Credere portentis mediocre

CREDERE PORTENTIS MEDIOCRE

(не слишком-то верь в чудеса. Лат.)

Будильник не прозвонил. Вернее, Шура его не услышала, что само по себе странным не было. Еле оторвавшись под утро от увлекательных приключений мастера Гаррета в подземных гномовских лабиринтах, она даже не нашла в себе сил раздеться, так и уснула в халатике поперёк дивана, в неудобной позе, поджав ноги и подложив под щёку руки, сложенные лодочкой. Шура никогда не интересовалась особо жанром фантастического боевика, предпочитая фэнтези с налётом романтизма, где в итоге добро побеждает зло, где наряду со злобными орками и отвратительного вида гоблинами присутствуют положительные герои в виде представителей человеческой расы с ясным взором, чёткими убеждениями и целеустремленностью. На месте их спутниц Шура представляла, конечно же, себя. И читая очередной роман, порой увлекалась до такой степени, что не слышала и не видела ничего вокруг, с горящими глазами пробираясь вместе с очередным рыцарем сквозь заросли златолистов с магическим мечом в руках или спасаясь от погони в заброшенном городе среди эльфийских дворцов. Вчерашняя книга неожиданно увлекла Шуру, она не ужинала, не смотрела сериал про кадетов по телевизору, и чисто на автомате выставила время на будильнике, чтобы утром не проспать. И – проспала. Кукарекающее чудо китайско-корейской часовой промышленности добросовестно исполнило свой долг, в этом Шура не сомневалась, так как давно уже проверила на собственном опыте его эффективность исключительно по выходным дням. Шура показала часам язык и нащупала возле книги очки, одновременно пытаясь ногой достать тапочки из-под дивана. Ритуал каждого утра повторился и сегодня. Пару мгновений раздумий привели к тому, что Шура надела тапочки – правый на левую, левый на правую ногу. Бороться с этим свойством своей домашней обуви Шура уже и не пыталась, разве что каждый вечер она аккуратно ставила тапочки рядом, надеясь запутать ноги, левый справа, а правый слева, и каждое утро забывала об этом, и соответственно обувалась. Очки были одеты на курносый веснушчатый Шурин нос, и она, с сожалением бросив взгляд на книгу, принялась без особого энтузиазма одеваться на работу. Толстенные линзы очков в комплекте с густыми, сросшимися на переносице бровями придавали Шуре серьезный, даже суровый вид. На самом деле Шура была добродушной, смешливой и витающей в облаках девицей. Её патологическая рассеянность и забывчивость давно перестали быть предметом насмешек на работе благодаря Шуриной безотказности и усидчивости. Она всегда могла подменить любую из девочек, не отказывалась от работы по выходным и праздникам и не жаловалась начальнице на завал в работе, что компенсировало с лихвой её довольно частые опоздания. Для всех она была Шурочкой, без отчества, без определенного возраста и личной жизни. Глаза в очках казались выпуклыми, и это придавало Шуре слегка глуповатый и наивный вид. Когда у неё спрашивали о том, сколько же ей лет, Шура отмахивалась и отвечала – «Тридцать. С ба-альшим хвостиком». Стриглась Шура под мальчика, «ёжиком». А из всей одежды предпочитала исключительно брюки и джинсы с каким-нибуть балахонистым одеянием поверх них. Движения Шуры были абсолютно разбалансированы и неуклюжи, она постоянно что-то роняла, сдвигала с места, цеплялась за углы мебели, натыкалась на предметы, и не потому, что не видела их, а потому, что мысли её были в этот момент где-то далеко, а точнее в придуманном мире той книги, которую Шура читала на данный момент времени. Выглядела Шура незграбным увальнем, да и одежда придавала ей вид матрёшки, но Шуру это не беспокоило абсолютно. После смерти мамы жила она сама по себе, в полнометражной двухкомнатной квартире высотного дома, обставленной консервативной добротной совдеповской мебелью, с безделушками на полочках серванта, напоминающих ей о родителях. Папу Шура почти и не помнила, маленькая была, когда он уехал якобы на заработки, да так и не вернулся. Алименты, правда, высылал регулярно, а на память о нём сохранились смешные самодельные игрушки – ансамбль лягушат, сделанных из пивных блестящих крышечек и такие же забавные лягушата из ракушек. На диване лежало несколько разных маленьких подушек – «думочек», вышитых мамиными руками с сюжетами из сказок. Мама у Шуры была уже старенькая и часто сокрушалась, глядя на единственную дочь Александру – «И в кого ты такая удалась? Что ж ты делать-то будешь, когда меня не станет?», на что Шура беззаботно отвечала, отрываясь от чтения - «Да ну, мамуль! Ты сто лет жить будешь!». Ребёнком Александра была поздним, балОванным поэтому, обласканным и совершенно неприспособленным к жизни. Оставшись без мамы в неполные 18 лет, Шура поплакала-поплакала, бросила учёбу в техникуме, да и пошла работать. В ту же пору был у неё недолгий роман, о котором Шура рассказывала, не таясь, и без сожаления – «Он как понял, что квартира у меня своя – сразу ко мне и перебрался. Приносил зарплату 120 рублей, каждый день брал у меня 3 рубля на пиво и сигареты, а по выходным еще 5 просил, чтоб на ипподром с друзьями сходить. Плюс ему постирай, приготовь и обслужи. Ну, я и сделала ему ручкой. Попрощалась». С тех пор и по сегодняшний день работала Шура на почте, и не было у неё дома ни кота, ни собаки, как у многих одиноких женщин, зато было много книг и аквариум с рыбками. Рыбки много внимания не требовали, и можно было их оставлять одних на целый день, не боясь, что будет порвана занавеска, растрёпана подушка на диване или пожёваны тапочки.

На работе Шуре удивительным образом удавалась концентрироваться, не отвлекаясь на фантазии, и она целый день принимала заказные и простые письма, клеила марки, шлепая на них штемпель, выдавала уведомления и бандероли «до востребования» и писала реестры. Нудно и скучно Шуре не было, потому что дома её всегда ждали невероятные приключения и события на просторах выдуманных миров, и там она жила настоящей своей жизнью, а на почту приходила по необходимости, как по обязательному условию книжного сценария.

Опаздывала сегодня Шура минимум на час, это было неприятно, но терпимо, напарница еще позавчера попросилась у Шуры поменяться сменами, и наверняка подстраховывала Шуру утром, когда народа по будням не густо. Час «пик» прошёл, и заторы на дорогах рассосались, как рассчитывала Шура, поэтому она, глянув на часы, позволила себе, не спеша, выпить стаканчик сока и съесть пирожное, припасенное со вчерашнего дня, смакуя им и причмокивая. Кофе Шуре никогда не нравилось, из напитков она выделяла сладкую газированную воду и сок, а приоритетной едой были всевозможные сладости и бутерброды. Обедать она выскакивала в муниципальное кафе, и не утруждала себя приготовлением завтраков и ужинов, ограничиваясь вышеупомянутыми яствами или на худой конец кефиром. Тепловатый сок заставил Шуру поморщиться, она заглянула в холодильник и обнаружила, что он отключился ввиду отсутствия света то ли во всем доме, то ли в Шуриной квартире. Выйдя на лестничную клетку и потыкав кнопку лифта, Шура сообразила, что раз нет света – лифт работать не будет, и, споткнувшись пару раз о ступеньки, зацепившись брюками о перила лестницы, Шура преодолела шесть пролётов и вышла на улицу.

На остановке почти никого не было, и Шура пожалела, что не взяла с собой книгу – можно было почитать по дороге в пустом автобусе. Мимо проносились иномарки и скромные Жигули, народ перебегал на другую сторону дороги и рассеивался в ближайших переулках, какой-то маленький старичок быстро семенил по дорожке, прихлопывая себя высохшими ручонками по коленкам и повторяя вполголоса «Ах ты Господи, вот напасть-то, ах ты Господи, Боже ж ты мой!». Шура покосилась на него, он приостановился и шмыгнул в калиточку забора, ограждавшего частный сектор. Лето еще не началось, но становилось жарковато, и Шура подумывала о том, что надо бы сесть у открытого окошка, чтоб ветерок обдувал во время езды. Автобуса всё не было и не было, время поджимало, и Шура, чертыхнувшись про себя, потопала по направлению к метро. Очки то и дело съезжали с мокрого вспотевшего носа, Шура останавливалась, доставала платок, протирала стёкла и заодно раскрасневшееся лицо. У входа в подземку она наткнулась на заградительный щит с надписью «Ведутся ремонтные работы, нет света, извините за временные неудобства». Ей ничего не оставалось, как идти на работу пешком, тем более что она всё равно опоздала безнадёжно, но Шура предприняла попытку ну просто так, на всякий случай, поймать машину. Она стала на обочине дороги и подняла призывно руку, как путешествующие автостопом артисты в кино. Поток машин становился интенсивнее, и скорость их возрастала на глазах, что было очевидно даже для рассеянной Шуры. Ни один из водителей на неё не отреагировал, и, простояв безрезультатно минут 20, Шура обозвала свою затею «дурацкой», и вернулась к исходному решению – можно срезать путь переулками и проходными дворами, и максимум за полчаса добраться до работы. Незаметно для себя, пробираясь узкими проходами петляющих переулков, Шура оказалась в старом городе, где причудливые башенки одноэтажных домиков соседствовали с приземистыми бараками, как бы вырастающими из земли, кряжистые дубы в несколько обхватов закрывали своей тенью пол-улочки, бревенчатые настилы от калиток до веранд домиков соседствовали с основательными булыжными мостовыми и заборчики между домами соперничали между собой затейливой резьбой по дереву. Кое-где камни на дороге были вывернуты, и Шура то и дело спотыкалась, останавливалась, пытаясь определить направление движения, но запутывалась всё больше и больше, не в силах правильно сориентироваться.

Между домами деловито сновали люди с какой-то поклажей, как муравьи возле своих муравейников, похоже, человеческий поток был направлен в ту же сторону, куда лежал путь Шуры, и она органично влилась в него. На фоне бормотания голосов Шура постоянно слышала низкий шум, природу которого определить не представлялось возможным, был он знакомым и неузнаваемым одновременно. Шура воспринимала его как нечто, уже слышанное ранее, и, не внимая голосам, старалась припомнить, когда и где он звучал. Остановившись внезапно, Шура хлопнула себя раскрытой ладонью по лбу, её осенило скорее воспоминание, чем догадка. Не обратив внимания на идущего сзади мужика, который наткнулся на Шурину спину и неласково окрестил её «раззявой», она выудила из подсознания момент, когда сегодня ночью именно этот шум мешал ей сосредоточиться на поединке архимага с представителем древнего клана исчезающей расы упырей-гагатов. Тогда она, не заботясь о его происхождении, просто встала и закрыла наглухо окно. Теперь же Шура нехотя призналась себе, что шум её пугает. Был он чрезвычайно похож на рокот мотора самолёта, причем не одного, а целой армады. Тревожный и монотонный, он навёл Шуру на мысль, что если в городе аэродрома нет и в помине, то самолёты летят откуда-то из другого места. – «Что это гудит? Откуда столько самолётов?» - вырвалось у неё. – «Да это ж они там еще со вчера, думали, что успеют, а потом объявили об изменении в сроках, вот приходится торопиться. А гудит насос, зерно грузят.»- Раздался хриплый бас, Шура повернула голову и обнаружила низкорослого кряжистого мужика, занятого странным делом. Он выкорчевывал здоровенный пень, в полуметре от него уже валялся один такой, задрав корни к небу, а впереди по краю дороги мужика ждало еще штуки три разных по величине пней. Мужик поддел ломом пень сбоку, крякнул и налёг на него. Пень не поддавался, и мужик раздосадовано сплюнул –«Вот наказание! Не лучшее время выбрали, однако» и продолжил ковырять землю. Проходившие и пробегавшие мимо люди не обращали никакого внимания на гнома. –«Ох ты, мамочки. Почему я подумала, что это гном? Невысокий, широкоплечий, краснолицый, небритый. С ломом. Ага, вон и топор, как я сразу не заметила? Зачем ему пень? На дрова, понятное дело. Света нет нигде, вот он и запасается»,- у Шуры не оставалось никаких сомнений насчет правильности определения, и она стала пятиться назад, осторожно, чтобы гном не заподозрил, что она обо всем догадалась. Прямо в ухо ей фыркнула лошадь, Шуру уже ничего не удивляло, она оглянулась, и практически в нос её ткнулись мокрые обвислые лошадиные губы. Шура ойкнула и плюхнулась в придорожную пыль. –» Вставай, красавица, чего расселась? Если хочешь – подвезу, мне тоже в ту сторону»,- с телеги, смешно шмыгнув носом, свесилась всклокоченная кудлатая голова какого-то мужика. –«Руку давай, милая, и поскорее, не задерживай движение!» - Шура поспешно поднялась, отряхнула штаны и забралась в телегу, где устроилась на мешках с соломой. Между ними в ящике громыхали друг об друга разнокалиберные керосиновые фонари и фонарики, и Шура, гордая тем, что додумалась без посторонней помощи об их предназначении - «Электричества ж нет нигде, вот он их и везёт, кому надо», сделала милиционеру глубокомысленное замечание – «А они тут у вас не побьются?», на что мужик, подмигнув, хмыкнул и пояснил, чем окончательно ввёл Шуру в состояние полного недоумения –«Так всё равно скоро конец. Не понадобятся больше. Может завтра еще один день, и всё». Пока Шура разбиралась с полученной информацией, телега дотелепалась до той улицы, где находилась почтовое отделение. Она открыла было рот, чтобы задать вертевшийся на языке вопрос, но сочла за лучшее промолчать, ибо телегу так тряхнуло на ухабе, что Шура вполне могла откусить себе пол-языка.

Транспорт, доставивший Шуру к месту назначения, приостановился, она сползла на асфальт, и чуть не рухнула, но удержалась на ногах. Напротив, через дорогу, возле входа на почту, на ступеньке сидел огромный косматый волкодав, и, ощерившись, вывалив ярко-красный слюнявый язык, часто дышал жаркой пастью. Шура изумленно уставилась на пса, невесть откуда взявшегося, и с опаской сделала попытку подойти ближе. Остановившись на безопасном расстоянии, она разобрала неровные буквы на листке бумаги, прикрепленном к входной двери «Почта не работает – нет света». Пёс зарычал, и Шура ретировалась, растерянно оглядываясь по сторонам. До неё постепенно дошла вся суть происходящего. Бегающие люди с мешками, ящиками, сумками с торчащими оттуда проводами, отсутствие на улицах детей, не прекращающийся гул, поток машин, причём в одну сторону, псина на пороге почты, исчезновение света в городе, лошадь с телегой, гном, и, наконец, ненормальная жара, - всё это вылилось в полностью оформленную мысль. «Это катаклизм, вызванный прорывом портала. Дыра во времени, нарушение равновесия миров, конец света», думала Шура. Дыма без огня не бывает. Недаром же ею прочитано столько книг - она могла чётко определить признаки подобного явления, и хотя с названием Шура затруднялась, она внутренне содрогнулась оттого, насколько оказалась права. Неясный топот и отдаленный шум людских голосов приближался, и в конце улицы уже можно было различить бегущую толпу в странных одеяниях – длинные подолы юбок женщин подметали пыльную булыжную мостовую, у некоторых мужиков на головы были нахлобучены широкополые соломенные шляпы, а в руках они тащили лопаты и длинные посохи с набалдашниками. Люди выкрикивали что-то нечто вроде «Орки!!!» или «Огры!!!», а так же «Они уже близко! Спасайтесь! Спасайтесь!!». Шура инстинктивно прижалась спиной к стене дома. Вдалеке, за толпой Шура смутно различала силуэты всадников - пугающее бряцанье доспехов, ржание коней и поблёскивающие наконечники пик, зловещие чёрные знамёна довершили неутешительную картину. Людей преследовали, и они спасались от погони. Всадники подгоняли коней гортанными воплями, и ударяли о щиты пиками и копьями для устрашения. Шура застыла от леденящего ужаса, её уже не удивляло, как в городе средь бела дня оказались злобные орки на боевых конях, она даже не сомневалась, что через минуту в небе над ней может захлопать кожистыми крыльями огненная гарпия или дракон. Шура лихорадочно соображала, куда ей бежать, и бежать ли вообще, а может лучше всё - таки бежать, причем вместе со всеми??? Пробегавшая мимо дородная тётка с плетеной объемной корзиной дёрнула Шуру за руку и потащила за собой, приговаривая на бегу «Чего стоишь? Некогда думать, убегать надо, девонька!» - «Да я, собственно…» - мямлила в ответ Шура, добросовестно перебирая ногами и набирая скорость. Бежать было тяжело. Поддавшись инстинкту самосохранения и всеобщей панике Шура натыкалась на бегущих рядом, спотыкалась, падала, поднималась и бежала снова. Клубы пыли застилали глаза, Шура кашляла, тёрла лицо руками и тоскливо думала, что орки, или кто там сзади, ну в общем ЭТИ…, они специально гонят впереди себя людей, пугают, издевательски хохочут и грохочут щитами. Чтобы страшнее было. Чтобы люди боялись и теряли последние капли человеческого достоинства и воли. Это было унизительно, противно, и Шура внезапно остановилась, задыхаясь и глотая пыль, поняв, что ну вот еще минута – и она не сможет сделать больше ни одного шага. Люди пробегали мимо, удивленно косясь на неё, и Шура прикрыла глаза от невероятной усталости. «Милая, наконец-то я нашёл тебя!» - по булыжнику совсем близко зацокали копыта, Шура открыла глаза и подняла голову вверх. На прикрытом попоной белом коне гарцевал всадник в лёгких рыцарских доспехах и протягивал ей руку «Орочье поганое племя уже в городе, мы вызвали подкрепление из соседнего гарнизона, я поскакал вперёд за тобой, любовь моя. Люди в опасности, но наши воины перекроют путь оркам. Ты поедешь сейчас со мной и укроешься от врагов, пока я не заберу тебя. Ну, скорее же, любимая, время не ждёт!» - торопил Шуру прекрасный рыцарь. Лицо его наполовину было закрыто шлемом, но Шура видела светлую курчавую бородку, серебряную серьгу в ухе в форме крестика и белый шёлковый шарф на шее, рыцарь нетерпеливо манил её рукой в кожаной перчатке, и Шура, уже не мешкая, подала ему обе свои руки, за которые рыцарь и втащил её на коня, слегка крякнув от натуги. Сидеть на скользкой попоне Шуре было крайне неудобно, она вцепилась изо всех сил в пояс рыцаря, чтобы не свалиться под ноги коню, благо конь не скакал во весь опор, а взял с места обычной рысью. Повернув голову к Шуре, рыцарь прокричал «Я довезу тебя до укрытия, и дальше дорогу во внутренний город ты проделаешь сама. Я вернусь за тобой, как только мы разгромим проклятых!!». Шура согласно кивала, не произнося ни слова, понимая, что никто в это адском шуме её не услышит. Рыцарь проскакал несколько кварталов старого города, опередив толпу, и осадил коня на углу высокого дома с аркой и стрельчатыми окошками. Спрыгнул сам, и помог спуститься Шуре. Приоткрыв рот, она молчала, глядя на своего чудесного спасителя, и понимала, что должна поблагодарить его, сказать хоть что-нибуть, но ничего не приходило ей в голову. Он тоже замер в ожидании, порываясь произнести начало фразы и осекаясь, потому что Шура одновременно с ним пыталась это сделать. Наконец Шура сообразила и выдохнула «Как Вас зовут? Я даже не знаю Вашего имени. Если что..».Рыцарь облегченно перевёл дыхание, качнул головой «Светозар моё имя. Мне пора. Я должен тебя оставить», наклонился, поцеловал Шуру в щёку, вскочил на коня, развернулся и пришпорил его, сорвавшись с места. Шура торопливо направилась в арку старинного дома, куда ей нужно было войти, судя по инструкциям. Полумрак на минуту заставил Шуру зажмуриться, и вглядеться в проход. Увидев впереди неясные очертания закрытых ворот, Шура приостановилась и застонала от бессилия и отчаяния. Переборов столбняк, Шура бросилась к железным воротам и поспешно осмотрела их. Они были заперты на замок. Обычный навесной замок, которым закрывают сараи и калитки. Пошарив по карманам, Шура достала связку ключей, и стала пробовать один за другим. С третьей попытки медный ключ вошёл в замочную скважину, издал извиняющееся «дзинь» и сломался. Шура тупо уставилась на огрызок, оставшийся в замке. Вот те на! В ярости она отбросила в сторону оставшиеся ключи и ударила плечом в ворота, которые на удивление легко поддались и открылись двумя створками нараспашку. Шура победоносно сделала рукой международный жест типа «ФАК» в сторону ворот. Но её ждал очень неприятный сюрприз - проход перекрыла мохнатая темная тень, похожая на огромного пещерного медведя.- «Не поняла?», - глупо протянула Шура, отчаянно соображая, куда же ей теперь деваться и что это еще за чудовище. Ужасно хотелось пить, пересохло в горле, эта нелепая мысль превалировала сейчас над всеми остальными, и Шура подумала, что вот, оказывается, как можно погибнуть, отдать свою жизнь за стакан газировки, потому что если бы там, за воротами, была вода, она бы наплевала на всё и вся, лишь бы напиться, и пошла бы напролом. Чудовище рыкнуло, зевнуло и залилось оглушительным громоподобным лаем. Напролом Шуре идти почему-то расхотелось. «Во всяком случае, это собака, хоть и огромная, уже полегче, чем неизвестно кто»,- подумала Шура, сложила пальцы щепоткой и умильно сюсюкая, со словами «У-тю-тю, хороший пёсик» попробовала мелкими шажками незаметно продвинуться вперед. Пёс замолчал, наклонил вбок голову и горящими, как у собаки Баскервилей, глазами уставился на Шуру. «Фрам, Фрам, ко мне!» - позвал собаку мужской голос. Шура с опаской, выждав для успокоения пару мгновений, приблизилась к открытым воротам и выглянула. Её ослепил ярчайший свет, будто десятки маленьких солнц как подсолнухи стояли на высоких ножках и горели жарким огнем.

-«Стоп всем камерам! Снято! Спасибо!»,- скомандовал тот же голос, который позвал псину. Постепенно тухнущие солнца превращались на глазах изумленной Шуры в огромные осветительные прожектора – «юпитеры» и «софиты» на штативах и подставках. Перед ней, как в зрительном зале, если глядеть на него со сцены, расположились группы людей – кто-то сидел на складных стульях, кто-то стоял рядом с лампами, у кого-то в руках были папки с бумагами. Несколько человек в рабочих комбинезонах скручивали огромные мотки проводов, соединяющих между собой лампы, некоторые снимали наушники и занимались камерами, отключали их, двигали на роликах, камеры были тяжелые и люди по двое катили их прочь от ворот. «Что за ерунда? Откуда здесь все эти киношники?»,- подумала Шура, оглядывая хмуро открывшуюся перед ней панораму киносъёмочной площадки. Мужчина за столиком, по-видимому, самый главный, поглаживал одной рукой мохнатого монстра по имени Фрам, а второй подписывал бумаги, которые ему расторопно подавала девица в короткой джинсовой юбке. Монстр зевал и косился на Шуру, вывалив из пасти мокрый розовый язык. Шура ровным счетом ничего не понимала, и тупо глядела на мужчину, который закончил с бумагами и направлялся к ней. «Очень, очень хорошо, гораздо лучше, чем я мог предположить! Замечательно прорисованы сцены с массовкой, искренне и реалистично, я доволен, поздравляю! Есть, конечно, замечания, по ходу сюжета..Вы вообще сценарий читали? Я понимаю, творческий порыв и всё такое…Это прекрасно, но не в нашем случае. У нас малобюджетный фильм. Это Вам о чём-то говорит? Мы не можем делать множество дублей и переснимать сцены по сто раз только потому, что Вы не потрудились выучить как следует роль, в частности слова, и своевольничали, занимались отсебятиной, грубо говоря. И потом – что у Вас с гримом? Уж будьте любезны, в следующий раз обратите внимание, что мы проработали типаж Вашей героини достаточно для того, чтобы придерживаться этого образа и Вы согласились. Хотя…хм-хм…так весьма, весьма неплохо! Я подумаю!!» - Пока мужчина, надо полагать, режиссёр-постановщик этого действа пространно излагал перед Шурой все аспекты её невольного участия в съемках фильма, как выяснилось, она тоскливо думала «Киношники…ну надо же... вот попала, так попала. А я-то, дурочка, почти поверила..О чём это он? Мне, между прочим, на работу надо. А я тут с ними….Влетит по полной программе…»

Мысли Шуры и разглагольствования режиссёра прервала подлетевшая визгливая дама, стриженая «ёжиком» под мальчика, в брюках и широченной блузой поверх них, очки с толстенными линзами съезжали с её носа. Она, рассвирепев вконец, сорвала их резким движением, и, тыкая ими в сторону ничего не соображающего режиссёра, завопила «Нет, ну вы только подумайте! Я несколько часов сижу в вагончике, в гримёрке, у меня села батарея в мобиле, я не могу никого дозваться и докричаться хоть до любого задрипанного массовщика, дверь этого грёбаного вагончика не открывается, потому что ваш дорогой Иван Иванович подпёр её снаружи своим инвентарём и ушёл восвояси, а оказывается, до этого никому нет дела, и начхать всем на меня и на мой с вами контракт???» Уставившись на оторопевшую Шуру, и набрав побольше воздуха в лёгкие, дама продолжила на повышенных тонах «А это еще кто? Дублёрша? Но у меня нет сцен с дублёршей! Я и сама в состоянии проскакать на коне пару кварталов с этим вашим Светозаром..Станиславом…или как там его? Да какая разница??Что, собственно, происходит, а??»

Растерянный режиссёр, ошеломлённый этим экспрессивным напором со стороны дамы, молча переводил взгляд с Шуры на неё и наоборот, и не заметил, как сбоку к ним подошёл гном, он же Иван Иванович, с ломом и топором. С интересом слушая вопли артистки, он жизнерадостно заметил - «Эк её понесло..А я, как договорились, закончил там, успел аккурат к началу, ну а инструмент у раздевалки оставил..А она там, оказывается, сердешная…Спала, что ли?? Я ить спрашивал – есть кто или нет? К двери прислонил, да и ушёл..А это кто у нас? Новенькая? Дублёрша? А похожа, похожа, ничего не скажешь…..Бывает же такое, ей-Богу.» и удалился.

Шура, вконец расстроенная и разочарованная, потихоньку, мелкими шажками стала отодвигаться от разъяренной кинозвезды и режиссёра, тем более, что они были заняты пререканиями и выяснениями обстоятельств, таким необычным образом повлиявших на поворот событий. Никто не заметил, как она побрела по дорожке назад в подъезд арки, откуда появилась. Шура не пошла на работу, добравшись домой, позвонила на почту, сославшись на нездоровье, и, укутавшись пуховым платком, уснула на диване, измученная и уставшая.

Спустя несколько дней Шура сидела на своем рабочем месте и сортировала почтовые квитанции. День близился к концу, когда раздался телефонный звонок, к телефону подошла Шура, и сотрудницы увидели, как она залилась краской, полушепотом отвечая односложно, потом бережно положила трубку, будто сделанную из хрупкого хрусталя, и умоляющим голосом попросила у напарницы разрешения уйти сегодня пораньше. Собралась Шура за пять минут, выглядывая в окошко и ожидая кого-то, потом быстро вылетела на улицу, зацепившись мимоходом сумкой за ручку двери и затормозив на миг. Сгрудившись у окна, девушки-почтальоны и телефонистки наблюдали, как вышел навстречу Шуре парень из белого Мерседеса, открыл перед ней дверь, сел сам и увёз её. А Шура ехала в машине и слушала знакомый голос - «Вот я Вас и нашёл наконец-то! Вы тогда ушли так тихо - никто и не заметил. Зеркалова, артистка наша, ругалась, кричала, до тех пор, пока не выдала, что, типа, контракт расторгает! Режиссёру того и надо было, она всех уже достала своим несносным характером. Тем более что у нас замена есть. Когда Вас отсняли – мы все поняли, что это именно то, что нужно. Вы для этой роли созданы, вот я Вас и искал. И нашёл. Будем вместе работать. Не против? Я завтра с утра за Вами заеду, и заберу на съемки. А пока предлагаю в Баскин-Роббинс, и шампанское. Ну как? Кстати, помните моё имя? Я Вам говорил. Если что, то есть – Светозар. Станислав в миру, а проще Стас.» - и парень выжидательно замолчал, поглядывая искоса на Шуру. Мерседес двигался по дороге плавно, как крейсер, покачиваясь на рессорах. Шура смотрела на парня и видела светлую курчавую бородку, серебряную серьгу в ухе в форме крестика и белый шёлковый шарф на шее. И улыбалась.

Дата добавления: 2015-08-28