— Бей!
— Держи шаг! Держи шаг! — рычал Барклай Эльс. — Держи строй! Песню, курва ваша мать, песню! Нашу песню! Вперед, Махакам!
Из нескольких тысяч краснолюдских глоток вырвалась знаменитая махакамская боевая песня.
Ху-у! Ху-у!
Строй держи! Печатай шаг!
Мы прикроем ваш бардак!
Нам не греться на печи!
В бой! Вперед, бородачи!
Ху-у! Ху-у!
— Бей-убивай! Вольная Компания! — В грозный рев краснолюдов врезалось, словно тонкое жало мизеркордии, высокое сопрано Джулии Абатемарко. Кондотьеры, вырываясь из строя, нападали на атакующих квадрат конников. Все это граничило с самоубийством. На наемников, лишенных защиты краснолюдских алебард, пик и щитов, обрушилась вся мощь нильфгаардского напора. Рев, крик людей, конский визг заставили корнета Обри невольно скорчиться в седле. Кто-то ударил его в спину, он почувствовал, как вместе с увязшей в толпе кобылой движется в сторону самого страшного столпотворения, самой жуткой резни. Обри крепче сжал рукоять меча, которая вдруг показалась ему скользкой и ужасно неудобной.
Через мгновение, вынесенный перед линией щитов, он уже рубил налево и направо, как безумный, и орал, как спятивший.
— Еще раз! — услышал он дикий крик Сладкой Ветреницы. — Еще одно усилие! Держитесь, парни! Бей-убивай! За дукаты, что как солнце золотые! Вольная Компания!
Нильфгаардский конник без шлема, с серебряным солнцем на плаще, ворвался в строй, поднялся на стременах, страшным ударом топора повалил краснолюда вместе со щитом, рассек голову другому. Обри вывернулся в седле и рубанул наотмашь. С головы нильфгаардца отлетел большой покрытый волосами кусок, сам он рухнул на землю. В тот же момент корнет тоже получил чем-то по голове и свалился с седла. Из-за давки он не сразу оказался внизу, несколько секунд висел, тонко визжа, между небом и землей и боками двух лошадей. Но хоть он досыта набрался страха, боли почувствовать не успел. Когда же наконец упал, подкованные копыта почти тут же размозжили ему череп.
***
Спустя шестьдесят пять лет старушка, которую попросили рассказать о том дне, о Бренненском поле, о краснолюдском квадрате, двигавшемся к Золотому Пруду по трупам друзей и врагов, усмехнулась, еще сильнее сморщив уже и без того сморщенное и темное, как сушеная слива, лицо. Раздраженная — а может, только прикидывающаяся раздраженной, — она махнула дрожащей, костлявой, чудовищно скрученной артритом рукой.
— Никак, — зашепелявила она, — ни одна сторона не могла одолеть другую. Мы-то были внутри. В окружении. Они — снаружи. И мы просто-напросто убивали друг друга. Кхе-кхе-кхе… Они нас, мы их…
Старушка с трудом сдержала приступ кашля. Те из слушателей, которые были ближе, заметили на ее щеке слезу, с трудом пробивающую себе дорогу среди морщин и старых шрамов.
— Они были такими же мужественными, как и мы, — бормотала бабулька, которую некогда звали Джулией Абатемарко, Сладкой Ветреницей из Вольной Кондотьерской Компании… — Кхе-кхе-кхе… Мы были равно мужественными. И мы, и они.
Старушка замолчала. Ненадолго. Слушатели не торопили ее, видя, как она улыбается своим воспоминаниям. Своей храбрости. Маячившим в тумане забвения лицам тех, что геройски погибли. Лицам тех, что геройски выжили… Для того, чтобы потом их подло прикончила водка, наркотики и туберкулез.
— Да, мы были равно мужественны, — закончила Джулия Абатемарко, — ни одной стороне не удавалось набрать столько сил, чтобы быть более мужественной. Но мы… Нам удалось быть мужественными на одну минуту дольше.
***
— Марти, очень тебя прошу, дай нам еще малость своей чудесной магии! Еще совсем немного! В животе у этого бедолаги сплошная каша, вдобавок приправленная множеством проволочных колечек от кольчуги! Я ничего не могу сделать, он дергается, словно рыба, которую потрошат живьем! Шани, черт побери, держи крючки! Иоля! Спишь, язви тебя? Зажим! Заа-ажим!
