Алексей Каровин. И выбрав свой путь. 3 страница

- Напомнить мне про вывихнутую кисть! – спросил бесенок без капельки зазренья.

-О нет! Прошу, не бей, не убивай! Возьми любое мясо то с прилавка! Не бей! Кормить кто будет мать, моих детей и трех милашек? Прости меня, не бей, пожалуйста не бей!

- Свою тухлятину оставь себе! А мне отдай вот тот тесак! В моей руке он смотреться лучше будет.

-Прошу не бей, возьми что хочешь.

Фамильяр одной рукой из деревянных ножен вытащил мясной клинок и в путь отправился долою.

Настала ночь, сумерки пришли. В грязи промазав сверху донизу свой плащ, мститель шел в направленье к храму. Оголив свои собачьи когти и выправив рога, теперь он мог достичь любых высот. И лез он по камням, вверх по колокольне в келью к священному царю обители на рынке. И каждый цеп, как каждый шаг, увереней, сильней, бодрей, короче. Взгромоздился на канат рогатый призрак и вниз спустился к келье. А инок спал, храпя в подушку. Рогатый скот из подтишка не стал беднягу искончать и разбудил для объясненья механизма смерти.

- Послушай тварь! За все содеянное рукой твоею нет прощения! И мщения жажду я! Ты детей пиратам продавал навеки осквернив священный сан! За это я рукой своею перережу твою глотку.

Инок попытался покричать, но демон не позволил. И кровь сочилась как фонтан, залив все ложе, каменный пол и демона одежду. Демон поспешил. Свою одежду он надел на мертвеца, его же рясу он себе накинул. И без жалости особой скинул труп в овраг соборский.

*************

«Secretum, beatitudo perfecta. Non amo, non extrinsecus indifferentia, no credere, noli timere, ne repetas.» эти слова отголоском всегда повторяются в моей усталой коре головного мозга.

После почти полутора месяцев или двух заключения я вернулся домой. Но я сам и не подозревал как я изменился за столь короткий срок. Меня как этого демона как будто закинули в рутину повседневности без всего что у меня раньше было, но с резинкой от волос, приносящей удачу и даром по запястью отличать намерения человека. Я очень грубо сравнил себя с демоном. Нет, я не был демоном. Я не убивал и не растлевал людей, но словно жил по этим латинским словам. Так поворачивалась жизнь. И я,не хотя, входил в ее русло. Я помню тот день, когда вернулся домой. В свою хибару. Там меня ждала моя старая подруга, читав какие-то мои записи по психологии. Она оказывается жила у меня. Она обзвонила все больницы, морги, отделения милиции, кладбища, ночные клубы и каждый день делала это. Но меня нигде не было. Она корила себя за то что тогда, когда бросил ей бумагу на стол, она не запомнила адрес, он как-будто стерся в ее памяти. Она рыдала, не могла вспомнить не район, не улицу, не дом. Меня рыскали, но не находили, словно я был скрыт от глаз магической кармой. Она рыдала и искала сама и каждый день ей снилась бумага с затуманеным адресом, где не было видно ни первых, не последних букв адреса. Она истязала себя за то, что тогда она не пошла со мной, не спасла меня от заключения. И когда я вдруг, в миг пришел. Она опять расплакалась, но расплакалась от счастья.

- Я… я… я… и не знаю, что сказать… - хрипела она.

Я обнял ее и погладил по голове, а вторую руку направил по направлению к левому запястью. Я не хотел к нему прикасаться, ни хотел ничего знать о той, кто меня знает столько лет. Но сделал это. И теперь мои глаза были полны сожаления, да я сожалел. Но сожалел не о том, что прикоснулся к ее запястью, а о том, что я там увидел. Все квадранты ближе к пальцам буквально обжгли меня. Такой температуры я не мог сдерать и отдернул руку. Это могло означать только одно. Одно. Она меня любила больше жизни. А я этого не возникало. А я лишь сожалел об этом. В мое голове ясно крутилось и колокольным ударом отдавалось: No amo…, no amo… Я отстраниля от нее. Она на меня удивленно-грустно посмотрела. Я изобразил нежность и спросил:

- Как твои дела, Кристина Валентиновна?

- Твой футболка вся рваная, ты весь в цементе, ногти в к7 рови, весь грязный… С тобой там плохо обращались? Тебя не кормили? Ты похудел и осунулся… Тебя обижали? Били? – она опять зарыдала.

Я опять ее обнял.

- Прекрати плакать по посту. Я здесь, все в прошлом. Нет, меня не били и не пытали.

Я рассказал ей все за исключением того, что меня научили запястной техники. Она вновь зарыдала. И хотя меня с ней исключительно связывала дружба, мне теперь было тяжело от той тайны, которую я узнал. Меня мутило, а вголове не проходило: «No amo… No amo… Amor enim occidit finis». Я раньше был убежден, что она была позитивная, веселая и ничто е могло омрачить ее светлое настроение. Но оказалось она другой человек. Для нее закрыться в комнате и поплакать было нормально, нормально каждый день ругать себя за свои поступки, она была глубоким интравертом и никому, даже мне не рассказывала истинные предположения. Я даже не знал, что она была сиротой. Я ничего о ней не знал, а считал, что знал все о ее жизни. И как я глупец раньше не увидел ее любовь. Это для меня было ужасно. Она прервала мои объятия и вдруг спросила:

- Леш, а что за резинка для волос у тебя на запястье?

Я ни показал не единой эмоции, а в голове всплыло: «No credere… no credere…».

- Это твое, я ее нашел у себя в кармане. Она грела меня все это время. Но и отдать тебе я ее не могу. – соврал я, притом соврал на туз пик.

Она улыбнулась, слезки ее блестели. Она положила мне голову на плечо и крепче обняла, как неожиданно для нас обоих зазвонил телефон, ее телефон. Она достала его из телефона. И там выделялась надпись при звонке: «Милый» и фото приятного молодого человека. Она поспешно скинула и вновь крепче обняла. «No credere… no credere…» - тянуло в голове. Я не стал ничего говорить. Я понял, что за полтора месяца она сыскала обожателя и он сжигал ее время. Если бы я об этом узнал месяца полтора назад я бы наверное подался в ревность, но теперь лишь звучало «Indiferentia… indifirentia…». Мы простояли в объятьях молча около получаса, ничего не говоря друг другу. Изредка она всхлипывала ивновь плакала, а я просил ее перестать плакать. Но в голове моей опять и опять, снова и снова: «Indiferentia… indifirentia…» А влюбленный в нее продолжал звонить и писать, а она скидывала и не читала сообщений. В голове переплетались мысли. Я обреченно принял это демоническое кредо и вновь и вновь вспоминал строчки из этой книги, парту за партой, строфу за строфой. Меня ужасало, и в тоже время я чувствовал фортуну, она наполняла меня. Я взглянул на подаренную мне незнакомкой резинку, которую Кристина считала своей. Теперь я словно человек-паук или другой голливудский супергерой должен был скрывать своюсуперсилу.

- Кстати, извини, что говорю тебе в такую минуту, но я настолко поражена, что просто в шоке! – она словно повеселела и очень бурно начала повествование – Ты только представь! Тебя не уволили с работы! Тебя даже не выгнали с учебы! Но… знаешь, Леш. Уж извини мою девичью прагматику… но ты у нас такой падучий на передряги и фарт тебе улыбается с таким же успехом как девушки в автобусе. И не хотят выгонять! Извини… я… честно… в … шоке… просто… хотела… рассказать новости… Прости… меня…

Она вновь меня крепче обняла. У меня затекла спина и руки. Я выслушив ее лишь улыбнулся и посмотрел вновь на переплет ниток на моем правом запястье. И теперь в голос засмеялся. У нее сразу назрел вопрос.

- Так, кобылка Пржевальского! Ты че ржешь!

- Кристина Валентиновна, вы у меня такой глупенький друг, ну как это может обидеть меня! Как можно обидеть человека плохими новостями?

Она посветлела, отпустила меня и отстранилась. Я отпустил ее запястье и в последний миг прочел ее мысль: «Паша не прекратит звонить. И хотя мне не хочется, я должна ему ответить. Ну почему в этот час? Именно сегодня! Не нужно было соглашаться на кафе сегодня. Я как чувствовала, что леша вернется. Дура, я дура.» И одновременно отзвонило: «No credere… no amo…». Она пожелал мне добрых снов и убежала разговаривать по телефону. Мысленно повторив еще раз фразу: «Secretum, beatitudo perfecta. Non amo, non extrinsecus indifferentia, no credere, noli timere, ne repetas.» я вдруг понял, что у меня есть незаконченное дело. Но повалился без сил и уснул.

Я отправился на утро по месту работы. Я работал в довольно крупном кафе, но заработок мой был низким, хотя я пахал как Папа Карло. Пахал за троих. Старший администратор (можно сказать управляющий) специально из не уважения ко мне не брал никого на ставку бармена. И я работал за двоих официантов и бармена, практически выбиваясь из сил, а платил мне только копейки, объясняя мне, что я, дескать студент, и 3 ставки мне не положено платить. А сам прибирал мои кровные к своим рукам. Сам был записан у директора кафе на три ставки, я узнавал в отделе кадров в главном холдинге. За каждую мою провинность он унижал меня, выливал на белую рубашку красное вино или плескал мне чай в лицо. Потом он прибадривал меня следующими выражениями: «Ты навозный червь, вонючий попугай, крысиный помет, унитазный утенок, мадридский олух» и другими непечатными словами. А я молча стоял, боясь потерять мои кровные, мною заработанные деньги.

Теперь я зашел к нему в кабинет и встал. А он сидел за компьютером и завидев меня расхохотался.

- О, червячок навозный, решил вернуться в норку! Но премии теперь не жди, лысый ты помойный козел! – начал он привычную для меня тему.

В голове заиграло: No litimere… Ne repetas…». Я включил гнев и холодным металлическим голосом, таким же с каким прощался с телепаткой раскинул:

- Я хочу оплату за три свои ставки.

- Чего ты хочешь? Ты че паскуда еврейская. - с хохотом парировал он.

Тогда я уверенным шагом подошел к нему и схватил его за запястье своей правой рукой. Он был ошарашен и даже не отдернул руку. Я начал ее ломать.

- Что ты делаешь? Отпусти. Я не со зла. Я вызову милицию! Убивают! – вопил он.

Все тем же металлическим голосом я произнес:

- Я устал от тебя! – и взяв его за волосы ударил головой об стол, он отключился от удара, из носа заструилась кровь. А теперь я должен был сделать самое интересное. Оказывается это скотина помимо того, что отбирала мои ставки подсаживала детей на наркотики. Он ловил их у школы и предлагал им конфеточку. Маленьким детям! Пятиклассникам и шестиклассникам. И они становились его рабами. За конфеточку они выносили у родителей из дома деньги и ценности. И на это он построил себе пару коттеджей. А когда у них больше не оставалось, что выносить… вообщем мне противно говорить. Все его файлы, контакты и операции я скопировал. А тайник в урне на остановке улица Большая Покровская я описал в точности на анонимном письме и все материалы положил в ящик МВДРФ. Теперь эта варь засядет надолго, а я получу свои законные деньги. Я вновь повторил: «Quid est autem quod ea quae foris intus» и убедился в этом.

Pars secunda: Deceptio et sanguis.

*******************

Ты всадник мчись быстрее ветра! Своих коней гони, гони! Коль опаздаешь ты сегодня, гореть в аду на перспективу будешь ты. На твой проступок не посмотрят в горячей бездне с пониманьем, тебя кипеть заставят, словно лье. Там взвешивать не будут твоих убийств в отечество за славу череду. Прокипитят, потом опять, потом еще. Заставят газом лавы подышать. А там опять покипитят. И помня эту вещь простую, коней гони, гони, гони! На индульгенцию спешат сегодня в храм и стар и млад. Но определенно не везет, тому кто к рынку подойдет. Ведь не святой грехи тому отпустит, а сущий ересь во плоти. И сегодня свой доспех неся, входит рыцарь к алтарю. И блеск меча ему даря, заходит он за штору алтаря. А демон там его уж поджидает. И душам тем, кто в ад пойдет, ведет подсчет. Считает тщательно скотина, вниманье сердцу не даря, и вот теперь напротив твари слезают мечники с коня. К нему они направив шаг, жаждут отпущенья и в рай дороги ощущенье. И штору сквозь, надеясь и страдая служивый правду излагает:

- О, ангел! В грехах вся жизнь моя! Прошу отпусти мне сей за скромную плату

И рыцарь слегка мечом побренчав из кармана штанов на стол раскидал флоринов на тысячи две. А демон, паскуда, слегка посмотрев на горячного парня не звука не сдав. Он лик изменил, посмотрел на героя. И плюнул в лицо ему черной слюною.

- За что, о мой царь, покровитель земельный! В чем провинился теперь на сей раз?

- Таким как ты тварям нету прощения за все те грехи что Богу припас.

И вскинув запястье с черной наметкой демон хлестнул пощечиной рыцарю глаз. Тот ослезился, каялся долго, а демон лишь сонно зевал. Он знал, что сей человек не в чем не повинен и рыцарь при полном раскладе ни за что и никак не отправиться в ад. А сам издеваясь глаголил:

- За все совершенное ты погоришь! Тебе высосут мозг, надругаются черти! Ты будешь долго гореть, и в пламени этом от тебе бездна не оставит не след.

Рыцарь стонал, безудержно плакал, он ада боялся, но знать и не знал, что был не достоин участи этой в аду погореть. А демон винтил и винтил его участь. Он издевался, беднягу в раз он сломал.

- Тебя обожгут, заклеймят и лавой зальют!

- Так как же мне, инок, себя оправдать, что сделать?

Демон оскалился, знал он что делать. Он улыбнулся и вмиг воспарил:

- Жену приведи мне. Я ей расскажу как мужа ее от суи спасти.

Чрез сроку три дня доблестный рыцарь жену к алтарю смиренно привез. И демону предал, в душе беспокойство тая. Что скажет он ей, святой поручитель? О чем теперь ее посвятит? А сам неспешно пошел по дороге, ада боясь и грезы о рае храня. А светлая дама скромно сидела и жаждала вся услышать ответ. А демон лишь молвил:

- Твой муж очень долго будет страдать! Тризубцом проткнут ему мягкое место! Но ты не чурайся, ведь спасение есть.

- Какое, святитель?

И демон теперь, ответ притворив, пустил в обиход странные речи. Он даме на падкую посылает намек. Что жаждит плоти темный светитель. Он ей со смиреньем вновь говорит, что душу свою готов заменить на другую в геене. Душу свою на душу мужа ее. Но чтобы работал акт сокровенный, дама должна в себе силы найти совершить преступление. Взвесив все и ресурсы сыскав, девушка да говорит фамильяру. И ложе теперь наполнилось страстью внутри зачерненного храма. Демон, не сколько ее не жалев, на ней гнев выпускал, что отцу его был предназначен. А она в страсти горела, теперь и в аду. И теперь завершив с дьволом сделку, она рядом лежала и гладила сволочь, что моновеньем руки ее с неба спустил. А он бездушно лежал и новым грехом опять наслаждался. Но демон не был доволен развитьем событий и далее стал притворять жизни план:

- У губ твоих вкус незабываем и сладок. Только с тобой в этой жизни паршивой я чувствую негу и наслаждение. Я с тобой словно в райский сад угодил столь далекий. А грудь твоя мне каждый день будет сниться. Тебя не забуду и ждать буду снова.

Она утопала. Речь его с жадностью слов поглащала. Уже в ней играла не страсть, а что-то совершенно иное. В демоне этом она нашла отраженье себя. И в нем потерялась. Он ее прославлял, он ее возносил. А сам лишь бесчестно обманывал чудо. No amo свое он на ней выполнял, а она в бесконечность и даль уходила. Он ее проводил, а сам собой наслаждаясь, на проповедь быстро засобирался.

И теперь каждый день. Каждую службу стояла в темном платке и платьице красном рыцаря дама. Все его речи она с уповеньем про себя повторяла. На нее не смотрел фамильяр, но замечал. И радуясь силой своей, он вновь и вновь пред чернью имя духа святого, урод, прославлял, при этом лаву себе представляя. А она его ждала, ждала и плакала от горя. Не потому что полюбила негативного героя, но потому что знала, что не может быть он с ней. Он инок, церкви этой во главе. Не мог пойти святейший на такой поступок. Не мог он церковь бросить ради женских слез. И данное насквозь ей сердце протыкало. Она Богу каялась в грехах. Просила Бога об уступках. Что был он с ней, чтоб пробыл хоть бы час, о нескончаньи времени мечтая. Она стояла каждый день. Стояла, проклинала рок. Что не один закон на свете его к ней в ложе не вернет. Но она надеялась, мечтала. И с каждой службой он ей ближе стал. В его душе она терялась. Не знала толком ничего. Кто он? И сколько стоит? Но он был инок. Свят и чист. Она любила. И думала она, что фамильяр парил в любви и страсти, но к ней не мог он на кровать прийти. Она таяла от горя и больше не любила мужа. Его хотела отравить и демона забрать прочь в край с собой. Не знала черной стороны той твари, что проповедь читал чистейшему народу.

************

- Почему ты такая сегодня огорченная Кристина Валентиновна? – спросил я совершенно безэмоционально мою подругу -Что тебя беспокоит мое солнце?

- Знаешь, Леш, я немного стесняюсь рассказывать… хотя и знаю тебя столько лет… и ты мне очень дорог… - она покраснела и вдруг впопыхах добавила - … как друг. Но это невыносимо.

Она начала свой рассказ. Она работала посменно медицинской сестрой, ей не хватало денег и она работал практически постоянно, день через день. Она была человеком своего дела. Она могла все и знала все. Шприц был для нее как орудие труда. Она искуссно выполняла манипуляции и чище профессионала во всем Нижнем Новгороде не сыскать. Ее практически не было дома, она ночевала в больнице. Но суть проблемы была в другом. Павел работал в крупной фирме, которая занималась логистикой. По долгу работы для поддержки авторитета он должен был поддерживать связи с людьми по всей России. Поэтому фуршеты, банкеты, клубы для него были рабочим явлением. Когда они были вместе, ему постоянно звонили его партнеры. Постоянно. И очень часто, даже чересчур. Я трогал запястье Павла. Он был человек экстраверсии и несказанно любил Кристину, ценил ее больше жизни. Но экстраверсия давал о себе знать и когда ему звонила очередная смазливая партнерша из какого-нибудь Екатеринбурга он начинал не с рабочих вопросов, а с вопроса как дела. Ведь для него они в первую очередь были не бизнес-партнерами, а именно настоящими друзьями. Они охотно рассказывали о состоянии своих дел. Кристина бесилась. А он нагнетал, он обещал им ближайшее время встретиться, попить чайку в менее деловой обстановке и заодно обговорить дела. Кристина не находила себе место. Она не могла сказать Павлу о том, что он по-моему перегибает палку и таких выпадок не стоит делать при ней. Ведь эо обижает ее. Очень сильно. И хотя Кристи не чувствовала ни капли к этому человеку. Ее брала злость и ревность, что у нее отбирают ее собвственность. И это чувство собвственности и ее отбитие у нее ее резало. Она дежурила, он работал, они виделись не часто. Павел ей редко звонил, но не потому что не любил, а потому что он был настолько занят, что даже не было времени на звонок. По запястью его я знал, что он уходил на работу в 6 утра и возвращался в три часа ночи, спать ему удавалось лишь в воскресенье. И только тогда вечером они и виделись. А он всю неделю ждал встречи с ней. Она не могла ему простить, что он забывает ее. Ведь девушке, чтобы ощущать любовь требуется три вещи: стабильность мужчины, его внимание и секс. Она все чаще и чаще думала, что он уходит от неё и скорее всего уезжает специально в Екатеренбург, чтобы бросить ее.

- Он стал холоден ко мне, как мне кажется! – жаловалась она. – Он меня не любит и полюбил меня не понятно за что. Он не хочет моего внимания и не дарит свое.

Мне бы убедить ее в обратном. Но я лишь предательски завернул обратное.

- Так брось его! Зачем тебе мужчина, которому на тебя плевать! Прекрати это, если тебя это заботит.

И ей стал обьяснять, что есть идеальный мужчина, какой нужен ей. И ненароком описал себя. Глупое «No amo» в моей голове. Она слушала меня и в ней с прежней силой воспылала ко мне любовью. Она посмотрела на меня, отвернула глаза, поправила волосы. А я говорил ей и описывал все негативные качества ее избранника, что в нем не так и где его слабости. Ведь я их знал, знал полность все. Все его изъяны. И в каждом мною приведенном примере она узнавала Пашу, все больше и больше она склонялась к своей версии. Все больше и больше. Я рассказывал о всех его промахах, а она слушала, внимала каждому слову. О его проступках, к моему сожалению, я сказал правду. Но забыл упомянуть, что он ее любит и без нее жить не может. Эту глупую деталь «no amo» в моей голове считало нужным опустить. Она кивала, а я все расскаывал ей. Она молчала и обрабатывала информацию. Вдруг зазвонил ее телефон и я услушав знакомый звонок, это звонил любящий ее всем сердцем человек.

Привожу разговор:

- Привет, любимая? Как твои дела?

- Плохо. Ты опять обнимаешься со своей подругой в Екатеринбурге, а я страдаю одна.

- Она мой деловой партнер и просто друг. Ты больше для меня важна.

- Ага. – и сбросила трубку.

Я ее убедил в том, в чем не надо было убеждать. И она поверила. А я шел путем, описанным в этой пожелтевшей и прожженной книге. Моя жизнь очень сильно изменилась после клетки. Мои дела шли в гору. Я работал в своем кафе администратором и читал аутотренинги в «Школе психологии». Уже почти дописал кандидатскую и собирался устроиться на кафедру психологии на должность доцента. У меня все шло в гору. Я получал от губернатора стимулирующие и имел уже какую-то государственную премию. Держал очень много связей и жил безбедно. А в перерывах я ходил по клубам, тратил там свое состояние и заводил знакомства там же на одну ночь. Мне сопутствовала удача. Она грела меня, а я лишь посматривал на черную тряпочку на моей руке. Моя уникальная способность видеть людей насквозь помогала мне найти в них слабые места, зацепициться за них и изнутри сломать их мир в своих интересах. И я шел по лестнице в жизни вверх, грея свое самолюбие. Искал слабину и как Брюс Ли разбивал их кирпич в душе одной рукой. И сейчас с Кристиной я действовал исключительно в своих интересах. Она любила меня, а я должен был завершить путь. То, чего я не хотел вначале моей истории: быть заключенным, наученным эзотерической термометрии и жить по дурацкому кредо из книги теперь стало моей судьбою. Я знал, что закончу как демон из книги, буду искать рай, но меня это не пугало. Я шел вперед, шел все дальше и дальше. Но никак не хотел обидеть и бросить Кристину. Но это не печалило меня. Как я вспоминал этот аспект моей в жизни, в голове, словно блокируя всплывающее окно в интернете, всплывало: «indiferentia». Так я и жил, все дальше и дальше уходя в этот глупый принцип. А она меня полюбила еще сильнее, она пребывала со мной постоянно, ходила на мои лекции, устроилась на подроботку ко мне в ресторан, пожертвовав сменами в больнице. Она бросила Пашу, бросила перед тем как уйти оклеветав его и наговорив ему того, чего он не заслуживает. Паша резал вены и попробовал скинуться со окна. Но судьба его не забирала с этого света и заставляла жить. Он работал, но в свободное время пил и пил до потери пульса, поэтому был частым гостем в приемном отделении и среди местных врачей получил прозвище: «Коматозник». Самое главное Кристина видела это. Ведь работала она в той же больнице и даже делала ему уколы, но никакой жалости к этой скотине, который зажигал в Екатеринбурге и оставил ее на произвол судьбы не испытавала. Теперь Павел жил со своей любовью и пил, просто пил до комы. Для него жизнь угасла. И всему причина одни вечер и мой талант видеть человеческие провинности. К нему я жалости, как и Кристи не испытывал. Мне было на него плевать, ведь он и правда заслужил. Он думал, что вьясь за каждой юбкой при живой то девушке можно хранить в себе любовь. Не любя никого я знал, что это было не возможно. Именно поэтому я и решил таким образом наказать этого зазнавшегося влюбленного придурка. И на места все ставить не хотел. Он приходил с цветами, подарками, пригонял к подъезду Кристины машины, а она кидала ему как в известной песни на них телевизоры. Он продолжал пить и сажать свою самолюбивую печень. Ему было поделом. Нельзя было относиться к моему другу как к сексу в воскресенье. И не важно что любил и не успевал ответить ей. Не важно. Если любишь, то выполняй осовной принцип любви. Не наблюдай с ней часов, не бросай ее и освобождай свое время, либо запрети ей работать и возьми с собой. Но он был настолько горделивым и самолюбивым скотом, что дела ему были превыше ее. И я сказав слова Кристине ради своих интересов, заодно возздал по заслугам еще одной задравшей нос шелупони. Теперь я стал тем, кем Кристина хотела меня видеть – ее парнем и дарил ей все свое время, даруя ей бесконечное счастье. Но в голове болело и не проходило: Amor enim occidit finis.

Pars tertia: Via nigrа

***********

Ночь длинна и тяжела для восприятья, и сколько б не тянулись дни для нашей дамы сокровенны все об одном одни мечты. Она ждала, когда освободиться от настоятельной работы ее любовь, ее надежда. А он и думать не желал об этом. Днем он проповедь читал, а в полночь в призрак превращался. И свой меняя лик, он в город спешно выходил. Во мраке, в тьме воров ловил, их избивал, запястье трогал. Извращенцев убивал. И сам продукты воровал. И кровью залитый свой плащ привычно прятал под кровать. С утра вставал и вновь из алтаря спускался и демонический свой сглаз на честен люд благоволял. И лишь когда он достигал обычных пиков наслаждения он к башне рыцаря ходил. И когти медленно растив, по камням вверх приподнимался и в привычное окно свой черный облик приносил. Его встречала дама в красном платье. Он долго с ней не говорил. Вообще не говорил. Просто брал и уходил. А она в надежде на простое слово у окна стояла, провожав скотину. Так продолжалось бесконечность, и не могла перебороть любовь. Она ее снутри съедала, выжигала, растянула. И лишь ждала, опять ждала. А демон знал, что затянулось, затянулось то свиданье. И вновь коварный план задумал и начал свитки рисовать. А в свитке четко отразил:

«Достопочтенный рыцарь-господин, Вас как святитель ведомляю, что ваша дама ночью отнюдь не вам в кровати отдается. Об этом есть свидетели у церкви. Вам необходимо все проверить и наказанье препринять!»

На утро к башне прикрепив с печатью церкви свиток сей, в привычный храм вернулся фамильяр. А рыцарь, с патруля вернувшись, увидел свиток и с трепетом раскрыл. Он побелел, с щеки слеза стекала, большая рана сердце разрывала. Он на земь пал и меч туда воткнул. И с адским криком на улицу на всю плохую новость огласил:

- Я жизнь сто раз мог потерять, я мог будь проткнут басурманом. Но нет не это нас убило. Предала меня любовь. Как могла она? За что?

И вновь заплакал бедный рыцарь. Не знал он делать что и как здесь поступить. И в миг открыл себе он путь. И к мненью демона решил прильнуть. И вновь он в храм направился стремглав, треся мечом, флоринами треся. Не помолившись, не сказав Богу сокровенных слов он в храм ворвался и демона нашел.

- О мой святитель! Нужен твой совет.

- Я рад тебе помочь всегда, мой сын господин одинокий. Что встало горя поперек?

- Моя жена мне изменила, в пепел страсть всю превратила и словно рыбью кость откинула меня. Она других мужчин удовлетворяет, а мне не хочет доверять. Она не говорит со мною, она пропащая душа.

- По всей мы строгости её накажем. Церковь не останется в сторонке.

И вот на площади центральной представление процветает. Кругом толпа, беззубые улыбки. Жаждут зрелищ, хлеба зевота. Организовали сцену власти. И палачи спешат рубнуть. Все приготовили они: каменья, стрелы, расструбы, кресты. И плети розовой обмотку. Толпа скучала, жаждала свиданья с распутницей градской. И вот влюбленную ведут, ведут на незаконный бой. Где бьет ее честной народ. В глазах не кончилась любовь. И ради этого ублюдка, готова все пройти стремглав. Паж читает ратуши вердикт. Виновна! Народ ревет и оглашает: «Таких как ты в порту видали! Таких как ты мы проклинаем! Таких как ты мы презираем!» И полетели ввысь каменья. Они впивались словно стрелы в обнаженные красоты. Они кроили кожу, вызывали кровь, она струилась, заливала. Помост был окрававлен. Лица влюбленного не видно боле. Лишь кровь, и кровь. Она от крови задыхалась, ее от крови вырывало. И только Бог один и знает что заставляло простоять. Ее любовь одна держала, держала на плову в кровь. Тогда возвысились две плети. И хлестким знаком на колени без сил кидалась она. А они все били. Не оставлял палач спине изящной и жизни чтобы жить. На этом закончилось стязанье. Толпа расстроилась, ушла. И лишь на помосте в сангве рьяной осталась дамочка лежать. Спина избита, выбит глаз. Но жить еще доселе позволяла ее чувство то, что предал фамильяр. Она весь день здесь пролежала, и всех последних сил собрав, она привстала, к любви на встречу поползла.

А демон серенады Богу пел. Ему не жарко, не холодно. Он шел к прославлению. Скоро ад его должен принять. Она ему в тягость была. Не пылкость ее, не красота ничего не колыхало сердце его. Он демоном был, был фамильяром. У него дело одно: в ад возратиться, ворота открыть, в объятия дьявола впиться. И выполнив полностью приказ ждал новолуния час. Ждал и проповедь пел. И лишь иногда вспоминал, какой глупой дама была. Что отдалась просто так и просто влюбилась. И не пришлось ему на жертвы идти. Все просто как в картах, простейший расклад. Влюбилась она, он отомстил. Демоном был, фамильяром. Он ад за белое тело не в жизнь не продаст. И поэтому сейчас его кровь не смущала на зеленои помосте. Он к ней подошел на площади в центре и громогласно в ухо сказал:

- Ты глупа, и в этом позор. Ты отдалась. Ты продалась! Рыцаря ты отправила в ад. И себя. А я не в чем не виновен, я чист. Я тебя никогда не любил и любить не хочу.

Она лежала, дышав тяжело. Лежала, стонала. Словам поверить было нельзя. Не думала дама, что быть может с ней так. И последними силами любовь согревала. И кровь изо рта выплеснув, дама, тихонько сказала:

- А я люблю, любить продолжаю… да… я … не верю… и верить тебе я не желаю… и пусть ты скот и паскуда… я навсегда с тобой остаюсь.

Он отвернулся, поправил свой плащ. И по направленью в обитель ушел. А она простанала и вновь повторила:

Дата добавления: 2015-08-28