С чувством невыразимого высокопочитания и благодарности
честь имею пребыть
почитатель до могилы такого гения и проч."
Остроухов прекратил диктовку, войдя с поклоном в комнату. Карп Семеныч встретил его такого рода приветствием:
-- А что тебе нужно, гуляка?
-- Я пришел просить вас не о себе! -- грубо отвечал Остроухов, но тотчас спохватился и кротче прибавил:-- Мечиславский просит...
-- Верно, денег? -- подхватил содержатель театра.
-- Да-с, Карп Семеныч!
-- На что ему деньги? а? чтоб гулять с тобой? а?
-- Да он болен!.. то есть не так здоров...
Остроухов совершенно потерялся; ему казалось странным: прежде слова содержателя театра, всегда равно грубые, не бесили его, а теперь он должен делать усилие, чтоб не отвечать ему такими же грубостями.
-- На-ткось! что я дурак, что стану деньги больным раздавать!
-- Он умирает! сжальтесь! -- задыхаясь, произнес Остроухов.
-- Ха-ха-ха! вот славно -- человек умирает, а ему дай вперед денег... ха-ха-ха!.. да вы оба с ума спятили.
Остроухов, весь задрожав, пошел к двери, потом приостановился и произнес нетвердым голосом:
-- Если он умрет, я возьму на себя его долг.
Содержатель топнул ногой и отвечал:
-- Ах вы голяки, туда же! да я и тебе-то гроша не дам.
Остроухов низко поклонился и сказал с нежностью:
-- Карп Семеныч, сжальтесь!
Содержатель театра закинул свою жирную голову назад и презрительно глядел на Остроухова, который потупил глаза и раболепно продолжал:
-- Вы добрый человек... Карп Семеныч...
-- Да, когда вам нужно, у вас Карп Семеныч делается только тогда добр,-- произнес как бы про себя режиссер, но так удачно, что содержатель театра услышал. Он грозно нахмурил брови и решительно произнес:
-- У меня нет жалости к таким, как ты.
Остроухов вспыхнул; глаза его засверкали, перебегая от широкого лоснящегося лица содержателя театра к злобному зеленому и испитому лицу режиссера, как бы избирая жертву. Но вдруг, махнув рукой, он кинулся из комнаты. Оставшиеся в ней свободно вздохнули, и содержатель театра нетвердым голосом сказал:
-- Он, кажется, совсем рехнулся: его нельзя пускать! -- И, обратясь к режиссеру, с сердцем крикнул: -- Ну, строчи!
Выйдя на улицу, Остроухов не знал, что ему делать, как и где достать денег, чтоб утешить больного. Он вспомнил о Любской и пошел к ней.
Любская была больна и не вставала с постели. Она рассказала Остроухову подробно всё, как было накануне, и показала письмо от Калинского, в котором он спешил ее уведомить о гнусном заговоре, умолял ее не огорчаться и уверял, что готовит ей триумф.
Случайно или нет, письмо опоздало, и Любская прочла его только по возвращении из театра.
Остроухов, казалось, был подавлен всеми этими происшествиями. Он с ужасом сказал:
-- Кажется, все сговорились его убить!
-- Что такое? -- тревожно спросила Любская.
-- Мечиславский болен! -- отвечал Остроухов.
-- Я думаю, если бы кто был на моем месте, так понял бы...
Любская зарыдала.
-- Не плачь! ты лучше скажи мне откровенно: принимаешь ты участье в Мечиславском?
Любская пугливо глядела на Остроухова.
-- Говори!
-- Я... я уважаю...
-- Хочешь ли ты сделать что-нибудь для него?
Любская помертвела и воскликнула, дрожа:
-- Чего он хочет от меня?
Остроухое строго взглянул на Любскую, которая потупила глаза.
-- Не знаю, что вправе требовать он от тебя...
-- Он не имеет права, клянусь! Если вы знаете всё...
Любская замолчала и глядела на Остроухова, который горько усмехнулся и сказал:
-- Я ровно ничего не знаю и спрашиваю только небольшого одолжения; если не хочешь сделать для него, так хоть для меня!
-- Скажите, я всё готова сделать,-- нетерпеливо отвечала Любская.
Остроухов медленно начал:
-- Он вчера заболел, и опасно...
-- Я сама чуть не умерла от стыда.
-- Я призвал доктора, целую ночь не спал, и ему пришла блажь к деньгам: раным-ранешенько послал меня к Карпу Семенычу. Ну он, разумеется, не дал!.. Так я боюсь прийти с пустыми руками: опять станет...
-- Так нужны деньги? -- поспешно вскакивая с постели, сказала Любская и кинулась к туалету, из ящика которого достала портфель, и в отчаяния воскликнула: -- Боже мой, у меня только пятьдесят рублей!
Остроухов тяжело вздохнул.
Любская смотрела на него вопросительно; с минуту они оставались так; но вдруг Любская радостно вскрикнула: "ах!" -- и стала шарить в ящиках. Собрав из них несколько футляров с вещами, она подала их Остроухову, говоря:
-- Вот, заложите, продайте, делайте всё, что знаете, только исполните его желание. Завтра я постараюсь достать еще денег.
-- У кого? -- печально спросил Остроухов, разглядывая браслеты и серьги.
Любская не отвечала: она как бы приискивала в голове человека, к кому бы могла прибегнуть, и наконец произнесла:
-- У Калинского!
-- Глупенькая! это слишком дорого будет тебе стоить. Нет, лучше пусть поплачет он; ты не знаешь, что каждое одолжение твое есть шаг... Нет, он еще сильнее огорчится, если узнает. Не надо; я вывернусь!
-- Вот еще шаль! возьмите и ее...
-- Спасибо.
И он вышел.
Остроухов избегал чуть не весь город с вещами Любской и выручил за них пустую сумму. Первым словом больного при входе Остроухова был вопрос о деньгах.
Остроухов кивнул головой.
-- Дай, дай мне их сюда!
И больной протянул свои дрожащие руки. Остроухов подал ему двести рублей и сказал:
-- На днях обещался еще дать.
-- Боже мой, мне нужно еще, и скорее! -- жалобно перебил его больной.
Дата добавления: 2015-08-27; просмотров: 20 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |