земле. Она очнулась от какого-то знакомого запаха, Гарри держал кружку с чем-то ароматным и ждал, когда она проснется. Он протянул ей ее, и она снова заплакала, вспоминая вкус этой жидкости. Это был компот, мамин компот из красной смородины. Мамин…Ничего больше не осталось. Никакие мысли не лезли в голову, руки все еще дрожали, а ноги не могли ходить. Эту неделю она прожила дома, хотя могла ли она назвать теперь этот огромный ветхий дом своим домом? Ведь не было уже мамы, не было в доме больше жизни, не гремела по утрам посуда на кухне, не слышались звуки прекрасного маминого голоса, не было самовяжущих спиц, на волшебных часах исчезла одна стрелка, но надпись «мама» осталась. Как больно было смотреть теперь на нее осознавать, что больше никогда не появится ее стрелка, что со временем и эта надпись исчезнет, но лишь тогда, когда никто уже не будет помнить рыжую, румяную Молли Уизли.

Джинни молчала. Потрясение оказалось слишком большим, она могла бы говорить, но не хотела, не желала, она слишком устала, у нее не было сил поднять голову утром, чтобы посмотреть на ясное небо, ей не снились сны, теперь она могла просто сидеть в кресле на кухне, не моргая часами, смотря в камин, никто не трогал ее, все поняли, что бесполезно, только иногда отец или Гермиона приходили, садились рядом с ней на пол, клали голову ей на колени, и молча плакали, находя в ней немую поддержку. Сама она уже не плакала теперь, сил не было.

… и вновь Хогвартс, все казалось каким-то другим, незнакомые ребята подходили к ней, выражали свои соболезнования и, красней, убегали. Казалось, шторы в комнате потемнели, небо больше не казалось таким чистым и святым, снег уже таял во всю, приближалась весна, но девушка не чувствовала обычной радости в звоне падающих капель, в медленном трепетном распускании деревьев, в появлении первой травы на лужайке перед замком. Она часто ходила теперь по Хогвартс, забредая с каждым разом все дальше и дальше, руки уже не тряслись, но иногда плечи без причин вздрагивали и, колени начинали трястись, она падала на холодный пол, также как на похоронах, ей хотелось снова почувствовать крепкую руку незнакомца на своем хрупком плече, рассказать ему все, и сидеть так с ним долго - долго. Но незнакомца не было, а пол был холодным, глаза стали какими-то стеклянными, не выражающими ничего, кроме безразличия, потому что ей ничего не нужно было, кроме того, чтобы мама была жива.

…утро. Сегодня ночью ей впервые за прошедшие две недели приснился сон, снова водопад, на этот раз она стала собой и ушла дальше. Озеро, гладкая его поверхность напоминала ей человеческое сердце, такое хрупкое, хрустальное. Небольшие покачивания казались глухими ударами, в ушах бился этот жизненный звук. Но теперь он ей не был нужен, она хотела, чтобы и ее сердце тоже остановилось, она хотела быть с мамой, хотела слышать ее голос, смотреть в ее бездонные голубые глаза, ощущать запах ее одеколона, говорить ей что-то, просить чтобы она вернулась. Но сердце стучало также размерено и спокойно, дыхание воздушной волной приносило ей воздух, жизнь. Жизнь, которая не была нужна ей. …прошла неделя, другая. Ничего не менялась, Джинни все также молчала, теперь она просто уже чисто физически не могла говорить. Мама не лезла из ее головы, но шок помаленьку проходил. Рон ходил какой-то отрешенный и забытый. Учителя не спрашивали их на уроках, только собирали письменные задания. Друзья поддерживали, пытались чем-то помочь, говорили что-то, что с трудом доходило до разума, но что они могли сделать?..

И вот ночь. Бессонница. Шторы полностью открыты, приглушенный тусклый свет падает на большую кровать, на полуобнаженное тело на ней, глаза широко распахнуты навстречу немому потолку, руки неподвижно лежат на мягкой шелковой простыне, волосы раскиданы по подушке, сна нет, как и мыслей.

Девушка встала, стряхнув с разума начавшие приходить признаки сна, но было ясно, что Морфей сегодня не хочет даровать ей сновидения. Бросив взгляд на большую луну в окне, она сделала тонкий жест, шепнула что-то, и превратилась в бабочку. Впервые за прошедший месяц. Большие крылья казались чуть меньше, оранжевый цвет потускнел, и темных пятен стало больше. Бабочка вспорхнула хрупкими крыльями и вылетела из комнаты через знакомую щель. Как давно она не чувствовала этой свободы, как долго не ощущала этого чувства могущества и нежности. Если бы не горе, она могла бы быть счастливой. Но душа ее уже не плакала, и она могла забыться, наблюдая за другими людьми, чувствуя их боль и обиды.

Вновь подземелья, снова знакомый коридор, в конце которого шла девушка. Бабочка быстро догнала ее, это была Пэнси Паркинсон. Но вместо уверенной в себе, наглой, как обычно, девушки Джинни увидела маленькую хрупкую девочку, плечи которой сотрясались от рыданий, а по щекам текли слезы.

«Никогда не думала, что она может плакать», - пронеслось в голове у бабочки.

Но Пэнси стояла, прислонившись к холодной серой стене, и плакала. Ее слезы напомнили Джинни себя, ей тоже захотелось реветь, но она вспомнила, что не должна, она не хотела быть слабой, не хотела вспоминать сейчас маму, потому что вслед за этими воспоминаниями идут слезы и осознание, что нет уже ее любимого человечка на этой земле, в этом мире, рядом с ней, что его вообще нет, нигде, и что никогда никто не заменит ей его.

Странные и страшные мысли начали проноситься в ее разуме, и не желая их продлевать, она повернула обратно, и улетела прочь от этой рыдающей жалкой девушки.

Другой проход, если бы она не была такой замученной и усталой, то, наверное, лишний раз удивилась бы этому замку, его бесконечным лабиринтам. Снова человек, твердой походкой шагающий к входу в гостиную Слизерина. Драко. Странно, что он делает здесь в такое время. Она обогнала его немного, и вместе с ним зашла в холодную тьму темно-зеленого помещения. Он пошел вниз, к себе в комнату, она вновь последовала за ним. «Это становится дурной привычкой», - одернула себя Джинни, садясь на спинку кресла, противоположного тому, на которое только что сел Малфой. Она оглядело его. Идеальная прическа, тонкие складки черной рубашки, аккуратно отглаженные брюки, с ровными стрелками, черные ботинки. Вдруг сердце стукнуло сильнее, она поняла, вспомнила эти хорошо начищенные ботинки. Значит тем человеком был Драко, значит это его нежная и успокаивающая рука лежала на ее плече. Она не переставала удивляться этому человеку, ведь раньше он казался ей совсем другим. Но порой, люди не такие, какими кажутся. Ей вспомнилась плачущая Пэнси, долгое нужное ей молчание Драко. Странно, она думала, что теперь ее ничто не способно удивить, вызвать какие-то эмоции, слова. Словно какой-то перелом случился в ее душе, она не знала, как ей жить теперь. Драко казался каким-то странным, на его лице виднелась тень горечи или даже недовольства. Джинни не знала, почему он грустен, но понимала, что что-то произошло. Она вновь начала задумываться над игрой жизни, несправедливости и надобности скрывать свои чувства от других. В Драко она видела частичку себя, ведь и ей нужно было прятать свою боль и обиды, и только наедине с собой она могла быть настоящей, ненадуманной, не играющей.

Внезапно ее мысли прервали. Дверь резко отворилась, в комнату вошла Пэнси. На ее лице были еще видны следы слез, ресницы были еще влажными, как и небольшая часть рукава ее фиолетовой мантии. Сначала она молчала, и Драко не прерывал ее, просто смотрел своим обычным стеклянным взглядом, в котором нельзя уже было поймать ни намека на жалость или огорчение. Девушка прерывисто дышала, словно задыхаясь после бега, а потом села на кресло напротив Драко. С гордым спокойствием он плавно перевел взгляд на нее.

- Ты что-то хотела? - первым прервал он тягостное молчание.

- Я-я, я хотела поговорить с тобой, - заикаясь, произнесла Пэнси.

- Мне казалось, что мы все уже выяснили. Мне жаль, что ты так не считаешь.

- Тебе жаль? Да ты никогда не пожалел ни о чем в своей жизни. Ты не знаешь, что такое любовь, сострадание, нежность. У тебя друзей-то нет! - раздражилась Пэнси. Это было видно, потому что она отодвинулась от спинки кресла и неестественно выпрямилась. Драко молчал, но Джинни заметила, что его желваки чуть заметно шевелились, показывая, что ему было неприятно слышать последние слова девушки, без разрешения ворвавшейся в его комнату.

- Что ты хочешь от меня? - вновь спросил он.

- Я хочу, чтобы ты понял. Я люблю тебя, Драко! Как ты не понимаешь, что может быть такое чувство. Я просто хочу, чтобы и меня любили, чтобы и ты любил меня.

- Но я не люблю тебя. - разъяренно сказал Драко, вставая с кресла, - я не люблю, прости, но мне может нравиться другая. Или я не могу быть свободным. Мне надоели твои слезы, они вызывают отвращение. Ты милая девушка, Пэнси, найди себе хорошего парня, и будь с ним счастлива. Но я не тот, кто подходит для выслушивания твоего бесконечного нытья. Как ты не …

Но он не закончил, вернее Пэнси уже не слышала его последних слов, она выбежала из комнаты, не заметив, что за ней, мерно махая крылышками, летела серая бабочка. Девушка выбежала из гостиной Слизерина, пройдя сквозь портрет, и побежала прочь от подземелий вверх по темным лестницам Хогварца, освещаемым лишь слабым светом факелов на серых стенах. Все дальше и дальше вверх, слезы катились по лицу, она бежала, ничего перед собой не видя. И вот она стоит на крыше замка, впервые здесь. Странно наблюдать такой красивый вид с крыши многоэтажного замка, оказавшись здесь по такому нелепому и грустному в тоже время поводу. Пэнси оглянулась и робко подошла к краю крыши. Теперь до пропасти оставался всего один шаг, короткий шаг, который мог бы спасти ее от вечного позора, не взаимной любви, шаг, который мог бы подарить ей спокойствие, вечное спокойствие. Так она простояла около пяти минут, оглядывая окрестности внизу, и решая что-то. Казалось, решение уже было принято, но кто-то позади сказал:

- Не делай глупостей.

Голос был мягким, заволакивающим. Она не посмела оглянуться, боясь спугнуть незримого ангела. Ее волосы шевелил ветер, мягко расчесывая их нежным гребнем своих ледяных рук. На мгновенье жизнь показалась ей вновь прекрасной, но почти сразу вспомнилось ненавистное, но одновременно любимое и милое, лицо Драко.

- Кто ты? - жестко сказала она.

- Я? Ты не узнаешь этого. Не оборачивайся или я не смогу тебе сказать ничего. Просто сделай шаг назад. Поверь, если ты умрешь, никому не станет лучше.

- Хуже тоже никому не станет, - отрезала девушка, но все же сделала неуверенный шаг назад, словно и там была пропасть, и вздохнула.

- Вот так, - вновь начал голос за спиной, - теперь ты не сделаешь этого никогда. Поверь, я знаю, как плохо терять близких людей. Подумай о своей матери, ведь она умрет, узнав о твоей смерти. Сейчас я уйду, а потом и ты. Но знай, что я наблюдаю. Не ошибайся больше.

Джинни вновь стала бабочкой, села на ближайший выступ на неровной крыше, и слилась с ее черной поверхностью. Пэнси робко повернулась, оглядевшись, и ушла, не найдя ответа на волновавшие вопросы.

«Жаль ее, - подумала Джинни, - и странно, ведь спасение жизни этой девушке заставило меня говорить впервые за этот месяц». Наверное, не все потеряно.

Глава 5

И «капелька» надежды еще дышит.
И Богом, свыше тебе велено:
Живи, пока сердца удары слышишь.

Она снова в своей комнате, все тот же день, вернее уже ночь. Огромная луна словно заглядывает в окно, лезет в душу, раздевает до наготы, вытаскивает наружу все воспоминания, которые хотелось бы никогда больше не вспоминать. Она со злостью одернула шторы, комната погрузилась в мрак, лишь звук ее дыхания слышался ей самой, больше ни одного звука, тишина. Девушка легла на кровать, не укрывшись одеялом, и сразу погрузилась в томительные, но манящие объятия даров Морфея. Снилась мама, она улыбалась, говорила что-то неслышимое, гладила ладони дочери своими нежными руками. Это была ее прежняя, живая мама. Слов не было слышно, лишь музыка, такая же, что и тогда, когда на водопаде пела вода. Мама посмотрела ей в глаза, это было самое прекрасное, что могло присниться этой маленькой хрупкой девочке в эту ночь: мама, ее родная, милая мама. Ну почему, почему?.. Забытье стало сильнее, остальных снов она не помнила. Но когда девушка проснулась, у нее на щеках были высохшие следы слез.

… Опять уроки. Настроение у Джинни было паршивое, если не сказать большего. У нее болело сердце, почему? Раньше такого никогда не было. Девушка, была уверена, что физический стресс здесь не причем, скорее причиной боли были ее внутренние переживания, ежеминутная борьба с воспоминаниями, депрессия, слезы. Она пошла на урок Зелий, профессор Снейп, как всегда был зол, но к счастью по середине урока пришла профессор МакГонагол и увела его куда-то, где нашкодил какой-то второкурсник. Бедняжка, наверное, за два года в Хогвартсе он еще не уяснил, что лучше не иметь дела со Снейпом. Джинни доварила свое усыпляющее зелье, и оглянула присутствующих. Слизерин и Гриффиндор, враги навсегда. Но неужели все так безнадежно? Неужели нельзя нарушить это старое нелепое правило? Наверное, нельзя… Недопустимо нарушать устоявшиеся штампы поведения. Она ненавидела это.

Вот Краббе и Гойл пытаются прочесть названия компонентов зелья, но тщетно. Вот Пэнси Паркинсон, такая же собранная и наглая, как обычно. Стоит, украдкой погладывая на своего возлюбленного, и порой слишком громко вздыхает.

А вот и сам Драко. Какой-то уставший, словно после бессонной ночи, глаза немного опухшие, волосы не так идеально уложены, как бывает всегда. А некоторые пряди беспорядочно выбиваются из общего порядка, показывая, что их хозяину сейчас не сладко, что у него дурное настроение.

- Эй, Джинни. Куда ты смотришь? - отвлекла ее Гермиона, - Ты уже сварила зелье?

Джинни чуть кивнула. Она не хотела сейчас говорить, ей не нужны были их возгласы, глупые шутки, смех. Она хотела чего-то большего, глубокого серьезного общения, а не поверхностных разговоров и сплетен. Ей не с кем было обсудить последний роман Коллинза, который она прочла еще до смерти мамы, она знала, что никто не смотрит по ночам на луну, и не видит, что звезды падают все чаще и чаще. Она никогда не загадывала желаний на падающие звезды. Говорят, когда с неба падает звезда, кто-то умирает. Ей было больно, когда за упавшей звездочкой, оставался лишь белый след. Она думала: «Вот умру я, моя звездочка также упадет. Никто не заметит, потому что только я одна смотрю на ночное небо. Никто не поплачет, кроме родных, никто не придет на похороны сказать искренние слова соболезнования, а не сухое «прости». Я сумасшедшая, я просто чокнутая. Такая молодая, а уже такая несчастная и безумная. Это слишком плохо, чтобы быть правдой. И слишком грустно…»

Глава 6

Слово может убить и обидеть.
Приласкать нежнее любви.
Словом можно дружить, ненавидеть.
Словом можно жизни спасти.

…вечер того же дня…

Девушка сидела в библиотеке, смотря сквозь старые странницы толстого тома предсказаний. И зачем Трелони это нужно? Неужели она не может понять, что подростка нем интересно это, их интересуют совсем другие, и как им кажется, более важные вещи. Джинни перевернула страницу, она никогда не верила в предсказания, на расположение планет ей было глубоко наплевать, ей нравились звезды. Она с томительной нежностью вспоминала, когда их уроки проводил кентавр, жаль что нельзя возвратить этих дней.

- Здесь свободно? - прервал ход ее мыслей чей-то глубокий голос.

Она подняла голову. Малфой. Он все еще выглядел уставшим, наверное у него тоже что-то болела, только не сердце, а душа. Джинни загляделась на ровный цвет его бледноватой кожи, серые глаза с чуть заметными темно-синими крапинками, белые джинсы, свитер с изображением змеи. Потом она оглядела библиотеку, свободных мест было много, и она не могла понять, почему именно к ней захотел присесть слизеринец.

- Так здесь свободно? - повторил свой вопрос Драко. Обычно они никого ни о чем не спрашивал, и никого ни о чем не просил.

- Да, - сказала Джинни, отрывая взгляд, и снова начиная писать домашнее задание.

Он сел, достал какую-то тетрадь, но даже ни открыл ее. Джинни чувствовала скольжение его взгляда по ней, казалось, от него все веснушки станут заметнее, ресницы длиннее, волосы сами собой уложатся в изысканную прическу. Она чувствовала себя богиней, ей было приятно, и в тоже время тело пробивал слегка заметный озноб. Она нечаянно уронила перо, но не успела даже наклониться за ним, как Драко уже поднял его. - Хм, - сказал он, - хорошее перо. Орла? Нет. Скорее беркута, окраска больше походит. Он протянул ей перо, и скова они замолчали. В библиотеке уже почти никого не было, когда она закончила уроки. Спрятав учебники в сумку, она поднялась, но ей помешала рука, задержавшая ее. Это была рука Драко.

- Что? - спросила она, недоумевая. Больше ни с кем она еще ни говорила, не хотела.

- Я - я, - начал заикаться Драко. Джинни было смешно впервые видеть, как смущается Драко Малфой, она улыбнулась и снова села на стул. Наверное, это была ее первая улыбка после смерти матери.

- Я хотел спросить у тебя как ты?

- Я ничего. Спасибо.

Он отпустил ее руку, она почувствовала вдруг какой-то холод, от которого защищала прежде эта крепкая рука.

- Что ж, пока, - сказала она, и вышла из библиотеки.

Ночь. Она вновь стала бабочкой. Постепенно пятен на крыльях становилось меньше, но два больших, почти черных, пятна не проходили и даже не становились бледнее. Она летела наверх, на крышу. Ей хотелось ощутить свежесть холодного ветра, пронизывающего и уносящего с собой все скверные мысли. Хотелось увидеть звезды ближе, дотронуться до них.

Она увидела яркую звезду над запретным лесом. Казалось, она смотрела прямо на нее, а ее кончики походили на улыбку.

«Наверное, это мама», - подумала Джинни. Ветер дул в лицо, звезды ярко сверкали, отражаясь в ее зеленых глазах. Она вновь была собой, смотрела на небо, ощущала малейший порыв ветра своей кожей, но не чувствовала холода. В душе было какое-то странное удовлетворение. Раньше она думала, что такого больше никогда не будет, ведь теперь у нее нет мамы. Ласковый ветер стал злобным, небо заволокли облака, и из них пошел дождь. Хрустальными капельками он разбивался об ее лицо, освежая, словно утренний душ. Но мыл он не тело, а душу. Полное опустошение и чувство покоя. Тишина, только глухой звук ударов капель воды о поверхность крыши. Она еще долго простояла так под дождем, смотря на небо, на котором оставалась видна теперь только одна единственная звезда - та, которую она назвала маминой. Она не верила, что ее звезда могла упасть, и поэтому по детски верила в свою догадку. Девушка ушла со своего прежнего места только тогда, когда одежда была до нитки промочена, коленки дрожали, руки тряслись. Уже на лестницах Хогварца она почувствовала холод.

На следующее утро у нее была температура, и она была вынуждена на ближайшие два дня переселиться в компанию к мадам Помфри. Она чувствовала себя вполне неплохо, но фанатичного доктора, как известно, ничем не остановить. И Джинни глотала таблетки, пила горькие микстуры, лежала под теплым ватным одеялам на большой кровати, напротив большого окна без штор. Свет лил из этих окон, озаряя веселыми лучиками все - кровати, столики, лица приходящих. Казалось, только от этого света выздоровление ускорялось в два раза. Во время обеда к ней пришли друзья. Гарри, Рон и Гермиона натащили кучу всякой еды, кубок тыквенного сока, огромный черный филин пролетел сквозь открытую дверь и вручил Джинни конверт, с привязанной к нему розочкой. Когда ребята ушли, девушка открыла конверт. Бумага была гладкая, словно шелковая, в конверте лежал небольшой листочек с эмблемой Слизерина. Там было написано: «Желаю скорейшего выздоровления. Драко». Она расплылась в широкой улыбке, сам Драко Малфой написал ей записку, да еще какую? Казалось бы, обычные пожелания, но не для Драко. Наверное, он очень редко желал что-то хорошее людям. «Странно, - подумала Джинни, - я думала, что любовь бывает только в сказках». От этих слов кончики ее ушей покраснели, и она уткнулась в подушку, весело улыбаясь.

- Да, я думаю, к вечеру ты будешь здорова. Никогда еще никто не выздоравливал у меня такими темпами при неожиданной простуде. Чудеса! - воскликнула мадам Помфри, проходя мимо ее кровати.

Но ее слова были немного обманчивы, Джинни вышла из медпункта на следующее утро, трепетно держа в руках записку Драко. Была суббота, занятий не было. Девушка, укутавшись в теплый шарф, вышла на улицу. Прохладный ветерок, лужи. Начало весны, это было ее любимое время года, потому что вместе со снегом таили все обиды, несбыточные мечты, неприятности. Постояв немного на свежем воздухе, она вновь пошла в замок. Только теперь ее никто там не увидел, как и маленькую темную бабочку, летевшую по привычке к подземельям… Снова Слизерин, она влетела в его гостиную вместе с девушкой, идущей с завтрака. Мимо кресел, немного ниже, и вот она вновь здесь - комната Драко. Он уже давно не спал, перебирая в руках какие-то бумаги. Она впервые была в этой комнате днем, зеленые шторы казались не такими темными, но все же были закрыты и почему-то отдалены на небольшое расстояние от подоконника, видимо, карниз был слишком большим. Она залетела за шторы и превратилась в человека. «Почему бы не поговорить с ним, - думала она, - если он подойдет, я снова стану бабочкой». Она действительно решила попробовать, тихонько она отодвинула штору, чтобы могла видеть Драко.

- Здравствуй, - сказала она, предварительно изменив голос заклинанием. Через пространство было видно, как дернулась спина Малфоя, а сам он посмотрел на дверь.

- Кто здесь? - спросил он, не теряя самообладания.

- Как тебе сказать? Я человек - бабочка. Захочешь меня увидеть, я улечу. Но не стоит этого делать. Я просто хочу поговорить с тобой. Я знаю о тебе немного. О Пэнси, о том, что на день своего рождения ты сидел в своей комнате и писал в воздухе слова. Ты не такой каким тебя видят все, Драко. Это тебе нужно?

- Я могу доверять тебе? - спросил он, повернувшись лицом к шторам, но все еще оставаясь в кресле.

- Хм…Я не люблю говорить с кем-то о чужих секретах, я вообще мало с кем говорю. Знаешь, в этом мы похожи.

- Я не похож на анимага, который даже боится показать своего лица, - огрызнулся Драко.

- Зря ты так. Когда-нибудь ты увидишь мое лицо, ты вообще-то часто его видишь, но… Что ж, поговорим? - Джинни чувствовала, что отчего-то краснеет.

- Мне нечего терять, валяй, - махнул рукой слизеринец.

- Почему ты нагрубил Пэнси тем вечером? Ведь она любит тебя.

- Но я не люблю ее. Я говорил ей это сто или может даже тысячу раз, но, увы. Мне не нужны чьи-то детские слезы, когда у меня у самого они наворачиваются. Я не люблю людей, плачущих по пустякам.

- А как же Уизли? - сердце Джинни начало биться сильнее.

- Джинни, - произнес Драко, его голос чуть смягчился, - по крайней мере она не ревет из-за сломанного ногтя или потерянной помады. У нее было горе, все бы плакали. Я утешил ее, потому что она нуждалась в этом. Когда я был маленьким, умерла моя любимая бабушка. Знаешь, лишь она не хотела сделать из меня подобие отца, она учила меня добру, но слишком быстро сдалась, не выдержала, не дождалась. И вот тогда меня никто не утешил, не посидел рядом, когда этого так хотелось. И я получил урок. И запомнил… - он замолчал, словно пытаясь вспомнить что-то. Его глаза затуманились, скулы ослабли, но прошла лишь минута, как он взял себя в руки.

- Жаль, возможно, ты был бы другим.

- Я итак другой. Я похож на этих тупых слизеринцов? Нет! Мне не нужно всего этого. Я хочу быть с любимым человеком, жить вдалеке от этого зла, от постоянных нравоучений, что я должен быть жестоким, неблагодарным. Должен, должен… Я никому ничего не должен.

- Я понимаю тебя.., - начала девушка, но он не дал ей продолжить.

- Ты не можешь меня понять. Нет, никто меня не знает по-настоящему, и я мало кому даю этот шанс. И сейчас мне не нужны твои нравоучения, убирайся из моей комнаты. Я уже знаю человека, который может понять меня. А ты? Кто ты? Ты, наверное, никогда не теряла близких, тебе повезло. Но это многому учит. На меня это плохо подействовало. Видишь, каким я стал? Хладнокровный, со стеклянным взглядом, и наглой ухмылкой. Этого ли я хочу? Нет! Мне не нужно, не нужно всего этого. Все это обман! Я не хочу обманывать себя, но постепенно я становлюсь таким же, как они. И во мне борются два начала, бабушкино и отцовское, жизненное, жестокое. Слишком жестокое. И я нашел человека, который поможет мне, который полюбит меня, и я полюблю его. Но мне не нужны нравоучения неизвестных анимагов. Прилетай еще, когда захочешь показать свое лицо.

- Если ты этого хочешь, пожалуйста. Но… наверное хорошо, что ты не видишь меня. Иначе тебе было бы стыдно за свои слова, - сказала Джинни. Она вновь была бабочкой и летела прочь от жутких злых подземелий, запутавшегося Драко, жестких нравов. Ей не хотелось всего этого. Она слишком привыкла к добру и заботе. Еще одну неделю она молчала. Теперь никто не мог понять причины. Глаза снова потухли, сердце уже не могло быть прежним, мысли путались, все, казалось, валилось из рук.

Сегодня после уроков она пошла в библиотеку, Драко вновь подсел к ней, но она молча пересела за соседний стол к Пэнси Паркинсон.

- Что это ты? - удивленно спросила та, - отшила Малфоя? Хм, я тоже его отшила.

- Да? - Джинни стало не по себе от такой наглости и лжи, что она не смогла сдержать слова, - может быть наоборот? Как же инцидент на крыше?

Щеки Пэнси запылали, она открыла рот в немом крике, пристально посмотрела на Джинни, а потом, переведя дыхание, сказала.

- Так это была ты? Как ты исчезла потом? Зачем ты сделала это? Ведь я…

- Слишком много вопросов, Пэнси. Во-первых, это была не я. Во-вторых, тот, кто это сделал не хотел, чтобы ты совершала глупости.

- А..а, кто это?

- Этого я не могу сказать. Но ты можешь не волноваться, кроме нас никто не знает. Спи спокойно.

Пэнси с облегчением вздохнула, потом посмотрела на Драко и снова начала говорить: - Да, это была ошибка. Я не должна была. Ведь он какой-то сумасшедший. Я сегодня утром зашла его будить, так он во сне бредит о какой-то антианимаговской защите, которую установит в свою комнату. Господи, да кому он нужен, - последние слова она сказала особенно громко. А Джинни сидела и молчала. Она поискала глазами Драко, но его уже не было. Он ушел, видимо. Поняв, о ком говорит Пэнси.

….. матч Гриффиндор - Хаффлпаф как всегда прошел в пользу первого факультета. Но с большими потерями для него. Поймав проныру, Гарри Поттер не удержался на метле и со страшной скоростью полетел вниз. Теперь он был в Больничном крыле, а команда думала, кого же поставить ловцом на финальный матч со Слизерином через несколько дней.

Решили взять Джинни, так как в том году она заменяла ловца.

Начались тренировки, теперь ей некогда было думать о плохом и плакать, она приходила уставшая к ночи, не успевая сделать и половины уроков.

В понедельник Драко получил от нее записку со школьной совой на обеде. Она смеялась над антианимаговской защитой, не называя своего имени. В письме было написано, что он никогда больше не увидит бабочку в своей комнате, но Джинни не была уверенна в этом, она боялась, что не сможет устоять перед соблазном увидеть его еще раз, таким, каким его никто не видит. Сидя за гриффиндорским столом, она наблюдала за Малфоем. Выражение его лица стало каким-то уязвимым, казалось, оно может показать все эмоции, любые перепады настроения. Ей вдруг стало страшно, она боялась, что поступила неправильно. Ведь он всего лишь говорил во сне. Мало ли что может ему присниться. Боже мой! Все оставшиеся дни до матча Джинни была какая-то уставшая, она постоянно нервничала, срывалась на кого-то. «Наверно они жалеют, что я начала говорить», - думала она про себя после очередного скандала с однокурсниками. Но люди мирились, спихивая все на ее горе. Никто не подходил к ней, не пытался успокоить, хотя именно сейчас ей нужно было это больше всего. Даже заботливая Гермиона стала сторониться ее, после того, как она сказала ей, что ее достали вечные побуждения сделать уроки. Джинни совсем забросила учебу, учителя все еще не осмеливались ее наказывать, хотя, как она сама думала, хорошая трепка пошла бы ей на пользу.

Теперь письма из дома приходили довольно часто, писал Фред, он не мог бросить отца одного в Пристанище. Брат писал, что помаленьку все налаживается, по мере того, как это вообще возможно в данной трагической ситуации. Он совсем забросил работу в своем магазине, заботясь об отце. Тот иногда забывался и начинал по утрам звать Молли, а с работы приходил очень поздно, пытаясь найти в ней утешение. Билл и Чарльз вновь разъехались по своим прежним домам, Джордж пытался залить горе выпивкой, приходя каждый день под утро пьяный и обкуренный. Но постепенно все они начинали понимать, что маму уже не возвратишь, и вставали в прежнее русло жизни, теперь потерявшей для них один из смыслов. Джинни любила письма Фреда, в которых не было упоминаний о горе, ей хотелось, чтобы все было только сном, чтобы мама уехала погостить к какой-нибудь дальней кузине и скоро вернется. Но, увы, она сама понимала, что это не так, и письма из дома только напоминали ей об этом, забытые с такими усердиями страдания вновь находили место в ее сердце, слезы снова одолевали и катились по щекам, глухими звуками ударяясь о пол комнаты. Каждую ночь теперь она плакала, жизнь бабочки, казалось, замерла на долго. То она жалела себе, то ругала. Ей было больно сознавать, что та записка Драко была лишь ее ошибкой. Если бы можно было вернуть время…

В предпоследний день перед матчем Джинни шла в библиотеку, измученная вечерней тренировкой. Рыжие волосы в беспорядке торчали по сторонам, глаза словно потухли, пятна грязи на мантии уже казались родными, как будто ее сшили уже такой. Она не была уверенна, что сможет написать хоть строчку или прочитать хоть одну странницу трансфигураций, но ей хотелось отдохнуть в библиотечной тиши, где слышен лишь скрип перьев и пыхтение усердных учеников над сочинениями профессора Снейпа. Она уже протянула руку, чтобы открыть большую дубовую дверь, но кто-то взади положил ей руку на плечо. Она узнала это прикосновение, сильное, но в то же время нежное, поддерживающее и дающее силы. Это был Драко. Ей захотелось повернуться, заплакать, попросить прощенья, рассказать все, но воля победила, и она лишь гордо повернула голову, стараясь сдержать слезы и накопившиеся слова. - Что? - сухо сказала она, но тут же пожалела о своей твердости и сухости. Серые глаза смотрели на нее, словно на икону, молясь и прося пощады одновременно. Она испугалась себя, своей жестокости, и не заметила, как по щеке скользнула одинокая печальная слеза.

- Что с тобой? - спросил Драко, в выражении его лица можно было увидеть обеспокоенность, волнение, страх за нее. Но она не могла говорить, слезы опять начали катиться по лицу, колени подгибались, было больно. Душа болела, сердце ныло от раздирающих мыслей. Она ругала себя, и не могла остановить поток льющихся слез. К первой присоединилась вторая слезинка, а потом еще и еще… Драко взял ее за руку и отвел за угол, он усадил ее на теплый ковер на полу, облокотив к стене. Она плакала, а он просто смотрел на ее слезы, не убирая руку с ее плеча. Он понимал, что ей нужно. Странно, но он всегда чувствовал это. Вот и сейчас он мягко обнял ее и погладил по волосам, успокаивая ее словами, в действии которых не был до конца уверен. Какое-то инстинктивное чувство побуждало его остаться рядом с этой девушкой вновь, но теперь он чувствовал к ней нечто большее, чем тогда, успокаивая ее в подземельях Хогварца.

Прошло несколько минут, прежде чем Джинни успокоилась, слезы прошли, дыхание вновь сделалось нормальным. Она резко встала, испугавшись собственной ничтожности. Драко тоже поднялся и начал разговор:

- Я хотел поговорить с тобой, Джинни. Ты словно чуждаешься меня, Разве я причинил тебе боль? Я что-то сделал не так? Скажи мне, я пойму. Я прошу тебя, для меня важно, почему ты начала меня сторониться.

- Я...я…я не понимаю, о чем ты говоришь. Ты не должен. Я не чуждалась тебя. Просто ты многого не понимаешь теперь. Ты не виноват, лишь я во все виновата, прости.

- Но за что?

- Не надо об этом, - ответила Джинни, собираясь уйти.

- Что я могу сделать, чтобы загладить свою вину перед тобой? Может ты тогда объяснишь мне? - остановил ее голос Драко.

- Не нужно ничего делать. Я ухожу. Хочется спать.

- Я знаю, что сделаю. Может ты осудишь меня, но знай, что я сделаю это ради тебя. Это поможет тебе …и мне.

Джинни дослушала эти слова, показавшиеся ей страшными, но спокойно повернулась и ушла. «Он ничего не сделает. Ничего,»- успокаивала она себя, идя спать в свою комнату. Библиотечная дверь и странный слизеринец остались далеко позади, хотя мысли о нем все еще одолевали Джинни, до тех пор пока Морфей не соизволил обнять ее своими сонными чарами. Ей опять снился тот сон. Ясное голубое небо и такого же цвета горы. Только теперь она уже была у водопада, вода больше не пела, а брызги свежей воды мягко щекотали кожу. Почему-то ей захотелось сейчас быть там, по-настоящему видеть эту красоту, наслаждаться запахом экзотических цветов. Но это был всего лишь сон, где-то простой и глуповатый, как у маленьких детей, а где-то таинственный и даже вещий. Жаль, она не знала сейчас, что через несколько минут уйдет в забытье и сны испарятся вместе с орхидеями и розами, плавающими в воздухе.

…утро началось не очень хорошо. Ее разбудила Гермиона, она явно нервничала, и плохо пыталась скрыть это. «Наверно, она сомневается во мне,» - подумала Джинни, заплетая волосы в косу. «Зеркало лжи» все также льстиво показывало красивую девушку, только немного грустную и печальную. На ее лице теперь редко можно было увидеть улыбку или хотя бы намек на нее. Волосы были быстро уложены, светлые джинсы так же быстро натянуты вместе со свитером. Маминым свитером, с буквой «Д». Сейчас, как никогда, эта вязаная кофточка, казалось, напоминает девушке маму. Она любила ее мягкие прикосновения. Колючая шерсть казалась нежной как шелк.

Джинни спустилась на завтрак в одиночестве и села за край стола. Она огляделась, все нервничали. Это был ответственный матч со Слизерином - факультетом - врагом. Ребята что-то кричали, обсуждали, нервно, чуть ли не истерично переглядывались. Джинни не могла видеть этих бешеных глаз, слышать эти бесконечные разговоры о матче и об игроках. Она посмотрела на стол Слизерина, ее взгляд поймал Драко и рукой отдал честь. Она улыбнулась, молясь про себя, чтобы он ничего не натворил. Вновь вчерашнее волнение подступило, уши начали помаленьку краснеть. Она встала из-за стола и вышла из зала. «Все равно ничего не смогла бы съесть», - подумала она, выходя из замка и направляясь на квидичное поле. Тут было еще пусто. Джинни почему-то думала о своем позорном проигрыше, словно чувствовала, что проиграет. Но, наверное, у судьбы были несколько иные планы…

…звонок. Она вышла на поле, крепко держа в руках метлу Гарри, которую он дал ей для игры со Слизерином. А еще он сказал «Ты сможешь сделать это, Джинни. Я верю». - Пожмите руки, - сказал миссис Хуч.

Джинни протянула руку ловцу Слизерина и почувствовала мягкое, словно поддерживающее прикосновение Драко.

Начался матч. Слизеринцы завладели мечом и теперь уже во всю забивали один за другими голы в кольца Гриффиндора. Да, команде явно не хватало Фреда и Джорджа, их быстроты и ловкости.

- 80 - 30! -орал комментатор. Трибуны свистели понемногу оранжевый цвет факультета начал сникать, его флаг уже не так уверенно вился рядом с флагом Слизеринской команды. «Словно понимает, что мы проигрываем,» - усмехнулась про себя Джинни. Она оглядело поле. Драко Малфой уже гнался за Пронырой, но, казалось, без особой охоты. Вот сейчас он мог просто протянуть руку и принести победу своей команде. Но он словно чего-то ожидал. Он ждал Джинни. Метла быстро понесла девушку к ускользающему мячу. И вот, они уже летят на одном уровне с Драко. Их руки одинаково протянуты за мячом. Она не слышит ничего: ни шума учеников, ни криков членов команды, ни комментаторских слов, лишь дыхание Драко, запах его одеколона и его словно режущие по сердцу слова:

- Я знал, что так выйдет. Что ж, никто не заметит, только не упусти шанс, поймай его, - сказал он, смотря на Джинни, и резко ушел вниз. Было похоже, что он не справился с метлой, что ее тяжело снесло вниз. Он выровнялся лишь около земли, когда трибуны уже ревели и скандировали, когда озадаченная Джинни уже сжимала в руках мягкий трепещущий шарик. Гриффиндор победил. Девушка посмотрела вниз на Драко. На его лице не было недовольства, он улыбался. Никто не заметил подвоха с его стороны, все сочли это за незаконное применение магии. Да и кому сейчас было до него дело, кроме как этой рыжеволосой девчушке, поймавшей Проныру, благодаря благородству слизеринского ловца. Но она не считала его поступок благородным и нужным. Она ругала его. Ведь это был такой важный матч.

Она ушла от болельщиков, от их криков и поздравлений. Она была подавлена, только горечь была в ее душе. Разве можно радоваться несправедливости, даже если она помогла тебе? Она шла сквозь огромную толпу на поле, расталкивая всех на своем пути. Ей хотелось кричать, бежать, но не слышать их. Она остановилась лишь когда вошла в замок и спряталась в тени огромных открытых дверей. С улицы дул холодный ветерок, просачивался сквозь тело, оставляя за собой лишь озноб и чувство опустошенности. Но она не чувствовала холода, ей было жарко. Она была зла. Начали заходить недовольные слизеринцы, они ругались, отмахивались и чуть ли не дрались друг с другом, направляясь к подземельям в свои гостиные, к своим каминам с зеленым огнем. Вошел Драко, он был один. Но в отличие от остальных он не был расстроен, наоборот на его лице играла легкая улыбка. Он начал подниматься по лестнице, ведущей к гриффиндорской гостиной. Джинни тихо последовала за ним. Когда он уже достаточно поднялся, она сначала говорить. Несколько шагов разделяли их, она шла позади его, ощущая только ненависть к его поступку и какое-то щемящее чувство, в котором она не могла себе признаться. - И ты рад теперь? Ты доволен?

Спина Драко дернулась, он остановился и обернулся. Его серые глаза не понимающе смотрели на девушку, поначалу она растерялась под таким искренним взглядом, но потом взяла себя в руки.

- А ты разве нет? - ответил он вопросом на вопрос.

- Ты думал по другому? Нет, я недовольна. Я расстроена. Я не понимаю, зачем ты сделал это. Я не просила. Ты не должен …

- Это было мое решение, я принял его ради тебя. Ты не должна меня осуждать, ты не знаешь, как тяжело мне оно далось. Чего стоило мне принять его. Он повернулся и пошел дальше по лестнице вверх, сам не зная зачем и куда идет. - Но это ведь твой факультет. Ты понимаешь, что больше шанса не будет. Это твой последний год в Хогварце. Ты…ты…

- За пределами этого замка нет факультетов, нет Гриффиндора и Слизерина, нет очков за домашнее задание. Там жизнь без всего этого. Пойми.

- Я не хочу понимать это. Это печально, ты совершил ошибку, и я осуждаю тебя. Ты будешь жалеть об этом. Эта жертва не была важна. Я итак тебя.. - она прервалась, не смогла сказать этих слов. Она была слишком не готова сейчас.

- Что? - Драко повернулся к ней лицом, но все еще шел по лестнице, переступая ногами на ощупь. - я не буду жалеть, потому что это было мое решение. Я хотел как лучше извини, - его лицо озарила гримаса расстройства, он сделал снова шаг, идя лицом к ней. Но…за мгновенье до этого шага лестница начала передвигаться. Он был на последней ступеньке. Потерял равновесие, он падал. Пропасть. Лестница спокойно встала на новое место, а он уже лежал на холодном полу где-то далеко внизу, не чувствуя боли, не слыша ничего, кроме крика, глухим эхом облетевшего замок.

- Неееееееет! - кричала Джинни, перескакивая через несколько ступенек. Она неслась вниз, туда, где лежало бесчувственной тело Драко, ее Драко. Вечер. Мадам Помфри что-то варит в небольшом котелке в углу больничного крыла, мягкий свет пробивается сквозь стекла больших окон. Слышно только прерывистое дыхание и стон. Джинни плачет, слезы текут по ее щекам, словно она не ревела целую вечность, а сейчас плачет над умирающей кошкой. Но это была не кошка, а юноша со светлыми волосами и пятнами крови на бледном лице. Он все еще не приходил в сознание, лишь громко дыша и иногда говоря, словно в глубоком бреду, лишь одно слово: «прости». Джинни знала, что оно относится к ней. Но сейчас она хотела просить у него прощенья, она сделала бы все, лишь бы только он открыл глаза, посмотрел на нее, сказал что-нибудь. Пусть он прогонит ее, но она будет знать, что он жив.

А пока…пока лишь успокаивающие неуверенные слова мадам Помфри, что все будет в порядке, только бы он очнулся и она сделает все, чтобы поставить его на ноги. Но его веки были все также плотно прикрыты, губы сжаты, словно не желая выдавать страшных секретов, белые руки бессмысленно лежат на такой же белой простыне, от них исходит холод, чисто физический холод.

Джинни укрыла его сильнее одеялом, уткнув его уголки, как делает это заботливая мать, укладывая ребенка спать. В ее теплой руке была зажата его бледная, остывающая ладонь. Другой рукой она гладила его по волосам, по лицу, нашептывая, словно молитву, свое желание, чтобы он очнулся. Но нет. Он все еще без сознания, бред закончился, но больше ничего не было.

Она ненавидела это томительное ожидание, эти напряженные минуты. Ей хотелось, чтобы его глаза скорее открылись, и тогда все будет зависеть от врачебных зелий и лекарств. Оставалось только ждать…

Она просидела в Больничном крыле всю ночь, уснув в кресле, стоявшем рядом с кроватью Драко. Она не заметила, как сон завладел ею, как она вновь отправилась в волшебные горы, только были они опять темными, совсем черными. Как тогда, когда умерла мама.

- Джинни, - сквозь сон послышался ей чей-то слабый голос, - эй.

Она открыла глаза. Вновь ее родные серые глаза смотрели на нее, лицо было еще очень бледное, он не мог пока подняться с подушки, но он очнулся. Он был жив!

Она кинулась к его кровати, схватив его руки в свои. Джинни стояла на коленях перед Драко, она говорила:

- Прости меня, я виновата. Только я во всем виновата. Прошу, прости меня. Я…я…

- Ты что? - встревоженным голосом спросил Драко, - встань, не нужно этого делать. Что ты? Никто не виноват, глупышка.

Джинни неуверенно поднялась с пола и помчалась в соседнюю комнатку. Драко услышал лишь ее радостный крик: «Он проснулся!», какие-то шорохи и звук приближающихся шаркающих шагов.

Джинни облегченно вздохнула, выходя из Больничного крыла. Теперь все будет в порядке, мадам Помфри вылечит его, ее лекарства еще никого не оставляли больным. И снова нужно было ждать. Неделю, две, больше? Она бы просидела все это время рядом с ним, если бы ее не выгнали выспаться хорошенько в своей комнате, и если бы Драко не заснул от начинающих действовать микстур. Приближались пасхальные каникулы. Все было достаточно нормально, не считая тех слез, что Джинни одиноко проливала по ночам на свою измученную подушку. Драко медленно выздоравливал, у него было сломано много костей, но мадам Помфри справлялась, профессор Снейп варил для своего ученика какие-то сильные зелья, его суставы начинали помаленьку заживать, костеростки действовали, лекарства предавали сил. Все было бы хорошо, если бы не письма из дома. Эти горькие и неровные от слез листы бумаги, исписанные корявым теперь подчерком Фреда, бывшим некогда витиеваты и замысловатым.

И этим вечером Джинни пришло письмо, его принесла черная школьная сова, с которой она обычно посылала ответ. Почему-то теперь цветом девушки был черный, мантии, заколки, совы, сны, - все было каким-то темным и мрачным. Ей было скверно от этого, но одновременно было больно видеть улыбки, радость, смех, счастье, свет, полный мира и любви, насыщенный жизнью, но не ее жизнью. Она была одинокой незаметной бабочкой, потерявшейся среди суждений, мира и жестокости, добра и зла. Иногда она склонялась к черной половине своего существа, а порой не могла быть злой и бессердечной. И это письмо огорчило, расстроило и разочаровало ее.

” Привет, сестренка. Опять я отвечаю на твое письмо. Наверное, больше делать нечего. Знаешь, все у нас плоховато. Отец пропадает целыми днями на работе, у него какое-то важное дело с наркоманией малолетних магов. Я уже не видел его неделю, только часы спасают: показывают «на работе». Боюсь, они еще долго не покажут «на пути домой». Джордж? Хм… наш магазин пошел к чертям, извини за грубость. С каких-то пор она стала частью меня. Брат постоянно пьет, я ругаю его, даже побил один раз, представляешь? Но он слишком слаб, чтобы смириться с горем. Пару дней проходил, как зомби и опять потянулся к бутылке. Может, ты его спасешь?

Я один в этом огромном доме. Отец хочет продать его, купить небольшую квартирку в Лондоне, чтобы мы могли там жить все вместе. Ведь и Рон скоро закончит школу, да и ты. Говорит, шесть комнат нам хватит. Отремонтирует нашу хижину и продаст какому-нибудь коллекционеру старых зданий. Может это и к лучшему? А то я вот хожу с этажа на этаж, холодный ветер дует из больших окон, тишина. Даже птицы не поют. Тоже мне весна. Ненавижу теперь этот дом, потому что он напоминает о маме. И я плачу. А я не должен плакать, понимаешь? Я ведь мужчина. Ненавижу теперь все.

Может ты спасешь нашу семью? Что ты можешь сделать? Приезжайте с Роном на каникулы. Отец приедет, он будет рад. Все вместе сделаем ремонт в новой квартире, выберем ее вместе. Если отец уладит дело с наркотиками, то у нас будет шанс купить еще что-нибудь. Купим тебе новую мантию, и Рону, устроим его на какие-нибудь курсы, какие он выберет. Может, купим новые часы? Прости, что это я. Ведь это все, что осталось от мамы. Я наверное слишком устал от всего. Приезжай, родная.

И знай, мы тебя очень любим, какими бы мы не были».

К бумаге добавился новый слой слез. Джинни плакала, представляя давно не спавшего отца, пьяного Джорджа, опустевший дом. При маме никогда такого не было. Жаль… Да, они переедут на новую квартиру, купят большой диван, близнецы опять будут работать, отец устроит свою жизнь. Она не знала как, но он должен ее устроить, он ведь взрослый. Наверное, это хорошее преимущество юности, можно всегда свалить все на старших. - Джинни? - кто-то окликнул ее, когда она выходила из Большего Зала. Была суббота, и она направлялась в Больничное крыло.

Девушка обернулась, напротив нее стояла высокая долговязая русоволосая девчушка такого же возраста со странным амулетом, в виде двух стеклянных пластин, обрамленных черной рамой, между которыми был заключен тоненький черный волос. Да, Луна явно была в своем репертуаре. Джинни нравилась эта непринужденная девушка, она сама хотела быть такой: свободной и легкомысленной, загадочной и недоступной.

- Привет, Луна. Давно не виделись с тобой. Как жизнь? Где ты пропадала? - начала спрашивать Джинни, краем глаза заметив, что Кребб и Гойл направились наверх за мадам Помфри. Она порадовалась про себя, что встретила Луну, потому что не хотела видеть этих двоих, называвших себя друзьями Малфоя. Невольно она фыркнула, задумавшись о них.

- О, Джинни. Меня не было в Хогварце почти три месяца. Сначала мы ездили в Норвегию, а потом отец заболел, и я работала в редакции. Это было так весело, но так ответственно. Я расскажу тебе обо всем. Прости, я только недавно узнала о твоем горе. Как ты?

- Давай не будем об этом. Сейчас все в порядке, - солгала Джинни, - у тебя новый медальон?

- Да, - немного грустно заметила девушка, - мой любимый бабушкин кот умер. Это его ус, он приносит мне удачу.

Так они проболтали еще долго, выйдя на улицу, плотно укутавшись при этом в теплые шарфы. Луна рассказывала о Норвегии, о бабушке, о коте Людвиге, которому она сама давала семь лет назад такое величественной имя. Джинни было приятно видеть подругу, говорить с ней. После прожитых вместе испытаний в позапрошлом году, они достаточно сблизились. Порой, девушка могла рассказать ей то, что не знал никто. Разговор, казалось, не был бы еще долго исчерпан, если бы не холодный весенний дождик, загнавший их в замок и словно сломавший хрупкую перегородку доверия. Девушки разошлись, пообещав друг другу, еще встретиться. Джинни стало легче, после Луны. Все словно приобрело такие четкие, но в тоже время ласковые очертания. Даже мрачные статуи, попадавшиеся ей на пути в Больничное крыло, казались тайно улыбались ей, поднимая настроение.

- Привет, Драко, - сказала она, войдя в большую больничную комнату, пахнущую весной и прохладой. Драко поднял голову от магической газеты. Он не улыбнулся, его лицо не озарил свет. Он лишь опять наклонил голову к газете и заговорил.

Дата добавления: 2015-08-28