Глава 31. Опустевший дом
Смена лошадей
На следующее утро ни в полдесятого, ни в десять Корица не появился. Что то небывалое. С тех пор как я начал здесь «работать», он не пропустил ни дня. Каждое утро, ровно в девять, открывались ворота и появлялся сверкающий капот «мерседеса». С приезда Корицы — такого привычного и в то же время несколько театрального — для меня начинался новый день. Я привык к этому ежедневному распорядку, как люди привыкают к силе тяжести и атмосферному давлению. В неизменно повторяющемся явлении Корицы было нечто большее, чем механическая пунктуальность, — оно успокаивало, подбадривало и согревало. Поэтому утро без Корицы напомнило мне посредственный пейзаж — выписан тщательно, но глазу не за что зацепиться.
Стоять так дальше не имело смысла. Я отошел от окна и вместо завтрака очистил и съел яблоко, после чего заглянул в комнату Корицы — проверить, нет ли каких нибудь сообщений на компьютере. Но никто ничего не прислал. Оставалось последовать примеру Корицы и под музыку барокко начать убираться в кухне, пылесосить пол, протирать окна. Чтобы убить время, я нарочно делал все медленно и аккуратно. Даже вычистил вытяжку на кухне. Но время все равно ползло еле еле.
К одиннадцати я переделал все дела и, вытянувшись на диване в «примерочной», отдался вялому течению времени. В чем дело? Почему Корицы до сих пор нет? Да мало ли что может быть. Может, у него машина сломалась или попал в какую нибудь жуткую пробку. Нет, это невозможно, могу спорить. Машина у Корицы никогда не ломалась, и он всегда выезжает заранее, зная, что может где нибудь застрять. Даже если и случилось что то непредвиденное, он должен позвонить. Ведь у него в машине есть телефон. Нет, он не приехал, потому что так решил.
* * *
Без чего то час я позвонил в офис Мускатного Ореха на Акасаке, но никто не отозвался. Попробовал еще раз, еще… бесполезно. Набрал номер Усикавы и услышал записанный на пленку голос, сообщивший, что телефон отключен. Странно. Всего два дня назад я говорил с ним по этому номеру. Поняв, что дальше звонить бесполезно, вернулся на диван. За пару дней все будто сговорились держаться от меня подальше.
Я снова подошел к окну и посмотрел через неплотно прикрытые занавески. Во двор прилетели две веселые зимние птички, уселись на ветку и принялись вертеть головами, осматриваясь, но вдруг, словно разочаровавшись в увиденном, вспорхнули и улетели. Как только они исчезли, все вокруг словно замерло. Такое ощущение, будто дом опустел, освободился от своих обитателей.
* * *
После этого я не показывался в «резиденции» пять дней. Почему то сразу расхотелось лезть в колодец. Прав Нобору Ватая: скоро я лишусь своего колодца. Если клиентов больше не будет, максимум, на сколько у меня хватит денег, сколько я смогу здесь продержаться, — это пара месяцев. У меня перехватило дыхание. Все в этом доме показалось вдруг чужим и неестественным.
Я бродил по окрестностям, обходя «резиденцию» стороной. К обеду отправлялся в Синдзюку, садился на свою скамейку на площади у западного вестибюля и тупо сидел, убивая время. Но Мускатный Орех не появлялась. Я отправился в ее офис на Акасаке. Нажал кнопку вызова рядом с лифтом и долго смотрел в глазок видеокамеры, но ответа так и не дождался. Все! Больше можно не трудиться. Мускатный Орех и Корица решили порвать со мной. Ясно, как божий день. Чуднбя мамаша и ее чуднуй сынок сбежали с тонущего корабля, перебрались в безопасное место. Я не ожидал, что от этого мне будет так тяжело. Как будто меня предали родные.
* * *
На пятый день после обеда я оказался в кафе в отеле «Пасифик» на Синагаве — том самом, где в прошлом году, летом, встречался с Мальтой Кано и Нобору Ватая. Приятных воспоминаний от той встречи у меня не осталось, да и кафе не нравилось. Но почему то, без всякой цели и причины, почти бессознательно я сел в Синдзюку на электричку и по линии Яманотэ доехал до станции Синагава. Перейдя по галерее в здание отеля, я занял в кафе столик у окна. Заказал бутылку пива и решил пообедать, хотя время обеда уже прошло. Покончив с едой, я рассеянно поглядывал на сновавших туда сюда по галерее людей: они напоминали длинные цепочки бессмысленных цифр.
Возвращаясь из туалета, я заметил в глубине заполненного посетителями зала красную шляпу. Клеенчатую и точно такого же цвета, как та, что всегда носила Мальта Кано. Как намагниченный, я двинулся к тому столику, но, подойдя ближе, понял, что обознался. Обладательницей шляпы оказалась иностранка, моложе и крупнее Мальты. Да и шляпа была не из клеенки, а из кожи. Я расплатился по счету и вышел из кафе.
Засунув руки в карманы короткого пальто, я шагал по улице. На голове у меня была шерстяная шапочка в тон пальто. Благодаря темным солнечным очкам мое родимое пятно не так бросалось в глаза. Стоял декабрь, в городе царило обычное для этого времени оживление. В торговом центре у станции толпились тепло одетые покупатели. Спокойный зимний день. Улицу заливал яркий свет; мне показалось, что городской шум звучит в ушах резко и отчетливо — не так, как всегда.
* * *
Усикаву я увидел, когда стоял на платформе станции Синагава в ожидании своей электрички. Он стоял как раз напротив меня — нас разделял железнодорожный путь — и тоже поджидал поезд, собираясь ехать по Яманотэ, только в противоположную сторону. На нем, по обыкновению, был совершенно немыслимый наряд, кричащий галстук. Склонив набок лысую шишковатую голову, он с увлечением читал какой то журнал. Разглядеть Усикаву в бурлившем на станции людском водовороте удалось потому, что он выделялся на общем фоне. До этого я видел его только у себя в кухне. Встречались мы один на один, и оба раза — поздно вечером. Тогда он мне казался ненастоящим, существом из иного мира. Но, как выяснилось, и на улице, средь бела дня, в хаотической толчее Усикава смотрелся так же противоестественно и дико, и его можно было различить в толпе издалека. Его нелепый облик напрочь выпадал из действительности, никак не хотел укладываться в окружающий реалистический пейзаж.
Расталкивая толпу, натыкаясь на кого то, я с криком метнулся к лестнице и, сбежав по ней на противоположную платформу, бросился искать Усикаву. Где же он? Станция большая, платформы длинные, народу полно. Подлетела электричка, двери отворились, извергнув безликую людскую массу и поглотив новую порцию таких же безымянных пассажиров. Прозвучал сигнал к отправлению, а Усикавы все не было видно. Я вскочил в поезд, следовавший через Юракутё [ ], и решил пройти по вагонам в надежде отыскать его. Усикава стоял у двери во втором вагоне и не отрывался от своего журнала. Стараясь дышать ровно, я подошел и встал рядом, но он, похоже, ничего вокруг не видел.
— Усикава сан! — окликнул я его.
Усикава оторвался от журнала, взглянул на меня поверх очков с толстыми линзами, и в глазах его что то сверкнуло. При дневном свете, вблизи, он показался не таким, как в прошлый раз, — более усталым, замученным. Усталость прямо таки сочилась из него, как невысыхающий липкий пот на коже. В глазах, словно залитых грязной водой, плавала тусклая муть; пучки редких волос топорщились над ушами, напоминая сорняки, что пробиваются сквозь черепицу на крыше заброшенного дома. Видневшиеся за вывороченными губами зубы со времени нашей последней встречи пожелтели еще больше и торчали вкривь и вкось. В одежде он был верен себе — измятая, вся в складках, она будто долго дремала, свернувшись клубочком, в дальнем уголке вещевого склада и только что проснулась. Плечи покрывала похожая на опилки труха. Я снял свою шерстяную шапочку, запихал в карман пальто очки.
— Окада сан? Вы? — сухо сказал Усикава, сосредоточившись, выпрямился, поправил очки и легонько кашлянул. — Какая встреча. В таком месте. Что же вы сегодня… э э э… туда не ходили?
Я молча покачал головой.
— Вот ведь как, — выдавил из себя Усикава. Судя по всему, вопросов ко мне у него не было.
В голосе Усикавы не чувствовалось знакомой мне твердости. Говорил он с расстановкой, не частил, все его многословие куда то подевалось. Может, потому, что при дневном свете из него энергия уходит? Или он и вправду устал? Мы стояли рядом, и я смотрел на Усикаву сверху вниз. Нависая над ним, я обратил внимание, что при хорошем освещении бугры на его голове становятся еще заметнее. Она напоминала мне фрукт, который перекормили удобрениями и забраковали, потому что он потерял форму. В голове промелькнула картина: кто то хватает биту и одним ударом разбивает его вдребезги. Я вообразил, что это не плод, а череп Усикавы. Вообразил, сам того не желая, и теперь эта картинка отпечаталась в мозгу, стала четче и объемнее.
— Послушайте, у меня к вам есть разговор. Может, сойдем и посидим где нибудь?
Усикава слегка нахмурился; видно было, что он колеблется. Быстро поднял коротенькую толстую руку и посмотрел на часы.
— Э э э… Я бы тоже не прочь с вами потолковать. Не спеша. Честное слово. Но вот беда — мне сейчас надо в одно местечко заехать. Неотложное дело, так сказать. Поэтому сегодня не получится. Давайте как нибудь в другой раз. А?
Я мотнул головой.
— Совсем ненадолго, — проговорил я, пристально глядя на него. — Разговор много времени не займет. Вы очень заняты. Я понимаю. Однако «другого раза» может и не быть. Вам не кажется?
Усикава легонько кивал головой, будто разговаривая сам с собой, потом свернул в трубку журнал и засунул его в карман пальто. Секунд тридцать он высчитывал что то в уме и наконец заявил:
— Ладно. Сойдем на следующей станции, выпьем кофейку и поболтаем. Полчасика у меня есть. А со срочным делом я как нибудь вывернусь. Это судьба, что мы с вами встретились.
* * *
Мы сошли на станции Тамати и, выйдя на улицу, заглянули в первое же попавшееся на глаза кафе.
— Сказать по правде, я не собирался с вами больше встречаться, — начал Усикава, когда принесли кофе. — Ведь в каком то смысле наши дела уже кончились.
— Кончились?
— Дело в том, что я больше у Ватая сэнсэя не работаю. Уже четыре дня как не работаю. Сам ему сказал, что ухожу, и он меня отпустил. Я уже давно собирался.
Сняв шапку и пальто, я положил их рядом на стул. В кафе было жарко, однако Усикава оставался в пальто.
— Вот оно что. То то я вчера звонил вам в офис и никого не застал, — сказал я.
— Совершенно верно. Телефон отключили, офис закрыли. Когда уходишь, надо сразу все делать. Чего уж резину тянуть? Так что теперь я человек свободный. Выведен за штат, так сказать, или, иначе выражаясь, — безработный, — говорил Усикава, улыбаясь, как всегда, одними губами. Глаза оставались холодными. Добавив в чашку сухие сливки и сахар, он помешал кофе ложечкой.
— Ну что, Окада сан? Хотите, наверное, спросить у меня о Кумико? Где она? Чем занимается? Правильно я говорю?
Я кивнул:
— Но сначала хотелось бы знать, почему вы ни с того ни с сего ушли от Нобору Ватая.
— Вам в самом деле это интересно?
— Интересно.
Отпив кофе, Усикава насупился и уставился мне прямо в глаза.
— Ага. Ну ладно, расскажу, раз вы хотите. Хотя ничего интересного в этом нет. Вообще то я с самого начала не собирался делить судьбу с сэнсэем, бегать за ним, как нитка за иголкой. Я уже говорил вам: когда сэнсэй решил участвовать в выборах, к нему от дяди все все перешло, весь «электоральный ресурс», как говорят. И я в той же куче оказался. Это было совсем неплохо. Если судить объективно, у Нобору сан перспективы куда лучше, чем у его дядюшки, и при нем состоять — гораздо выгоднее. «Из него большой человек получится, коли дела и дальше так пойдут», — думал я.
Казалось бы, за таким хоть в огонь, такому человеку верным надо быть. А вот и нет! Не было у меня такого чувства. Почему? Сам не знаю. Может, вы не поверите, но я верность хранить умею. Чего только старый Ватая сэнсэй со мной не вытворял! Бил, ногами пинал, обращался как с мусором, как с дерьмом последним. Молодой по сравнению с ним — просто душка. И все же… странное дело, Окада сан, за старым я без разговоров готов был идти куда угодно, а вот с молодым как то не сложилось. Знаете почему?
Я пожал плечами.
— Видите, я от вас ничего не скрываю. А все дело в том, что мы с Ватая сэнсэем по сути своей похожи, — заявил Усикава, достал из кармана сигареты, чиркнул спичкой и закурил. Не спеша затянулся и так же медленно выдохнул дым. — Разумеется, мы с Ватая сэнсэем с виду разные — и происхождением не схожи, и головой. Разница просто неприличная, даже если в шутку нас сравнить. И все же, все же… Стоит нас чуть чуть поскрести — и станет ясно, что мы, в общем то, из одного гнезда. Я это сразу понял — прямо осенило, будто в солнечный день надо мной вдруг зонтик раскрылся. Он, конечно, интеллигента из себя строит, а на самом деле плут еще тот. Совершенно ужасный тип.
Хотя нет. Нельзя сказать: раз он плут — значит, ни на что не годится. Мир политики, Окада сан, — это алхимия своего рода. Мне не раз приходилось видеть, как совершенно несуразные и вульгарные желания приносят великолепные результаты. А есть и другие примеры: когда благородные великие цели оборачиваются продажностью и коррупцией. Политика — такая штука… В ней не рассуждают. В ней все решает результат. Но Нобору Ватая даже в моих глазах — полный подонок. Уж на что я отмороженный — и то пигмей по сравнению с ним. Мне его ни за что не одолеть. Так что я сразу понял, в момент: мы одного поля ягода. Что он, что я — один хер. Извините за грубое слово. Понятно?
Хочу спросить, Окада сан. Например, человек кого то ненавидит. Как вы думаете, от чего он бесится больше всего? Когда видит, что другой человек без всякого труда получает то, о чем он сам безумно мечтает, но не может иметь. Когда с завистью смотрит, как кто то запросто входит туда, куда ему хода нет. И чем ближе этот счастливчик, чем лучше он знаком, тем сильнее к нему ненависть. Вот так. Для меня такой человек — это как раз Ватая сэнсэй. Услышь он такое — удивился бы, наверное. А вы, Окада сан, испытывали когда нибудь такую ненависть?
Я действительно ненавидел Нобору Ватая, но совсем не так, как говорил Усикава, поэтому лишь покачал головой.
— Что ж, вот мы и подошли к Кумико сан. Сэнсэй вызвал меня как то и велел приглядеть за ней. Обещал отблагодарить, но мало что рассказал о ее тяжелом положении. Только что она — его сестра, что у нее не сложилась жизнь с мужем и что живет она отдельно, одна. И что не очень хорошо себя чувствует. Стал я делать что приказано. Каждый месяц оплачивал через банк аренду ее квартиры, подыскал подходящую домработницу. В общем, ерундой всякой занимался. Других дел было полно, поэтому первое время Кумико сан меня мало интересовала. Ну поговоришь по телефону, когда что то нужно, и все. Да и она большей частью помалкивала. Как бы это сказать… Такое было впечатление, будто она забилась в угол комнаты и нос оттуда не показывает.
Усикава сделал паузу, чтобы глотнуть воды, мельком взглянул на часы и аккуратно прикурил новую сигарету.
— Но этим дело не кончилось. Тут ни с того ни с сего возникли вы, Окада сан. Всплыла история про дом с повешенными. Когда появилась эта статья в журнале, Ватая сэнсэй меня вызвал и попросил разобраться, нет ли какой нибудь связи между вами и домом, о котором там говорилось. Его этот вопрос волновал, и он хорошо знал, что секретное расследование лучше поручить мне. Ясное дело — пусть бедный Усикава отдувается. Я принялся копать изо всех сил и откопал. А дальше вы уже все знаете. Результат оказался поразительный, надо сказать. Взявшись за это дело, я, конечно, нацеливался на политиков, думал: а вдруг и они замешаны? Но даже мне в голову не приходило, какая крупная рыба на крючок попадется. Вы уж извините за такие слова, но получилось, что я на мелкую креветку окуней наловил. Правда, сэнсэю не стал об этом говорить, решил все при себе оставить.
— Выходит, собрали улики и решили лошадь поменять? — спросил я.
Усикава выпустил в потолок струйку дыма и перевел взгляд на меня. В его глазах мелькнула странная тень, которую я раньше не замечал.
— Как здорово вы все схватываете, Окада сан! В общем, так оно и есть. Вот я себе и сказал: «Эй! Усикава! Уж если менять место работы, то сейчас — самое время». Так что я теперь — ронин [ ], на какое то время, хотя уже почти решено, где дальше буду работать. Но сначала надо остыть немножко, передохнуть, ведь что ни говори, слишком резкая смена курса получается.
С этими словами Усикава извлек из кармана пиджака пачку бумажных салфеток и высморкался. Свернув из использованной салфетки шарик, запихал его в карман.
— Ну хорошо. А что же Кумико?
— Ах да! Конечно конечно. Мы же о Кумико сан говорили, — опомнился Усикава. — Признаюсь честно: я так ни разу Кумико сан и не видел. Так сказать, не был удостоен личной встречи. Мы с ней только по телефону общались. Кумико сан вообще ни с кем не встречается — не только со мной. Даже с Ватая сэнсэем видится ли… не знаю. Это для меня тайна. Но ни с кем другим не видится, даже с домработницей, которая к ней ходит. Домработница сама мне сказала. Между собой они общаются только записками — если Кумико сан нужно что то купить или еще какое дело, она ей пишет. Без надобности домработница к ней не ходит, они почти не разговаривают. Я как то заглянул в ее квартиру посмотреть, как дела. Кумико сан, должно быть, дома была, но мне показалось, что никто там не живет. Уж больно тихо. Другие жильцы тоже, похоже, ни разу ее не видали. А ведь она уже давно в том доме. Больше года. Если точно — год и почти пять месяцев. А на улицу выходить не хочет. Видно, есть причины.
— Где же ее дом находится? Может, скажете?
Усикава медленно покачал головой:
— Извините. Все, что угодно, но только не это. Знаете, как тесен мир! Мне же верить перестанут.
— Что же произошло с Кумико? Хоть это вы знаете или нет?
Усикава, похоже, не знал, что ответить. Я молчал и не сводил с него глаз. Обтекавшее нас со всех сторон время, казалось, замедлило бег. Он еще раз громко высморкался. Поерзал на месте, слегка приподнялся и снова утонул в кресле. Вздохнул.
— Хорошо. Но это лишь мои предположения. Так вот: мне кажется, что когда то давно в семействе Ватая случилось что то такое… Что это было, точно не знаю, но Кумико сан с самого начала то ли знала об этом, то ли чувствовала и собиралась уйти из дома. А тут как раз возникли вы, Окада сан. Два человека встретились, полюбили и поженились. Решили жить долго и счастливо. Но не тут то было. Ватая сэнсэй по какой то причине не хотел отпускать от себя Кумико сан. Ну как, Окада сан? Не вспоминается вам что нибудь в связи с этим?
— Да, есть кое что, — сказал я.
— Что ж, тогда продолжим. Дам волю воображению. Задумал Ватая сэнсэй отвоевать у вас Кумико сан. Очень может быть, что когда она за вас выходила, он ею не очень дорожил, но время шло, и она стала ему совершенно необходима. Может такое быть? Сэнсэй твердо решил вернуть ее, не пожалел усилий и добился своего. Какими средствами — не знаю. Но пока вы с ним занимались перетягиванием каната, в Кумико сан что то могло сломаться. Опора, на которой в ней все держалось, в каком то месте — раз! — и треснула. Но это всего навсего мои догадки.
Я молчал. Появилась официантка, подлила в стаканы воды и унесла пустую кофейную чашку. Усикава разглядывал стену и курил.
Я взглянул на него:
— То есть вы хотите сказать, что у Нобору Ватая с Кумико была половая связь?
— Ну что вы? Ничего такого я не говорю, — Усикава замахал зажженной сигаретой. — Ни на что не намекаю. Было у сэнсэя что то с Кумико сан или нет — об этом я ни малейшего понятия не имею. И представить не могу. Но мне кажется, есть здесь что то… отклонения какие то… И вот еще что. Ватая сэнсэй совсем не жил со своей женой, с которой развелся… ну, как мужчина с женщиной. Хотя это все тоже слухи.
Он взялся было за чашку с кофе, но передумал и отпил воды из стакана. Потом погладил рукой по животу.
— Эх, желудок у меня не в порядке. Плохо дело! Что то колет, рези какие то. Наследственное. У нас в семье все с больным желудком. Из за ДНК. И ведь передается только всякая дрянь — лысина, плохие зубы, несварение желудка, близорукость. Не повезло так не повезло. По врачам ходить — бесполезно, они только гадости говорить мастера.
Знаете, Окада сан? Может, я и лишнего скажу, но непросто вам, пожалуй, будет отобрать Кумико сан у сэнсэя. Начнем с того, что пока она к вам возвращаться не хочет. Да еще может статься, что она не та Кумико, которую вы знали. Она ведь могла измениться. И потом… уж вы не обижайтесь, но если даже вы ее отыщете и умудритесь уговорить, ноша может оказаться вам не по плечу. Такого тоже исключать нельзя. А раз так, значит, толку от этого не будет. Может, поэтому Кумико сан к вам и не возвращается.
Я по прежнему хранил молчание.
— Ну, Окада сан, несмотря ни на что, очень интересно было с вами встретиться. Вы для меня — загадочная личность. Буду писать автобиографию — посвящу вам отдельную главу. Жаль, не придется, наверное. Что ж, давайте расстанемся с добрыми чувствами.
Усикава устало откинулся на спинку кресла и медленно покачал головой:
— Заболтался я что то. Извините, может, и за мой кофе заплатите? Что ни говори, а я все таки безработный. Вы ведь тоже безработным были. Ну, чтобы у нас все было. Желаю счастья. Пожелайте мне тоже удачи, если будет настроение.
Усикава поднялся, свернул к выходу и вышел из кафе.
|
