— Ты невероятно скромна, — процедил он, резко обернувшись. — Я бы сказал — жемчужина в свином дерьме. Бриллиант на пальце разложившегося трупа. В порядке работы над языком отыщи еще и другие сравнения. Завтра я проведу экзамен, маленькая Dh’oine. Человеческое существо, в котором ничего, абсолютно ничего не осталось от эльфки.
Он подошел к столу, взял трубку, склонился над зеркалом. Цири сидела будто каменная и чувствовала себя так, словно ее оплевали.
— Я прихожу сюда не из-за любви к тебе! — чуть не пролаяла она. — Меня шантажируют, и ты прекрасно об этом знаешь! Но я соглашаюсь и делаю это ради…
— Ради кого? — запальчиво прервал он, совсем не по-эльфьему. — Ради меня? Ради заточенных в твоем мире Aen Seidhe? Ты, глупая девчонка! Ты желаешь это ради себя, ради себя ты приходишь сюда и пытаешься мне отдаться. Потому что в этом твоя единственная надежда, единственная спасительная соломинка. И скажу тебе еще: молись! Истово молись своим человеческим идолам, божкам или тотемам. Ибо или я, или Аваллак’х и его лаборатория. Поверь мне, я не хотел бы попасть в лабораторию и познать это «или».
— Мне все равно, — сказала она глухо, скорчившись на постели, — я согласна на все, лишь бы получить свободу. Чтобы иметь наконец возможность освободиться от вас. Уйти. В мой мир, к моим друзьям.
— Твои друзья? — насмешливо спросил он. — Вот они, твои друзья!
Он резко отвернулся и подсунул ей под нос запорошенное наркотиком зеркало.
— Здесь твои друзья, — повторил он. — Погляди, полюбуйся.
Он вышел, развевая распахнутыми полами шубы. Вначале в мутном стекле она видела только собственное неясное отражение. Но почти тут же зеркало посветлело, стало млечно-белым, заполнилось дымом. А потом возникло изображение.
Йеннифэр, висящая в бездне, напрягшаяся, с руками, воздетыми кверху. Рукава платья раскинуты, как крылья птицы. Волосы колеблются, между ними шмыгают маленькие рыбки. Целые косяки искрящихся юрких рыбок. Некоторые уже щиплют щеки и глаза. От ног Йеннифэр спускается ко дну озера веревка, на конце веревки увязшая в иле и водорослях большая корзина с камнями. Наверху, высоко, сверкает и поблескивает поверхность озера. Платье Йеннифэр колеблется в том же ритме, что и волосы. Запыленную фисштехом поверхность зеркала затягивает дым.
Геральт, стеклянисто-белый, с закрытыми глазами, сидит под свисающими со скалы длинными сосульками, неподвижный, обледеневший. Наносимый метелью снег быстро засыпает его. Белые волосы уже стали белыми льдинками, белые сосульки уже свисают с бровей и ресниц, с губ. А снег все идет и идет, все больше увеличивается сугроб, покрывающий ноги Геральта, все выше пушистые холмики снега на его плечах. Вьюга воет и свистит…
Цири сорвалась с постели, с размаху ударила зеркалом о стену. Треснула янтарная рамка, стекло разлетелось на миллион осколков.
Она узнавала, знала, помнила такого рода видения. Из своих давних снов.
— Неправда все это! — крикнула она. — Ты слышишь, Ауберон? Я не верю! Это неправда! Это всего лишь твоя злоба, бессильная и хилая, как и ты сам! Твоя злоба…
Она опустилась на паркет. И расплакалась.
***
Цири подозревала, что у стен дворца есть уши. На следующее утро она не могла отделаться от скользких взглядов, чувствовала за спиной усмешки, ловила шепотки.
Аваллак’ха не было нигде. «Знает, — подумала она, — знает, что случилось, и избегает меня. Заранее, еще прежде, чем я встала, уплыл либо уехал куда-нибудь подальше со своей позлащенной эльфкой. Не желает со мной разговаривать, не хочет признаться, что его план рухнул!»
Нигде не было и Эредина. Впрочем, это вполне нормально, он часто уезжал со своими Dearg Ruadhri, Красными Всадниками.
Цири вывела Кэльпи из конюшни и поехала за реку. Все время лихорадочно размышляла, не замечая вокруг ничего.
«Бежать отсюда. Не все ли равно, лживыми или правдивыми были изображения в зеркале. Ясно одно: Йеннифэр и Геральт там, в моем мире. И там, рядом с ними, мое место. Необходимо отсюда убежать, убежать немедленно. Должен же найтись какой-то способ. Я вошла сюда сама, значит, должна сама и выйти. Эредин говорил, что у меня дикий, стихийный магический дар, то же самое подозревал и Высогота. Из Тор Зиреаэль, которую я исследовала детально, выхода не было. Но, возможно, здесь есть и другая башня…»
Она посмотрела вдаль, на холм, на виднеющийся на нем кромлех. «Запрещенный район, — подумала она. — Ха! Похоже, это очень далеко. Пожалуй, туда меня Барьер не пропустит. Нечего и пытаться. Пойду по течению реки. Туда я еще не ездила».
Кэльпи заржала, затрясла головой, резко брыкнулась. Не позволила себя развернуть, пошла рысью в сторону холма. Цири изумилась настолько, что несколько мгновений не реагировала, позволяя кобыле бежать. Лишь потом крикнула и натянула поводья. Кэльпи поднялась на дыбы, заржала, мотнула крупом и пошла галопом. Туда же.
Цири больше не удерживала ее, не пыталась управлять. Она была безгранично удивлена. Но достаточно хорошо знала Кэльпи. У кобылы был норов, однако не такой уж дурной! Подобное ее поведение должно было что-то означать.
Кэльпи пошла медленнее, перешла на рысь. Она бежала по прямой к увенчанной кромлехом вершине холма.
«Примерно одно стае, — подумала Цири. — Сейчас начнет действовать Барьер».
Кобыла вбежала на каменистую площадку между плотно стоящими омшелыми и потрескавшимися монолитами, вырастающими из гущи усеянных колючками кустов ежевики, и остановилась как вкопанная. Единственное, что у нее двигалось, были уши.
Цири попыталась ее завернуть. Сдвинуть с места. Напрасно. Если б не жилы, пульсирующие на горячей лошадиной шее, она могла б поклясться, что сидит не на живой лошади, а на статуе. Внезапно что-то коснулось ее спины. Что-то острое, что-то, что проткнуло одежду и болезненно укололо. Она не успела обернуться. Из-за камней без единого звука появился единорог рыжей масти и решительно сунул ей рог под мышку. Сильно. Резко. Она почувствовала, как по боку течет теплая струйка крови.
С другой стороны выдвинулся еще один единорог. Этот был совершенно белый, от краешков ушей до кончика хвоста. Только ноздри розовые, а глаза черные.
Белый единорог приблизился. Медленно, очень медленно положил голову ей на лоно. Возбуждение было столь сильным, что Цири охнула.
Я вырос,
— прозвучало у нее в голове. —
Вырос, Звездоокая. Тогда, в пустыне, я не знал, как мне следует себя вести. Теперь уже знаю.
— Конек? — ахнула она, все еще болтаясь на двух колющих ее рогах.
Меня зовут Иуарраквакс. Ты помнишь меня, Звездоокая? Помнишь, как лечила меня? Спасала?
Он отступил, повернулся боком. Она увидела шрам у него на ноге. И узнала. Она помнила.
— Конек! Это ты! Но ведь ты был совсем другой масти!!!
Я вырос.
В голове неожиданная путаница, шепоты, голоса, крики, ржание. Рога отошли назад. Она увидела, что второй единорог, тот, что стоял у нее за спиной, синий в яблоках.
Старшие учатся тебе, Звездоокая. Они учатся тебе через меня. Еще немного, и они смогут разговаривать с тобой. Сами скажут, чего от тебя хотят.
Какофония в голове Цири взорвалась диким гомоном. И почти тут же смягчилась, поплыла потоком понятий и ясных мыслей.
Мы хотим помочь тебе убежать, Звездоокая.
Она молчала, хотя сердце забилось сильнее.
Где сумасшедшая радость? Где благодарность?
— А чего ради, — дерзко бросила она, — откуда такое желание помогать мне? Так уж сильно вы меня любите?
Мы вообще тебя не любим. Но это не твой мир. Это не место для тебя. Ты не можешь здесь оставаться. Мы не хотим, чтобы ты осталась.
Она стиснула зубы. Хоть и была возбуждена перспективой, помотала головой. Конек — Иуарраквакс — застриг ушами, начал грести землю копытами, глянул на нее черным глазом. Рыжий единорог топнул так, что земля под ней задрожала, грозно закрутил рогом. Гневно фыркнул. И Цири поняла.
Ты нам не доверяешь.
— Не доверяю, — тихо проговорила она. — Здесь каждый играет в какую-то свою игру, а меня, несведущую, пытается использовать. Почему я должна верить именно вам? Между вами и эльфами, это видно сразу, нет дружбы, я сама видела там, в степи, как дело чуть не дошло до драки. Я вполне могу думать, что вы хотите мною воспользоваться для того, чтобы насолить эльфам. Они мне тоже не очень-то нравятся, как бы там ни было, они заперли меня здесь и принуждают делать то, чего я вовсе не хочу. Но использовать себя я не позволю.
Рыжий тряхнул головой, его рог снова проделал опасное движение. Синий заржал. В голове у Цири загудело как в колодце, а проявившаяся мысль была нехорошей.
— Ага! — крикнула она. — Вы такие же, как и они! Или подчинение и послушание, или смерть! Я не боюсь! А использовать себя не дам!
Она опять ощутила сумятицу и хаос. Прошло немного времени, прежде чем из хаоса проявилась позволяющая себя прочесть мысль.
Это прекрасно, Звездоокая, что ты не любишь, когда тебя используют. Нам именно это и нужно. Именно это мы хотим обеспечить тебе. Себе. И всему миру. Всем мирам.
— Не понимаю.
Ты — грозное оружие. Нельзя допустить, чтобы это оружие попало в руки Короля Ольх, Лиса и Ястреба.
— Кого-кого? — прошептала она. — Ах… — «Лис, crevan, это Аваллак’х. А кто из них Ястреб — это я знаю слишком хорошо!»
Король Ольх стар. Но Лис и Ястреб не могут обрести власть над Ard Gaeth, Вратами Миров. Однажды они уже ее получили. Однажды они уже ее утратили. Теперь не могут ничего, только плутать, блуждать среди миров маленькими шажками, одни, бессильные, как призраки. Лис — до Тир на Беа Араинна, Ястреб и его Всадники — до Спирали. Дальше не могут, нет сил. Поэтому они мечтают о Ard Gaeth и власти. Мы покажем тебе, каким образом они уже однажды использовали такую власть. Покажем тебе это, Звездоокая, когда ты будешь отсюда уходить.
— Я не могу уйти. Меня связали чарами. Барьер. Geas Garadh.
Тебя нельзя удержать. Ты — Владычица Миров.
— Ну да! У меня нет никакого стихийного магического дара, я не властвую ни над чем. А от Силы я отказалась там, в пустыне, год назад. Конек — свидетель.
В пустыне ты отказалась от фокусничанья. От Силы, которая в крови, отказаться невозможно. Она по-прежнему с тобой. Мы научим тебя, как ею воспользоваться.
— А случайно, не в том ли дело, — крикнула она, — что Силу и власть над мирами, которые у меня якобы есть, вы вознамерились заполучить?
Нет, не так. Нам твоя сила ни к чему. Мы обладали ею всегда.
Поверь им,
— попросил Иуарраквакс. —
Поверь, Звездоокая.
— При одном условии.
Единороги подняли головы, раздули ноздри, казалось, из их глаз посыпались искры. «Они не любят, — подумала Цири, — когда им ставят условия, они не любят даже звучания этого слова. Pest, не знаю, правильно ли я поступаю… Лишь бы только все не окончилось трагично…»
Мы слушаем. Что за условие?
— Иуарраквакс пойдет со мной.
***
Под вечер набежали тучи, стало душно. Над рекой поднялся плотный липкий туман. А когда на Тир на Лиа опустилась тьма, вдалеке тихим ворчанием заговорила гроза, озаряя горизонт сполохами молний.
Цири уже давно была готова. В черной одежде, с мечом за спиной, взволнованная и напряженная, она с трудом дождалась темноты.
Тихо пересекла пустой вестибюль, проскользнула вдоль колоннады, вышла на террасу. Река Easnadh смолой блестела в темноте, шумели ивы.
По небу прокатился далекий гром.
Цири вывела Кэльпи из конюшни. Кобыла знала, что ей полагается делать, и послушно потрусила в сторону Порфирового Моста. Цири несколько секунд смотрела ей вслед, глянула на террасу, при которой стояли лодки.
«Не могу, — подумала она. — Покажусь ему еще раз. Может, так мне удастся немного задержать погоню? Это рискованно, но иначе я не могу».
В первый момент ей показалось, что его нет и королевские покои пусты. Такая в них стояла тишина и мертвенность.
Его она заметила не сразу. Он сидел в углу, в кресле, в белой рубахе, распахнутой на худощавой груди. Рубаха была сшита из такой тонкой ткани, что облепляла тело словно мокрая.
Лицо и руки Короля Ольх были почти такими же белыми, как рубаха.
Он поднял на Цири глаза. В них была пустота.
— Шиадаль? — шепнул он. — Хорошо, что ты пришла. Знаешь, ведь говорили, ты умерла.
Он разжал кулак, что-то упало на ковер. Флакон из серо-зеленого нефрита…
— Лара. — Король Ольх покачал головой, коснулся шеи, словно его душил толстый королевский torc’h. — Caemm a me, luned. Иди ко мне, доченька. Caemm a me, elaine.
В его дыхании Цири ощутила смерть.
— Elaine blath, Feainnewedd… — затянул он. — Mire, luned, у тебя развязалась ленточка… Позволь…
Он хотел поднять руку, но не смог. Вздохнул глубоко, резко поднял голову, взглянул ей в глаза. На этот раз осмысленно.
— Зиреаэль. Loc’hlaith. Ты действительно — Предназначение, Владычица Озера. И моя. Как получается. Va’esse deireadh aep eigean, — продолжал он, помолчав, а Цири с изумлением поняла, что его слова и движения начинают кошмарно замедляться. — Да, — вздохнув, договорил он. — А все же хорошо, что иногда что-то начинается.
Из-за окна до них долетел протяжный гром. Буря была еще далеко. Но быстро приближалась.
— Несмотря на все, — сказал он, — мне страшно не хочется умирать, Зиреаэль. И меня ужасно огорчает, что все же приходится. Кто бы мог подумать? Я полагал, что не стану сожалеть. Жил я долго, познал все. Утомился… И все же теперь испытываю сожаление. И знаешь, что еще? Наклонись. Я скажу тебе на ушко. Пусть это будет нашей тайной.
Она наклонилась.
— Я боюсь, — прошептал он.
— Я знаю, — ответила она тоже шепотом.
— Ты здесь?
— Здесь.
— Va faill, luned.
— Прощай, Король Ольх.
Она сидела рядом, держа его руку в своей до тех пор, пока он не утих и не угасло его легкое дыхание. Она не утирала слезы. Пусть текут…
Буря приближалась. Горизонт полыхал молниями.
***
Быстро сбежала по мраморным степеням на террасу с колоннами, рядом с которыми покачивались лодки. Отвязала одну, крайнюю, ту, что присмотрела еще с вечера. Оттолкнулась от террасы длинным шестом красного дерева, который предварительно вытащила из карниза. Потому что сомневалась, что лодка станет ее слушаться так же, как Аваллак’ха.
Лодка бесшумно пошла по течению. В Тир на Лиа было тихо и темно. Только статуи на террасах провожали ее мертвыми взглядами. Цири считала мосты.
Небо над лесом осветилось заревом молний, спустя некоторое время протяжно заворчал гром.
Третий мост.
Что-то промчалось по мосту, тихо, ловко, словно огромная черная крыса. Лодка покачнулась, когда он спрыгнул ей на нос. Цири бросила шест, выхватила меч.
— И все-таки, — прошипел Эредин Бреакк Глас, — ты вознамерилась лишить нас своего общества?
Он тоже выхватил меч. В коротком проблеске молнии она успела рассмотреть оружие. Клинок с односторонним лезвием, слегка изогнутый, лезвие блестящее, несомненно, острое, рукоять длинная, гарда — в виде круглой ажурной пластины. То, что эльф умеет пользоваться таким мечом, было ясно с первого взгляда.
Неожиданно он качнул лодку, сильно опершись ногой о борт. Цири ловко забалансировала, уравновесила лодку сильным наклоном тела, почти тут же сама попыталась проделать такой же трюк, прыгнув на борт обеими ногами. Эредин покачнулся, но удержал равновесие и бросился на нее с мечом. Она парировала удар, прикрывшись инстинктивно, потому что мало что видела. Ответила быстрым ударом снизу. Эредин отбил и ударил сам. Цири отразила удар. От клинков, словно от кресал, летели снопы искр.
Бреакк снова качнул лодку — сильно, чуть не перевернув. Цири заплясала, балансируя вытянутыми руками. Он отступил к носу, опустил меч.
— Где ты этому научилась, Ласточка?
— Ты удивишься, если скажу.
— Вряд ли. То, что по реке можно преодолеть Барьер, ты сообразила сама, или кто-то тебе подсказал?
— Не имеет значения.
— Имеет. И мы это выясним. Есть такие способы. А теперь — брось меч и возвращаемся.
— Как же! Жди!
— Возвращаемся, Зиреаэль. Ауберон ждет. Сегодня ночью, ручаюсь, он будет отважен и темпераментен.
— Как же, — повторила она. — Ты перегнул со своим средством для повышения темперамента. Тем, которое ему дал. А может, это вовсе и не было средство для подогрева темперамента?
— О чем ты?
— Король умер.
Эредин мгновенно подавил изумление, резко кинулся на нее, раскачивая лодку. Балансируя, они обменялись яростными ударами, и по воде пронесся громкий звон стали о сталь.
Молния озарила ночь. Над их головами мелькнул мост. Один из последних мостов Тир на Лиа. А может, последний?
— Ты наверняка понимаешь, Ласточка, — хрипло сказал Эредин, — что только оттягиваешь неизбежное. Я не могу тебе позволить уйти.
— Почему? Ауберон умер. А ведь я — ничто и ничего не значу. Ты сам это сказал.
— Потому что это правда. — Он поднял меч. — Ничего не значишь. Так — маленькая моль, которую можно пальцами растереть в блестящую пыльцу, но которая, если это допустить, может проесть дыру в драгоценной ткани. Так — зернышко перца, совершенно незначительное, но если его по невнимательности разжевать, оно испоганит самое изысканное блюдо и заставит сплюнуть, хотя так хотелось бы насладиться едой. Вот что ты такое. Ничто. Докучливое ничто.
Молния. При ее свете Цири увидела то, что хотела увидеть. Эльф поднял меч, размахнулся, вскочил на скамейку. У него было преимущество в высоте. Следующую стычку он должен был выиграть.
— Не следовало поднимать на меня оружие, Зиреаэль. Теперь уже поздно. Я тебе этого не прощу. Я не убью тебя, о нет. Но несколько недель в кровати, в бинтах, тебе наверняка не повредят.
— Погоди. Сначала я хочу тебе кое-что сказать. Открыть некую тайну.
— И что ж ты можешь мне сказать? — фыркнул он. — Что такое, чего я не знаю, ты можешь мне открыть? Какую такую истину ты можешь мне прояснить?
— А такую, что ты не проплывешь под мостом.
Он не успел среагировать, ударился о мост затылком, отлетел к корме, потерял равновесие. Цири могла просто вытолкнуть его из лодки, однако боялась, что этого будет недостаточно, что он не откажется от преследования. Кроме того, именно он, умышленно или нет, убил Короля Ольх. А за это ему полагалась боль.
Она коротко ткнула его в бедро под самой кольчугой. Он даже не вскрикнул. Вылетел за борт, плюхнулся в реку, вода сомкнулась над ним.
Цири обернулась и наблюдала. Нескоро он выплыл. Нескоро выполз на спускающиеся к воде мраморные ступени и долго лежал неподвижно, истекая водой и кровью.
— Тебе повезло: несколько недель в кровати, в бинтах, тебе наверняка не повредят, — буркнула она, схватила свой красного дерева шест и сильно оттолкнулась. Река Вздох набирала скорость, лодка плыла все быстрее. Вскоре позади скрылись во тьме последние строения Тир на Лиа.
Больше Цири не оглядывалась.
Сначала сделалось очень темно, когда лодка заплыла в старый лес, меж деревьев, чьи ветви сходились над поверхностью реки, образуя свод. Потом посветлело, лес кончился, оба берега заросли ольховником, камышами, очеретом. В чистой прежде реке появились клочки травы, водоросли, древесные стволы. Когда небо рассвечивалось молниями, она видела на воде круги, когда гремел гром, слышала, как плещется испуганная рыба. Что-то постоянно хлюпало и шлепало, чмокало и чавкало. Несколько раз недалеко от лодки появлялись большие фосфоресцирующие глаза. Порой лодка вздрагивала, столкнувшись с чем-то большим и живым. «Не все здесь так ладно. Для непривычных этот мир — смерть», — мысленно повторяла она слова Эредина.
Река расширилась, разлилась. Появились островки и рукава. Она позволяла лодке плыть, куда несло течение. Но начала побаиваться. Что, если по ошибке поплывет не по нужному рукаву?
Едва успела об этом подумать, как с берега, из зарослей, долетело ржание Кэльпи и мощный сигнал единорога.
— Ты здесь, Конек!
Надо спешить, Звездоокая. Двигайся за мной.
— В мой мир?
Вначале я должен тебе кое-что показать. Так приказали Старшие.
Они ехали вначале лесом, потом по степи, густо изрезанной оврагами и впадинами. Сверкали молнии, гремел гром. Гроза приближалась, поднялся ветер.
Единорог завел Цири в одну из впадин.
Здесь.
— Что «здесь»?
Слезь с лошади и посмотри.
Она спустилась на землю. Грунт был неровный. Она споткнулась. Что-то хрустнуло и осунулось под ногами. Сверкнула молния, и Цири глухо вскрикнула.
Ее окружало море костей.
Песчаные склоны впадины оползали, скорее всего подмытые дождями. И приоткрыли то, что скрывали. Кладбище. Морг. Огромный навал костей. Берцовых, тазовых, реберных, фаланг пальцев, черепов.
Цири наклонилась и подняла один.
Сверкнула молния, и Цири вскрикнула. Она поняла, чьи останки здесь покоятся.
У черепа, носящего след удара оружием, среди прочих зубов сохранились клыки.
Теперь ты понимаешь,
— зазвучало у нее в мозгу. —
Теперь ты знаешь. Это сделали они. Aen Elle. Король Ольх, Лис, Ястреб. Этот мир вовсе не был их миром. Он стал им после того, как они его завоевали. Когда отворили Ard Gaeth, обманув и использовав нас так же, как теперь пытаются обмануть и использовать тебя.
Цири выпустила череп из рук.
— Сволочи! — крикнула она в ночь. — Убийцы!
По небу с грохотом прокатился гром. Иуарраквакс громко предупреждающе заржал. Она поняла. Взлетела в седло одним прыжком, криком послала Кэльпи в галоп.
По их следам шла погоня.
***
«Когда-то так уже было, — думала она, захлебываясь бьющим в лицо ветром. — Так уже когда-то было. Такая скачка, дикая, во тьме, в ночи, полной страшилищ, призраков и упырей».
— Вперед, Кэльпи!
Головокружительный галоп, слезятся глаза. Молния вспарывает небо, в ее свете Цири видит ольхи по обеим сторонам дороги. Кривые деревья отовсюду протягивают к ней узловатые руки-ветви, хлопают черными пастями дупел, бросают вслед проклятия и угрозы. Кэльпи пронзительно ржет, мчится так быстро, что копыта, кажется, едва касаются земли. Цири прижимается к шее кобылы. Не только для того, чтобы уменьшить сопротивление воздуха, но и чтобы не налететь на ветки ольх, которые так и стремятся повалить ее или стащить с седла. Ветки свисают, тянутся, хлещут, пытаются вцепиться ей в одежду. Искореженные стволы раскачиваются, дупла хлопают и гудят.
Кэльпи дико ржет. Единорог отвечает тем же. Он — снежно-белое пятно во мраке, указывающее путь.
Мчись, Звездоокая! Мчись что есть сил!
Ольх все больше, все труднее уклоняться от их ветвей. Вскоре они совсем преграждают дорогу.
Позади крик. Голоса погони.
Иуарраквакс ржет. Цири принимает его сигнал. Понимает его значение. Еще плотнее прижимается к шее Кэльпи. Нет нужды подгонять кобылу. Подгоняемая страхом лошадь мчится головоломным галопом.
Снова сигнал от единорога, более четкий, бьющий в мозг. Это указание, даже — приказ.
Прыгай, Звездоокая. Ты должна прыгнуть. В другое место, в другое время.
Цири не понимает, но пытается понять. Очень старается понять, концентрируется. Концентрируется так сильно, что кровь начинает шуметь и пульсировать в ушах…
Молния. А потом неожиданная тьма. Бархатистая и черная, черная чернотой, которую не освещает ничто.
В ушах шум.
На лице ветер. Холодный ветер. Капельки дождя. В ноздрях запах сосны.
Кэльпи брыкается, фыркает, топает. Шея у нее мокрая и горячая.
Молния. Почти сразу же за ней гром. При свете молнии Цири видит Иуарраквакса, трясущего мордой и рогом, сильно гребущего землю копытами.
— Конек?
Я здесь, Звездоокая.
Небо усеяно звездами. Украшено созвездиями. Дракон, Зимняя Дева, Семь Коз, Жбан.
А почти над самым горизонтом — Око.
— Получилось, — вздохнула Цири. — У нас получилось, Конек! Это мой мир!
Его сигнал настолько четок, что Цири понимает все.
Нет, Звездоокая. Мы убежали из их мира. Но здесь вовсе не то место, не то время. Впереди еще немалый путь.
— Не оставляй меня одну.
Не оставлю. Я твой должник. Я обязан расплатиться. До конца.
***
Одновременно с поднявшимся ветром небо темнеет на западе, наплывающие волнами тучи гасят созвездия одно за другим. Гаснет Дракон. Гаснет Зимняя Дева, Семь Коз, Жбан. Гаснет Око, светящееся ярче и дольше других.
Коротким светом молнии разгорелся вдоль горизонта небосклон. Ветер усилился, сыпанул в глаза пылью и сухими листьями.
Единорог заржал, выдал ментальный сигнал.
Нельзя терять ни минуты. Единственная наша надежда в быстром бегстве. В нужное место и нужное время. Поспешим, Звездоокая.
«Я — Владычица Мира. Я — Старшая Кровь.
Я — кровь от крови Лары Доррен, дочери Шиадаль».
Иуарраквакс заржал, поторопил. Кэльпи поддержала протяжным фырканьем. Цири натянула поводья.
— Я готова, — сказала она.
Шум в ушах. Блеск и свет. А потом — тьма.
Глава 6
Суд над Иоахимом де Веттом, приговор и казнь большинство историков обычно объясняют бурной, жестокой и тиранической натурой императора Эмгыра. Нет недостатка (особенно у авторов — любителей беллетризации) в догадках и гипотезах о мести и разборках совершенно личного свойства. Теперь пришло время сказать правду, одну только правду, и ничего, кроме правды, которая любому серьезному исследователю вполне очевидна. Герцог де Ветт командовал оперативной группой «Вердэн» таким образом, для которого определение «неудачно» следует считать исключительно деликатным. Имея под началом двукратно превосходящие силы, он отступил на север, а всю активность подчиненных ему подразделений направил на борьбу с вердэнскими гверильясами. Группа «Вердэн» обращалась с населением исключительно изуверски. Результат можно было легко предсказать, ибо он был неизбежен: если зимой силы инсургентов составляли неполных полтысячи человек, то весной восстала почти вся страна. Преданного империи короля Эрвилла убили, и восстание возглавил его сын, принц Кистрин, симпатизировавший нордлингам. Имея на фланге десанты пиратов из Скеллиге, с фронта — наступающих из Цидариса нордлингов, а на тылах — повстанцев, де Ветт запутался в хаосе борьбы и терпел поражение за поражением. Тем самым он задержал наступление Группы «Центр» и, как установлено, вместо того чтобы связывать крыло нордлингов, группа «Вердэн» связывала Мэнно Коегоорна. Нордлинги незамедлительно перешли к контрударам, разорвали кольцо вокруг Майены и Марибора, сведя на нет шансы быстрого повторного захвата этих важных укреплений.
Неспособность и глупость де Ветта имели также чисто психологический аспект. Лопнул миф о непобедимости Нильфгаарда. К армии нордлингов начали сотнями присоединяться добровольцы.
Рестиф де Монтолон. «Северные войны — мифы, ложь и полуправда»
Чего уж скрывать, Ярре был сильно разочарован. Воспитание в храме и его собственная открытая натура привели к тому, что он верил в людей, в их доброту, благожелательность и бескорыстие. От этой веры мало что осталось.
Он уже две ночи проспал на дворе, в остатках стогов, а теперь дело шло к тому, что таким же образом он проведет и третью ночь. В тех селах, где он просил пустить его на ночлег, отвечали либо угрюмым молчанием, либо ругательствами и угрозами. Не помогало, когда он говорил, кто он и какова цель его странствия.
Очень, очень разочаровали его люди.
Смеркалось быстро. Паренек быстро шагал по тропинке среди полей. Высматривал стог, отчаявшийся и убитый перспективой очередной ночи под открытым небом. Правда, март выдался исключительно теплым, но ночью становилось по-настоящему холодно. И по-настоящему страшно.
Ярре глянул на небо, на котором, как и каждую ночь уже почти неделю, видна была красно-золотая пчела кометы, пересекающей небо с запада на восток, и протянувшийся за нею мерцающий огненный хвост. «Интересно, — думал Ярре, — что в действительности может предвещать это удивительное, упоминаемое во многих пророчествах явление?»
Задерживаться он не стал. Делалось все темнее. Дорожка шла вниз, в заросли кустов, принимающих в полумраке самые причудливые очертания. Снизу, оттуда, где было еще темнее, веяло холодом, неприятным запахом гниющих трав и чем-то еще.
Чем-то очень нехорошим.
Ярре остановился. Попробовал убедить себя, что по спине и плечам ползает не страх, а холод. Впустую.
Берега заросшего лозняком и искривленными ивами канала, черного и блестящего, как свежевылитая смола, стягивал невысокий мостик. В тех местах, где балки прогнили и провалились, зияли продолговатые дыры, перила были сломаны, стойки погружены в воду. За мостиком ивы росли плотнее. Хоть до настоящей ночи было еще далеко, хоть далекие луга за каналом все еще светились висящей на стеблях трав пряжей тумана, здесь, меж ив, царила тьма. Во мраке Ярре нечетко различал развалины какой-то постройки, вероятно, мельницы, шлюза или угрекоптильни.
Дата добавления: 2015-08-27; просмотров: 33 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |