Питтакус Лор Пропущенные материалы: Наследие Шестой 3 страница

На подносе не осталось ни одной крошки — я вылизала его дочиста ещё вчера. Когда три дня назад я очнулась взаперти в этой камере, то собиралась устроить моим тюремщикам голодную забастовку и выкидывать еду и воду до тех пор, пока они не позволят мне повидаться с моей Катариной. Но за два следующих дня я никакой еды или воды так и не дождалась. Я было подумала, что обо мне забыли. Поэтому к тому времени, когда, наконец, принесли поесть, меня одолела такая безнадега, что изначальный план был позабыт, и я с жадностью накинулась на баланду, которую швырнули мне на подносе через узкую щель под дверью камеры.

Но как ни странно, на самом деле, я ни капельки не голодала. Я была подавлена морально, а вот от голода слабости не испытывала. Все эти дни во мраке камеры кулон слабо пульсировал у меня на груди, и я начала подозревать, что заклинание защищает меня и от голода, и от обезвоживания. Но хотя голод и жажда не приходили, никогда в жизни я не лишалась пищи и воды так надолго. Это привело меня к какому-то временному помешательству. Телу еда и вода не требовались, а вот разум в них нуждался.

Стены представляют собой грубый неотесанный камень. Камера больше походит на вытесанную в скале пещеру, чем камеру в тюрьме. Похоже, ее вырезали прямо в породе, а не построили. Это наводит меня на мысль, что мы в каком-то природном сооружении: в пещере или внутри горы.

Я знаю, что, возможно, никогда этого не узнаю.

Я было попробовала расковырять стены камеры, но даже мне пришлось признать, что это бесполезно. Мои попытки привели лишь к тому, что я до крови ободрала пальцы, обломав ногти.

Теперь остается лишь сидеть в камере, стараясь не свихнуться.

Это единственная моя задача: не позволить одиночеству заключения свести меня с ума. Пусть лучше оно меня закалит, или ожесточит, но ни в коем случае нельзя допустить, чтобы оно довело меня до безумия. Оставаться в своем уме непростая задача. Если слишком стараться, пытаясь сохранить вменяемость, зыбкость задачи может лишь свести тебя с ума еще больше. С другой стороны, если забыть о своей цели, пытаясь сохранить рассудок, просто перестав думать об этой проблеме, однажды утром твои мысли, опять же, окажутся в далеких далях. В итоге, вся фишка в том, чтобы балансировать на грани этих двух состояний, придерживаться золотой середины, так сказать.

Я сосредотачиваюсь на дыхании. Вдох, выдох. Вдох, выдох.

Когда я не делаю растяжку или отжимания в углу камеры, я занимаюсь именно этим: просто дышу.

Вдох, выдох. Вдох, выдох.

Кэт называет это медитацией. Она пыталась приучить меня выполнять приемы медитации, чтобы научиться легче концентрироваться. Кэт считала, что это поможет мне в бою. А я никогда не следовала её совету. Медитация казалась мне слишком нудным занятием. Но сидя в камере, я поняла, что это мое спасение, лучший способ сохранить душевное здоровье.

Дверь камеры открывается, когда я медитирую. Я поворачиваюсь, и прищуриваюсь, приспосабливаясь к свету, льющемуся из коридора. В проеме стоит мог, за ним ещё несколько.

У него в руках ведро и на мгновение я воображаю, что это он принес мне свежую воду для питья.

Вместо этого, он заходит внутрь и переворачивает его на меня, окатывая ледяной водой. Это так грубо и унизительно, и я дрожу от холода, но зато освежилась и встряхнулась. Обливание возвращает меня к жизни, воскрешает лютую ненависть к этим ублюдкам-могам.

Насквозь мокрую мог поднимает меня с пола и завязывает тряпкой глаза.

Затем подталкивает, и я стараюсь устоять прямо.

— Пошли, — говорит он, выталкивая меня из камеры в коридор.

Повязка плотная, так что я иду в полной темноте. Зато мои чувства обострены, и я иду почти ровно по прямой. Ещё я чувствую вокруг себя других могов.

Я иду по грубому каменному полу, и мои ступни мерзнут. Я слышу стенания и вопли таких же заключенных, как я. Одни человеческие, другие животных. Должно быть они заперты в камерах вроде моей. Не представляю, кто они и зачем понадобились могадорцам. Но сейчас я слишком сосредоточена на собственном выживании, чтобы думать об этом: я глуха к жалости.

После долгого пути старший конвоя командует «Направо!» и толкает меня в названном направлении. Толкает сильно, и я падаю на колени, обдирая их о каменный пол.

Изо всех сил пытаюсь подняться, но не успеваю, два мога поднимают меня и швыряют к стене. За руки подвешивают на стальную цепь, свисающую с потолка. Вытянувшись, я едва достаю носками ног до пола.

Повязку снимают. Я в другой камере, здесь яркое освещение, и глаза режет после трех дней в полном мраке. Когда глаза привыкают, я вижу её.

Катарина.

Как и я, она висит на цепях, но выглядит гораздо хуже: избитая, в синяках и крови.

Моги начали с неё.

— Катарина, — шепчу я, — ты как…?

Она поднимает глаза, они полны слез.

— Не смотри на меня, — Кэт упирает взгляд в пол.

В комнату входит ещё один мог. Он обычный, во всех смыслах. Одет в белую тенниску, чистенькие брюки цвета хаки, коротко острижен. Мягкие мокасины бесшумно ступают по полу. Он бы мог сойти за отца какого-нибудь пригородного семейства, или продавцом из соседского магазинчика.

— Здорово, — улыбается он мне, не вынимая рук из карманов. Зубы белоснежные, как в рекламе зубной пасты. — Надеюсь, тебе у нас понравилось. — Его загорелые руки покрывают жесткие волоски. Мог симпатичный, но ничего выдающегося, среднего, но крепкого телосложения. — В этих пещерах бывают ужасные сквозняки, но мы стараемся сделать это место, как можно уютнее. Полагаю, в твоей камере есть пара ведер? Хотели создать тебе удобства.

Мог протягивает к моей щеке руку так небрежно, что мне на секунду кажется, что он меня погладит. Вместо этого, он ее больно щипает, выкручивая пальцами.

— Вы же наши почётные гости, как-никак, — говорит он, и злость, наконец, проскальзывает в его голосе продавца.

Ненавижу себя за это, но начинаю плакать. Ноги отказывают, и я повисаю в наручниках. Я не позволяю себе громко рыдать: пусть видит, что я плачу, но не слышит.

— Ну, ладно, леди, — говорит он, хлопая в ладоши, и направляется в сторону маленького столика в углу камеры. Выдвигает ящик, достаёт пластиковый чемоданчик и раскрывает, положив на стол. Острые стальные предметы блестят в свете ламп. Мог достает по очереди каждый, поэтому я могу рассмотреть их все. Скальпели, бритвы, клещи. Самые разнообразные лезвия. Карманная электродрель. Прежде чем положить на стол, он пару раз включает её, действуя жужжащим звуком мне на нервы.

Подходит ко мне, вплотную приближая свое лицо к моему и начинает говорить, дыша мне прямо в нос. Меня тошнит.

— Видишь всё это?

Я молчу. Его дыхание напоминает дыхание зверя в клетке. Несмотря на свой мягкую внешность, он из того же вонючего теста.

— Я собираюсь использовать на тебе и твоем Чепане каждый из них в отдельности. Разве что ты правдиво ответишь на все мои вопросы. А если нет, уверяю, вы обе будете молить о смерти.

С ненавистью ухмыльнувшись, он идёт обратно к столу, берёт в руки тонкое на вид бритвенное лезвие с резиновой ручкой. Возвращается ко мне и тупой стороной лезвия проводит по моей щеке. Оно холодное.

— Детки, я охочусь за вами уже очень давно, — говорит он. — Двоих мы уже убили, и скоро будет на одного больше, неважно какой-то там у тебя номер. Как ты легко можешь догадаться, я надеюсь, что ты Третья.

Я стараюсь отодвинуться от него, вжимаясь спиной в стену камеры и желая просочиться сквозь камень. Но он лишь улыбается и снова проводит тупой стороной лезвия по щеке, на этот раз нажимая сильнее.

— Упс, — говорит он с насмешкой, — не той стороной.

Одним ловким движением он отводит лезвие и переворачивает его, так что бы острая сторона была направлена на меня.

— Давай попробуем так.

С садистским удовольствием подносит лезвие к моей щеке и с силой режет до мяса. Я чувствую знакомое тепло, но боли нет, и с потрясением наблюдаю, как начинает кровоточить его собственная щека.

Кровь течёт из его раны, словно из разошедшегося шва. Бросив лезвие, он хватается за лицо и начинает бегать по камере с криками боли и разочарования. От пинка по столу его орудия пыток разлетаются по полу, после чего он выбегает за дверь. Охранники, стоявшие за могом, обмениваются непонимающими взглядами.

Прежде чем я успеваю хоть что-нибудь сказать Катарине, ко мне подходят моги, освобождают от наручников и ведут в обратно в камеру.

ГЛАВА 14

Минуло ещё два дня. Теперь в темноте камеры мне есть чем заняться помимо борьбы со скукой и безумием. Я пытаюсь изгнать из памяти видение окровавленной и избитой Катарины. Мне хочется помнить её такой, как прежде: мудрой и сильной.

Я постоянно делаю дыхательные упражнения. Это помогает.

Правда, не особо.

В конце концов, дверь в камеру открывается, и меня снова обливают ледяной водой, потом запихивают в рот кляп, завязывают глаза и тащат в ту же камеру. Приковав руки к цепям над головой, снимают повязку с глаз.

Катарина на старом месте, такая же избитая, как и в прошлый раз. Остается только надеяться, что её хоть иногда снимали с цепей.

Напротив нас, на краю стола, сидит уже знакомый Мог, только с повязкой на порезанной щеке. Он старается выглядеть угрожающе, как и раньше. Но в его взгляде на нас все равно сквозит опаска.

Я его ненавижу! Больше, чем кого-либо на свете! Если бы могла — разорвала бы голыми руками! А не руками — так зубами.

Он видит, как я на него смотрю. И неожиданно подскочив ко мне, вытаскивает кляп у меня изо рта. Снова начинает крутить у меня перед лицом бритвой, чтобы свет от ламп играл на лезвии.

— Не знаю, какой у тебя номер… — растягивая слова, говорит он, и я невольно сжимаюсь, ожидая, что он опять попытается меня порезать. Затем с нарочито-садистским видом отходит к Катарине и оттягивает ей голову за волосы. С кляпом во рту, она может только всхлипывать. — Но ты скажешь мне его прямо сейчас.

— НЕТ!!! — кричу я. Глядя на мои муки, мог удовлетворенно ухмыляется, словно только того и ждал. Он прижимает бритву к руке Кэт и разрезает вниз до мяса. Из рассеченной плоти начинает течь кровь. Кэт выгибается на цепях, её лицо заливают слёзы. Мне хочется кричать, но голос подводит: из горла вырывается лишь тонкий, болезненный вздох.

Мог опять режет Кэт, в этот раз ещё глубже. Уступая боли Чепан безвольно виснет на цепях.

«На кусочки… зубами», — обещаю я себе.

— Или ты сейчас же рассказываешь мне всё, что знаешь, начиная с твоего номера, или я буду забавляться с ней так весь день, поняла?

Я закрываю глаза. Сердце готово выпрыгнуть из груди. Я как вулкан, который не может выплеснуть гнев, скопившийся внутри.

Когда я открываю глаза, мог снова сидит на краю стола, перебрасывая какой-то большой клинок из руки в руку, и весело дожидается, когда я на него посмотрю. Завладев моим вниманием, он приподнимает клинок, чтобы я могла оценить его размер.

Лезвие начинает светиться, меняя цвета: сначала фиолетовым, через секунду — зеленым.

— Итак… твой номер. Четвёртая? Седьмая? Или тебе повезло быть Девятой?

Цепляясь за ускользающее сознание, Кэт трясет головой, давая мне понять, чтобы я не отвечала. Сама она всё это время молчала.

Скрипя сердцем, я молчу. Но это невыносимо, не могу я смотреть, как мучают мою Катарину. Моего Чепана.

Продолжая поигрывать клинком Мог подходит к Кэт. Она что-то мычит через кляп. Из любопытства, тот вынимает его у неё изо рта.

Она отхаркивает большой сгусток крови ему под ноги.

— Собираешься пытать меня, чтобы она заговорила?

— Именно, — с полными ненависти глазами раздраженно отвечает он.

Катарине удается презрительно рассмеяться.

— У тебя ушло ЦЕЛЫХ ДВА ДНЯ, чтобы до этого додуматься?

Его щеки заливает румянец — удар попал в цель. Оказывается и у могадорцев есть самолюбие.

— Ну, ты и дебил, — Кэт рыдает от смеха. Её дерзость вызывает у меня трепет, я горжусь её наглостью, но мне страшно, что ей могут за это сделать.

— У меня впереди всё время вселенной, — скучающе говорит Мог. — Пока вы тут со мной, мы ищем остальных. Не думай, что мы бросили поиски, раз вы здесь. Нам известно больше, чем вы думаете. Но мы хотим знать всё.

И безжалостно бьет Кэт рукоятью ножа, прежде, чем она успевает ответить.

Мог поворачивается ко мне.

— Если не хочешь смотреть, как я буду нарезать твою подружку на ломтики, начинай рассказывать, и побыстрее. И лучше бы, чтобы каждое твоё слово было правдой. Если соврёшь, я узнаю.

Я понимаю, что он не шутит, но не могу вынести мысли, что он снова станет мучить Кэт. Если я буду говорить, возможно, он будет к ней милосерднее. Может, он даже оставит её в покое.

Меня прорывает, и я говорю так быстро, что мысли не поспевают за словами, так быстро, что я едва понимаю, что плету, когда уже сказала. У меня появилась задумка, правда, слабенькая: рассказать могу всё, что он не сможет использовать против меня или других Лориенцев. Я рассказываю ему малозначащие детали про наше прошлое путешествие, наши прежние имена. Рассказываю про Ларец, но не говорю, где его спрятала, лишь, что потеряла его при побеге. Начав говорить, я уже боюсь остановиться. Если я остановлюсь хоть на секунду, чтобы осмыслить свои слова, он учует обман.

Затем мог спрашивает, какой у меня номер.

Я знаю, что он хочет услышать: что я — Четвёртая. Третьей я быть не могу, иначе они давно бы меня уже убили. Но если я скажу, что я — Четвёртая, то всё что ему будет нужно — это разыскать и прикончить Третьего, прежде чем он устроит мне кровавую баню.

— Я — Восьмая, — в конце концов, говорю я так испуганно, с нотками отчаяния и трусливого хныканья, что мне становится ясно: он повелся.

Мог погрустнел.

— Прости, что разочаровала, — хриплю я.

Но мог расстраивается недолго. Постепенно его лицо проясняется, и начинает победно светиться. Может он и не рад моему номеру, но он его заполучил. Или точнее, думает, что заполучил.

Я пытаюсь поймать взгляд Катарины, и хотя она в полубессознательном состоянии, я вижу в её глазах проблеск одобрения. Она гордится мной, тем, что я сумела обмануть мога с моим номером.

— Я так и знал, что ты слабачка, — смотрит он на меня с презрением.

«Ну и пусть» — думаю я, чувствуя, как из мога, так и прёт превосходство; какой же он тупица, раз поверил моему вранью.

— Твои родственнички на Лориене хоть и проиграли быстро, по крайней мере, были бойцами. У них даже храбрость была и достоинство. А ты… — Мог качает головой, а потом сплевывает на пол. — Ты ничтожество, Восьмая.

И на этих словах, он заносит руку с клинком и вонзает его глубоко в тело Катарины… раздается хруст костей, когда лезвие, проходя сквозь грудную клетку, погружается прямо ей в сердце…

Я кричу… пытаюсь поймать взгляд Катарины. На миг она встречается со мной глазами. Я бьюсь в цепях, желая дотянуться до неё, быть рядом в её последние секунды.

Но они пролетают так быстро…

Моя Катарина мертва.

ГЛАВА 15

Недели складываются в месяцы.

Бывают дни, когда меня совсем не кормят, но мой кулон не дает мне умереть от жажды или голода. Без чего мне действительно плохо в этом бесконечном царстве тьмы, так это без солнца. Порой я перестаю понимать, где кончается моё тело, а где начинается тьма. Я теряю смысл собственного существования, нахожусь на грани. Я будто черная клякса в ночи. Черное на черном.

Чувствую себя позабытой. Запертая в одиночной камере без надежды на побег, и без той информации, которая могла бы привести к остальным, я стала для могов бесполезна. До тех пор, пока они не убьют всех, кто идет до меня, и не придет моя очередь.

Желание выжить во мне лишь дремлет. Я живу не потому, что хочу жить, а потому, что не могу умереть. Иногда, я об этом жалею.

Но даже так, я всё равно заставляю себя заниматься, чтобы оставаться в форме, не терять подвижности и быть готовой к бою насколько это, вообще, возможно. Я отжимаюсь, качаю пресс, играю в «Тень».

За Катарину я научилась играть ничуть не хуже, чем за себя. Сама даю себе задания, описываю воображаемых противников, прежде чем отдаю ответные команды.

Раньше я обожала эту игру, но сейчас ненавижу. Однако в память о Катарине, продолжаю играть.

Когда я врала могу о себе, то думала, что делаю это для того, чтобы он пощадил Катарину, оставил ей жизнь. Но едва его нож пронзил ей сердце, я поняла, что на самом деле я ускоряла её конец. Я выложила ему всё, что знала, чтобы он мог её прикончить, чтобы ей не пришлось страдать ещё больше, чтобы мне не пришлось больше смотреть на её страдания.

Я твержу себе, что так было правильно. Что Катарина этого бы хотела. Она была так измучена.

Но я уже так долго тут без неё, что отдала бы всё на свете, чтобы побыть с ней хотя бы ещё разочек, даже если за это ей пришлось бы страдать от невыносимых пыток. Я хочу её вернуть.

* * *

Могадорцы продолжают испытывать границы моего относительного бессмертия. Чтобы спланировать и устроить испытания им требуется время. Но почти каждую неделю они стабильно вытаскивают меня из камеры и тащат в другую, где всё уже готово для моего уничтожения.

В первую неделю после смерти Катарины они отвели меня в маленькую камеру и заставили встать на тонкую стальную решетку, установленную в паре футов от пола. Дверь плотно закрылась, оставляя меня одну. Я ждала несколько минут, пока камера наполнялась, судя по виду, ядовитым газом, исходящим из-под решетки зелеными струйками. Закрыв рукой рот, я старалась не вдохнуть, но долго выдержать не смогла. Сдалась и вдохнула моговский яд, лишь для того, чтобы выяснить, что для меня он по запаху, как свежайший и прохладнейший горный воздух. Взбешенные моги выволокли меня из газовой камеры несколькими минутами позже и поспешно втолкнули в мою собственную, но это не помешало мне увидеть на выходе из газовой камеры кучку пепла. Вместо меня умер мог, который нажал кнопку подачи газа.

На следующей неделе они пытались меня утопить, ещё через неделю — заживо сжечь. Естественно, ни то, ни другое не сработало. А на прошлой неделе, они подали мне еду так сильно приправленную мышьяком, что клянусь: я почувствовала каждую крупинку отравы. Торт мне принесли прямо в камеру. Могам не было никакого смысла кормить меня сладостями, так что я сразу поняла, что они надеются запудрить мне мозги тортом, и следовательно обойти заклинание. Видимо они думали, что если я не буду знать, что моя жизнь в опасности, чары не сработают.

Конечно же, я сразу раскусила их план.

Но торт всё равно съела. Оказалось — вкуснотища.

Позже, подслушивая через щель под дверью, я узнала, что вместо одного от отравления ядом умерли сразу три могадорца.

Тогда я спросила себя: сколько нужно могадорцев, чтобы испечь тортик? И затем со злорадным удовлетворением ответила: трое.

Я позволила себе представить счастливый исход, в котором могадорцы (которые, казалось, не очень-то ценили даже собственные жизни), продолжают пытаться меня убить до тех пор, пока не остается ни одного могадорца. Я, конечно, понимаю, что это всего лишь мечты, но зато такие приятные.

* * *

Уже не представляю, сколько здесь нахожусь. Но я так привыкла к их постоянным попыткам меня казнить, что мне совсем не страшно, когда они снова тащат меня по коридорам. На этот раз меня бросают на сквозняке в просторном, тускло освещенном помещении, которое больше, чем любое виденное мною тут. Я знаю, что за мной наблюдают через одностороннее стекло или монитор, поэтому делаю насмешливое лицо. И в насмешке так и читается: Ну же!

А затем я слышу это… Низкий, гортанный стон. Он такой глубокий, что я ощущаю ногами, как от него вибрирует пол. Я резко оборачиваюсь, чтобы увидеть в глубине теней огромную стальную клетку. Она выглядит знакомо.

Раздается голодное щелканье челюстей, сопровождающееся характерным чмоканьем крупных губ.

Пикен. Чудовище, с которым мы ехали сюда в грузовике.

Вот теперь мне страшно.

Мелькает яркая вспышка. И внезапно я купаюсь в пульсирующем красном свете, а стальная решетка клетки опускается.

Безоружная, я отступаю к противоположному углу помещения.

«Умно», — думаю я. — «Еще ни разу моги не натравливали на меня живое существо».

Пикен выходит из клетки. Четырехлапый монстр занимает стойку бульдога, только размером с носорога: передние ноги согнуты, пасть сочится слюной, кожа на нижней челюсти отвисает. Крупные зубы торчат как шипы. Кожа гнилостная, бугристо зеленая. И воняет от него смертью.

Монстр рычит на меня, забрызгивая слюной так густо, что я боюсь, как бы на ней не поскользнуться. Затем нападает.

Я не могу рассчитывать на собственное тело. Находясь в одиночном заключении, я закостенела, многие месяцы не тренировалась драться, но инстинкт и адреналин делают своё дело, и довольно быстро я уворачиваюсь от чудовища, и начинаю, как профи, носится из угла в угол, ныряю между его ног.

Пикен недовольно ревёт, с каждой секундой заводясь всё больше и больше, таранит башкой стены.

«Давненько мне не было так весело», — думаю я, сумев наотмашь врезать ему по морде.

Я приземляюсь на пол, широко улыбаясь удачно проведенному удару, но попадаю в одну из его слюнявых луж, и мои руки и ноги разъезжаются в разные стороны. Задержка небольшая, но её достаточно: я у зверюги в пасти.

Всё тело окатывает теплом, и я не сомневаюсь, что это конец.

Но боль не приходит. Монстр издает протяжный вой, а затем выпускает меня из пасти. От которой до пола метра полтора, и я приземляюсь на колени, удар куда больнее укуса.

Поворачиваюсь посмотреть на пикена: он валяется на полу с открытой пастью, его грудь мощно вздымается и опадает. Широким полумесяцем на ней зияют круглые раны. Укус, предназначавшийся мне, достался ему самому.

Монстр издает ещё один низкий, жалобный стон.

«Ну, конечно!» — думаю я. — «Животное могадорцев такой же могадорец, как и его хозяева. А значит, тоже восприимчиво к заклятию».

Я резко оборачиваюсь, стараясь привлечь к себе внимание каких бы то ни было наблюдателей. Совершенно ясно, что, не смотря на раны, чудовище выживет. Моги выходят монстра своими силами, чтобы он мог жить и отравлять жизнь другим.

Вспоминая убитого мною в Новой Шотландии много лет назад зайца, я направляюсь к зверю. Из коридора слышны шаги приближающихся охранников, и я понимаю, что действовать надо быстро.

Внутрь врывается мог-охранник. Размахивая длинным клинком, он несется ко мне, но когда его оружие уже готово поразить меня, он передумывает, понимая, что лишь убьет себя самого в процессе.

Я пользуюсь его заминкой. Подпрыгиваю и бью его с разворота, так что клинок с грохотом падает на пол. Ещё удар, чтобы повалить самого мога, а затем увожу у него из под носа клинок.

Пока в помещение ломится ещё больше охраны, я подлетаю к тяжело дышащему монстру и обрушиваю клинок прямо ему на череп.

Мгновенная смерть.

Окружив роем, охранники вытаскивают меня из камеры. Не смотря на потрясение, я довольна.

Пощады не будет.

ГЛАВА 16

С некоторых пор я стала замечать незначительные различия в еде, которую мне приносят. Каждый раз это какое-то серое месиво: немного протеина смешанного с пшеничным варевом, которое плюхают мне на поднос. Но иногда эта мешанина чуть жиже, а иногда в ней меньше пшеницы, или больше пшеницы, но меньше белка, ну и т. д.

Сегодня определенно белковый день. Я через силу запихиваю в себя еду, но в душе радуюсь: после битвы с пикеном и охранниками мышцы до сих пор болят, а протеины помогут быстрее восстановиться.

Доев, я возвращаюсь в угол.

В моей камере темно, но света из-под щели для еды мне вполне хватает, чтобы можно было разглядеть собственные ноги, руки и поднос.

Только сегодня я не вижу руку. Левую вижу, а правую нет.

У меня так много времени ушло на то, чтобы натренировать зрение, различать что-то в этой темноте, что я в бешенстве от того, что не могу ничего разглядеть. Я машу правой рукой у себя перед глазами, хватаю её левой, залезаю в рукав. Но всё равно вижу только темноту. Я шлепаю себя по лицу, моргаю, пытаюсь вернуть остроту зрению.

Но правой руки как не было, так и нет.

В конце концов, я беру с подноса ложку и поднимаю её на уровень глаз.

Меня пробирает нервная дрожь, когда я прикладываю ложку к правой руке. Не хочу питать ложных надежд. Я знаю, что не переживу никаких ложных надежд.

Но я вижу ложку. А РУКУ ВСЁ РАВНО — НЕТ!

В ту же секунду дверь в камеру открывается, и входит мог низкого ранга. Он пришел, чтобы забрать мой поднос. Просочившегося из коридора света с лихвой хватает, чтобы подтвердить моё подозрение.

Правая рука невидимая.

Пришло моё первое Наследие.

Я перестаю дышать. Из всех способностей, которые могли у меня развиться, только эта кажется мне именно той — той единственной — которая может помочь мне убраться из этой тюрьмы живой.

Мог подозрительно на меня хмыкает, и я прячу свой пустой рукав за спину, надеясь, что он ничего не заметил. От радости у меня кружится голова.

Мог оказался тупицей и совершенно ничего не замечает. Подняв с пола мой поднос, он выходит из камеры.

Я снова погружаюсь в темноту, с нетерпением ожидая, когда же, наконец, глаза привыкнут, и я смогу снова посмотреть на своё новое умение. Вот оно. Невидимая кисть, пустой рукав. Я закатываю его, чтобы осмотреть руку целиком. Кисть полностью невидима, предплечье молочноватое, почти прозрачное, но вот локоть виден полностью.

Значит, нужно тренировать этот навык.

ГЛАВА 17

Этот процесс занял у меня два дня, зато я научилась управлять своим первым Наследием. Пока что я контролирую его неидеально: порой я «мерцаю», тогда я ударяюсь в панику, силясь восстановить полную невидимость. «Включать» и «выключать» невидимость вовсе не так легко, как переключать выключатель света; требуется определенная концентрация.

Дыхательные упражнения Катарины пришлись как нельзя кстати. Когда я пытаюсь контролировать невидимость, то сосредотачиваюсь на дыхании — вдох, выдох — а затем повторяю попытку. Научившись делать руку невидимой по желанию, я перехожу к остальным частям тела. Это всё равно, что учиться управлять новой мышцей — сначала неловко, а потом всё быстро становится, как родное. Так, постепенно, я позволяю исчезнуть всему телу. Теперь это не сложнее, чем сделать невидимой руку, похоже, даже проще.

Наконец, я готова.

Я становлюсь целиком невидимой и жду, когда в очередной раз принесут еду. На поддержание невидимости я трачу силы, силы которые мне хотелось бы приберечь, но на то, чтобы сработала моя ловушка у меня есть лишь одна попытка, и я не могу рисковать тем, что моги увидят, как я буду меняться.

И вот, появляется мог. Щель для еды открывается, поднос вталкивается внутрь. Отверстие закрывается.

Я волнуюсь, что уловка не сработала. Быть может, мог не потрудился проверить, как я там в камере? Если так, моя новая сила совершенно бесполезна…

Отверстие снова открывается. Пара глаз-бусинок прищурено всматривается в тени камеры.

Вдох, выдох. Если перенервничаю, могу потерять невидимость, а я не имею права испортить такой удачный момент. Вдох, выдох. Худший сценарий: моги обнаруживают мою новою способность, прежде чем мне удается против них её использовать.

Это так странно, хотеть, чтобы кто-нибудь заметил моё отсутствие.

Щель снова закрывается. Я слышу отдаляющиеся шаги мога, и моё сердце пускается вскачь. «Куда он пошел? Разве он не заметил, что меня здесь нет…»

Дверь резко распахивается. Вскоре мою тесную камеру наводняют могадорские охранники, всего четверо. Прячась, я вдавливаюсь как можно глубже в угол. Моги стоят тесной группкой, совещаясь по поводу моего очевидного исчезновения. Не проскочить.

Один из них выходит и пускается бегом по коридору. После его ухода в камере становится просторнее, а значит, меньше шансов, что кто-нибудь об меня споткнется, и я вздыхаю с облегчением.

Один из оставшихся взмахивает рукой от досады, и мне приходится уклоняться от нее так быстро, как это только возможно. Он едва меня не задевает. Я едва не попалась.

Тихо, как кошка, я перебираюсь в ближайший к двери угол. Двое могов стоят у дальней стенки камеры, но третий блокирует выход.

«Отойди же», — думаю я. — «Отойди».

До меня доносится быстро приближающийся топот ног. Ещё моги. Я понимаю, что им достаточно лишь задеть меня за плечо или уловить дыхание, и тогда моё новое Наследие будет раскрыто. Шаги совсем близко. Мог у двери отходит внутрь камеры, чтобы не мешаться на пути подкрепления, и я рыбкой выпрыгиваю в коридор.

И едва не растягиваюсь на каменном полу около входа в камеру, но вовремя успеваю поймать равновесие. Шмякнись я с характерным звуком, меня бы живо обнаружили.

Слева по коридору к моей камере несется целая орава могов. Выбор один: бежать направо. Я подрываюсь, касаясь ногами пола так тихо, как только могу. Тихо, как кошка.

Коридор длинный. Я изо всех сил стараюсь передвигаться, как можно тише. Мои босые ступни производят лишь едва уловимый шум, пока я бегу, бегу и бегу. Поначалу мне страшно, но затем приходит новое чувство: впереди свобода.

Бегу быстрее, только на носочках, чтобы производить поменьше шума. Сердце уже выпрыгивает из груди, когда коридор заканчивается, и я понимаю, что очутилась в самом центре могадорского комплекса — в огромной пещере, от которой в разные стороны расходится множество других туннелей, подобных тому, из которого я выбежала. Когда я замечаю, что повсюду установлены камеры видеонаблюдения, мое сердце сжимается от страха, но потом я вспоминаю: меня же не видно — ни камерам, ни могам.

Дата добавления: 2015-08-28