Иоля глубоко вздохнула, с трудом сглотнула слюну, заполнявшую рот. «Сейчас я грохнусь в обморок, — подумала она. — Не выдержу, не вынесу больше этой вони, этой чудовищной мешанины запахов — крови, блевотины, кала, мочи, содержимого кишок, пота, страха, смерти. Не выдержу непрекращающегося крика, воя, скользких окровавленных рук, цепляющихся за меня, словно я и верно их спасение, их бегство, их жизнь… Не перенесу бессмысленности того, что мы здесь делаем. Потому что это бессмысленность. Одна огромная, гигантская, бессмысленная бессмысленность.
Не перенесу усилий и усталости. Приносят все новых… И новых…
Я не выдержу. Сейчас меня начнет рвать. Сейчас я потеряю сознание. Какой позор…»
— Салфетку! Тампон! Кишечный зажим! Не этот! Мягкий зажим! Смотри, что делаешь! Еще раз ошибешься, дам тебе по рыжей башке! Слышишь? Тресну по рыжей башке!
«Великая Мелитэле! Помоги мне! Помоги мне, богиня!»
— Ну, извольте! Сразу исправилась! Еще один зажим, жрица! Клемму на кишки! Хорошо! Хорошо, Иоля, так держать! Марти, оботри ей глаза и лицо. И мне тоже…
***
«Откуда эта боль? — подумал коннетабль Ян Наталис. — Что у меня так болит? Ах да! Стиснутые кулаки!»
***
— Мы их доконаем! — крикнул, потирая руки, Кеес ван Ло. — Дожмем их, господин маршал! Линия разваливается на стыке. Ударим! Ударим, не оттягивая, и, клянусь Великим Солнцем, они не выдержат! Разбегутся!
Мэнно Коегоорн нервно погрыз ноготь, сообразил, что на него смотрят, быстро вынул палец изо рта.
— Ударим, — повторил Кеес ван Ло спокойнее, уже не так взволнованно. — «Наузикаа» готова…
— «Наузикаа» должна стоять, — отрубил Мэнно. — Даэрлянская тоже должна стоять. Господин Фаоильтиарна!
Командир бригады «Врихедд», Исенгрим Фаоильтиарна по прозвищу Железный Волк, обратил к маршалу страшное лицо, обезображенное шрамом, идущим через лоб, бровь, основание носа и щеку.
— Ударьте, — указал булавой Мэнно, — в стык Темерии и Редании! Туда!
Эльф отдал честь. Искалеченное лицо не дрогнуло, не изменилось выражение больших глубоких глаз.
«Союзники, — подумал Мэнно. — Альянты. Боремся вместе. Против общего врага.
Но я их вообще не понимаю, этих эльфов.
Они совсем другие.
Совсем чужие».
***
— Интересно. — Русти попытался вытереть лицо предплечьем, но предплечье тоже было в крови. На помощь пришла Иоля. — Любопытно, — снова проговорил хирург, указывая на пациента. — Его ткнули вилами или какой-то двузубой разновидностью гизармы… Один зуб пробил сердце. Вот, извольте взглянуть. Камера, несомненно, пробита, аорта почти отделена… А он еще минуту назад дышал. Здесь, на столе. Получив в самое сердце, он дотянул до стола…
— Вы хотите сказать, — угрюмо спросил конник из легкой волонтерской кавалерии, — что он умер? И мы напрасно тащили его к вам с поля боя?
— Никогда не бывает напрасно, — не отвел взгляда Русти. — А правду говоря — да, он мертв. Увы. Exitus.
[55]
Забирайте… Эх, холера… Киньте-ка глаз, девушки.
Марти Содергрен, Шани и Иоля наклонились над трупом. Русти оттянул умершему веко.
— Вам когда-нибудь доводилось видеть подобное?
Девушки дрогнули, потом ответили.
— Да, — сказали они одновременно, переглянувшись слегка удивленно.
— Я тоже видел, — сказал Русти. — Это ведьмак. Мутант. Вот почему он жил так долго… Это был ваш брат по оружию, люди? Или вы принесли его случайно?
— Это был наш друг, господин медик, — угрюмо подтвердил другой волонтер, детина с перевязанной головой. — Из нашего эскадрона, доброволец, как и мы. Уж и мастер был с мечом обращаться! Койон — имя ему.
— Ведьмак?
— Ага. Но несмотря на все, порядочный был парень.
— Да, — вздохнул Русти, видя четырех солдат, несущих на набухшем и капающем кровью плаще очередного раненого, очень молодого, судя по тому, как тонко он выл. — Да, жаль… Охотно взялся бы за вскрытие этого, несмотря на все, порядочного парня. И любопытство жжет, и диссертацию можно было бы написать, если б заглянуть ему внутрь. Но времени нет! Долой труп со стола! Шани, воды. Марти — дезинфекция! Иоля, полей… Эй, девушка, опять слезы льешь? А теперь-то что?
— Ничего, господин Русти. Ничего. Все уже в порядке.
***
— Я чувствую себя, — повторила Трисс Меригольд, — так, словно меня ограбили.
Нэннеке долго не отвечала, глядя с террасы на храмовый сад, в котором жрицы и адептки копошились, занимаясь весенними работами.
— Ты свой выбор сделала, — сказала она наконец. — Ты избрала свой путь, Трисс. Свою судьбу. Добровольно. И жалеть не о чем.
— Нэннеке, — опустила глаза чародейка. — Я действительно не могу сказать тебе больше, чем сказала. Поверь — и прости.
— Кто я, чтобы прощать? И какая тебе польза от моего прощения?
— Я же вижу, — взорвалась Трисс, — как ты на меня смотришь! Ты и твои жрички! Вижу, как глазами спрашиваете: «Что ты тут делаешь, магичка? Почему ты не там, где Иоля, Эурнэйд, Катье? Мирра? Ярре?»
— Преувеличиваешь, Трисс!
Чародейка смотрела вдаль, на лес, синеющий за стенами храма, на дымы далеких костров. Нэннеке молчала. Мыслями она была не здесь. Там, где кипела битва и лилась кровь. Она думала о девушках, которых послала туда.
— Они, — проговорила Трисс, — отказали мне во всем.
Нэннеке молчала.
— Отказали во всем, — повторила Трисс. — Такие мудрые, такие рассудительные, такие логичные… Как им не верить, когда они говорят, что есть проблемы более важные и проблемки менее важные… Что от менее важных надо отказываться, не раздумывая, без тени сомнения, полностью посвятив себя более важным. Что нет смысла спасать людей, которых знаешь и любишь, потому что это всего лишь единицы, а судьбы единиц не сказываются на судьбах мира. Что бессмысленно вставать на защиту чести и идеалов, ибо все это пустые слова. Что истинное поле боя за судьбы мира находится в совершенно ином месте, и именно там-то будет идти борьба. А я чувствую себя ограбленной. Меня ограбили, не позволили совершать безумные поступки. Я не могу сломя голову, как безумная, поспешить на помощь Цири, не могу как безумная мчаться, чтобы спасти Геральта и Йеннифэр. Не могу даже участвовать в войне, в той войне, на которую убежал Ярре, на которую ты послала своих девочек… Мне отказали в возможности подняться на Холм. Еще раз встать там. Но только на этот раз — полностью осознавая продуманность и правильность такого решения.
— У каждого — свое решение и свой Холм, — тихо сказала первосвященница. — У каждого. И ты от своего не убежишь.
***
У входа в палатку образовалась толкучка. Принесли очередного раненого в сопровождении нескольких рыцарей. Один, в полной латной броне, покрикивал, командовал, подгонял:
— Двигайтесь, санитары! Живее! Несите его сюда, сюда! Эй ты, фельдшер!
— Я занят. — Русти даже головы не повернул. — Положите раненого на носилки. Я займусь им, как только закончу…
— Ты займешься им сейчас, дурной медикус! Ибо это сам благородный господин граф Гаррамон!
— У этого госпиталя, — Русти повысил голос, потому что застрявший во внутренностях раненого наконечник бельта снова выскользнул у него из щипцов, — у этого госпиталя очень мало общего с демократией. Сюда в основном приносят именно баронов, графов, маркизов и разных других всяких, что повыше рангом. А вот о раненых, что рангом пониже, мало кто заботится. Но все же некоторое равенство существует и здесь! Здесь, а именно — у меня на столе!
— Э! Не понял?
— Не имеет значения, — Русти снова сунул в рану зонд и щипцы, — хам ли тот бедняга, у которого я сейчас пытаюсь вытащить из бебехов железяку, дворянин ли древнего рода, аристократ, или скартебель.
[56]
Он лежит у меня на столе. А у меня, позволю себе заметить, князь стоит шута.
— И что?
— А то, что ваш граф подождет своей очереди.
— Ах ты, низушек затраханный!
— Помоги мне, Шани. Возьми другие щипцы. Осторожнее с артерией. Марти, еще немного магии, если можно попросить. У нас здесь ужасное кровотечение.
Рыцарь шагнул вперед, скрежеща зубами и латами.
— Я прикажу повесить тебя! Повесить прикажу, ты, нелюдь!
— Молчи, Пепербок, — с трудом, кусая губы, проговорил раненый граф. — Молчи. Оставь меня здесь и возвращайся на поле боя…
— Нет уж, граф! Никогда!
— Это приказ.
Из-за полотна палатки долетели грохот и звон железа, конский храп и дикий вой. Раненые выли в лазарете на разные голоса.
— Прошу взглянуть. — Русти поднял щипцы и продемонстрировал вытянутый с таким трудом зазубренный наконечник бельта. — Эту цацку выковал профессионал, который получает за свой труд плату, позволяющую ему содержать многочисленную семью и попутно помогать развитию мелкого производства, а стало быть, содействовать повышению всеобщего благосостояния и не менее всеобщего счастья. А способ, которым эта прелесть держится в человеческих внутренностях, несомненно, защищен патентом. Да здравствует прогресс!
Он небрежно бросил окровавленный наконечник в ведро, глянул на раненого, потерявшего в ходе операции сознание.
— Зашить и унести, — прошипел он. — Если посчастливится — выживет. Давайте следующего в очереди. Того, у которого разрублена голова.
— Он, — спокойно сказала Марти Содергрен, — очередь освободил. Только что.
Русти втянул и выпустил воздух, без лишних замечаний отошел от стола, склонился над раненым графом. Руки у него были испачканы, халат забрызган кровью, словно у резника. Даниель Эчеверри, граф Гаррамон, побледнел еще больше.
— Ну-с, — просопел Русти, — очередь свободна, светлейший граф. Давайте его на стол. Так. Что тут у нас? Хо, от этого сустава уже не осталось ничего, что можно было бы спасать. Каша! Пульпа! Чем вы там дубасите друг друга, милсдарь граф, что до такой степени раздалбливаете себе мослы? Ну-с, будет немного больно, милостивый государь. Немножко поболит. Но прошу не волноваться. Будет совсем как в бою. Жгут! Нож! Ампутируем, ваша милость.
Даниель Эчеверри, граф Гаррамон, до сих пор державшийся с должным достоинством, взвыл волком. Прежде чем успел стиснуть от боли челюсти, Шани быстрым движением сунула ему в рот между зубами затычку из липового сучка.
***
— Ваше королевское величество! Господин коннетабль!
— Говори, парень!
— Добровольческая Рать и Вольная Компания держат перешеек около Золотого Пруда… Краснолюды и кондотьеры стоят твердо, хоть все в крови… Говорят, «Адью» Пангратт убит. Фронтин убит. Джулия Абатемарко убита… Все, все убиты. Дорианская хоругвь, что шла им на помощь, уничтожена…
— Резерв, милсдарь коннетабль, — тихо, но четко проговорил Фольтест. — Если хотите знать мое мнение, пора вводить резервы. Пусть Бронибор бросит на Черных свою пехоту! Сейчас же! Немедленно! Иначе они разрубят наш стык, а это конец.
Ян Наталис не ответил, уже издалека видя очередного связника, мчащегося к ним на лошади, разбрасывающей клочья пены.
— Отдышись, парень. Отдышись и говори складно!
— Фронт прорвали… эльфы из бригады «Врихедд»… Господин де Руйтер сообщает вашим превосходительствам…
— Что сообщает? Говори!
— Что пора спасать жизнь.
Ян Наталис воздел очи горе.
— Бленкерт! — сказал он глухо. — Да явится Бленкерт! Или да опустится ночь.
***
Земля вокруг палатки задрожала под копытами, полотно, казалось, вспучилось от конского ржания и громких криков. В палатку ворвался солдат, вслед за ним два санитара.
— Бегите все! — зарычал солдат. — Спасайтеся! Нильфгаард бьет наших! Гибель! Гибель! Поражение!
— Клемму. — Русти отвел лицо от струйки крови, энергичным и живым фонтаном бьющей из артерии. — Зажим! И тампон! Зажим, Шани! Марти, сделай, пожалуйста, что-нибудь с этим кровотечением…
Совсем рядом с палаткой кто-то взвыл зверем. Отрывисто. Завизжала лошадь, что-то рухнуло на землю со звоном и грохотом. Бельт из арбалета с треском прорвал полотно, зашипел, вылетел с противоположной стороны, к счастью, слишком высоко, чтобы угрожать лежащим на носилках раненым.
— Нильфгаард! — снова крикнул солдат высоким, дрожащим голосом. — Господа фершела! Не слышите, что ль, что говорю-то? Нильфгаард прорвал королевскую линию, идет и крошит! Бегииитя!
Русти взял у Марти Содергрен иглу, сделал первый стежок. Оперируемый уже долгое время не двигался. Но сердце билось. Это было видно.
— Не хочу умирать! — заорал кто-то из находившихся в сознании раненых. Солдат выругался, прыгнул к выходу, что-то крикнул, рухнул назад и, разбрызгивая кровь, свалился на глинобитный пол. Иоля, стоявшая на коленях у носилок, вскочила на ноги, попятилась.
Неожиданно стало тихо.
«Скверно, — подумал Русти, увидев, кто входит в палатку. — Эльфы. Серебряная Молния. Бригада „Врихедд“. Прославленная бригада „Врихедд“».
— Мы здесь, получается, лечим, — отметил факт первый из эльфов, высокий, с удлиненным, красивым, выразительным лицом и большими васильковыми газами. — Лечим?
Никто не отозвался. Русти чувствовал, как у него начинают дрожать руки. Он быстро отдал иглу Марти. Увидел, что у Шани побелели лоб и переносица…
— Как же так? — сказал эльф, зловеще растягивая слова. — Зачем же мы там, в поле, раним? Мы там, в бою, раним для того, чтобы из-за этих ран умирали. А вы, стало быть, лечите? Я вижу в этом полное отсутствие логики. И единства интересов.
Он сгорбился и, почти не размахиваясь, вонзил меч в грудь раненого, лежащего на носилках, что ближе стояли к входу. Другой эльф пригвоздил второго раненого шпонтоном. Третий раненый, бывший в сознании, попытался отвести удар левой рукой и толсто перебинтованной культей правой.
Шани крикнула. Тонко, пронзительно. Заглушая тяжелый, нечеловеческий стон убиваемого калеки. Иоля, кинувшись к носилкам, прикрыла собой следующего раненого. Лицо побелело у нее как ткань бинта, губы начали непроизвольно дрожать. Эльф прищурился.
— Va vort, beanna! — пролаял он. — Иначе я продырявлю тебя вместе с твоим Dh’oine!
— Вон отсюда! — Русти тремя прыжками подскочил к Иоле, заслонил ее. — Вон из моей палатки, убийца! Выматывайся отсюда туда, на поле. Там твое место. Среди других убийц. Можете поперебивать друг друга там, если вам не терпится! Но отсюда — вон!
Эльф глянул вниз. На трясущегося от страха пузатого низушка, макушкой курчавой головы достающего ему лишь чуточку выше пояса.
— Bloede Pherian, — зашипел он. — Людской лакей! Прочь с дороги!
— Ну уж нет. — Зубы низушка стучали, но слова были четкими.
Второй эльф подскочил, подтолкнул хирурга древком шпонтона. Русти упал на колени. Высокий эльф грубым рывком стащил Иолю с раненого, занес меч.
И замер, видя на черном, свернутом под головой раненого плаще язычки серебряного пламени дивизии «Деитвен». И полковничьи знаки различия.
— Yaevinn! — крикнула, влетая в палатку, эльфка с темными, заплетенными в косу волосами. — Caemm, veloe! Ess’evgyriad a’Dh’oine a’en va! Ess’tedd!
Высокий эльф несколько секунд глядел на раненого полковника, потом перевел взгляд на слезящиеся от ужаса глаза хирурга. Посмотрел, развернулся на каблуках и вышел.
Из-за полотна палатки снова донеслись топот, крик и звон железа.
— Вперед на Черных! Бей-убивай! — орали тысячи глоток. Кто-то взвыл по-звериному, вой перешел в чудовищный хрип. Русти попытался встать, но ноги не слушались его. Руки тоже не очень.
Иоля, сотрясаемая спазмами сдерживаемых рыданий, скорчилась рядом с носилками раненого нильфгаардца. В положении плода.
Шани плакала, не пытаясь скрыть слезы. Но крючки держала. Марти спокойно шила, только губы у нее двигались в каком-то немом, беззвучном монологе.
Русти, все еще не в силах встать, сел. Встретился взглядом с вжавшимся в угол палатки санитаром.
— Плесни мне водки, — с трудом проговорил он. — Только не говори, что у тебя нет. Знаю я вас, шельмецов. У вас всегда есть.
***
Генерал Бленгейм Бленкерт поднялся на стременах и вытянул шею на манер журавля, прислушиваясь к звукам боя.
— Развернуть строй, — приказал он командирам. — А за тем вон холмом сразу в рысь. Из слов разведчиков следует, что мы выйдем прямо на правое крыло Черных.
— И покажем им, где раки зимуют! — тонко крикнул один из лейтенантов, юноша с шелковистыми и еще очень редкими усиками.
Бленкерт косо глянул на него.
— Отряд со штандартом вперед! — приказал он, вынимая меч. — А при атаке кричать «Редания!». Кричать что есть мочи! Пусть парни Фольтеста и Наталиса знают, что идет подмога.
***
Граф Кобус де Руйтер рубился во множестве битв четырнадцать лет, с шестнадцатого годка жизни, и у него в генах, несомненно, выработалось что-то такое, что позволяло ему, Кобусу де Руйтеру, воспринимать рев, крик и ор битвы как симфонию, концерт для барабана с оркестром, хотя для любого другого боевой рев и ор были не чем иным, как все заглушающим криком и грохотом.
Вот и сейчас граф де Руйтер моментально различил в концерте новые ноты, аккорды и оттенки.
— Уррра, парни! — зарычал он, размахивая булавой. — Редания! Редания идет! Орлы! Орлы!
С севера, из-за холмов, к полю боя катился вал конницы, над которой плескались амарантовые флажки и большой гонфалон
[57]
с серебряным реданским орлом.
— Помощь! — рявкнул Руйтер. — Помощь идет! Уррррааа! Громи Черных!
Будучи солдатом в восьмом поколении, он мгновенно засек, что нильфгаардцы сворачивают фланг, пытаясь развернуть его навстречу наступающей коннице плотным фронтом. Он знал, что этого допустить нельзя.
— За мной, — прокричал граф, вырывая из рук хорунжего штандарт. — За мной! Третогорцы, за мной!
Они ударили. Ударили самоубийственно, страшно. Но действенно. Нильфгаардцы из дивизии «Венендаль» сломали строй, и на них с ходу налетели реданские хоругви. В небо вознесся страшный гул.
Кобус де Руйтер уже не видел и не слышал этого. Шальной бельт угодил ему прямо в висок. Граф повис в седле и упал с лошади, словно саваном накрывшись штандартом. Восемь поколений де Руйтеров, полегших до него в боях и следивших сейчас за битвой из иного мира, одобрительно кивали головами.
***
— Можно сказать, господин ротмистр, нордлингов в тот день спасло чудо. Либо стечение обстоятельств, которого никто не мог предвидеть. Правда, Рестиф де Монтолон пишет в своей книге, что маршал Коегоорн совершил ошибку при оценке сил и намерений противника. Что пошел на неоправданный риск, разделив Группу Армий «Центр» и двинув кавалерийский резерв. Что рискованно принял бой, не обладая по крайней мере троекратным превосходством. И что пренебрег разведкой, не обнаружил реданской армии, идущей на помощь.
— Кадет Путткаммер! Сомнительной ценности «произведения» господина де Монтолона нет в программе нашей школы! А его императорское величество даже изволили весьма критически отозваться об этой книжонке! Посему, кадет, извольте не цитировать ее здесь. Вы меня просто удивляете. До сих пор ваши ответы были вполне хорошими, очень точными, и вдруг вы, кадет, начинаете толковать нам о чудесах и стечениях обстоятельств и наконец позволяете себе критиковать способности командиров Мэнно Коегоорна, одного из крупнейших военачальников, каких породила империя. Кадет Путткаммер и остальные господа кадеты, соизвольте намотать себе на несуществующие у вас усы и запомнить, если вы всерьез думаете сдать цензовый экзамен, что решающую роль в битве под Бренной сыграли никакие не чудеса или случайности, а заговор! Враждебные диверсионные силы, подрывные элементы, подлые возмутители порядка, космополиты, политические банкроты, предатели и изменники! Язва, которую впоследствии выжгли каленым железом! Однако прежде, чем это случилось, подлые предатели собственной нации плели свои паучьи сети и готовили силки подвохов. Именно они одурманили и предали тогда маршала Коегоорна, обманули его и ввели в заблуждение! Это они, подлецы без чести и веры, привыкшие…
***
— Сукины дети, — повторил Мэнно Коегоорн, не отрывая глаз от подзорной трубы. — Просто-напросто сукины дети. Но я вас отыщу, погодите, я вас научу заниматься разведкой! Де Вингальт! Ты лично разыщешь офицера, командовавшего патрулем за холмами на севере. Всех, весь патруль, прикажешь повесить.
— Слушаюсь! — щелкнул каблуками Удер де Вингальт, адъютант маршала. Откуда ему было знать, что Ламарр Флаут, тот самый офицер патруля, именно в этот момент умирает под копытами лошадей атакующего с фланга секретного резерва нордлингов, того самого, которого он не обнаружил. Де Вингальт не мог также знать, что и ему самому жить осталось всего два часа.
— Сколько их там, господин Трахе, — Коегоорн по-прежнему не отрывал подзорной трубы от глаз, — по-вашему?
— Не меньше десяти тысяч, — сухо ответил командир Седьмой Даэрлянской. — В основном реданцы, но я вижу также шевроны Аэдирна. Есть и единорог, значит, там же и Каэдвен… В количестве не меньше хоругви…
***
Хоругвь шла галопом, из-под копыт летели песок и гравий.
— Вперед, Бурая! — орал пьяный, как всегда, сотник Полугарнец. — Бей-руби! Каэдвееен! Каэдвееен!
«Язви его, ссать хоцца, мочи нет! — подумал Зывик. — Надыть было отлить загодя перед боем… Теперича могу не успеть!»
— Вперед, Бурая!
«Вечно Бурая! Ежели где хреново, так — Бурая! Кого посылали экспедиционным корпусом в Темерию? Бурую. Завсегда Бурая. А мне ссать хоцца».
Подлетели. Зывик рявкнул, вывернулся в седле и рубанул от уха, разрубив наручье и плечо коннику в черном плаще с серебряной восьмиконечной звездой.
— Бурая! Каэдвеееен! Бей-убивай!
С грохотом, лязгом и звоном, в реве людей и визге лошадей Бурая, она же — Медвежья, хоругвь сбилась с нильфгаардцами.
***
— Де Меллис-Сток и Брайбан справятся с их подмогой, — спокойно сказал Элан Трахе, командир Седьмой Даэрлянской Бригады. — Силы уравнены, ничего плохого пока не случилось. Дивизия Тырконнеля уравновешивает левый фланг, «Магна» и «Венендаль» сдерживают правый. А мы… Мы в силах перевесить чашу, господин маршал…
— Ударить в стык, исправить положение после эльфов, — сразу же понял Мэнно Коегоорн. — Выйти на тылы, вызвать панику. Правильно! Так мы и поступим, клянусь Великим Солнцем! По частям, господа! «Наузикаа» и Седьмая, пришел ваш час!
— Да здравствует император! — крикнул Кеес ван Ло.
— Господин де Вингальт, — повернулся маршал, — возьмите адъютантов и эскадрон охраны. Хватит им бездельничать! Идем в бой вместе с Седьмой Даэрлянской.
Удер де Вингальт слегка побледнел, но тут же взял себя в руки.
— Да здравствует император! — крикнул он во весь голос. И голос у него почти совсем не дрожал.
***
Русти резал, раненый выл и скреб стол. Иоля, героически сражаясь с головокружениями, смотрела за повязками, жгутами и зажимами. От входа в палатку доносился возбужденный голос Шани:
— Куда? Вы что, сдурели! Тут живые ждут спасения, а вы претесь с трупом?
— Но это же сам барон Анзельм Обри, лично, мазель фершелша! Это ж командир хоругви!
— Был командир хоругви. А сейчас — покойник! Вам удалось притащить его сюда одним куском только потому, что у него плотные латы! Забирайте! Здесь лазарет, а не морг!
— Но, мазель фершелша…
— Не загораживайте вход! Видите, несут такого, который еще дышит. Во всяком случае, мне кажется, что дышит. Потому что это могут быть лишь пер… э… газы выходят.
Русти хмыкнул, но тут же насупился.
— Шани! Немедленно ко мне! Запомни, девчонка, — проговорил он сквозь стиснутые зубы, наклонившись над разрубленной ногой. — Хирург может позволить себе быть циничным только после десяти лет практики. Запомнила?
— Ага, господин Русти.
— Бери респиратор и оттяни надкостницу… А, дьявольщина, надо бы еще немного обезболить… Где Марти?
— Блюет за палаткой, господин Русти, — без всякого цинизма ответила Шани. — Как обожравшаяся кошка.
— Чародеи, — Русти взял пилу, — чем выдумывать бесчисленные заклинания, страшные и могущественные, лучше б сосредоточились на придумывании одного-единственного. Такого, которое позволило бы им наводить мелкие чары. Например, обезболивающие. Но — запросто. И без блевания.
Пила заскрипела и захрустела на кости. Раненый выл.
— Туже повязку, Иоля.
Кость наконец поддалась. Русти обработал ее долотом, отер лоб.
— Сосуды и нервы, — сказал он машинально и напрасно, потому что, прежде чем успел докончить фразу, девушки уже зашивали. Он снял со стола ампутированную ногу и бросил в угол, на кучу других ампутированных конечностей. Раненый уже какое-то время не ревел и не выл.
— Обморок или умер?
— Обморок, господин Русти.
— Хорошо. Зашей культю, Шани. Давайте следующего! Иоля, пойди проверь, Марти уже все… выблевала?
— Интересно, — тихонько сказала Иоля, не поднимая головы, — а сколько лет практики у вас, господин Русти? Сто?
***
После нескольких минут форсированного, удушающего пылью броска ругань сотников и десятников наконец остановила и развернула в линию вызимские подразделения. Ярре, задыхаясь, как рыба ловя воздух ртом, увидел воеводу Бронибора, красовавшегося перед строем на своем изумительном жеребце, покрытом пластинами ладр. Сам воевода тоже был в полных латах, покрытых голубыми полосками, благодаря чему казался огромной жестяной макрелью.
— Ну, как дела, недотепы?
Шеренги пикинеров ответствовали гудливым, как далекий гром, бурчанием.
— Попердываете, значит, — констатировал воевода, разворачивая выряженного в ладры коня и двигаясь вдоль строя. — Стало быть, чувствуете себя хорошо. Потому что, когда вы чувствуете себя скверно, то не пердите вполголоса, а воете и скулите, словно вас вот-вот повесят. По мордам вижу, что вы так и рветесь в бой, что мечтаете о битве, что уже не в силах дождаться нильфгаардцев! Ну что, вызимские разбойники? У меня для вас добрая весть! Ваши мечты через минуту исполнятся. Через малюсенькую, я бы сказал, мгновенную минутку.
Дата добавления: 2015-08-27; просмотров: 35 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |