Единственным помещением, которое выглядело живым и обитаемым, являлось бюро. Только тут можно было прийти к мысли, что жилец архитектор, а не управляющий наследством на покое. На стенах, на письменном столе, на паркетном полу висели и лежали чертежи. Пахло карандашами, ластиками, и в воздухе витал дух тщательной проработки.
Спальная комната была закрыта и пусть бы такой оставалась. Ханнес приоткрыл щелочку. Юдит показалось, что он боялся, будто непрошеное вторжение потревожит вековой сон двух накрытых клетчатыми покрывалами кроватей, с двумя пустыми ночными столиками по бокам. С потолка свисала белая луна. Юдит знала, что лампы с шаровой колбой очень нехотя делились своим светом.
— Красиво, — повторяла Юдит через каждые тридцать секунд. Пару раз она добавила: — Не совсем в моем вкусе, но очень красиво.
Во время осмотра квартиры Ханнес вел ее за руку, будто они вступили на запретную, а то и вовсе заминированную местность.
— Сколько женщин побывало здесь до меня? — спросила Юдит.
— Не знаю, во всяком случае, прежние жильцы были врачами, семейная пара дантистов, — ответил Ханнес. Он обладал особностью перетолковывать на свой лад вопросы, которые просто невозможно было понять неверно.
Под конец экскурсии по дому они остановились в замешательстве рядом с гладильной доской, не зная, что предпринять дальше. Вскоре физиономия Ханнеса расплылась в улыбке, и солнечные морщинки разбежались по лицу. Он обнял Юдит и поцеловал. Пара шатких шагов в объятиях, и они упали на кушетку. Юдит изловчилась в цепких объятиях прошептать ему в ухо: — Любимый, не хочешь поехать ко мне?
Что мы будем делать в выходные? — спросил Ханнес, когда суббота уже уменьшилась на час.
Юдит выключила свет в спальне — он исходил от вычурно-игривой люстры Мессинга, [3]сделанной по проекту молодой пражской дизайнерши. Сон одолевал ее. Она лежала, положив голову ему на живот. Ей было приятно, когда Ханнес массировал ей голову своими мощными пальцами.
Юдит глубоко вздохнула, изобразив душевные терзания.
— Мне, к сожалению, нужно съездить за город к брату Али. Мы давно договаривались. У нас большая семейная встреча. Хеди отмечает день рождения. Это утомляет, скажу тебе. Ведь она на последних месяцах беременности. Само собой, моя мама тоже там будет. Ты помнишь, я рассказывала: Хеди и моя мама — несовместимые натуры. Будет трудно, говорю тебе. — И Юдит снова обреченно вздохнула.
— Вместе мы справимся, — возвестил Ханнес сверху.
— Нет, Ханнес, в самом деле, нет! — Она испугалась своего тона и сбавила накал. — Ты, ты, любимый, я должна сама. Это будет утомительно. Не могу взваливать на тебя такую нагрузку. Ты не знаешь мою семью. — Она нежно провела ногтями по его руке.
— Я с ними познакомлюсь и полажу.
— Познакомишься, но только не со всеми сразу. Это будет слишком для одного раза, поверь. Мой брат — сложный человек. Кроме того, придет одна близкая нашей семье пара с детьми. Будет довольно тесно, я имею в виду пространство. Тебе туда не надо, Ханнес. Очень мило с твоей стороны, но я должна пойти одна, покорившись неприятной необходимости.
Теперь они сидели рядом на кровати.
— Нет, дорогая, это не обсуждается, я не брошу тебя на произвол судьбы. Разумеется, я поеду с тобой. Ты увидишь, вдвоем мы укачаем ребенка.
Юдит не хотела вместе укачивать ребенка. Она включила свет. Ханнес должен был прочитать в ее глазах решимость.
— Там для тебя не найдется постели. Мы увидимся в воскресенье вечером, и я все тебе расскажу. — Она погладила его по щекам.
Ханнес промолчал. На его лицо легло выражение, доселе ей незнакомое. Судя по выступившим скулам, он сжал зубы за плотно закрытым ртом. Смеющиеся морщинки вокруг глаз были на месте, но без улыбки они походили не на солнечные лучики, а на борозды, прорезанные тенью. Наконец он отвернулся и забился головой в подушку.
— Спокойной ночи, любимая, — пробормотал он после продолжительной паузы. — Отложим это до утра.
Утром Юдит пробудилась, совсем не выспавшись. Ночью ей не спалось. С кухни долетал запах кофе, по радио звучала классическая музыка. Это Ханнес, наполовину одетый, разбудил ее поцелуем и теперь глядел на нее сияющими глазами.
— Звонила твоя мама, — сообщил он.
Юдит: то есть как? Она хотела сказать, каким образом он узнал ее мать, как получилось, что он подошел к телефону, почему не разбудил. Ханнес: твоя мама звонила, чтобы спросить, в каком часу мы за ней заедем. Юдит: мы?! От сна не осталось и следа. Юдит мгновенно пришла в себя и разозлилась. Ханнес: я сказал ей, что, видимо, не поеду. Юдит: вот как.
Ханнес: она выразила сожаление и надежду, что я, может, еще передумаю. Ей было приятно со мной познакомиться. Моя дочь, — сказала она, — много о вас рассказывала. Юдит: ну и? (Она ни словом не обмолвилась о Ханнесе, мама опять перепутала всех мужчин.) Ханнес: если ты не хочешь, чтобы я поехал, то я не стану настаивать. Не хочу показаться навязчивым. Пожалуй, сейчас действительно не пришло время для встречи. И легонько погладила ему горло.
Ханнес: однако я бы с удовольствием поехал. Мне понравилась твоя мама. У нее милый голос по телефону. Такой же, как у тебя. Мне очень хочется поехать с тобой. Мы проведем славный уикенд, вот увидишь, любимая. Мне нравится твоя семья. Мне нравится все, что связано с тобой. Юдит: да, я знаю.
Ханнес: мы устроим себе чудесный уикенд, обещаю тебе. Спасть я могу и на полу, у меня есть теплый спальный мешок. С тобой, любимая, я теряю рассудок. Я тебя люблю. Мне очень хочется поехать с тобой. Ты позволишь?
Юдит от души рассмеялась. Он пожирал ее глазами как хорошо выдрессированный сенбернар, в зрачках которого мгновение назад отразился антрекот. Она стукнула указательным пальцем по кончику его носа, поцеловала в лоб и сказала: — Не говори потом, что я тебя не предупредила.
После завтрака Ханнес стал готовиться. Надо было сделать кое-какие покупки. Юдит наверстывала бессонную ночь. Во второй половине дня, когда начал накрапывать дождик, они выехали на ее белом «Ситроене» к маме.
Я быстренько поднимусь к ней, а ты можешь посидеть в машине, — предложила Юдит. Нет, он тоже поднимется. В правой руке Ханнес нес большой фиолетовый зонтик, в левой — букет пионов, который вручил маме у входной двери, с театральным поклоном. Он ей сразу понравился, ведь на нем была одежда примерно по той же моде, как в годы ее юности. Мать обняла Юдит более бурно, чем обыкновенно. Раньше она, как правило, не забывала при этом поздравить дочь с тем, что та нашла наконец мужчину, который ей подходит — на самом деле подходил ей, самой маме.
— А кто вы по профессии? — полюбопытствовала мама, когда они ехали в машине.
— Я архитектор, милостивая госпожа.
— Ах, архитектор!
— Мое небольшое бюро специализируется на перестройках и строительстве новых аптек.
— Ах, аптек, как великолепно!
— Мама, может, тебе построить собственную? — съязвила Юдит.
Через два с половиной часа они подъехали к одиноко стоявшей старенькой и убого устроенной крестьянской усадьбе, расположившейся в живописном Мюльфиртеле. Хеди держала небольшую ферму по выращиванию экологически чистых продуктов. Али работал ландшафтным фотографом, но работой себя не перегружал. Ландшафт должен был еще как следует попросить Али, чтобы тот его запечатлел на пленку. Материальная сторона дела для обоих была не важна. Да что там материальная сторона! Иной раз они забывали причесаться и побриться.
— Я — тот самый Ханнес, — объявил он в своей восторженной манере представляться и протянул Али руку.
Брат инстинктивно отпрянул.
— Ханнес мой друг, — вмешалась Юдит, чтобы исправить ситуацию и оправдать себя и своего спутника.
Али уставился на гостя как на чудо света.
— Он архитектор, — добавила мама. Ее глаза под высоко задравшимися бровями перебегали туда-сюда с Али на Хеди.
Ханнес вручил обоим коробку из тройного картона с бутылкой экологически чистого вина из южного Бургенланда и прокомментировал:
— С моей точки зрения, самое лучшее из этой местности.
Али испытывал отвращение к вину. Юдит готова была прямо сейчас уехать отсюда. Вероятно, этого никто бы не заметил.
Вечер проходил вяло вокруг крестьянского стола под стилизованным псевдодеревенским абажуром. Внимание Юдит было поглощено стоявшим перед ней подсвечником: свечной воск то плавился и стекал вниз, то опять застывал. Она лепила красивые шарики, раздавливала их пальцами на доске стола, разрезала кружочки ножом и из половинок снова лепила шарики.
Ханнес постоянно держал руку на ее колене, и его рука становилась все горячее. Другую он использовал для жестикуляции, пока рассказывал то об архитектуре, то о любви к Юдит и ко всему на свете. Ханнес превосходил всех разговорчивостью и живостью.
Споры возникали лишь изредка по отдельным случаям. Хеди твердо собралась рожать дома с помощью чешской акушерки. Мама энергично настаивала на больницах в Вене, которые, как она утверждала, сверкая глазами, лучше оборудованы для подобных целей, прежде всего в гигиеническом отношении. Ханнес подвел черту под дискуссией о том, как лучше чествовать новорожденную. Поучаствовав в сборе денег, как принято и почти обязательно в таких случаях, чтобы вручить их имениннице, он распаковал собственный подарок, который, как оказалось, учитывал, что Хеди была на последних месяцах беременности. Очевидно, заготовил его еще в первой половине дня. Это были две пары детских ползунков, одни розового, другие светло-голубого цвета.
— Мы же не знаем, кто будет, мальчик или девочка, — пояснил он и подмигнул Юдит.
Мама засмеялась. Али хранил гробовое молчание.
— Будет девочка, — уверенно сказала Хеди. — А голубые мы сохраним.
Мама опять засмеялась, и ее лицо просветлело. Али все молчал. Ханнес испускал лучи радости и удовлетворения. Юдит еле заметно сняла его руку со своего колена. Ей нужно было срочно в туалет.
Поздно вечером к компании присоединились Виннингеры. С Лукасом, лучшим другом брата, Юдит когда-то связывали отношения. Это был приятный, чувствительный, умный человек. Он занимался книготорговлей в Германии и представлял собой противоположность Ханнесу: его почти никогда не было рядом. Лишь ради Антонии, студентки из Линца, изучавшей англистику и выглядевшей так, словно она его сестра-близняшка, он отказался от выгодной работы и поступил на службу в городскую библиотеку. Тем временем Виктору уже исполнилось восемь лет, а Зибилле шесть.
Али, невзирая на дождик, пошел с детьми в сад пострелять из лука. Вероятно, таким способом он всего лишь хотел помыть волосы. Лукас отвлек Юдит от восковых шариков, и теперь они доверительно болтали о старых и новых временах, о рано оборванных или безвозвратно упущенных возможностях. Для такой атмосферы вино из южного Бургенланда подходило лучше всего.
Юдит обратила внимание, что не чувствует ничьей руки на коленке и что Ханнеса поблизости также нет. После долгих поисков она нашла его в дальнем уголке сада, стоически восседающего на поленнице. Он даже не пытался укрыться от дождя.
Юдит: что ты здесь делаешь? Ханнес: размышляю. Юдит: о чем? Ханнес: о тебе и Лукасе. Юдит: о Лукасе? Ханнес: ты думаешь, я настолько слеп, что ничего не замечаю? Было видно, что он прилагал усилия, чтобы не сорваться и не перейти на резкий тон. Однако голос звучал надтреснуто. Юдит: о чем ты? Ханнес: о том, как он на тебя смотрит. Юдит: так принято — смотреть на человека во время разговора. Ханнес: вопрос в том, как. Юдит: Ханнес, прошу тебя, не начинай! Я знаю Лукаса двадцать лет. Мы старые друзья. Да, мы были вместе, но давным-давно… — О том, что было давно, я не хочу знать. Для меня важно, что сейчас. Ты позоришь меня перед своей семьей.
Юдит склонилась над ним и пристально взглянула в лицо. Он дрожал, уголки рта подергивались. Юдит демонстративно вздохнула и произнесла медленно и настойчиво, как делают, когда хотят объяснить основные положения:
— Прекрати, Ханнес, так не пойдет! Давай договоримся, что эта тема всплыла первый и последний раз. Я просто беседовала с Лукасом. Если это для тебя проблема, то ты получишь проблему в отношениях со мной. Я не выношу подобных сцен с тех пор, когда вступила в период половой зрелости, и тем более не собираюсь с ними мириться сейчас, когда мне тридцать с лишним.
Ханнес сидел молча, обхватив голову руками.
— Сейчас я вернусь в дом, — сказала Юдит. — То же самое советую сделать и тебе. Может, ты не заметил, но идет дождь.
— Подожди секунду, любимая! — крикнул он ей вслед. — Прошу, давай вернемся вместе.
Теперь его голос обрел почти нормальное звучание.
На следующее утро Юдит разбудили доносившиеся из сада пронзительные крики, бульканье и смех. Синий спальный мешок, лежавший перед кроватью для гостей, был пуст. Наверное, Ханнес лег, когда она уже заснула, и встал раньше. Возле подушки на ее кровати лежала записка, на ней было карандашом криво нарисовано сердце: «Любимая, не знаю, что на меня вчера нашло. Я повел себя как пятнадцатилетний мальчуган. Обещаю тебе, что ничего подобного ты больше не услышишь. Прости меня, пожалуйста. Я могу это объяснить только помешательством на почве любви к тебе. Твой Ханнес».
На улице было солнечно. Она увидела его через окно — в прекрасном настроении, осаждаемого детьми. Ханнес поднимал то одного, то другого и подбрасывал в воздух. Лукас с Антонией стояли неподалеку и перекидывались с Ханнесом шутками. Как только он заметил в окне Юдит, то начал бурно подавать ей знаки.
На террасе уже накрыли завтрак.
— Нам достался добрый домовой, который за ночь сделал кучу дел, — узнала Юдит от Хеди.
— Он убрал со стола и перемыл гору посуды, подмел пол. Кухню прямо не узнать, такой чистой она не была уже много лет. Даже безнадежно грязная плита неожиданно снова стала белой. Не одолжишь своего Ханнеса на недельку?
Юдит лишь добродушно улыбнулась. Ханнес же отказывался принимать на свой счет комплименты.
— Когда не спится, то нет лучшего занятия, чем работа по дому. Такая уж у меня причуда, — оправдывался он. — А готовить завтрак мне помогала мама.
Естественно, она сидела рядом с ним, и Ханнес коснулся ее плеча.
— Ах, всего пару чашек, — смущенно произнесла она, наградив Ханнеса восторженным взглядом.
В первой половине дня, пока Ханнес возился с детишками, Юдит удалось пообщаться с тихоней Али и выудить из него пару слов. По словам брата, теперь он уже не столь враждебно настроен против антидепрессантов, и временами случается, что его даже охватывает жажда деятельности. Али с радостью ожидает ребенка и поклялся самому себе и Хеди, что станет отличным отцом. Если ему чего-то недоставало, так постоянной работы. Ландшафтной фотографией ничего не заработаешь. К сожалению, ничему другому он не научился, да и не больно-то и хотел переучиваться.
— А что ты думаешь о Ханнесе? — поинтересовалась Юдит.
Али: он умеет прибираться. Юдит: а кроме этого? Али: не знаю, он такой… в некотором смысле жутко… жутко славный. Юдит: да, он такой. Али: практически вошел в семью. Юдит: все случилось очень быстро. Умопомешательство какое-то! Али: ты становишься иной, когда с ним. Юдит: какой именно? Али: какой-то уполовиненной. Юдит: звучит страшно. Али: что ж, раз ты его любишь. Юдит замолчала. Возникла пауза. Али: ты его любишь? Юдит: не знаю. Али: разве тот, кто любит, сомневается?
Визит завершался, но Юдит не покидало тревожное предчувствие. Маму отвезли. Ханнес донес ее дорожную сумку до самой двери. Дома она наверняка сей же час примется заполнять формуляры на усыновление.
— Послушай, Ханнес!
Юдит решила, что сейчас самое время сообщить, что сегодняшний вечер и ночь она намерена провести без него. Больше того: она скажет, что ей срочно нужно взять перерыв на пару дней для себя. «Для себя» означало то же самое, что и «без него». Чтобы снова почувствовать себя «на все сто», ей необходимо вернуть свою вторую половинку. Без второй своей половинки ни о какой совместной жизни с Ханнесом и речи быть не могло.
Он ее прервал: любимая, плохую новость я приберег напоследок. Сегодня все было так чудесно, гармонично, как я всегда представлял в мечтах. У тебя сказочная семья. И твои друзья. И дети. — Он выглядел удрученным.
Юдит: что плохая новость? Ханнес: мы не сможем видеться целую неделю. Юдит: неделю? К счастью, это известие не спровоцировало бурную жестикуляцию, и ей удалось сохранить внимание на дороге. Ханнес: да я знаю, это ужасно, почти невыносимо, но… Дальше он пояснил, почему архитектурный семинар в Лейпциге не сможет состояться без него.
— Да, понимаю, — кивнула Юдит. — Тебе надо там появиться, никаких возражений и оправданий. — Она постаралась придать голосу серьезный и мужественный тон.
— Может, это для нас не так уж и плохо, — рассудил Ханнес.
Она бросила на него удивленный взгляд и не обнаружила никакого цинизма. Юдит: что ты имеешь в виду? Ханнес: взять небольшую паузу и побыть порознь. Полезно, чтобы привести мысли в порядок. И снова почувствовать стремление друг к другу. Юдит с почти нескрываемой радостью: да, Ханнес, в этом что-то есть! Ханнес: большая любовь тоже требует воздуха, чтобы раскрыться во всю силу. Юдит: да, Ханнес. Это мудро, очень мудро. Она не могла не поцеловать его. Поэтому свернула на автостоянку.
— Но сегодня ты останешься на ночь у меня, — заявила Юдит.
— Если ты позволишь, — парировал он.
— Ты не обязан спрашивать, ты должен это сделать.
фаза
Свою вторую половинку Юдит могла наблюдать на примере того, как проворно она влезла в первую. Вместе они одну за одной продавали дорогие лампы, потели на степ-аэробике в обеденный перерыв, копались после работы в книжных магазинах и бутиках, вечером не опускались до того, чтобы тупо пялится в телевизор, обмирая от восторга от Джеймса Бонда и передачи «Германия ищет суперзвезду», питались пиццей и шаурмой, чокались кьянти и были в полном согласии с самими собой, прекрасно уравновешивая свою хозяйку.
Юдит хотя и удивлялась, отчего это от Ханнеса третий день нет никаких известий, однако ни одна из ее половинок не взялась бы утверждать, будто затянувшийся тайм-аут в их отношениях был ей неприятен. Только забравшись под одеяло и прислушавшись к себе, она обратила внимание на промелькнувшее едва ощутимое движение от живота до головы, потом снова вниз и дальше до внезапно похолодевших пальцев ног. Конечно, это ощущение было слишком слабым, чтобы его можно было назвать тоской, но у него имелась еще пара дней, чтобы оформиться до настоящего сильного чувства.
В среду Юдит впервые за прошедшие дни перемолвилась с ученицей:
— Бьянка, поздравляю вас с внушающим уважение объемом груди, но здесь всего лишь магазин по продаже светильников, и вы спокойно могли бы носить бюстгальтер.
— Да, госпожа начальница, но, простите, здесь очень жарко, — вяло попыталась объясниться Бьянка.
— Поверьте, вы возбудите гораздо больше интереса к себе, если не станете выставлять на показ все свои прелести разом.
Бьянка: вы плохо знаете мужчин. Кстати о мужчинах. Госпожа начальница, почему ваш друг перестал к нам заходить? Юдит: он отлучился по работе, в Лейпциг. Бьянка: тем не менее сегодня он был здесь спозаранку. Юдит: нет, этого не может быть, потому что Лейпциг находится в Германии. Бьянка: он действительно проходил мимо и хотел разглядеть что-то через витрину. Юдит: нет, Бьянка, вы его с кем-то спутали. Бьянка: в таком случае, госпожа начальница, в витрину заглянул некто, как две капли воды на него похожий. Юдит: ну хорошо, хорошо. А завтра, прошу вас, постарайтесь все же явиться в бюстгальтере!
Вечером Юдит встречалась с Гердом и его коллегами из Института графики на Мерцштрассе. Куда пропал Ханнес? — услышала она вместо приветствия. Юдит: в командировке в Лейпциге. Герд: ах, как жаль. В его интонации Юдит уловила откровенные нотки, а не формально-вежливую отговорку, и это не могло ее не обеспокоить. Она почувствовала маленький выпад против своей второй только недавно вновь обретенной половины.
Через четыре часа, прощаясь, Герд совершил еще одну неловкость: ты всегда особенная, но сегодня будто вылезла из самой себя. Юдит: ну спасибо. Темы разговоров (о пыли, о матерях, о яблоневой минирующей моли, о повторном рождении) явно не способствовали раскрытию ее талантов. Юдит: мне было хорошо с вами, вечер удался.
Полуулыбка на губах — отпечаток приятного, уютного вечера — сохранялась и когда она щелкнула замком парадной двери дома, и когда поднялась на лифте на мансардный этаж, и когда нажала светившуюся в темноте светло-красной точкой кнопку, которой зажигался свет на лестничной клетке. И тут у нее непроизвольно вырвался резкий крик. Связка ключей выпала из рук и с громким дребезжащим звоном упала на каменный пол. Будто разбилась толстая стеклянная стена. Перед дверью сидел на корточках какой-то человек. Заметив ее, он выпрямился и направился к ней. Первая мысль: бежать прочь и звать на помощь, но парализованный шоком мозг лишил тело способности действовать.
— Любимая, — глухо и тихо произнес человек.
— Ханнес, ты? — с трудом выдавила Юдит. — Ты сошел с ума! — Сердце едва не выпрыгивало у нее из груди: — Что с тобой? Что ты тут делаешь? — Только сейчас она заметила у него в руках букет огромных черных роз. Он направил его стеблями в ее сторону, точно оружие.
— Я ждал тебя. Ты пришла поздно, любимая, очень поздно!
— Ханнес, ты в своем уме? Ты не должен был этого делать. Ты меня до смерти напугал. Почему ты не в Лейпциге? Что здесь ищешь?
Юдит было тяжело дышать. Ханнес положил цветы на пол и протянул к ней руки. Она подалась назад.
— Что я здесь ищу? Тебя, любимая. Хотел удивить тебя. Я же не знал, что ты вернешься домой так поздно. Почему ты припозднилась? Где пропадаешь? Почему не бережешь наши отношения? — Его голос дрожал. Лампочка на лестничной клетке тускло освещала его лицо. Вокруг глаз образовались глубокие темные складки.
— Уходи, прошу тебя, — сказала Юдит.
— Ты отсылаешь меня прочь?
— Я не в состоянии сейчас видеть тебя. Мне нужно побыть одной и переварить все это. Прошу, уходи!
— Любимая, ты делаешь неверные выводы. Я все могу объяснить. Я хочу быть с тобой, всегда с тобой. Мы созданы друг для друга. Пусти меня к себе. Позволь мне все объяснить!
Юдит почувствовала, что ее охватывает ярость.
— Ханнес, ты немедленно уйдешь из этого дома! — крикнула она. — Сию же секунду! Ты меня понял?
На четвертом этаже открылась дверь, и кто-то пригрозил:
— Тихо там! Не то вызову полицию!
Грозный тон отрезвил Ханнеса, он как-то стушевался и едва слышно произнес:
— Мне казалось, это тебя обрадует. — Он уже стоял у двери лифта. — Ты по мне хоть чуточку скучала?
Юдит промолчала.
— Возьми хотя бы цветы. Им нужна вода, они почти высохли.
После чудовищной бессонной ночи Юдит послала Ханнесу эсэмэску, в которой просила о встрече. Они встретились в обеденный перерыв в кафе «Райнер». Он сидел за тем же самым столиком, что и в их первое свидание, только сейчас на угловой скамейке. Юдит выбрала неудобный стул напротив. Ханнес выглядел бледным и утомленным после бессонной ночи. Стыдливое и раскаивающееся выражение лица ей было уже знакомо. Он превращался в ученика, которому предстоит признаться в двойке по математике.
История с Лейпцигом была обманом, как он признался. Не было никакого архитектурного семинара. Он подметил, что ее любовь росла не так быстро, как его, поэтому решил предоставить ей паузу, чтобы дать возможность преодолеть отставание (он думал, что в любви действуют те же правила, что и на конных бегах). До поры все складывалось удачно, сказал он, оставалось сделать еще кое-что, о чем она скоро узнает.
— Ханнес, если и дальше так пойдет, то никаких отношений между нами быть не может, — заявила Юдит.
— Я тебя понимаю, — кивнул он, — ты обиделась за вчерашнее. Да, это было глупо с моей стороны. Мне следовало позвонить тебе заранее. Я застал тебя врасплох.
— Нет, Ханнес, тут все гораздо сложнее. Я за доверительные отношения…
— Прошу, ни слова больше! — От прежнего школьника не осталось и следа. Теперь Ханнес походил на разнервничавшегося и строгого отца ученика, вещающего авторитетным тоном: — Я понял тебя и знаю, что допустил промах. В будущем подобного не повторится. Тоска по любимому человеку! Может, мне надо проговорить по буквам? Тоска. Я тосковал по тебе. Разве это преступно?
Заметив, что Юдит смотрит на его сжатый кулак, он сразу разжал его. Попытался мягко улыбнуться, но тщетно — солнечные морщинки не появились. Потом протянул руку Юдит. Она отпрянула.
— Вот увидишь, любимая, все наладится, — произнес Ханнес. Она попросила счет.
— Я заплачу, — сказал он.
Прошло несколько часов.
— Госпожа начальница, вас к телефону! — громко крикнула Бьянка из торгового зала, чтобы было слышно в бюро, где Юдит в одиночестве пыталась осторожно собрать мысли по кусочкам, чтобы не причинить себе дополнительные душевные страдания.
— Меня ни для кого нет, я занята, — ответила Юдит.
После встречи с Ханнесом в подъезде ее сердце до сих пор не вернулось в нормальный ритм. Бьянка: это ваш брат Али. Юдит: ах, вот оно что. Ему можно. Переключите его на меня.
Али говорил вдвое быстрее и громче обыкновенного. В нем буквально все кипело.
— Не знаю, как вас благодарить! — воскликнул он.
Юдит ничего не понимала. А главное — не понимала за что? Али: как хорошо иметь такую сестренку, которая всегда готова прийти на помощь в трудную минуту. Юдит: и все-таки о чем речь? Али: о том, как хорошо, что ты подвигла на это Ханнеса. Хеди счастлива. И ты убедишься, что скоро мне вообще не потребуются лекарства. Ну нет, это уже слишком: Али, изъясняйся яснее! На что я подвигла Ханнеса? Али: скажи еще, что ничего об этом не знаешь.
Итак, что выяснилось из разговора: в тот же день, когда Юдит встречалась с Ханнесом, тот позвонил ее брату и предложил работу, о которой можно было только мечтать. Али нужно было фотографировать аптеки и аптекарские магазины, прежде всего в верхнеавстрийских общинах. Потом, вероятно, дело дойдет и до остальных федеральных земель. На следующий день Ханнес заехал за Али, и они вместе отправились в Шваненштадт, чтобы осмотреть первый проект. Ханнес пояснил, что его интересуют фотографии всех фасадов зданий. Затем заключил с ним договор общего характера на полгода. Тысяча евро в месяц и оплата всех накладных расходов за пару фото — с ума сойти! — захлебывался от счастья Али. Юдит онемела.
— Мне стыдно, что я недооценил его поначалу, — продолжил брат. — Такие люди лучше, чем все терапевты, только и думающие, как бы нажиться на несчастных, переживающих жизненный кризис. Он не такой, как те, которые долго учились, чтобы потом внушать пациентам, что им срочно нужно устроиться на работу. Он из тех, кто реально дает работу.
— Да, — согласилась Юдит. Во рту у нее пересохло, и это был единственный звук, какой она сумела выдавить.
Али: Ханнес не такой, он не просто говорит, но делает. Придет время, и я найду способ ему отплатить, обещаю. Юдит: да. Али: а все ты устроила. Спасибо, дорогая сестренка!
Юдит закусила губу. Следовало ли сдержать эйфорию брата? Надо ли было отговорить его от предложения Ханнеса? Какими доводами? Сослаться на интуицию?
— Я рада за тебя, Али, — произнесла она. — При случае мне надо с тобой поговорить. Хочу тебе кое-что объяснить, нечто очень важное. Надеюсь, ты меня поймешь. Но это не по телефону.
На следующий день он удивил ее своей замкнутостью, и ей это пришлось по вкусу. Юдит понимала, что в данный момент не готова провести с ним целый вечер. Она заготовила целую кучу гениально придуманных отговорок, чтобы отложить свидание. Но если бы она решилась выложить всю правду, то следовало бы сказать начистоту: «Мне жаль, Ханнес, но я не в настроении видеть тебя. Твоя любовная тоска действует мне на нервы. Твоя напористость вот где у меня сидит. Если конкретно — твой внезапный налет. Мужчина на корточках перед моей квартирой посреди ночи, мужчина, который меня поджидает, преследует, норовит нагрянуть домой… Такое не скоро забудешь. К тому же он не понимает, как вести себя со мной в одной постели».
Эта отповедь могла бы многое прояснить. Но слова так и остались невысказанными, поскольку Ханнес непонятно почему не проявил ни малейшего желания увидеть ее нынешним вечером. Трижды, проходя мимо, он махал ей через витрину. По телефону говорил душевно, но кратко. Однако делал все, чтобы казаться остроумным, и пару раз ему это даже удалось — шутки прозвучали относительно естественно.
Похоже, Ханнес преодолел свою гнетущую меланхолию, и эта новая черта его натуры показалась Юдит симпатичной. Он учился разговаривать в непринужденном тоне, избегать патетической темы «любовь на всю жизнь», извлекал откуда-то припасенные незначительные, но приятные знаки внимания и ограничивался цитатами из своего сокровенного лексикона. Тысячи самых прекрасных комплиментов.
Через неделю хорошо дозированной близости и непреклонной дистанции Юдит вновь прониклась к Ханнесу доверием и решила поговорить об Али.
— Почему ты так поступил? — спросила она.
Ханнес: почему ты веришь? Юдит: чему верю? Я не хочу, чтобы было так, как я верю. Ханнес: сейчас меня больше интересует, что ты веришь в то, что есть. Юдит: я верю в то, что ты сделал это из-за меня. Он громко рассмеялся. Если смех был наигранным, то у него получилось очень натурально. Ханнес: любимая, ты ошибаешься. Али нужны деньги. Мне нужны фотографии, так как я собираюсь завести картотеку. Али нужны деньги на содержание семьи, и он умеет фотографировать. Здесь все просто, как в налаженном бизнесе. Юдит: почему ты заранее не обсудил этот вопрос со мной? Ханнес: признаю, я собирался преподнести тебе сюрприз, любимая. Не сомневался, что ты порадуешься за брата. Юдит: Ханнес, ты слишком часто преподносишь мне сюрпризы. Ханнес: любимая, в этом тебе меня не переделать. Мне нравится удивлять. Это мое излюбленное хобби. Он рассмеялся. В те минуты, когда Ханнес пытался иронизировать над собой, он нравился Юдит больше всего.
Дата добавления: 2015-11-05; просмотров: 20 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |