можете сообщить мне новые, более точные данные. За десять дней я проехал уже три
тысячи километров. Остается еще примерно десять тысяч. Сегодня вечером, в
одиннадцать часов, я сяду в поезд до Стамбула. В Софии только вы один еще можете
мне что-то рассказать.
Джурич уставился на меня, потом достал пачку сигарет. Предложил мне, я
отказался, и тогда он зажег свою сигарету огромной хромированной зажигалкой,
распространявшей сильный запах бензина. На мгновение нас скрыла друг от друга
завеса синеватого дыма. Потом он равнодушно спросил:
- И это все?
Я почувствовал, как во мне вскипает гнев.
- Нет, доктор Джурич. В этом деле есть еще одно совпадение, правда, оно не
относится к птицам, зато вызывает изрядное беспокойство: Максу Бёму когда-то
сделали пересадку сердца. И этот человек с донорским сердцем не имел медицинской
карты и не был зарегистрирован ни в одном медицинском учреждении.
- Так, вот мы и приехали, - произнес Джурич, стряхивая пепел в широкую вазу.
- Должно быть, вам сказали о похищении сердца Райко, и вы решили, что речь идет о
нелегальной торговле человеческими органами или вообще бог знает о чем.
- Ну и...
- Бредни. Послушайте, мсье Антиош. Я не намерен вам помогать. Я никогда не
стану помогать человеку не моего племени. Однако я вам кое-что объясню, чтобы
облегчить свою совесть. - Джурич открыл ящик стола и достал несколько сколотых
листков. - Вот отчет о вскрытии, составленный мной двадцать третьего апреля
девяносто первого года в Сливенской гимназии, после четырехчасового обследования
тела Райко Николича. В моем возрасте подобные воспоминания обходятся слишком
дорого. Я приложил немало усилий, чтобы написать этот отчет по-болгарски. С тем
же успехом я мог написать его по-цыгански. Или на эсперанто. Его никто никогда не
читал. Вы ведь не понимаете по-болгарски? Тогда я вам его перескажу.
Он схватил листки, снял очки. Как по волшебству, его глаза стали вдвое меньше.
- Прежде всего, обозначим контекст событий. С утра двадцать третьего апреля я
совершал обычный обход больных в гетто города Сливена. Ко мне пришли Николичи,
Коста и Мермет, собиратели трав, которых я очень хорошо знаю. Они только что
обнаружили тело Райко и были уверены, что его задрал медведь. Когда я увидел на
поляне труп, я сразу понял, что это не так. Ужасные раны, сплошь покрывавшие тело
Райко, делились на два типа. Некоторые из них образовались от укусов животных, но
они появились позже других ран, нанесенных с помощью хирургических
инструментов. Кроме того, вокруг тела я почти не увидел крови. Учитывая характер
повреждений, Райко должен был плавать в море гемоглобина. Ничего подобного не
было. Наконец, Райко лежал совершенно голый, а я сомневаюсь, чтобы дикий зверь
взял на себя труд раздеть свою жертву. Я попросил Николичей отвезти тело в Сливен,
чтобы произвести вскрытие. Мы приехали в больницу. Бесполезно. Так мы случайно
оказались в гимназии, где я смог наконец приступить к работе и в общих чертах
восстановить последние часы Райко. Ну, слушайте.
"Из отчета о вскрытии, произведенном 23.04.1991 г.
Объект исследования: Райко Николич. Пол мужской. Одежда полностью
отсутствует. Дата рождения: приблизительно 1963 год. Место рождения:
Искендерон, Турция. Вероятнее всего, смерть наступила 22.04.1991 г., в
Светловодском лесу, близ г. Сливена, Болгария, вследствие нанесения глубокой раны в
область сердца".
Джурич поднял глаза и прокомментировал:
- Опустим общее описание объекта исследования. Послушайте, что представляли
собой раны.
"Верхняя часть трупа. Лицо без повреждений, кроме следов липкой ленты вокруг
губ. Язык отрезан или, возможно, полностью откушен самой жертвой. Видимых
кровоподтеков на затылке не имеется. При осмотре внешней стороны грудной клетки
обнаружена продольная рана с прямыми ровными краями, начинающаяся от ключицы
и заканчивающаяся у пупка. Разрез выполнен безупречно, возможно, острым режущим
инструментом типа хирургической электропилы, поскольку края раны практически не
кровоточили. Также заметны многочисленные рваные раны, нанесенные иным
режущим предметом: на шее, на внешней стороне грудной клетки, на руках. Правая
рука почти полностью ампутирована на уровне плеча. Многочисленные следы когтей
по краям ран, расположенных в области груди и брюшины. Возможно, это когти
медведя или рыси. Множественные укусы на груди, плечах, боках, руках. Обнаружено
также примерно два десятка ран овальной формы, имеющих по краям следы зубов,
однако ткани трупа настолько сильно изорваны, что снять отпечатки не
представляется возможным. Спина без повреждений. На плечах и запястьях следы
ремней".
Джурич остановился, сделал затяжку и продолжал:
- "В ходе осмотра верхней части грудной полости установлено отсутствие
сердца. Прилегающие к нему артерии и вены отсечены на максимальном расстоянии
от извлеченного органа: классический способ избежать травмирования сердца.
Другие внутренние органы: легкие, печень, желудок, желчный пузырь - сильно
повреждены. Вероятно, они по большей части съедены дикими животными.
Засохшие обрывки органических волокон не позволяют снять отпечатки. В грудной
полости нет никаких признаков кровотечения.
Нижняя часть трупа. Глубокие раны в правой части паха, обнажена бедренная
артерия. Множественные порезы на половых органах и верхней части бедер. По-
видимому, режущим предметом работали с особым упорством и жестокостью.
Половой член держится только на нескольких связках. Многочисленные следы когтей
на бедрах. Отметины зубов на обеих ногах. Внутренние мышцы бедер разорваны
зубами зверей. На бедрах, коленях, щиколотках следы ремней".
Джурич поднял глаза и сказал:
- Вот все, что касается осмотра покойника, мсье Антиош. Я взял несколько проб
для токсикологического анализа, а потом привел тело в порядок и отдал
родственникам. Я достаточно узнал о смерти цыгана, причину которой все равно
никто не стал бы расследовать.
Я весь похолодел и чуть дышал. Джурич надел очки и закурил вторую сигарету.
Черты его лица, казалось, колебались в клубах дыма.
- А вот что произошло на самом деле, как я это себе представляю. На Райко
напали в лесу вечером двадцать второго апреля. Его связали, а потом заклеили рот,
чтобы не кричал. Затем сделали длинный разрез грудной клетки. Сердце извлекли
безукоризненно, работал высокопрофессиональный хирург. Я бы назвал это первой
стадией убийства. Райко умер именно в это время, тут нет никаких сомнений. Пока
все делалось тихо и спокойно. Профессионально. Убийца терпеливо и умело
вытаскивал сердце. А дальше понеслось. Убийца - или другой человек, вооруженный
скальпелем, - набросился на труп и принялся беспорядочно кромсать его, особенно
старательно поработав в области лобка, распахав все своим лезвием и чуть не напрочь
отпилив член. Это была вторая стадия резни. И, наконец, в лесу есть звери. Они и
довершили начатое дело. С учетом того, что тело целую ночь пролежало в лесу среди
хищников, его состояние можно считать вполне сносным. Я объясняю этот факт тем,
что перед операцией убийца или убийцы нанесли на грудь Райко антисептическую
жидкость. Видимо, ее запах и удерживал зверей на почтительном расстоянии в
течение нескольких часов.
Вот вкратце таковы факты, мсье Антиош. Что касается того, где именно совершено
убийство, думаю, там же, где нашли тело, на куске брезента или на чем-нибудь в этом
роде. Отсутствие следов вокруг поляны подтверждает мою гипотезу. Стоит ли
говорить вам о том, что в данном случае речь идет о самом ужасном преступлении, с
которым мне когда-либо приходилось сталкиваться. Николичам я сказал всю правду.
Они должны знать. Жестокость эта, словно лужа крови, растеклась по всей стране и
породила все эти россказни, вероятно, знакомые вам по местным газетам. Со своей
стороны я не хочу ничего комментировать. Я просто стараюсь забыть этот кошмар.
Стукнула дверь. До меня донеслись голоса цыган, бешеная музыка и запах
чеснока. Вошла женщина в бирюзовом платье, держащая в руках поднос с бутылкой
водки и газированной водой. Когда она поставила его на круглый столик рядом с моим
креслом, ее серьги тяжело звякнули. Я отказался от спиртного. Она налила мне какой-
то желтоватой жидкости, напоминавшей цветом мочу. Джурич налил себе стопку
водки. Мое горло пересохло, словно его обожгло огнем. Я залпом осушил стакан
газированного напитка. Потом подождал, пока женщина закроет за собой дверь, и
сказал:
- Несмотря на столь варварский характер преступления, вы полагаете, что речь
может идти о хирургической операции с целью извлечения сердца Райко?
- И да, и нет. Да - потому что были соблюдены и определенные хирургические
правила, и относительная стерильность. Нет - потому что имеются кое-какие
несоответствия. Все происходило в лесу. Между тем извлечение сердца требует
исключительно стерильных условий. Их невозможно обеспечить под открытым небом.
Но главное - "пациент" должен находиться под наркозом. А Райко находился в
сознании.
- Что вы хотите сказать?
- Я взял пробу крови. Никаких следов седативных препаратов. Грудную клетку
вскрывали по живому. Райко умер от боли.
Я почувствовал, как у меня по спине потекли струйки пота. Выпуклые глаза
Джурича пристально смотрели на меня из-за толстых стекол очков. Казалось, он
наслаждался эффектом, произведенным его последней фразой.
- Умоляю, доктор. Объясните все, наконец.
- Кроме отсутствия в крови обезболивающих препаратов, есть и другие признаки.
Я уже говорил вам о следах на плечах, запястьях, бедрах и лодыжках. Скорее всего,
это были ремни, кожаные или резиновые. Затянутые достаточно сильно, они глубоко
врезались в ткани, когда тело корчилось от боли. Рот его был заклеен тоже не обычной
лентой. Это был в высшей степени клейкий материал. Когда я делал вскрытие,
примерно через восемнадцать часов после смерти Райко, на подбородке и на щеках
уже выросла щетина: волосы у покойников продолжают расти примерно в течение
трех суток. А вокруг губ кожа осталась гладкой. Почему? Да потому, что, снимая
липкую ленту, убийцы выдрали волоски на этой части лица. Следовательно, они
полностью обездвижили свою жертву и позаботились о том, чтобы она не издавала ни
звука. Словно мучители хотели насладиться ее страданиями, ощутить их и без помех
поковыряться в трепещущей плоти. Наконец, расскажу вам о том, что я обнаружил во
рту Райко. Цыган от боли откусил себе язык. Он задохнулся оттого, что обрывок языка
и вытекающая кровь закупорили его горло. Такова правда, мсье Антиош. Эта операция
- извращение, чудовищное зверство, план которого мог зародиться только в больном
мозгу, затуманенном безумием и расизмом.
Я продолжал настаивать на своем:
- Тот факт, что донор находился в сознании, делает сердце непригодным для
пересадки, или нет? Я имею в виду: могут ли болевые судороги нарушить функции
органа?
- Как вы упорны, Антиош. Как это ни парадоксально - нет. Страдания, даже
невыносимые, не калечат сердце. В подобных случаях сердце бьется очень быстро и
беспорядочно и тело плохо снабжается кровью. Но сам орган по-прежнему остается в
хорошем состоянии. Тут, кроме садизма в действиях убийц, невозможно понять и то,
почему была использована такая абсурдная техника. Зачем понадобилось резать
трепещущее, мечущееся от боли тело, если необходимую неподвижность мог
обеспечить наркоз?
Я сменил направление беседы:
- Как вы думаете, подобное преступление могло быть совершено болгарином?
- Исключено.
- А версия о сведении счетов между цыганами, о чем пишут газеты?
Джурич пожал плечами. Между нами колебалась завеса дыма.
- Курам на смех. Слишком изощренно для цыган. Я единственный цыганский
доктор на всю Болгарию. Кроме всего прочего, мотив преступления отсутствует. Я
знал Райко. Его жизнь была совершенно чиста.
- Чиста?
- Он жил "по-цыгански". Так, как подобает жить цыгану. В нашей культуре
повседневная жизнь регламентирована определенным сводом правил, строжайшим
кодексом поведения. В этой системе разрешений и запретов чистота играет
первостепенную роль. Райко был верен нашим законам.
- Значит, не было никакой причины убивать Райко?
- Никакой.
- Не мог ли он раскрыть нечто, представляющее опасность?
- А что он такое мог раскрыть? Райко занимался только растениями и птицами.
- Вот именно.
- Вы намекаете на ваших аистов? Чушь. Ни в одной стране никто не станет
никого убивать из-за каких-то птиц. Тем более таким способом.
Джурич был прав. Эта неожиданная жестокость никак не вязалась с аистами.
Скорее это дело было из того же разряда, что и фотографии Макса Бёма и тайна его
сердца. Карлик запустил руку в свою шевелюру. Серебристые пряди напоминали
кукольные волосы. На висках у него блестел пот. Он опустошил стопку, потом резко
поставил ее на стол в знак того, что разговор окончен. Я словно невзначай задал
последний вопрос:
- В апреле здесь, в этом районе, работали бригады медиков из "Единого мира"?
- Думаю, да.
- Они ведь могли иметь в своем распоряжении те инструменты, о которых вы
упоминали.
- Вы на ложном пути, Антиош. В "Едином мире" работают замечательные ребята.
Они совершенно не разбираются в проблемах цыган, но они преданы своему делу. Не
подозревайте вы всех подряд. Так у вас ничего не выйдет.
- Какова же ваша точка зрения?
- Убийство Райко - полная тайна. Ни свидетелей, ни улик, ни мотивов. Если не
считать высокого профессионализма хирурга. После вскрытия я стал готовиться к
самому худшему. Я счел это кознями расистов, направленными против цыган. Я
подумал: "Вернулись времена нацизма. Будут и другие преступления". Но нет, с тех
пор больше ничего не случилось. Ни здесь, ни еще где-либо на Балканах. Это меня
утешает. И я решил отнести это убийство к издержкам нашей жизни.
Должно быть, я кажусь вам циничным. Но вы ведь не имеете ни малейшего
представления о повседневной жизни цыган. Наше прошлое, настоящее и будущее -
это сплошные преследования, враждебность, неприятие. Я много путешествовал,
Антиош. Повсюду мне приходилось сталкиваться с той же ненавистью, с тем же
настороженным отношением к кочевому племени. Я борюсь с этим. По мере
возможности я стараюсь облегчить страдания моего народа. Как это ни
парадоксально, но тот факт, что я калека, придал мне огромную силу. В вашем мире
карлик - всего лишь урод, несущий свой тяжкий крест: он не похож на других. Но я-
то прежде всего цыган. Мое происхождение стало для меня милостью Божьей, еще
одним шансом в жизни, вы понимаете? Я был не похож на других, и мне приходилось
постоять за себя, и упорство мое только крепло оттого, что у меня была другая, более
важная и благородная цель. Мой народ. Итак, позвольте мне идти своим путем. Мне
наплевать, что какие-то садисты взялись потрошить людей, - только пусть винят в
этом кого угодно, но не цыган.
Я встал. Джурич поерзал в кресле, чтобы достать ногами до пола. Переваливаясь,
он пошел впереди меня. Я молча обулся в коридоре, где по-прежнему гремела музыка.
Уже собравшись попрощаться, Джурич несколько секунд внимательно разглядывал
меня в полутьме.
- Как странно: ваше лицо почему-то мне знакомо. Может быть, я знал кого-то из
ваших родственников, когда жил во Франции?
- Сомневаюсь. Моя семья никогда не жила в метрополии. Кроме того, родители
погибли, когда мне было шесть лет. А о том, что у меня есть другие родственники, мне
ничего не известно.
Джурич не слушал, что я ему отвечал. Взгляд его выпуклых глаз надолго
задержался на моем лице, как луч прожектора с караульной вышки. Потом он
пробормотал, опустив голову и потирая затылок:
- Какое странное впечатление...
Я открыл дверь, чтобы не пожимать ему руку. Джурич сказал на прощание:
- Удачи, Антиош. Только старайтесь не заниматься ничем, кроме ваших аистов.
Люди не стоят вашего внимания, не важно, цыгане они или нет.
В двадцать один тридцать в сопровождении Марселя и Йеты я вошел в здание
софийского вокзала. В воздухе стояла какая-то дымка, золотистая, колеблющаяся,
призрачная. В просторном вестибюле наверху висели металлические часы в форме
спирали. Их стрелки судорожно дергались, отсчитывая время прибытия и отправления
поездов. Внизу царила суматоха. Туристы волокли свои чемоданы, испуганно мчась
куда-то небольшими кучками. Рабочие, грязные и засаленные, смотрели перед собой
пустыми глазами. Матери семейств в закрученных тюрбаном пестрых платках тащили
за собой неряшливо одетых малышей в шортах и сандалиях. Военные в форме цвета
хаки, совершенно пьяные, хохотали и покачивались, как корабли на волнах. Однако
больше всего здесь было цыган. Они спали прямо на скамейках. Они толпами стояли
на перронах. Они сидели на рельсах, ели сосиски и пили водку. Повсюду - женщины
в расшитых золотыми нитками платках, мужчины с темными, как дубовая кора,
лицами, полуголые ребятишки; всем им не было никакого дела ни до расписания
поездов, ни до тех, кто спешил отправиться в путь, поймать свою мечту или просто
вовремя попасть на работу.
Внимательному взгляду открывалось и еще кое-что не столь очевидное. Броские
цвета, маленькие фетровые шапочки, пронзительные мелодии, льющиеся из
динамиков, торговцы арахисом на перронах... Софийский вокзал - это уже Восток.
Отсюда рукой подать до пышной Византии. До турецких бань, золотых куполов,
чеканки и причудливых орнаментов. Отсюда рукой подать до ароматов ладана и
нежных животов танцовщиц. Отсюда рукой подать до исламского мира, до стройных
минаретов и нескончаемых перекличек муэдзинов. Именно через Софию пролегал
путь из Венеции и Белграда в Турцию. Здесь был великий поворот - главный на всем
маршруте "Восточного экспресса".
- Антиош... Антиош... Странная фамилия для француза. Это похоже на название
древнего города на территории современной Турции - Антиохия, - восклицал
Марсель, неотступно следуя за мной.
Я ответил, почти не слушая его:
- Мое происхождение покрыто мраком.
- Антиохия... Поскольку ты направляешься в Турцию, не поленись, съезди туда,
это у границы с Сирией. Теперь это место называется Антакья. В древние времена это
был огромный город, третий в Римской империи после Рима и Александрии. Сейчас
он, конечно, не такой роскошный, но там есть на что посмотреть, и некоторые вещи
даже весьма интересны...
Я не ответил. Марсель меня утомил. Я искал платформу стамбульского
направления - путь номер 18. Он находился в самом конце, далеко от центрального
здания.
- Я должен отдать тебе ключи от машины, - обратился я к Марселю. - Ты сам
ее вернешь.
- Нет проблем. Пользуясь случаем, я свожу Йету на экскурсию "Ночная София"!
Платформа восемнадцатого пути была безлюдна. Поезд еще не подали. У нас в
запасе оставался еще целый час. На соседних путях стояли старые поезда,
заслонявшие нам весь обзор. Между тем справа, за покрытыми пылью вагонами я
заметил две фигуры. Судя по всему, они направлялись туда же, куда и мы, только без
багажа. Марсель сказал: "Возможно, мы увидимся в Париже, в октябре, когда я приеду
во Францию". Потом он обратился к цыганке, которая ждала поезда, одна с маленьким
ребенком. Я поставил сумку. Мою голову переполняли слова Джурича, и мне не
терпелось сесть в поезд, чтобы уединиться и хорошенько обдумать то, что узнал.
За спящими вагонами я снова заметил двух мужчин. Один, высокий, был в темно-
синем спортивном костюме из акрила. Его стриженные ежиком волосы напоминали
осколки стекла. Другой был небольшого роста, но широкоплечий, с подвижной
бледной физиономией, заросшей трехдневной щетиной. Обычные бандитские рожи,
какие встретишь на любом вокзале. Марсель все еще что-то обсуждал с цыганкой.
Наконец он повернулся ко мне и объяснил:
- Она хотела бы ехать в твоем купе. Она впервые едет на поезде. Ей нужно в
Стамбул, к родным...
Я смотрел на тех двоих, остановившихся в промежутке между вагонами точно
напротив нас, метрах в пятидесяти, а то и меньше. Тот, что пониже, отвернулся. Он
как будто что-то искал в карманах своего плаща. На спине у него темнела длинная
полоса от пота. Высокий по-прежнему не спускал с нас лихорадочного взгляда.
Марсель насмешливо продолжал:
- Только будь осторожен, не трогай ее, пока не выедешь за пределы Болгарии! Ты
же знаешь цыган!
Коротышка резко развернулся. Я сказал: "Пойдем отсюда", - и наклонился, чтобы
поднять сумку. Когда моя рука нащупала ремень, послышался легкий хлопок. В
следующий миг я растянулся на земле и, вывернув шею, прокричал: "Марсель!"
Слишком поздно: его череп разлетелся на куски.
Хлынул кровавый дождь, и раздался второй хлопок. Пронзительный крик Йеты
разорвал пространство - так я впервые услышал ее голос. Один, два, три, четыре
глухих выстрела. Я увидел, как Йета летит лицом в пустоту. Тоненький темно-
красный лучик заметался во все стороны. "Лазерный прицел", - сообразил я и пополз
по залитому кровью асфальту. Я бросил взгляд вправо: цыганка съежилась, судорожно
прижимая к себе малыша черными от крови руками. Посмотрел налево: убийцы
бежали, согнувшись и пытаясь разглядеть меня между стальных колес, тот, что в
плаще, нес автоматическую штурмовую винтовку с глушителем. Я соскользнул в
канаву, протянувшуюся вдоль путей с противоположной стороны от нападавших. И
плюхнулся прямо на тело Йеты: розовые и красноватые внутренности еще
пульсировали между складками ее одежды. Потом побежал, спотыкаясь о рельсы.
По-прежнему прячась в канаве, я добежал до конца путей. Украдкой осмотрелся:
помещение вокзала все так же заполняла равнодушная толпа. Часы под потолком
показывали 21 час 55 минут. Оглядев лица стоявших рядом людей, я поднялся и
пошел, раздвигая толпу локтями и прижимая к себе испачканную кровью сумку.
Наконец я добрался до выхода. Убийц и след простыл.
Я примчался на стоянку и забился в машину. К счастью, ключи были при мне. С
дикой скоростью я рванул с места, скользя и виляя на мокром асфальте. Яне знал, куда
мне ехать, но жал на газ, утопив педаль в пол. В моем мозгу то и дело вспыхивали
картины: лицо Марселя, разлетающееся на кровавые осколки, тело Йеты, лежащее
навзничь на рельсах, цыганка, сжимающая в объятиях своего ребенка. И все красное,
красное, красное.
Я мчался уже минут пять, как вдруг мне в затылок словно ударил электрический
разряд. Вплотную за мной, не отставая, ехала машина, темный седан. Я прибавил газу,
повернул налево, потом направо. Седан - за мной. Он несся на бешеной скорости с
потушенными фарами. На мгновение уличный фонарь осветил салон автомобиля.
Мелькнули лица убийц. Высокий сидел за рулем, низкорослый держал в руках
оружие, даже не пытаясь спрятать мощную винтовку с коротким стволом. У обоих на
голове были закреплены приборы ночного видения.
Я повернул налево, на длинное пустынное шоссе, нажал на газ. Седан неотступно
следовал за мной. Вцепившись в руль мертвой хваткой, я пытался собраться с
мыслями. Я не мог ехать быстрее, чем они. Впереди магистраль шла по прямой, они
воспользовались этим и плотно прижались ко мне, крыло к крылу. Корпуса мокрых от
дождя машин соприкоснулись, но проскользнули, издав чуть слышный скрежет. Я так
резко вывернул руль вправо, что седан проскочил дальше мимо меня. Теперь я мчался
на скорости двести километров в час. Неоновые фонари на шоссе раскачивались под
натиском грозы. Вдруг я со всего маху наскочил на железнодорожный переезд, и
подвеска с грохотом стукнулась об асфальт. Здесь дорога сужалась до одной-
единственной полосы.
В дальнем свете фар я увидел следующий перекресток, наугад свернул направо, и
дорогу мне преградила черная молния: передо мной возник борт седана. По капоту
моего автомобиля скользнули первые пули. Дождь был мне на руку. На ближайшем
пересечении улиц я задним ходом свернул налево - седан как раз проскочил перед
моим носом, - потом ринулся прямо вперед, на дорогу, идущую под уклон. Я несся,
сбрасывая скорость по мере того, как все дальше углублялся в лабиринт кривых
улочек, черных корпусов и мертвых поездов. На сей раз я попал в неосвещенную
складскую зону. Выключил фары, съехал с дороги и некоторое время трясся по
железнодорожной насыпи. Осторожно проехал между вагонами, подскакивая и
скользя, пока наконец не остановился у рельсов. Бросил машину и ушел. В трех сотнях
метров от меня возвышался заброшенный склад, почти невидимый во тьме. Бесшумно,
как рысь, я прокрался в здание.
Стекла были разбиты, стены разворочены, там и сям торчали выдранные провода:
здесь уже давно не ступала нога человека. Весь пол шевелился и ворковал, он
представлял собой живой ковер из перьев с пятнами помета. Тысячи голубей
облюбовали этот склад и поселились здесь. Я осторожно двинулся вперед. Ночь
словно взорвалась: это мириады пернатых существ оглушительно захлопали
крыльями. Птицы улетели и унесли с собой едкий запах. Я проскользнул в коридор.
Сырой воздух был насыщен парами бензина и машинного масла. Мои глаза уже
привыкли к темноте. Справа виднелась череда контор с разбитыми вдребезги
стеклами. Пол был сплошь усеян осколками. Я прошел насквозь анфиладу комнат,
перешагивая через сломанные стулья, опрокинутые шкафы, останки телефонных
аппаратов. Наконец я увидел лестницу.
Я поднялся по ступеням под белесым от птичьего помета сводом. Мне показалось,
будто я проник в задний проход гигантского голубя. На втором этаже моим глазам
предстало помещение необъятных размеров. Четыреста квадратных метров,
совершенно пустые и открытые всем ветрам. Только длинный ряд прямоугольных
опорных столбов, расположенных через равные промежутки, разрезал пространство
надвое. Здесь на полу тоже валялось множество осколков стекла, блестевших в ночной
тьме. Я прислушался. Ни звука, ни дуновения. Я медленно пересек зал и добрался до
железной двери, запертой на тяжелую железную цепь. Выбраться отсюда не
представлялось возможным, но вряд ли кто-нибудь стал бы меня здесь искать. Я
решил дождаться рассвета. Разгреб осколки за последним столбом и лег. Я чувствовал,
что мое тело совершенно разбито, но страха больше не испытывал. Так я и остался
там, свернулся калачиком и вскоре уснул.
Меня разбудил скрежет стекла. Я открыл глаза и взглянул на часы: без пятнадцати
три. Этим негодяям понадобилось больше четырех часов, чтобы найти меня. Я
слышал, как за моей спиной у них под ногами жалобно скрипят осколки. Должно
быть, они заметили мою машину и теперь шли по моим следам, словно два зверя на
охоте. Гулко захлопали крылья. Где-то высоко, очень высоко барабанил по крыше
вновь припустивший дождь. Я набрался смелости и оглянулся. Но ничего не увидел.
Убийцы не светили себе ни факелом, ни чем-либо еще, они использовали приборы
ночного видения. Внезапно я содрогнулся от страха: при таком оснащении у них
вполне мог оказаться термодетектор. Если это так, то мое тело уже виднеется у них на
экране: симпатичная красная тень за столбом. Дверь рядом со мной заперта. Другой
выход перекрыли убийцы.
Равномерное поскрипывание слышалось все ближе: несколько шагов - пауза в
десять - пятнадцать секунд - снова несколько шагов. Мои преследователи
продвигались вперед вместе, от столба к столбу. Стараясь не шуметь, они все же не
слишком осторожничали, значит, не подозревали, что я здесь. Они неизбежно нашли
бы меня за последним столбом. Интересно, сколько столбов еще оставалось между
нами? Десять? Двенадцать? Убийцы обходили столбы слева. Я вытер пот,
застилавший мне глаза. Медленно снял ботинки и повесил их на шею, связав шнурки.
Дата добавления: 2015-08-28; просмотров: 27 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |