Райан поглядел на часы и вздохнул.
– Егер, если ты сумел прожить 40 лет и все еще считаешь, что евреи – просто религиозная группа, у меня нет никакой возможности заставить тебя прозреть сегодня вечером. Нужно потратить неделю только на то, чтобы ты начал хоть что-нибудь понимать в евреях. Я полагал, что ты уже их знаешь, но думаю, что был неправ. – Райан печально покачал головой.
На мгновение он оставался в нерешительности, потом вздохнул снова, откинулся назад на стуле и начал:
– Хорошо, Егер, ты заметил, что евреи гораздо сильнее других выступают за расовое смешение. Ты также заметил их присутствие в развлекательных и новостных СМИ?
Оскар покраснел, чувствуя себя, как плохой ученик.
– Да, конечно. Все знают, что в СМИ множество евреев. Это – их сильная сторона.
– Да, это – их сильная сторона, все верно. Форт без «e». (forte – сильная сторона; fort – крепость, форт, укрепление – прим.перев.) Это – их крепость, их цитадель, их стратегический штаб кампании уничтожения, которую они ведут против нашего народа, – резко ответил Райан. – Мне кажется, ты считаешь причиной того, что евреи владеют всем и вся в Голливуде и в других бастионах индустрии развлечений, – это то, что у них есть особые способности к шоу-бизнесу. Так? И подозреваю, ты думаешь, что, евреи, как религиозная группа, приобрели эти навыки, посещая синагогу. Или, возможно, это связано с их кошерной пищей. Верно?
Румянец у Оскара выступил еще ярче.
– Ну, к тому же они всегда были хорошими бизнесменами. Некоторые семьи добились успеха в определенных видах бизнеса, а затем их потомки с каждым поколением все больше развивали успех, как Круппы в производстве оружия, а Вандербильдты – в строительстве железных дорог, – неуверенно ответил Оскар.
– Теплее, мой мальчик, теплее. Для сына – вполне естественно продолжить семейный бизнес отца. Ничего дурного в этом нет. Но когда все сыновья в семье стремятся к другим видам бизнеса – другим видам бизнеса в одной и той же отрасли – принадлежащих семьям, весьма отличным от их собственных, и начинают выкупать и одурачивать их, и помогать своим соплеменникам делать то же самое, тогда нужно, по крайней мере, предположить, что эта особая семья хочет управлять именно этой отраслью. А когда видно, что и другие семьи, которые некоторым особым образом связаны с первой семьей, скажем, все они относятся к этническому меньшинству, проделывают то же самое в одной отрасли, нужно проявить еще большую настороженность.
– Конечно, евреи – не единственное меньшинство в нашей стране, которое ведет себя более или менее похоже. Есть индусы и их гостиничный бизнес, например, или цыгане в бизнесе подержанных машин. Но и тогда владение мотелем или даже сетью мотелей не придает человеку такое же влияние, как обладание большой кинокомпанией в Голливуде или газетой «Нью-Йорк Таймс», верно?
– Действительно, Егер, просто подумай вот о чем: я знаю, что ты не принадлежишь ни к какой церкви, но мне также известно, что твоя семья была лютеранской. Теперь давай пофантазируем. На минуту забудем о реальном мире и вообразим, что все лютеране Европы, твои собственные предки, представлют собой действительно сплоченное, хорошо организованное меньшинство, и что нелютеранское большинство презирает и ненавидит их до глубины души после веков горького опыта взаимодействия с ними. И предположим, что примерно сто лет назад в нашей стране была только горстка лютеран – несколько разведчиков или уполномоченных, так сказать, и что эти уполномоченные тогда послали весточку назад в Европу остальной части лютеранской общины, что в Соединенных Штатах можно хорошо поживиться, что действительно грязная работа борьбы с индейцами и освоение дикой природы окончены, и настало время приехать и захватить лучшие места.
И вообрази, что примерно лет за тридцать, три–четыре миллиона твоих соплеменников хлынули в нашу страну, оставаясь так же сильно связанными друг с другом, как и в Европе, принесли сюда ту же самую жгучую ненависть к остальной части человеческого рода и решили любыми способами захватить верх над остальными жителями. Конечно, первое, что они должны были сделать, это зацепиться. Так что они занялись всем, что было доступно, торговали с тележек, были старьевщиками, открыли ломбарды, и потом продвинулись в более прибыльные области, вроде швейной промышленности, мехового бизнеса, сети магазинов и оптовую торговлю. Так, в конечном счете, они утвердились в нашей стране, поднакопили немало деньжат, узнали местные народные нравы, примелькались, как они это умеют делать, и нашли слабые места. Как они могли сделать это? Как бы ты сделал это? Сняв угол на рынке пуговиц? Мертвой хваткой вцепившись в профессию проктологов?
Оскар молчал, и Райан продолжил:
– Нет, конечно. И ты, Егер, знаешь ответ, также как и я. Они начали бы захватывать средства массовой информации. В Европе они осуществляли свое господство с помощью денег и через банки. Они действовали сверху вниз, став незаменимыми для правителей в качестве ростовщиков. Здесь все по-другому, более демократично. Здесь человек, который управляет общественным мнением, обладает большей властью, чем банкир. Конечно, лютеране и здесь не постеснялись бы захватить контроль над ростовщичеством Но если их цель состояла не только в том, чтобы приобрести для себя богатство, но и добиться господства над нелютеранским большинством, среди которого они жили, а затем уничтожить его, то, прежде всего, они постарались бы овладеть всеми сферами развлечения и информации, до которых только смогли дотянуться их жадные руки. Они устремились бы в Голливуд. Прибрали бы к рукам Бродвей. Они хлынули бы на радио. Постарались бы захватить газеты и журналы, комиксы и книгоиздательства. И, конечно, когда позднее появилось телевидение, они также постарались бы взять его под свой контроль.
– Хорошо, я признаю, что еврейского народа в Голливуде как на собаке блох, но....
Райан перебил его, взорвавшись:
– Ради бога, Егер! Брось ты это дерьмо про «еврейский народ», пока меня не стошнило.
– Хорошо. Итак, евреи владеют Голливудом. Правда и то, что тот вид развлечений, который Голливуд производит в наши дни, кажется предназначенным для поощрения расового смешения и других форм вырождения. Но…
– Ничего не «кажется», Егер, – снова прервал его Райан.
– Я не понимаю, почему вы так уверены в этом. Мафия распространяет наркотики, которые конечно являются разрушительными для нашего общества. Но я считаю совершенно ясным, что цель мафии состоит в том, чтобы просто заработать деньги, а не уничтожить общество. Они просто используют в своих интересах порок, который уже существовал. Откуда вы знаете, что у евреев не такие же намерения?
Прежде, чем Райан смог ответить, Оскар продолжил:
– Честно говоря, я не должен позволять вам издеваться надо мной, твердя «евреи, евреи». Часть евреев использует в своих интересах недостатки нашего общества, чтобы делать деньги. Но большинство евреев так не поступают. Я думаю, что мой зубной врач, доктор Стейнберг – еврей. Владелец газетного киоска, где я покупаю журналы, тоже еврей. Один из специалистов по контрактам, с которыми я имею дело в Пентагоне, иудей, извините, еврей, как и один из моих лучших профессоров в Колорадо. Я просто не могу поверить в теорию, что они все являются участниками какого-то чудовищного заговора по уничтожению нашей расы. Мне кажется, что многие ваши предположения необоснованны. Наша раса, конечно, гибнет. Но это мы сами – ее убийцы. Мы сами встали на путь упадка. Мы потеряли чувство нашего единства и цели. Мы купаемся в своих собственных пороках. Любой на планете может нас эксплуатировать. Если вам хочется возложить вину на более определенную группу, то можете обвинить ваших собственных хозяев – жадных, трусливых, лживых политиканов и бюрократов, которые управляют прогнившим и безответственным правительством, на которое вы работаете.
Райан пожал плечами.
– Егер, я вынужден согласиться с большой частью того, что ты сказал. Американский народ в упадке. Политические деятели бесчестны, и поверь мне, я видел намного больше надежных доказательств этого, чем ты можешь себе вообразить в самых диких фантазиях. Правительство прогнило. И мы обязаны винить самих себя во многих наших нынешних бедах. Но я – не тот человек, чтобы делать необоснованные или ненужные предположения. В этом отношении я – верный ученик философа Оккама. Потом я не добился бы своего нынешнего положения в Бюро, если бы был чокнутым теоретиком. Есть твердые, неопровержимые, однозначные доказательства всего того, что я говорил о евреях, и их великое множество, хотя может быть придется немного покопаться, чтобы найти их все. Я вижу по книгам в твоем книжном шкафу, что ты кое-что прочел по истории. Хотя, видимо, мне не следует удивляться, что тебе удалось не слишком много узнать о евреях. Тебе следует научиться читать между строк большинства книг по истории, написанных за прошлые 50 лет, чтобы заметить еврейский след. Это – запретная тема, табу. Есть много старых книг с открытой информацией о них, но ты можешь найти большинство из этих книг только в больших университетских библиотеках, но только не в книжных магазинах. Если интересно, я как-нибудь дам тебе список их названий. Между прочим, ты знаешь, что у меня ученая степень магистра истории из Джорджтаунского университета? Действительно, я – не просто тупой полицай, Егер.
Райан на секунду помедлил и затем продолжил:
– Конечно, ты прав, когда говоришь, что твой зубной врач и еврей – владелец соседнего газетного киоска – не участники заговора по нашему уничтожению. Я уверен, что большинство евреев в нашей стране по уши заняты оплатой своих квартир и обучения своих детей на стоматологов и гинекологов. У них нет времени на большие заговоры. Но ты все же неправ. Все зависит от того, как на это посмотреть. Я приведу тебе один пример. Некоторое время назад Соединенные Штаты вели войну против Германии. Это была кровавая, тяжелая война. Это была смертельно важная война. Американцам говорили, что Германия – наш враг. Немцам говорили, что Америка – их враг. Мы убили миллионы немцев, а они – сотни тысяч американцев. Теперь ты легко убедишь меня, что было много немецких зубных врачей, хозяев газетных киосков и университетских профессоров, которые не питали ненависти к американцам и не плели против нас заговоров. Они были просто обычными немцами, полностью занятыми добыванием средств на жизнь и своими семьями. Некоторые из них, возможно, даже были против политики своего правительства. Справедливо ли считать, что все эти немцы были нашими врагами?
Райан выразительно приостановился и затем ответил на собственный вопрос:
– Конечно, да. Они были нашими врагами, потому что платили налоги, которые шли на изготовление пуль для немецких солдат, которыми они стреляли в наших солдат. Даже если они не сидели в окопах и танках, они, так или иначе, держали внутренний фронт. Они считали себя представителями немецкого государства, а мы вели войну с немецким государством. Тебе понятна моя мысль, Егер? Твой еврей – стоматолог также платит налоги в виде взносов в «Объединенный Еврейский Призыв». Он не может быть на передовой с товарищами из Б’най Б’рит («Сынов Завета»), но будь уверен, что он ведет свою борьбу на внутреннем фронте множеством малых дел. Он выбирает политических деятелей, которые голосуют так, чтобы твои налоги шли на помощь Израилю. Он пишет соответствующие письма редактору «Вашингтон Пост». Он, вероятно, очень активный гражданин, работающий в родительском комитете, где он может следить за преподавателями, нанятыми советом школы; входит в правление библиотеки округа, где может оказывать некоторое влияние на приобретение книг библиотекой; он действует как меценат местного художественного музея или театра, где поддержит приобретение музеем нескольких резных африканских масок и тамтамов или исполнение некоторых действительно странных спектаклей в поддержку утвердительных действий против расовой дискриминации.
Или возможно, что твой зубной врач – действительно один из тех редких евреев, кто совершенно не обращает внимания на то, что твердит ему Б’най Б’рит и даже не покупает облигации Израиля. И все же он считает себя частью еврейского народа, но будь уверен: еврейский народ, еврейская нация, еврейская раса, неважно, называй, как тебе угодно это порождение ада, ведет войну с нашим народом.
Я достаточно долго пробыл на передовой одной малой части этой войны, чтобы совершенно ясно осознавать это. В действительности я начал кое-что понимать еще до того, как попал в Бюро. Мой отец имел привычку говорить с нами за обедом о своей работе во время второй мировой войны и вскоре после ее окончания. Он занимался, в основном, расследованием внутренней подрывной деятельности, пока не началась война, и его не перевели в отдел контрразведки. Именно тогда он осознал, что в действительности представляют собой евреи.
В наши дни всякий раз, когда люди слышат о шпионаже во время войны, они думают о немецких лазутчиках с картами военных объектов, высаживавшихся с подводных лодок, или японцах с секретными радиопередатчиками и тому подобное. На самом деле во время войны у контрразведчиков в Бюро лишь десятая часть времени уходила на ловлю нацистских и японских шпионов, потому что девяносто процентов времени у них уходило на то, чтобы помешать евреям выкрасть все наши военные секреты и передать их Советскому Союзу. Мой отец никогда не мог смириться с фактом, что мы воевали прежде всего за интересы евреев, а они в знак благодарности продавали нас красным.
– Если ты хоть что-нибудь понял из этих книг по истории, – и Райан махнул в сторону книжных полок, – то знаешь, что Рузвельт в 1940 и 1941 годах делал все, что мог, чтобы заставить немцев объявить нам войну. Он приказал Бюро указывать немецких агентов в нашей стране британцам, которые, конечно, уже воевали с немцами с сентября 1939 года, а затем прикидывался дурачком, когда этих агентов убивали. Он обязал наш военно-морской флот следить за немецкими судами и сообщать их координаты британцам, чтобы они их топили. Он позволил своему министру финансов, еврею Моргентау, захватить немецкие активы в нашей стране. Наконец, он приказал нашему военно-морскому флоту расстреливать немецкие суда при встрече. Однако Гитлер не поддался на провокацию. В конце концов, Рузвельту пришлось втянуть нас в войну «через черный ход», подстроив «внезапное» нападение японцев на Перл-Харбор. И все это время клика евреев – «советников» – Моргентау, Барух, Франкфуртер, Розенман, Коэн – диктовала ему, что и когда надо делать. А они в свою очередь каждый день говорили по телефону с главными евреями в Нью-Йорке, Лондоне и Москве. Гувер прослушивал половину телефонов в Вашингтоне и знал все, что происходит.
После того, как немцы напали на Советский Союз в июне 1941 года, евреи в каждой из наших военных организаций начали «умыкать» секретные документы и передавать их Советам. Гувер доложил об этом Рузвельту, но тот не позволил ему арестовать предателей. Все, что мог сделать Гувер, это негласно предупредить некоторых высших военных и крупных промышленников, выполняющих оборонные заказы вооруженных сил, чтобы они перевели своих подчиненных евреев на менее важные должности, не связанные с доступом к государственным секретам и усилили режим секретности. Конечно, после Перл-Харбора Советский Союз официально стал нашим «союзником». Но хотя Рузвельт продолжал защищать евреев, Гувер держал Бюро в курсе всего, что происходило, собирая улики и выжидая, когда наступит его время.
Наконец, когда в начале 1945 года Рузвельт умер, Гувер «спустил собак» на жидов. Бюро арестовало сотни евреев, которые шпионили в пользу Советов. Именно тогда мой отец узнал, как евреи организованы, как они сотрудничают и поддерживают друг друга. На Гувера было оказано страшное давление, чтобы он прекратил аресты евреев за шпионаж. И падение Гувера было бы предрешено, если бы он годами не собирал компромат для своей защиты. У него имелись конфиденциальные досье на большинство главных политиков. Когда кому-то из них звонил разъяренный Моргентау или другой еврейский лидер, требуя что-нибудь сделать для обуздания ФБР, и политик в свою очередь звонил Гуверу, то последний приглашал его заскочить в Бюро для дружеской беседы. При встрече Гувер показывал политику подборку из его личного досье. После чего политик немедленно прекращал все попытки давления на Гувера по части еврейских шпионских дел.
Тем не менее, в конечном счете, Гувер был вынужден пойти на компромисс с евреями. Но несколько десятков из них, схваченных на месте преступления, особенно Розенберги и их сообщники, были преданы суду и осуждены.
Следственные дела на сотни других еврейских шпионов были негласно закрыты. И с этого времени евреи решили захватить Бюро в свои руки. Но пока Гувер был жив, они не смогли многого добиться. И он создал внутри структуры ФБР множество бюрократических барьеров, которые мешали евреям даже после его смерти в 1972 году.
Но они – настойчивые ублюдки и далеко продвинулись по пути окончательного захвата Бюро. А после того, как это случится, неважно, кто будет назначен Директором, ведь евреи будут управлять всеми делами внутри Бюро и творить все, что им заблагорассудится. Я боролся с ними изо всех своих сил. Но у меня семья, и я не стремлюсь попасть в мученики. Все, что я делал, находилось в рамках правил бюрократической борьбы. Я соблюдал внутренние инструкции.
Но к счастью есть всевидящий Бог на небе, и он послал тебя в мои руки. Ты будешь делать то, что я хотел сделать, но не мог. А теперь записывай, Егер. Я не хочу провести здесь всю ночь.
XIII
Убрать Каплана оказалось несложным делом. Вооруженный подробным знанием его привычек и еженедельного распорядка дня, описанием его машины и множеством других личных данных, Оскар быстро разработал план действий.
Райан рассказал, что Каплан помешан на порнографии. В своем столе он держал пачку фотографий всевозможных сексуальных извращений и регулярно показывал их повсюду в офисе другим агентам, несмотря на то, что большинство из них не разделяли его навязчивых идей и время от времени смотрели эти снимки только из нездорового любопытства узнать, над какими странными новыми извращениями этот агент-еврей пускает слюни. С выражением явного отвращения Райан сказал, что Каплан настолько одержим этой дрянью, что каждую среду вечером по пути домой останавливается у порнографического магазина всего в четырех кварталах от здания Гувера, поскольку по средам в этом магазине обычно появляются новые поступления.
У Оскара возникла мысль использовать эту слабость Каплана для его устранения. Однако сам порномагазин казался неподходящим местом для этой операции. Он представлял собой узкий пенал посередине очень оживленного квартала, причем без обычной стоянки. К тому же Каплан заезжал в магазин после работы, что вынуждало Оскара проводить эту операцию днем. Однако он решил побывать в магазине в предполагаемое время следующего появления Каплана.
За полчаса до того, как Каплан должен был уехать из офиса, Оскар вошел в магазин «Новые книги и фотографии Химана» в том же самом парике, фальшивых очках с обычными стеклами, но в другом гриме, чем в отеле «Шорхэм», с новеньким бесшумным пистолетом в наплечной кобуре под пиджаком и с таким же глушителем, навернутым на дуло – из точно такого пистолета он уничтожил Джонса и Джейкобса. Машину пришлось оставить дальше чем за шесть кварталов от магазина. Оскар не мог понять, почему Каплан выбрал именно этот порномагазин. В том же самом квартале было три других, больших, ярче освещенных и с лучшим выбором. Возможно, привлекательность этого места состояла в том, что это был довольно маленький магазин, так что покупатель, который не хотел быть замеченным в таком заведении, чувствовал себя спокойнее, или, возможно, в нем была какая-то особенная гадость, отсутствующая в других порномагазинах.
Просматривая полки, Оскар увидел набор, наверное, любых видов извращений какие только можно вообразить: садизм, садомазохизм, гомосексуализм, скотоложство, межрасовый секс и различные другие способы сексуального удовлетворения, которые казались ему настолько дикими, что было трудно вообразить человека, получающего от них удовольствие. Единственное, что, похоже, отсутствовало, – это обычные совокупления между мужчинами и женщинами одной расы.
Мужчина за прилавком, чрезвычайно толстый, темнокожий, сальный тип с сигарой во рту, уставился на Оскара. Оскар посмотрел на часы, неторопливо вышел из магазина и занял пост через две двери от входа в магазин, сделав вид, что изучает названия книг в переполненной витрине, но по-прежнему следя за входом в магазин Химана.
Он заметил Каплана почти за квартал, когда тот вышел из машины, которую, спокойно нарушая правила, остановил перед пожарным гидрантом. Если придется стрелять в Каплана, когда тот вернется к машине, будет много свидетелей.
Оскар быстро принял решение. В магазин Химана редко кто заходил, и Оскар знал, что в тот момент там не было посетителей, причем вряд ли кто-либо еще мог войти в следующую минуту. Так что Оскар быстро вернулся в магазин примерно за 15 секунд перед появлением Каплана.
Еще входя в дверь, он поднял пистолет и с ходу, с расстояния в метр выпустил две пули в лоб владельцу. Тот свалился набок со своего стула в темное, узкое пространство за прилавком. Шум падающего на пол тела показался громче хлопков выстрелов из бесшумного пистолета, но Оскар был уверен, что никто на оживленном, шумном тротуаре не слышал ни звука.
Он сделал десяток шагов по единственному проходу узкого магазина, затем быстро повернулся как раз за проволочной стойкой с выставленными книгами в мягкой обложке, которых было достаточно, чтобы скрыть его руку с пистолетом. Голова Оскара была наклонена к стойке, как будто он рассматривал книги, но поверх очков он следил за Капланом, который уже входил в магазин.
Каплан с удивлением взглянул на оставленный без присмотра прилавок и на мгновение остановился, перед тем как неуверенно пройти далее во внутрь, по направлению к Оскару. Когда Каплан оказался на расстоянии двух метров, Оскар поднял руку и шесть раз быстро выстрелил ему в грудь и голову. Каплан упал ничком, и Оскар, склонившись над телом, сделал еще два выстрела ему в затылок.
Оскар извлек пустую обойму из пистолета и вставил полную, затем наклонился над прилавком и сделал еще четыре выстрела в ухо и голову владельца, перед тем как вложить оружие в кобуру. Под конец он вынул из кармана пиджака два маленьких пластиковых пакетика с белым порошком, встал на колени около трупа Каплана, и несколько раз сжал пакетики его мертвыми пальцами, перед тем как опустить их в карман пиджака трупа. Машинально он забрал бумажник Каплана.
Кокаин – и задумку, и сами пакетики – подсказал Райан, который считал, что неплохо немного замутить воду, подбросив след о возможной связи убийства Каплана со случайной сделкой с наркотиком, а не с его основной работой. В среднем в Вашингтоне в день совершались два убийства, связанные с наркотиками, так что этот след должен был выглядеть достаточно правдоподобно.
Оскар застегнул пиджак и вышел на тротуар. Свернув за угол в конце квартала, он бросил взгляд назад. У входа в магазин Химана никого не было видно. В машине он отметил, что прошло меньше часа, с тех пор как он уехал из дому. До встречи с Аделаидой у него оставалось еще одно дело, и надо было его закончить к 7:30, крайнему сроку, позднее которого он обещал не задерживаться.
Его следующей остановкой была Библиотека Конгресса, где его поджидала удивительная удача – место для стоянки всего в двух кварталах от входа. Оскар хотел получить некоторые из книг, которые он искал в пригородных библиотеках, но, как и предсказывал Райан, их там не оказалось. Он надеялся, что здесь его поиски окажутся более удачными.
Первые четыре дня после встречи с Райаном Оскар просто пытался уяснить свое изменившееся положение, продумывая различные возможности, открывающиеся перед ним. Ко всему этому надо было привыкнуть. Поездка с Аделаидой на лыжный курорт помогла ему прийти в себя. Он проговорил с ней несколько часов о расе и качестве человеческой породы, о расе и истории, о расовых условиях в Америке, о будущем – с расовой точки зрения, и о своей внутренней потребности бороться против зловещего геноцида, который происходит на глазах, – но при всем том без каких-либо намеков на свою деятельность.
Одновременно он ломал голову над новым участником в своем миропредставлении: евреями. Выслушав все, что Райан наговорил о евреях, Оскар сначала хотел отбросить его замечания как крайний антисемитизм, так же, как он раньше отверг взгляды Келлера на роль евреев. Он достаточно насмотрелся на этот тип бессмысленного фанатизма, и совершенно не выносил его. Райан, с его старомодным, ирландско-католическим консерватизмом, вероятно, впитал неприязнь к евреям от какого-нибудь ископаемого иезуита-преподавателя в приходской школе, который все еще учил, что евреи «убили Христа», несмотря на новую линию Ватикана. А Келлер был связан с какой-то неонацистской группой, что объясняло его взгляды на евреев.
Единственная вещь, которая мешала Оскару выбросить эту проблему из головы, заключалась в том, что ни Райан, ни Келлер не соответствовали его представлению о религиозных фанатиках. Оба эти человека, очевидно, были весьма умны и начитаны. Келлер был квалифицированным преподавателем, и даже Райана можно было считать интеллектуалом; конечно, сотрудник ФБР не выказывал той религиозной ограниченности и суеверий, с которыми Оскар сталкивался среди более примитивных христиан, протестантов и католиков. А Келлер даже не признавал христианства. Особенно Келлер с его непринужденными, доброжелательными манерами совершенно не походил на ознобленного нервного «ненавистника», каким по представлению Оскара должен был быть антисемит.
Помимо этих соображений, было некое правдоподобие в том, что утверждали оба этих человека, и это действительно его беспокоило. Он был уверен, что есть какая-то «хитрость», и что очевидный смысл их утверждений развалится при более тщательном изучении. Однако, до сих пор, перебирая в голове их доводы и обращаясь к книгам в собственной библиотеке, он не мог найти, в чем они ошибаются. У Оскара был список из десятка изданий, которые он хотел просмотреть в Библиотеке Конгресса, чтобы решить этот вопрос.
Во время долгой поездки домой с лыжного курорта в понедельник ночью, когда Аделаида уснула, положив голову Оскару на колени, он впервые смог поразмыслить над причинами, почему его так беспокоит антисемитизм Келлера и Райана. Больше чем отрицательный стереотип евреененавистников, который он слепо воспринял из средств массовой информации, его беспокоило противоречие с его собственными идеями, касающимися расы и истории, которые нелегко ему дались, и от которых ему было непросто отказаться.
Он осознал, что в прошлом был склонен к некоторой одномерности в своих размышлениях на эту тему. Этой одномерностью был интеллект. В представлении Оскара человеческие расы различались просто по умственным способностям. Конечно, люди между собой отличались, но в среднем можно было с приемлемой точностью оценить интеллект расы, отмечая их исторические достижения, или изучая показатели достаточно большого числа людей в выборке. По любому стандарту чернокожие были низшей расой, и скрещивание между ними и Белыми только ухудшало породу последних. С другой стороны, евреи, очевидно, обладали такими же умственными способностями, как и любые другие Белые – возможно, даже более высокими, если судить по их нынешним показателям, а не историческим достижениям, которые, он должен был признать, были довольно ограниченными, несмотря на их собственное тщеславное хвастовство тем, что они изобрели единобожие и веками служили моральным светочем для народов во всем мире.
Чем больше он размышлял над своей расовой схемой, тем больше видел ее несоответствия. Она действительно была слишком упрощенной. Имелось слишком много фактов, которые в ней не учитывались. Жители Востока, например, явно, и физически и психически, отличаются от Белых, но можно ли с уверенностью утверждать, что они отсталые? Конечно не на основе интеллекта, измеряемого с помощью стандартных тестов. Каково же в таком случае их место в его расовой иерархии?
Ясно, что действительность расовых различий была многомерной. Средний интеллект был только одной из многих, многих черт, которые различались от расы к расе. На самом деле то, что он считал «интеллектом» несомненно, было сложной характеристикой, которая должна разделяться на множество составных частей: некоторые расы казались более умными в одном отношении, тогда как другие – в другом.
Чернокожие, например, имели способности к речевому и поведенческому подражательству, которое часто скрывало реальные недостатки их познавательного интеллекта. Эта защитная окраска черных была знакома Оскару по университету, где он встречал множество черных с замечательно развитыми общественными навыками, которые были в состоянии прекрасно вращаться в кругах белых и создавали впечатление толковых и способных. Они говорили и одевались как Белые; они отделили себя от основной части своей расы и казались более похожими на Белых, чем на черных, если не обращать внимания на очевидные физические различия.
Однако во время тестов ни один из них не мог достичь умственного уровня Белых. Большинство из них, казалось, сами знали об этом, и поэтому избегали ситуаций, когда они могли подвергнуться испытаниям. Они как чумы избегали точных дисциплин, концентрируясь на общественных дисциплинах, а те очень немногие, кто действительно изучал математику, технику или научные дисциплины, показывали одинаково заурядные результаты.
Так что, если оценивать расы на основе способностей, требуемых, чтобы хорошо выступать на сцене, черные получат намного более высокую относительную оценку, чем, если оценивать их по способности иметь дело с отвлеченными понятиями и решать на их основе соответствующие задачи. Поэтому следует быть очень осторожным в оценках «отсталости» и «превосходства». Они имеют смысл, только когда относятся к определенной, ясно обозначенной характеристике. Раса, оцениваемая как низшая по одной мерке, может оказаться более развитой, исходя из другой.
Дата добавления: 2015-11-05; просмотров: 22 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |