Ароматом кудрей; с их приманкою властной,
Переполнился пир, словно амброю страстной.
Царь свой взор от нее был не в силах отвлечь,
Об одной только дивной была его речь.
И в одну из ночей взял ее он в объятья,
И настал в жаркой мгле миг благого зачатья.
Словно тучей весенней провеяла мгла
И жемчужину в глуби морской зачала.
Девять лун протекло по стезям небосклона,
Плод оставил в свой час материнское лоно.
В ночь родин царь велел, чтоб созвал звездочет
Звездочетов, — узнать, как судьба потечет,
Чтоб открыл ему тайну, чтоб в звездном теченье
Распознал звездных знаков любое значенье.
И пришел предсказателей опытных ряд,
Чтоб вглядеться в тот мир, где созвездья горят.
И, держа пред собой чертежи и приборы,
На движенья светил старцы подняли взоры.
В высшей точке горело созвездие Льва,
На предельный свой блеск обретая права.
Многозвездный Овен, вечно мчащийся к знанью,
Запылав, устремился от знанья к деянью.
Близнецы и Меркурий сошлись, и, ясна,
Близ Тельца и Венеры катилась луна.
Плыл Юпитер к Стрельцу. Высь была не безбурна:
Колебало Весы приближенье Сатурна.
Но воинственный Марс шел и шел на подъем
И вступил в свой шестой, полный славою, дом.[364]
Что ж мы скажем на то, что явили созвездья?
Небу — «Слава!». Завистникам — «Ждите возмездья!».
Не дивись же, что звездным велениям в лад
Из ростка распустился невиданный сад.
Звездный ход был разгадан по древним примерам,—
И пришедшего в мир царь назвал Искендером.
Ясно старцам седым семь вещали планет,
Что возьмет он весь мир, что преград ему нет.
Все сказал звездочет обладателю Рума,
Чтоб ушла от Владыки тревожная дума.
В предвкушении благ, славой сына прельщен,
Казначея призвав, сел Владыка на трон.
В светлом сердце царевом тревоги не стало,
И просящим он роздал сокровищ немало.
Славя Месяц душистый, надежд не тая,
Пил он сладкие вина в саду у ручья.
И подрос кипарис, и негаданно рано
Встал на ножки, ступая красивей фазана.
Он из люлечки к луку тянулся; к коню
Он с постельки бросался, подобный огню.
У кормилицы стрел он просил, и в бумагу
Или в шелк их пускал. Проявляя отвагу,
Вырос крепким и, отроком ставши едва,
Выходил он с мечом на огромного льва.
И в седле властно правил он, будто заране
Он бразды всего мира сжимал в своей длани.
Обучение Искендера
Дай мне, кравчий, с вином сок целительных трав:
Хоть стремился я в рай, пил я горечь отрав!
Иль всплывет мой челнок, верный путь выбирая,
Иль пойду я на дно, и достигну я рая.
* * *
Отвергающий алчности шумный базар
Принимает весь мир, — как живительный дар.
Он достаток найдет, — нет блаженней удела,
Чем нести мерный труд ежедневного дела.
Будет радость ему долгим веком дана,
Если сдержит он ход своего скакуна.
Он добро расточать не желает без счета
И не ведает вечного скупости гнета.
Все жалеть — это жить в тесноте и с трудом.
Ничего не жалеть — бросить в печку весь дом.
Делай благо себе и родимому дому
Только так, чтоб не делать плохого другому.
Летописец из книги о царствах былых
Взял рассказ, — и его я влагаю в свой стих.
Филикус, осененный судьбою удачной,
Разодевший все царство в наряд новобрачный,
Мудрым сыном был горд; был обрадован он
Тем, что честью владык Искендер наделен,
Что в очах Искендера сиянье блистало,
То, которым блистать его сану пристало.
Всех достойных отцов тем гордятся сердца,
Что достоинством отпрыск достоин отца.
«За науки, мой сын! Высшей ценности камень
Только после граненья проявит свой пламень».
Никумаджис премудрый[365], а был он отцом
Аристотеля — начал занятья с юнцом.
Сердце отрока речи премудрой внимало,
И наук изучаемых было немало.
Строй всех царственных дел, изощренность искусств,—
Все для силы ума, для кипения чувств.
Царский сын привыкал к тем наукам служенью,
Размышленье над коими — путь к постиженью.
Мудрый старец жемчужину мира повел
В полный славою звездной возвышенный дол.
Он открыл ему высшее. Много ли встретим
Тех, кому довелось открывать это детям?
Целый год достославный царевич свой слух
Лишь к наукам склонял; был он к прочему глух.
Острым разумом в глуби наук проникая,
Он блистал, острословьем людей увлекая.
Аристотель, с царевичем вместе учась,
Помогал ему; крепла их братская связь.
Были знанья отца не к его ли услугам?
И делился он ими с внимательным другом.
Никумаджис, наставник, увидеть был рад,
Что царевича разум — сверкающий клад.
И усилил старанье он в деле науки,—
Ведь сокровища клада дались ему в руки!
Видя небом царевичу данный указ,
Он проник в него зоркостью пристальных глаз.
Пожелав, чтоб и сын упомянут был тоже
В том указе, который всех кладов дороже,—
Вместе с сыном вступил он под царственный кров,
С речью важной и полной пророческих слов:;
«Ты взрастешь до небес, и тебе станет ведом
Путь на быстром коне от ученья к победам.
Всех неправых мечом ты заставишь молчать,
Ты свою в целый мир скоро вдавишь печать.
О державе твоей будут сонмы преданий.
Семь кишверов тебе вышлют пышные дани,
Все державы земли сделав царством одним,
Примешь в руки весь мир, вечным счастьем храним.
Вот тогда-то припомни былые уроки.
Жадность брось — от нее все иные пороки.
Почитая меня, с моим сыном дружи,
Все, чего он достоин, ему окажи.
Согласуй с его мненьем дела своей славы,
Ибо мудрый советник дороже державы.
Ты — счастливый, а в нем верных знаний полет.
Для счастливого знающий — лучший оплот.
Там, где ценится ум, неусыпное счастье
Тотчас в судьбах правителя примет участье.
И удача, сверкая, умножит свой свет,
Если примет от мудрости должный совет.
Чтоб достичь до луны многославным престолом,
По ступеням науки всходи ты над долом».
И царевич дал руку учителю в знак,
Что он выполнит все. И он вымолвил так:
«Верь, лишь только свой трон я воздвигну над миром,
Сын твой будет моим неизменным везиром.
Я советов его не отвергну, о нет!
Размышляя, приму его каждый совет».
Да! Когда для него стало царство готово,
Искендер, воцарившись, сдержал свое слово.
Разгадал Никумаджис — глава мудрецов,—
Что дитя это сломит любых гордецов,
И чертеж ему дал,[366] — тот, в котором для взора
Были явственны знаки побед и позора.
«Все, — сказал он, — исчисля, вот в эти лучи
Имя вражье и также свое заключи.
В дни войны ты все линии строго исследуй,
Узнавая, чей круг обозначен победой.
Увидав, что врагу служат эти черты,
Устрашайся того, кто сильнее, чем ты».
Мудрый труд почитая услугой большою,
Взял чертеж Искендер с благодарной душою.
И в грядущем, средь бурных и радостных дней,
Он заранее знал о победе своей.
Так он жил, преисполнен огня и терпенья,
И котлы всех наук доводил до кипенья.
И затем, что он к мудрости был устремлен,
О всех старцах премудрых заботился он.
В деле каждом считался он с мастером дела,—
Потому-то удач и достиг он предела.
А царевича сверстник, наперсник и друг
Изучал всех искусств обольстительный круг.
Очень ласковым был он всегда с Искендером,
В дружелюбье служа ему должным примером.
И не мог без него Искендер повелеть
Даже слугам на вертел насаживать снедь.
К Аристотелю шел он всегда за советом,
Все дела озарял его разума светом.
И над высями гор продолжал небосвод
Свой извечный, крутящийся, медленный ход;
И ушел Филикус из пристанища праха,
И наследного свет заблистал шаханшаха.
Что есть мир? Ты не чти его смертных путей.
Уходи от его кровожадных когтей.
Это древо с шестью сторонами четыре
Держат корня.[367] Мы, пленники, распяты в мире.
Веют вихри, и листья на дереве том
Увядают, — и падает лист за листом.
Любование садом земным скоротечно.
Нет людей, что в саду оставались бы вечно.
И взрастают посевы своею чредой.
Всходит к небу один, смотрит в землю другой.
Ты желаешь иль нет, — здесь не будешь ты доле,
Чем другие. Не думай о собственной воле!
У людей своевольных — так было досель —
На базаре воры вырезают кошель.
Ты у мира в долгу — всех гнетет он сурово.
Что ж! Отдай ему долг и уйди от скупого.
* * *
Шорник шел с кузнецом; их задача была
Получить старый долг от больного осла.
Сбросил серый седло со спины своей хилой,
С ног подковы стряхнул с неожиданной силой
И, свободно дыша, все отдавши долги,
Отдохнул. Смертный! Так же себе помоги!
Пылен путь бытия. Без печали и страха
Кинь свой долг и уйди от пылящего праха.
Искендер восходит на трон отца
После смерти Филикуса Искендер восходит на престол. Он поддерживает справедливость, установленную отцом, и сохраняет мир со всеми соседями, мудро предпочитая войне уплату дани Дарию. Далее Низами описывает мощь Искендера, которую он проявляет, лишь охотясь на львов, его мудрость, говорит о его щедрости и о всеобщей любви к нему. Искендер постоянно прислушивается к советам Аристотеля.
Египтяне приносят Искендеру жалобу на насилия зинджей
Ко двору Искендера прибывают посланцы из Египта. Они горько жалуются: на их страну напали чернокожие зинджи и чинят в ней насилия. Они молят Искендера о помощи. Искендер, заступник всех угнетенных, несмотря на страх перед несметными полчищами зинджей, решает выступить. Аристотель предсказывает ему победу. Следует описание движения войск.
Поход против зинджей. Гибель Тутиануша
Любимец Искендера, его молодой приближенный, красноречивый, мудрый и смелый Тутиануш отправляется гонцом к предводителю зинджеи. Искендер поручает ему напугать предводителя и заставить его повернуть войско вспять. Рассвирепевший царь зинджеи велит отрубить Тутианушу голову и выпивает чашу его крови. Войско Искендера в страхе.
Хитрость Искендера[368]
И везира призвал царь великого Рума,
Чтоб открыть ему все, что таит его дума.
«Стынет войска душа, хоть была горяча,
Стала боем сыта, не вкусивши меча.
Где ж мои храбрецы? Все обдумаем строго,
В битвах всадник один сделать сможет немного.
Больше нет в моем войске бестрепетных душ,
Потому что убит был наш Тутиануш.
Всех смутил этот зиндж, выпив страшную чашу,
Страх объемлет и пеших, и конницу нашу.
Если все мое войско в испуге, — к чему
Прибегать мне напрасно к мечу своему?
Коль румийцев страшиться враги перестанут,—
Как слоны боевые в бою они станут.
Укажи мне уловку, чтоб зинджеи опять
Устрашить и в бою опрокинуть и смять.
Я в нежданной беде! В деле горестном этом
Помоги мне! Приди ко мне с мудрым советом».
И, исполненный опыта, знающий мир,
Так сказал Искендеру премудрый везир:
«Государь! Твой рассудок — твой верный водитель,
Слава — спутница, меч — нападающий мститель.
Сотворивший весь мир и надир и зенит —
Пусть водителя дивного вечно хранит!
Пусть твой путь по горам, по равнинам и водам
Бирюзовым всегда осеняет он сводом!
Зинджи — змеи, считать их за равных — обман.
Каждый зиндж — это черный и злой Ариман.
Не дивись, что румийцы, увидя их скулы,
Заметались: мы — рыбы, а зинджи — акулы.
Смерть в полоне — страшна. Примиримся ли с ней?
Людоедство, однако, всем людям — страшней.
Помирись мы с собачьими, злыми сердцами,—
Нас мудрец ни один не сочтет мудрецами.
Если мы отойдем, не вступив с ними в бой,
Отдадим целый мир мы врагам на разбой.
Если в недруге нашем пропала б отвага,
Мог узреть бы в посланце немало он блага.
Но в нем разума нет, нет препятствий для зла,
И убьет он, бесспорно, любого посла.
Надо, хитро за ними последовав следом,
Стать на время тебе в их глазах людоедом.
Надо несколько зинджей схватить на пути,
И связать, и тайком в твой шатер привести.
Пусть их наземь швырнут пред властителем Рума;
Притворись, что душа твоя зла и угрюма.
Повели, чтоб снесли одну голову с плеч
И послали в поварню зажарить иль спечь.
Иль воскликни по-зинджски: «Пусть лакомство это
Будет быстро в поварне на вертел надето!»
И пускай твой приказ будет стольнику дан,
Чтоб отобран был поваром черный баран.
И пусть блюдо тебе с головою барана
Подадут без костей. Не узнают обмана.
Кожу черную рви и с глотками вина
Жуй ее, наслаждаясь, она ведь вкусна.
И мозги ты потребуй и молви: «О, чудо!
Несравнимо ни с чем это нежное блюдо!
Если б раньше я знал эту сладкую снедь!
Да! Прославленный повар мой должен краснеть,
Что откармливал мне только белых! Отныне
Жарьте мне только зинджей! Их много в пустыне…»
Пусть проведает царственный их людоед,
Что и ты — людоед. Пусть боится он бед!
В опасенье расстанется с яростным жаром,
Ведь железо железным смягчают ударом.
Если выполним ловко мы этот прием,
Чернокожих воителей мы разобьем.
Нам волками указана волчья повадка.
Глупость глупостью гни, — это верная хватка».
Приказал Искендер, чтобы воинов ряд
Для набега сомкнулся в единый отряд.
Надо пленных добыть. Те, что будут в отряде,
Пусть у самых дорог притаятся в засаде.
Смельчаки снарядились; недолго вдали
Оставались, — и пленных они привели.
Царской ставки начальник их принял и сразу
Их направил к царю, повинуясь указу.
Были злобны их лица, насуплена бровь,
А на черных затылках — багровая кровь.
Царь, похожий на льва, весь порыв исступленья,
Словно лев, в чьих когтях сжата шея оленя,
Зарычал и велел, страшно хмуря свой лик,
Одному из плененных снять голову вмиг.
Сняли голову, крикнули повару: «Живо
Приготовь для царя!» И пошли торопливо,
И сказали в поварне подробно о том,
Что на блюде царю поднести золотом.
Задрожали, увидев сей царский обычай,
Те, что стали такого владыки добычей.
Повелел государь, будто кончив труды,
Чтоб циновку постлали ему для еды.
И внесли ему то, что решили заране
(Ведь внимающий помнит о черном баране).
И в глазах у царя словно ярость была.
Рвал он мясо, как лев, рвущий шкуру осла.
И, насытившись, чмокал губами: он мяса,
Мол, не ведал вкусней. «Надо взять для припаса
Больше зинджей, — он молвил, — так зинджи вкусны,
Что мне яства другие совсем не нужны.
Чтобы окорок зинджский всегда мне давали!
Снедь, подобную этой, мы сыщем едва ли!»
Так баранье жаркое съел доблестный шах,
Ввергнув зинджей обманом в мучительный страх.
Напугав их змеиной повадкой своею,
Царь пустил этих змей к их верховному змею.
И к царю чернокожему зинджи толпой
Прибежали и подняли горестный вой:
«Не людской он породы! Он злей крокодила!
Это лапа дракона наш край захватила!
Так «зинджатину» ест он, как мы, — о, печаль! —
Сами зинджи, едим только вкусный миндаль.
Так он голову зинджа, отрезав от стана,
Поедает, как мы поедаем барана».
Все кричат и вопят, но кричи не кричи —
Темный войлок полез из-под яркой парчи.
Черный вождь приуныл. И, пылавшее ало,
Пламя черных вояк, закрутясь, потухало.
Второе сражение с зинджами
Жестокая битва. Из войска зинджей выходит вперед людоед, великан Зерачс, с костяным копьем в руках. Он убивает подряд семьдесят румских витязей. Тогда в бой вступает сам Искендер. Одним ударом палицы он убивает Зераче. Вслед за ним он поражает насмерть еще нескольких зинджских богатырей.
Третье сражение с зинджами. Бой с Пеленгером
Снова жестокий бой. Румийцы изнемогают под натиском зинджей. Тогда в бой вступает сам Искендер. Он прорывает боевые порядки зинджей и вступает в единоборство с их царем Пеленгером. Противники столь могучи, что они долго не могут одолеть один другого. Наступает ночь.
Четвертое сражение с зинджами и победа Искендера
Наутро сражение продолжается. Искендер снова проявляет чудеса силы и храбрости. От его руки пал сам Пеленгер. Войско зинджей разбито. Зинджи просят пощады. Искендер захватывает в стане зинджей несметные сокровища. Затем он, только что сам смело сражавшийся, объезжает поле битвы, смотрит на тела павших и скорбит об этих безвинно убитых.
Возвращение Искендера после победы над зинджами
Искендер щедро раздает своим воинам захваченные в стане зинджей сокровища. После победного пира войско отправляется домой. По дороге Искендер останавливается в Египте. У моря он закладывает город — Александрию. Затем он посылает сказочно щедрые подарки Дарию, которому все еще платит дань. Дарий вместо благодарного чувства охвачен завистью. Он отправляет Искендеру грубое послание. Искендер оскорблен, но пока молчит.
Искендер обдумывает, какой силой обладает Дарий,
и получает предсказание победы
Дай мне, кравчий, вина, — мне с вином веселей!
Исцеляют вином всех недужных мужей.
Я вином опьянюсь, позабыв о кручине;
Блещет солнечный свет в его ярком рубине.
* * *
Люди ищут; желания свойственны им.
Этот — к морю, тот — к жемчугу страстью томим,
Но не вижу людей — хоть не стал я незрячим,—
Устремленных к учителю сердцем горячим.
И вот я, соловей, тем прохожим не рад,
Что в словах назиданья не ищут отрад.
Этой песни своей утешаемый ладом,
Не стремлюсь я к морям, к их неверным усладам.
И когда я, на миг сад покинувши свой,
Поднимаю в руке апельсин огневой[369],—
Ни хмельных я, ни жаждущих трезвых, которым
Мог бы дать этот плод, не найду своим взором.
И тогда, под охрану тенистых оград,
Возвращаюсь я снова в свой радостный сад
И, предавшись его благодатным отрадам,
Услаждаю свой разум живительным садом.
* * *
Вняв мобедам древнейшим, повел свой рассказ
Мастер слов, за алмазом гранящий алмаз:
Черных зинджей сломивший, достигнувший цели,
Отдыхал Искендер, и царя лицезрели
То вкушавшим отраду спокойного сна,
То с веселою чашей хмельного вина.
В день веселый Новруза склонившийся к чаше
Царь поющим внимал, и звучали все краше
Звуки песен, — и сладких напитков ключи
Кравчий лил в его чашу в отрадной ночи.
Исполнять все желанья — единственным делом
Это стало царю, с его светлым уделом.
И Воитель, пред кем преклонялись цари,
Пировал безмятежно до самой зари.
И среди мудрецов, с ним пирующих рядом,
Он весь мир озирал справедливости взглядом.
И беседу вели, струнный слушая звон,
Аристотель — над кубком, над чашей — Платон.
И, ласкавшую слух красотою размера,
Пел певец свою песнь про царя Искендера:
«О защитник и царь, все печали забудь!
Будь венчанным всегда! Вечно радостным будь!
Пей за счастье свое только чистые вина.
Для чего то вино, где воды половина?
Время дней молодых для услады дано.
Словно пурпур, горит огневое вино.
Если юность дана, — все исполнено блага.
С нею вечно дружна виноградная влага.
Если выполнил все твой сверкающий меч,—
Должен сердце свое ты к усладам привлечь.
Под защиту свою взять весь мир тебе надо.
Людям в каждом краю в этом будет отрада.
Тронул черных, о царь, — ты и белых затронь![370]
Для стремлений твоих пегий надобен конь.
Весь наш мир ты займи — он тебе предназначен,—
Стяг всей власти возьми, — он тебе предназначен».
От всей дани врагов и даров египтян
Искандер ликованием был обуян.
Он подумал: всех недругов, поздно иль рано,
Он повергнет и дани возьмет с Хорасана.
В Руме, в Сирии, полный играющих сил,
Он бы всех своей дланью легко поразил.
Чтобы Дарий на дань уже не был в надежде,
Все просил он обратно, что дал ему прежде.
Юной силою полон был царь Искендер.
За кишвером решил покорить он кишвер.
Не унизит он впредь ему данного сана!
Препоясался царь на сверженье Ирана.
Если дерево мощно возносит главу,
Рядом с ним все деревья теряют листву.
Как-то раз на охоте, у горных подножий,
Ехал царь; был он весел, а день был погожий.
И, покинувши степи, преследуя дичь,
Поднялся он на взгорье, чтоб цели достичь.
Так сияя, как солнце, в величье веселом,
Он скакал по горам и по низменным долам.
И когда он поднялся на выступы скал,
Где меж дичи обильной, стреляя, скакал,—
На скале он заметил — дрались куропатки.
Никогда он не видывал яростней схватки!
Эта — клювом бьет в лоб, та — неистово, зло
Рвет когтистою лапою вражье крыло.
К ним пригнавши коня, на обрыве высоком
Их разглядывал царь своим пристальным оком.
Так дрались куропатки, сраженьем горя,
Что спугнуть не смогло их движенье царя.
«Что вселило в них ярость?» — подумал Великий,
В удивленье большом бой увидевши дикий.
Выбрав птицу, ей дав свое имя, судьбу
Он свою вопрошал. Он смотрел на борьбу.
Про другую из птиц тихо вымолвив: «Дарий»,—
Думал царь о борьбе и о каждом ударе.
Долго птицы дрались. Та и эта — смела,
Но победа одной все же близкой была.
Победила, конец положившая бою,
Та, которую царь счел своею судьбою.
И, увидев свой рок в этом лютом бою,
Счел он верной грядущую славу свою.
Горделиво встряхнувшись, расправила крылья
Победившая птица, взлетев без усилья.
Но не знала она о могучем орле.
Он ей шею свернул. Он стерег на скале.
Что ж! Душа Искендера не стала угрюма:
Вмиг печаль отогнал царь великого Рума.
Дата добавления: 2015-11-05; просмотров: 22 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |