будет принести жару и в дом, - возразила я и, придвинув стул, взялась за
мехи.
Он между тем шагал взад и вперед в состоянии, близком к сумасшествию; и
его тяжелые вздохи так часто следовали один за другим, что, казалось,
просто не оставляли ему возможности дышать.
- Когда рассветет, я пошлю за Грином, - сказал он. - Я хочу задать ему
несколько юридических вопросов, пока я могу еще занимать свои мысли такими
вещами и пока в состоянии действовать спокойно. Я до сих пор не написал
завещания. Да и как распорядиться своею собственностью, - все никак не
надумаю. Я бы с радостью уничтожил ее в прах.
- Я бы так не говорила, мистер Хитклиф, - вставила я свое слово. -
Повремените лучше с завещанием: вам самое время покаяться во многих ваших
несправедливых делах. Я никогда не думала, что нервы у вас могут так
ослабеть. Сейчас, однако, они у вас в крайнем расстройстве - и почти
целиком по собственной вашей вине. Как вы провели последние три дня! Да
это свалило бы с ног и титана. Поешьте хоть немного и поспите. Вы только
посмотрите на себя в зеркало - и увидите, до чего необходимы вам и еда и
сон: щеки у вас ввалились, а глаза налиты кровью, как у человека, который
умирает с голоду и слепнет от бессонницы.
- Не моя вина, что я не могу ни есть, ни спать, - возразил он. - Уверяю
вас, это происходит не вследствие определенного намерения. Я буду спать и
есть, когда наконец получу возможность. Но это же все равно, что
предлагать человеку, барахтающемуся в воде, чтоб он отдохнул, когда еще
один только взмах руки - и он достигнет берега! Я должен сперва выбраться
на берег, и тогда отдохну. Хорошо, не надо мистера Грина. А что касается
покаяния в несправедливых делах, так я не совершал никаких
несправедливостей, мне каяться не в чем. Я слишком счастлив; и все-таки я
счастлив недостаточно. Моя душа в своем блаженстве убивает тело, но не
находит удовлетворения для себя самой.
- Вы счастливы, хозяин? - вскричала я. - Чудное это счастье! Если вы
можете выслушать меня без гнева, я дала бы вам один совет, который сделает
вас счастливей.
- Какой же? - спросил он. - Говорите.
- Сами знаете, мистер Хитклиф, - сказала я, - с тринадцати лет вы жили
себялюбиво, не по-христиански, и едва ли за все это время вы хоть раз
держали в руках евангелие. Вы, должно быть, позабыли, о чем говорится в
святом писании, а теперь вам и некогда разбираться в этом. Разве так уж
вредно было бы послать за кем-нибудь (за священником любого толка - все
равно какого), кто мог бы разъяснить вам евангелие и показать, как вы
далеко отошли от его предписаний и как непригодны вы будете для его неба,
если не переменитесь прежде, чем вам умереть.
- Я не только не гневаюсь, Нелли, я вам очень обязан, - сказал он, - вы
мне напомнили о том, как я хочу распорядиться насчет своих похорон. Пусть
меня понесут на кладбище вечером. Вы и Гэртон можете, если захотите,
проводить меня; и проследите непременно, чтоб могильщик исполнил мои
указания касательно двух гробов! Никакому священнику приходить не надо, и
никаких не надо надгробных речей: говорю вам, я почти достиг моего неба.
Небо других я ни во что не ставлю и о нем не хлопочу.
- Но если, допустим, вы будете настаивать на своем упрямом говений и
уморите себя таким способом и вас запретят хоронить на освященной земле? -
сказала я, возмутившись его безбожным безразличием. - Это вам понравится?
- Не запретят, - возразил он. - А если запретят, вам придется перенести
меня тайком. И если вы не исполните мой наказ, вы узнаете на деле, что
умершие не перестают существовать.
Как только он услышал, что и другие в доме зашевелились, он скрылся в
свою берлогу, и я вздохнула свободней. Но во второй половине дня, когда
Джозеф и Гэртон ушли работать, он снова зашел на кухню и, дико озираясь,
попросил меня прийти посидеть в _доме_: ему нужно, чтобы кто-нибудь был с
ним. Я отказалась: заявила напрямик, что его странные разговоры и
поведение пугают меня и у меня нет ни сил, ни охоты составить ему
компанию.
- Я, верно, кажусь вам самим нечистым, - сказал он, невесело
усмехнувшись, - чем-то слишком мерзким, с чем и жить непристойно под одною
крышей. - Затем, обратившись к Кэтрин, которая была тут же и спряталась за
моей спиной при его появлении, он добавил полунасмешливо: - Не пойдете ли
вы, моя пташка? Я вам худого не сделаю. Нет? Для вас я обернулся хуже, чем
дьяволом. Что же, здесь есть одна, которая не будет меня чураться. Но
видит бог, она безжалостна! Проклятье! Это несказанно больше, чем может
вынести плоть и кровь - даже мои.
Больше он никого не упрашивал посидеть с ним. Когда смерклось, он пошел
в свою комнату. Всю ночь и долго после рассвета мы слышали, как он стонал
и о чем-то шептался сам с собой. Гэртон рвался зайти к нему, но я его
попросила привести мистера Кеннета - и тогда они зайдут вдвоем навестить
его. Когда врач пришел и я потребовала, чтобы нас впустили, и попробовала
открыть дверь, она оказалась на замке; и Хитклиф послал нас ко всем
чертям. "Мне лучше, - сказал он, - оставьте меня в покое", - с тем врач и
ушел.
Вечер настал сырой, потом лило всю ночь до рассвета; и когда я поутру
пошла в свой обход вокруг дома, я увидела, что окно у хозяина распахнуто и
дождь хлещет прямо в комнату. Значит, не может он лежать в кровати,
подумалось мне: промок бы насквозь. Он либо встал, либо вышел. Не буду
подымать тревогу, зайду к нему смело и посмотрю.
Успешно отперев дверь другим ключом, я подбежала к кровати - в комнате
оказалось пусто. Быстро раздвинув загородки, я заглянула внутрь. Мистер
Хитклиф был там - лежал навзничь в постели. Его глаза встретили мои таким
острым и злобным взглядом, что меня передернуло; и казалось, он улыбался.
Я не допускала мысли, что он мертв, но его лицо и шея были омыты дождем; с
постели текло, и он был совершенно недвижим. Створка окна, болтаясь на
петлях, содрала кожу на руке, простертой по подоконнику. Из ссадины не
сочилась кровь, и, когда я приложила к ней пальцы, я больше не могла
сомневаться: он был мертв и окоченел!
Я заперла окно на задвижку; зачесала назад его длинные черные волосы со
лба; попробовала закрыть ему глаза, чтобы, если можно, погасить их
страшный, как будто живой, исступленный взгляд, пока никто другой не
встретил этого взгляда. Глаза не закрывались - они как будто усмехались на
мои усилия. Разомкнутые губы и острые белые зубы тоже усмехались.
Охваченная новым приступом страха, я кликнула Джозефа. Джозеф приплелся
наверх и расшумелся. Но решительно отказался прикоснуться к нему.
- Черт уволок его душу! - кричал он. - По мне, пусть берет в придачу и
ее оболочку, нужды нет! Эх, каким же он смотрит скверным покойником:
скалится, гляди! - И старый грешник передразнил его оскал. Я подумала, что
он вот-вот начнет скакать и паясничать вокруг кровати, но он вдруг
приосанился; потом упал на колени, воздел руки к потолку и стал возносить
благодарения господу за то, что древний род и законный владелец
восстановлены в своих правах.
Я была подавлена ужасным событием, и память моя в какой-то гнетущей
печали невольно возвращалась к минувшим временам. Но бедный Гэртон, больше
всех обиженный, был единственным, кто в самом деле тяжко горевал. Он всю
ночь сидел подле покойника и лил жаркие слезы. Он сжимал его руку и
целовал дикое осклабленное лицо, на которое все другие избегали смотреть;
и скорбел об усопшем той истинной скорбью, которая естественно возникает в
благородном сердце, даже когда оно твердо, как закаленная сталь!
Мистер Кеннет затруднялся определить, от какой болезни умер хозяин. То
обстоятельство, что он четыре дня не ел, я утаила, опасаясь, как бы это не
привело к осложнениям; да к тому же я была убеждена, что он воздерживался
от пищи не намеренно: это было не причиной, а следствием его странной
болезни.
Мы его похоронили, к негодованию всей округи, так, как он того желал.
Эрншо, я да могильщик и шесть человек, несших гроб, - больше никто не
провожал покойника. Те шестеро удалились, как только опустили гроб в
могилу. Мы же остались посмотреть, как его засыплют землей. Гэртон с
мокрым от слез лицом накопал зеленого дерна и сам обложил им бурый холмик.
Могила и сейчас такая же опрятная и зеленая, как две соседние, и я
надеюсь, жилец ее крепко спит, как спят и в тех. Но люди на деревне, если
вы их спросите, поклянутся на библии, что он "разгуливает": иные говорят,
что сами встречали его близ церкви и в зарослях вереска и даже в этом
доме. Пустые россказни, скажете вы, и я так скажу. Но тот старик, сидящий
там на кухне у огня, утверждает, что видит, как оба они выглядывают из
окна комнаты мистера Хитклифа каждую дождливую ночь со дня его смерти. И
странная вещь приключилась со мной около месяца тому назад. Как-то вечером
я шла на Мызу - темный был вечер, собиралась гроза, - и у самого поворота
к Грозовому Перевалу я встретила маленького мальчика, который гнал перед
собой овцу с двумя ягнятами. Он громко плакал, и я подумала, что ягнята
заупрямились и не слушаются погонщика.
- В чем дело, мой маленький? - спросила я.
- Там Хитклиф и женщина - вон под той горой, - сказал он, всхлипывая, -
я боюсь пройти мимо них.
Я не видела ничего, но ни мальчик, ни овцы не шли; и тогда я
посоветовала ему обойти нижней дорогой. Он, верно, вспомнил, когда шел
один по глухим местам, те глупости, о которых толковали при нем его родные
и приятели, вот ему и померещились призраки. Но все же я теперь не люблю
выходить в темноте и не люблю оставаться одна в этом мрачном доме. Ничего
не могу поделать с собой. Я рада буду, когда они съедут отсюда и
переберутся на Мызу.
- Они собираются, значит, переехать на Мызу? - сказал я.
- Да, - ответила миссис Дин, - как только поженятся; свадьба у них
намечена в день Нового года.
- А кто же будет жить здесь?
- Кто? Джозеф останется смотреть за домом и, может быть, возьмет к себе
одного паренька. Они устроятся на кухне, а все остальное будет заперто.
-...И предоставлено тем призракам, какие вздумают поселиться в доме, -
добавил я.
- Нет, мистер Локвуд, - сказала Нелли, покачав головой, - я верю, что
мертвые мирно спят. Но нехорошо говорить о них так легко.
В эту минуту распахнулись садовые ворота; те двое вернулись с прогулки.
- Их-то ничто не страшит, - проворчал я, наблюдая в окно, как они
приближаются. - Вдвоем они готовы пойти против сатаны со всем его
воинством.
Когда они взошли на крыльцо и остановились полюбоваться напоследок
луной - или, верней, друг другом в ее свете, - меня потянуло снова
уклониться от встречи; и, сунув кое-что на память о себе в руку миссис Дин
и презрев ее упрек в неучтивости, я скрылся через кухню, когда они
отворяли дверь дома. Таким образом, я укрепил бы Джозефа в его догадках
насчет нескромных развлечений ключницы, если бы, к счастью, старик не
признал во мне респектабельного человека, когда услыхал у своих ног
сладостный звон соверена.
Обратный мой путь был длиннее, потому что я сделал крюк, завернув к
церкви. Остановившись под ее стенами, я увидел, что разрушение сильно
продвинулось вперед даже за эти семь месяцев: многие окна зияли без стекла
черными проемами и шиферные плиты выбились кое-где за прямую черту крыши,
чтобы постепенно осыпаться в надвигающихся бурях осени.
Я стал искать и вскоре нашел три надгробных камня на склоне окрай
болота: средний из них был серым и утопал наполовину в вереске; только
камень Эдгара Линтона отчасти гармонировал с ним, убранный дерном и мхом,
заползшим на его подножие; камень Хитклифа был еще гол.
Я бродил вокруг могил под этим добрым небом; смотрел на мотыльков,
носившихся в вереске и колокольчиках, прислушивался к мягкому дыханию
ветра в траве - и дивился, как это вообразилось людям, что может быть
немирным сон у тех, кто спит в этой мирной земле.
Дата добавления: 2015-11-05; просмотров: 24 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |