В разные годы у разных поколений прошедшего полувека существовали так называемые «культовые» книги. С настоящей литературой было у них мало общего. Пустые по замыслу и вычурные по исполнению, они 1 страница

Эндрю Макдоналд

Охотник

В разные годы у разных поколений прошедшего полувека существовали так называемые «культовые» книги. С настоящей литературой было у них мало общего. Пустые по замыслу и вычурные по исполнению, они стараниями средств массового внушения превращались на время в объекты поклонения. В советские времена славу таких книг называли «дутой», сейчас – «раскрученной». Сэллинджеры, майлеры, рихлеры, зонтаги, пастернаки, пелевины... Как только в обозрении появлялось очередное ущербное произведение, способное понизить духовность нашей расы, оно немедленно возносилось до небес. Предыдущие же «культовые» творения скоро забывались за отстутствием в них той ценности, которая называется «непреходящей».

Но есть нетленные книги – те, что способны год за годом питать и ум, и душу, и волю читателя. С каждым годом значение заложенных в таких книгах мыслей и предвидений усиливается как изображение на снимке во время проявления. С одной из них нам выпала чудесная возможность познакомить Русского читателя.

Что должен делать благородный человек в соприкосновении со злом? Покориться злу, или войти с ним в выгодный союз, или оказать сопротивление? Такой вопрос вынесен на обложку книги «Охотник», написанной под именем «Эндрю Макдоналд» знаменитым американским расовым мыслителем Уильямом Пирсом. Враг при жизни признал его «наиболее опасным представителем Белого сопротивления» за рубежом, а в день его смерти выразил надежду, что за отсутствием достойных последователей «все Белое Движение последует за Пирсом в могилу».

Противодействие злу всегда было сердцевиной арийской нравственности. Но сегодня терпимость или нетерпимость к нему стала вопросом жизни и смерти ввиду отчаянного положения, в котором оказалась европейская раса. Столетие назад ее величие считалось очевидным, а будущее – безоблачным, как вдруг за считанные десятилетия наш путь к звездам обратился вспять. Наша раса попустила злу – при том, что сопротивление ему не должно было прекращаться ни на миг. Сейчас, за несколько шагов до нашего исчезновения, тот главный нравственный вопрос ставится вновь, ибо в нем – быть или не быть Белому человечеству.

«Охотник» написан в конце 1980-х, меньше двадцати лет назад. Нам это время тягостно памятно неостановимой подрывной возней врага в нашей стране, увенчавшейся вторым еврейским переворотом и смертельной силы ударом по Русскому народу. Только на сей раз вместо «пролетарской революции» удар назывался «свободой и демократией». Он стал временем прихода к власти монстров – меченого недоумка, обпитого хама и оборотня-«разведчика». Один открыл страну разрушительному влиянию врага за радость впоследствии покрасоваться в ролике про пиццу, другой раздал плоды труда поколений соотечественников пронырливым инородцам, третий – вообще отдал всю страну за просто так, распахнув настежь ее границы перед ордами расплодившихся на земле дикарей, ищущих себе жизненное пространство. Все трое при жизни стали на все времена олицетворением самой черной измены и самого низменного шабес-гойства. Всем троим явно нравилось, что их проклинают миллионы людей.

Мученическая судьба России – а именно, последствия еврейской большевистской революции, ввиду времени написания книги – предстает в «Охотнике» как ужасающее свидетельство начала кровавого похода еврейства против народов Белой расы.

Книга обращается к истокам переживаемой нами сегодня чудовищной схватки света и тьмы и погружает читателя в так называемый «еврейский вопрос». Она становится художественным исследованием западни, в которую угодила наша цивилизация и замечательным пособием по изучению врагов человечества.

Герой Пирса приходит на страницы произведения отважным, волевым, полным здоровых устремлений человеком, но поразительно мало сведующим относительно происков еврейства в прошлом и в современности. Ведя свою собственную расовую войну, – настоящую, с кровью, не растрачиваемую на слова и сомнения – он выбирает нужные, но второстепенные цели, сражается с последствиями зла, не видя его первопричины.

Но вместе с арийскою доблестью ему дан и арийский ум.

Под влиянием весьма неожиданных единомышленников, прежде него обратившихся к еврейскому вопросу, изучает он с недоверием взрослого сложившегося человека летопись наглого наступления семитского бродячего племени на Белое человечество. И перед лицом очевидного отбрасывает он нелепое почитание «несчастного и преследуемого» народца, слепо воспринятое им из источников массового обмана.

Познав же истину, меняет он направление своих ударов. Теперь его возмездие обращается против тех, кто в первую очередь этого заслуживает. В Америке предостаточно своих подобий грефов, гельманов, лазаров, познеров и тишковых. Богатая расплодившимися выродками охота! И арийский герой, бывший военный летчик, статный и сильный, находчивый и уверенный, благородный и жертвенный, без страха и упрека завершает их вредоносное существование.

Таково для Пирса воплощение мужчины – Белый человек в котором все прекрасно: и его расово-чистое происхождение, и отважное сердце, и жертвенная душа и возвышенные мысли.

«Всего тысячи таких людей достаточно, чтобы низвергнуть любое правительство», – говорит ему руководитель спецслужбы.

Война, ведомая героем книги, произведет на Русского читателя вдохновляющее впечатление. Каждое уничтожение врага на ее страницах возымеет целительное и благотворное воздействие на души, подавленные безысходным мраком скатывания Родины в пропасть.

Но правда жизни и книги такова, что подобный воин оказывается одиночкой. Отважные его поступки не подхватываются униженными и угнетенными соотечественниками. Те берегут свое порабощенное существование, полагая, что рисковать оным не следует.

В Америке, как и в России, отсутствие всеобщего сопротивления вызывает в патриотических кругах унылые поиски приемлемых направлений борьбы. Пришло ли время пустить врагу кровь хотя бы малыми силами тех, кто не может быть терпимым к нетерпимому, или переворот должен сначала случиться в головах достаточно большого количества людей, прежде чем творить его на улицах? Или же истина, как всегда, посередине?

Перед лицом исчезновения нашей расы Пирс проповедует необходимость ведения войны с врагом так, как к тому взывают крайние обстоятельства, в которых мы оказались. Время безжалостно работает против нас, собирая жатву миллионами Белых жизней в год. Не о том ли сказал в судилище наш Александр Копцев: «у Русских нет другого пути, кроме вооруженной борьбы»?

Зло не останавливается доводами и уговорами. Посланцы чуждых народов, заселяющие наши страны, не слышат жалобный лепет коренного населения, что они – незванны и непрошенны. Но те, кто не слышат, должны почувствовать. Доходчивым средством выступает насилие. На каждой странице книги утверждается настоятельная потребность применения силы и жестокости во имя выживания Белого человечества.

Насилие – действует, оно способно решить дело. Насилие, по словам нашего же врага, – «повивальная бабка истории». И оно – освобождает! Оковы рабства рвутся не от уговоров, стонов или заклинаний, но от крепко приложенной силы. Благословенна и ненависть, вдохновляющая насилие, ибо она – естественный и необходимый ответ на зло. Врага не любят, его уничтожают!

Ни американский, ни западно-европейские, ни Русский народы не пробовали ответить возмездием наглому безродному племени и собственной преступной власти, обслуживающей его. Никогда по-настоящему не пытались дать отпор.

Но смогут ли?

Вдохновенное воззвание к противлению злу насилием остужается в книге мучительным для всякого совестливого человека осознанием того, насколько духовно пала наша раса. Она не пытается бороться со злом, но старается ужиться с ним. Когда-то воинственные Белые народы сегодня не в состоянии воспринять правоту хотя бы ответного насилия. Они вовсю заняты саморазрушением, которое проводят в них те, кто преданно, раболепно пособничает врагу и живет с этого, а также остальные три четверти населения, кому просто нет дела – ни до борьбы, ни, в конечном счете, до своей судьбы.

Тем, кто обслуживает собственного могильщика, кто равнодушен к своему выживанию и к будущему своих потомков, Пирс отказывает в праве называться разумными людьми. Не может мыслящая личность прощать своего смертельного врага, не станет подставлять ему свои щеки и, в довершение всего, извращенно радоваться своей невероятной терпимости. Но люди с поврежденным разумом оказались, увы, наиболее часто встречающимися представителями нашей расы. Они не умеют думать самостоятельно и просвещение их ни к чему не приведет – ни укрепит их дух, ни наполнит его решимостью.

То, что мы уже очутились на краю существования, заставляет усомниться в плодотворности попыток пробудить большинство населения. Александр Копцев верил, что после его удара по синагоге «движение какое-то будет». Нет, не случилось ничего.

Лишь горстка людей готова сражаться за свою свободу и будущее своего рода, – те, чья духовность позволяет ощущать долг перед прошлыми и будущими поколениями своего народа, те кто не отделяют свою жизнь от требования прожить ее достойно.

Возможно ли возрождение Белых народов через действия достойного меньшинства? Поднимется ли с колен хотя бы малая часть обычных людей, обретут ли они необходимую для выживания отвагу, присущую их предкам? И есть ли надежда пробудить чувство долга пусть даже среди немногих тех, кому присяга наказала живот положить за родину свою и народ?

Книга не вкладывает в головы читателя предвидение «чем все закончится» и даже намеренно оставляет без него. Но все, что в ней изложено, достаточно человеку с арийскими генами для вывода и решения. Книга просвещает, но сделать за нас ничего не может.

Пирс считал, что «Охотник» удался ему больше, чем выпущенные десятилетием раньше прославленные «Дневники Тернера» (испорченные в Русском переводе). Впрочем, в среде американских патриотов более востребованной книгой остаются «Дневники». «Охотник» – много сложнее; из-за плотности мыслей на его страницах читается он долго. И еще он – из тех редких книг, которые раскрывают себя с каждым последующим прочтением. Но, без сомнения, Русский читатель сохранил свою способность ко впитыванию сложных произведений.

«Охотник» – далеко не вымысел, как «Дневники Тернера». Не только обстановка, представленная в книге, подлинна и с точностью до каждого слова описывает чудовищную неприглядность современной Америки, но и некоторые действующие лица произведения отображают настоящих, живущих по сей день людей. Считается, что прообразом главного героя «Охотника» был Джозеф Пол Франклин, уничтоживший около десятка смешанных пар и которого У. Пирс назвал «преданным сыном своей расы, делавшим то, что должен делать каждый мужчина, независимо от ожидающих его последствий».

Русское Дело получило добро на перевод «Охотника» от наследников дела У. Пирса. Они поздравили нас с желанием распространить один из образцов Белой освободительной мысли и пожелали удачи.

Читайте и вдохновляйтесь. Еще лучше – поступайте как герои книги и приходите в Белое Сопротивление!

I

Когда Оскар подъехал к месту на стоянке у края огромной заасфальтированной парковки, пустая банка из под пива хрустнула под одним из передних колес. Он выключил фары и огляделся. Да, это было хорошее место: он прекрасно видел каждый автомобиль, сворачивающий с единственной подъездной дороги к стоянке, где ему приходилось тормозить и почти останавливаться под слепящим светом ртутной лампы на столбе. Отсюда ему также было хорошо видно, в каком ряду стоянки в конечном счете оказывалась каждая машина. Он поднял повыше воротник пальто, включил радио, нашел ФМ-станцию, которая передавала его любимую сонату Шуберта, и приготовился ждать.

Прошло почти 20 минут, пока он не заметил то, чего ждал. Коричневый спортивный фургон въехал на стоянку, почти не притормаживая и подпрыгнув на наклонном въезде. Шины фургона завизжали, пока он делал поворот наверху. На мгновение Оскар увидел лица двух пассажиров: водителя, мулата с лохматой папуасской причёской «афро» из мелких завитков и женщину рядом, темноволосую и с довольно широким носом, но явно Белую.

По высокой антенне фургона с оранжевым пинг-понговым шариком на верхушке Оскар без труда следил за движением фургона, когда тот свернул на четвертую полосу от того места, где стоял его собственный автомобиль.

Оскар подождал, пока фургон остановится, запустил двигатель и тихо двинулся со своего места, следуя по пути другой машины. Он хотел ещё раз взглянуть на эту пару прежде, чем они войдут в универсам, для уверенности. Затем он выбрал бы другое место на стоянке, как можно ближе к фургону, и подождал бы их возвращения.

В то время как Оскар осторожно катил между двумя рядами припаркованных автомобилей, он не мог видеть пару в свете своих фар, пока не оказался почти напротив их фургона. Оба стояли с пассажирской стороны машины и, очевидно, о чем-то спорили.

Внезапное дерзкое желание охватило Оскара: почему бы не сделать это теперь и не ждать, пока они пойдут в магазин, а потом вернутся? В поле зрения не было ни других машин, двигающихся по полосе, ни других пешеходов, кроме тех, в дальнем конце стоянки у входа в магазин. Но, довольно некстати, коричневый фургон и эта пара были справа, а стекло в машине Оскара с пассажирской стороны было поднято. Ему показалось слишком трудным наклоняться через сиденье и опускать стекло вниз под их взглядами.

Успеет ли он развернуть машину и вернуться на полосу раньше, чем появится ещё кто–нибудь, или эта пара уйдёт? Возможно, теперь ему стоит выйти из машины и выстрелить в них стоя. Его ладони вспотели, он почувствовал, что его мускулы напряглись, пока мысли, как молнии, пролетали в его сознании.

Но как раз в том миг, когда он поравнялся с фургоном, он заметил свободное место через три машины, тоже справа. Отлично! Он остановится там. Если никто не появится, он даст задний ход и опустится вниз по полосе в противоположном направлении, а фургон на сей раз окажется у него слева.

Несмотря на холодный вечерний воздух, пот градом катил по его щекам, пока он старался успокоить свои нервы. Так с ним бывало всегда перед боевой операцией. Даже во Вьетнаме, каждый раз, когда он должен был лететь на своем «Фантоме Ф4» под смертельный зенитный огонь над Севером, ему приходилось бороться с этим нервным, потным чувством. Как только он попадал в гущу событий, страх исчезал; но перед этим всегда был скверный промежуток – время, когда еще можно было отступить.

Он судорожно сжал рулевое колесо, и машина задергалась, пока он маневрировал на месте стоянки. Быстрый взгляд назад, и включив задний ход, он быстро развернул машину.

Через пять секунд он снова был напротив пары. Резко остановил машину, непроизвольно заглушив двигатель. Проклятье! В зеркале заднего вида он увидел толстую женщину с двумя пакетами продуктов в руках и маленького ребенка, тащившегося за ней, которые уходили с проезжей полосы на расстоянии примерно 60 метров. Заросший мулат и его довольно плотная подруга с одутловатым лицом замолчали и обернулись, глядя прямо на него. Они были примерно в трех метрах от открытого окна машины.

Мгновенное спокойствие охватило Оскара, то спокойствие, которого он ждал. Плавным движением, ни слишком быстрым, ни слишком медленным, но точным и рассчитанным, он вынул винтовку из-под одеяла на заднем сиденье, поднял ее к плечу, и уперев левый локоть в дверь, дважды нажал на курок.

Эхо от выстрелов, разрывающее уши, прокатилось по огромной стоянке. Оскар спокойно положил винтовку, снова завел двигатель и, набирая скорость, плавно покатил к наклонному выезду. Когда он поворачивал в конце полосы, то притормозил, чтобы взглянуть назад на фургон. Тело мулата валялось у дороги, а женщина, очевидно, упала назад к фургону, и ее не было видно. Оба выстрела были в голову, и Оскар был совершенно уверен, что и мужчина и женщина были мертвы. Он видел, что их черепа буквально взорвались фонтаном кусков костей, мозгов и крови, когда в них с огромной скоростью ударили пули.

Ледяное спокойствие не оставляло Оскара до самого дома. Только поставив машину в гараж, войдя в дом и снял пальто, он поддался радостному возбуждению, которое всегда чувствовал позже. Он довольно насвистывал, пока быстро чистил винтовку, а потом вернулся в гараж. Ему потребовалось всего две минуты, чтобы снять поддельные номерные знаки и заменить их настоящими.

Он тщательно проверил приклеенные пластиковые буквы и цифры на выпрямленных пластинах. Его беспокоило, что клей может не удержать толстые пластмассовые детали на металле, особенно при такой холодной погоде. Он мягко поддел букву с краю лезвием карманного ножа. Клей сначала держался, а потом постепенно поддался, так что можно было вставить лезвие между пластмассой и металлом и, через несколько секунд усилий полностью отделить всю букву. Это успокаивало, но он все еще помнил, как несколько дней назад, приехав домой обнаружил, что цифры полностью отвалились от пластины! После этого он перепробовал различные клеи. Потребовалось почти двадцать минут, чтобы отделить все пластмассовые детали и перестроить их на сей раз в новой комбинации, но он не жалел о потраченном времени.

Как удачно, подумал он, выключая свет в гараже, что его машина была самой обычной модели. В столичной области Вашингтона должно быть не менее десяти тысяч золотистых седанов марки «Форд», практически неотличимых от его машины. Однако он испытывал свою удачу, продолжая использовать тот же самый modus operandi – почерк. Шесть раз за немногим более чем три недели – точнее, за 22 дня, – на той же машине, с той же винтовкой, по той же «программе», только на разных стоянках автомобилей и с разными номерными знаками, – это уже действительно многовато, подумал он про себя.

Однако более двух недель назад он решил, что он не будет менять свой почерк, пока средства массовой информации не прервут свое молчание в отношении убийств. После первого двойного убийства три недели назад поднялся большой шум в новостях. «Расово-смешанная пара расстреляна около автостоянки!» – кричал заголовок в «Вашингтон Пост», и другие средства массовой информации также подчеркивали, что жертвы были черным мужчиной и Белой женщиной, хотя корреспонденты тогда никак не могли знать, что стрелок действует по расовым мотивам. Порочность такого намерения, которое он мог иметь, очевидно, была для них слишком возбуждающей, чтобы не поддаться искушению предположить это.

Когда четыре дня спустя произошло второе двойное убийство, о нем лишь кратко упомянули на внутренних страницах «Вашингтон Пост» и затем просто замолчали. О третьей, четвертой и пятой застреленных парах СМИ молчали, как будто набрали воды в рот. Причина была очевидной: через некоторое время между вторыми и третьими отстрелами до людей из СМИ наконец дошло, что эти убийства действительно имели расовую подоплеку, и осознание этого их испугало. Они не хотели поощрять возможных подражателей, или даже дать надежду многим американцам, которые приветствовали бы любого, кто начнет отстрел расово смешанных пар.

«До сих пор эти писаки действительно должны были лезть из кожи вон стараясь удержать крышку на котле, – усмехаясь, думал Оскар. Но дольше тянуть они не смогут». Он подозревал, даже был почти уверен, что его вечерняя работа просто взорвет этих ублюдков.

В проходе между гаражом и домом Оскар заколебался. У него была кое-какая бумажная работа, которую следовало закончить, чтобы его новое контрактное предложение было готово к встрече с полковником Эрикссоном в четверг. Но он не мог заставить себя заниматься бумагами сегодня вечером, а звонить Аделаиде было уже поздновато. Он решил перед сном провести несколько часов в своей мастерской. Довольный решением, он щелкнул пальцами и снова начал насвистывать, спускаясь вниз по лестнице в подвал.

Оскар Егер по профессии был инженером-консультантом, а по наклонности – мастером на все руки и, временами – изобретателем. После увольнения из Военно-воздушных сил в 1976 году, он вернулся в институт и получил дипломы инженера по электротехнике и вычислительной технике. Он начал наниматься консультантом еще до окончания дипломной работы в Университете Колорадо. Затем он открыл своё предприятие в области Сан-Франциско и через знакомого в ВВС по Вьетнаму, теперь офицера по размещению заказов в Пентагоне, получил ряд договоров на проектирование. Именно эти контракты заставили его переехать в Вашингтон четыре года назад.

По существу, Оскар мог вообще не работать: выплаты за использование одного из его патентов на антенны, были достаточными, чтобы удовлетворять его довольно скромные потребности. Он работал, не столько потому, что стремился накопить побольше денег в банке, а потому что считал хорошей идеей поддерживать свои навыки. Кроме того, дополнительные доходы позволяли ему постепенно пополнять свое лабораторное оборудование, которое было чертовски дорогим. Так или иначе, работа чудесно совпадала с его собственными наклонностями любителя мастерить, так что он всё делал по собственному графику, причем почти никогда не тратил на всё больше 20 часов в неделю.

Оскар легко передвигался между стойками электронной аппаратуры, стараясь не наступать на соединительные кабели и пробираясь в угол, где тихо жужжал и чирикал компьютер. Он просмотрел сложенную гармошкой распечатку, которую принтер медленно извергал весь вечер и с удовлетворением отметил, что расчеты новой антенны почти закончены. Если дела и дальше пойдут хорошо, он сможет выполнить всю работу, под которую он старался получить следующий контракт ВВС ещё ло его подписания в четверг.

Конечно, он не скажет Эрикссону об этом. Он будет постепенно выдавать результаты следующие шесть месяцев. Министерство ВВС будет довольно, и у Оскара будет достаточно возможностей заработать на новый спектроанализатор, о котором он мечтал.

Оскар считал, что если бы не проклятое заполнение бумаг, работа по этому правительственному договору была бы идеалом. Но каждый контракт требовал заполнения буквально сотен страниц абсолютно идиотских бланков, инструкции к которым были невыносимо тупыми. «Какой процент Ваших поставщиков и субподрядчиков в течение последних трех лет составляли чернокожие?» – хотело знать правительство. «Сколько из них имели испанские фамилии? Сколько было американских индейцев, азиатов или жителей Алеутских островов? Равнялись ли проценты в каждом из вышеупомянутых случаев, по крайней мере, долям соответствующих меньшинств в рабочей силе округа или муниципалитета, в которых выполнялась работа по данному договору? Использовали ли Вы когда-либо преднамеренно средства договора для оплаты поставок у компании, которая не выполняет инструкции 148 c. (4) или 156 a. (1) Комиссии по равным возможностям найма на работу? Если да, то почему? Дайте полные сведения». И так далее, и тому подобное.

И ведь эти сволочи действительно проверяли ответы! Однажды Оскар попробовал сократить писанину, небрежно написав «не применяется» поперек целой страницы вопросов о том, какой процент рекламного бюджета подрядчика пошел в СМИ, специально ориентирующиеся на рынки национальных меньшинств, использует ли в своей рекламе подрядчик иллюстративный или фотографический материал, демонстрирующий служащих и/или клиентов подрядчика, как представителей разных рас (и если не использует, то почему?) и т.п.

Бланки вернулись обратно с сопроводительным письмом на восьми страницах от одного из чиновников по вопросам соблюдения правил из Отдела равных возможности при приеме на работу в Пентагоне, полным елейного ханжества о важнейшем характере программы правительства по соблюдению «расовой справедливости» и требований полностью ответить на каждый вопрос. В конце концов, Оскар был вынужден представить копии своих бухгалтерских отчетов с разбивкой по статьям, чтобы убедить этого лицемерного осла, что он ничего не рекламирует и не имеет ни служащих, ни клиентов, и поэтому не следует ожидать от него объяснений, почему в его несуществующих иллюстрированных рекламных объявлениях нет улыбающихся черных, коричневых, восточных и белых лиц как его «служащих/клиентов» в требуемой расовой пропорции.

Он почувствовал, как у него закипает кровь от раздражения, когда вспомнил о бумажной писанине, ожидающей его по новому договору. Ну, наверное, ему удастся упросить Аделаиду сделать всё это завтра вечером. И он выбросил мысль о бумагах из головы, включая свет в своей мастерской. Оскар переделал весь подвал, который раньше состоял из двух спален, комнаты для отдыха и ванной, под свои специфические потребности. Компьютер и лаборатория электроники расположились в бывшей комнате для отдыха, химическая лаборатория – в одной из спален, а небольшая, но хорошо оборудованная механическая мастерская была в другой, а ванная также выполняла роль фотолаборатории. В общем, там было установлено больше чем на полмиллиона долларов современных научных приборов и станков, и они хорошо служили ему в работе и развлечениях, причем граница между этими двумя видами деятельности часто была очень размытой.

Сегодня вечером, например, он намеревался завершить проект, который не имел никакого отношения к его работе по контракту с Военно-воздушными силами или с любым другим предприятием, приносящим прибыль. И все же это едва ли развлечение, подумал Оскар, открывая шкаф. Он вынул трубчатое металлическое устройство и тщательно осмотрел резьбу на его конце. Удовлетворенный, он положил устройство на рабочий стол около меньшего из двух высокоточных токарных станков для обработки металлов.

Потом он выдвинул ящик в нижней части шкафа и вынул предмет, обернутый в промасленную тряпку. Когда Оскар снял тряпку, в его руках оказался новый полуавтоматический пистолет калибра 5,56 мм с длинным цилиндрическим стволом. Быстро и умело разобрав пистолет, он вернул все детали, кроме ствола, в ящик.

Полтора часа спустя Оскар с удовлетворением усмехнулся, сдув последнюю металлическую стружку сжатым воздухом из шланга, а затем плавно навернул трубчатое устройство на новую резьбу с внешней стороны ствола пистолета: идеальная подгонка! Конец трубки из алюминиевого сплава с резьбой плотно вошел в выступ на стальном стволе, когда шариковый фиксатор защелкнулся на месте. Он не смог найти никаких зазоров между стволом и глушителем, когда внимательно посмотрел сквозь отверстие в стволе. Теперь – испытания.

Оскар повторно собрал и зарядил пистолет и вернулся в лабораторию электроники. Нажатие секретной кнопки над дверной коробкой заставило часть дальней стены шириной больше метра плавно повернуться под прямым углом. Щелчок выключателем в открывшейся нише, и дальний конец длинного, горизонтального туннеля, выложенного секциями 70-сантиметровой канализационной трубы, залила широкая полоса света. Оскар подвел мишень по проводу в конец туннеля и удобно устроился за подзорной трубой для корректировки огня на пристрелочном стенде. Это подвальное стрельбище, которое он построил своими руками, было известно только ему одному. При закрытой потайной двери в обрезе стены он мог стрелять даже из самых мощных своих винтовок, и ни звука не было слышно в доме наверху или во дворе его ничего не подозревающего соседа, под которым пули попадали в мишень.

Сегодня вечером, однако, шум не представлял никакой проблемы, и он оставил дверь открытой. Он сделал десять выстрелов, и звук каждого из них напоминал хлопок при раскупоривании бутылки шампанского, но даже вполовину не такой громкий. Пули кучно легли в семи-сантиметровый круг мишени, почти так же как это было до переделки пистолета. Оскар был доволен: теперь он мог изменить свой почерк.

II

Сообщения о выстрелах прошлой ночью еще не успели попасть в утренние газеты, но зато теленовости были уже полны ими в то время, когда Оскар готовил себе завтрак. Как он и предполагал, хозяева СМИ, наконец, решили прервать заговор молчания, которым они окружили его прежние ночные акции на стоянках автомобилей. Диктор взволнованно выкрикивал подробности: «...известно о 12 жертвах безумного убийцы... очевидны расовые мотивы стрельбы... более 200 агентов ФБР работают над этим делом последние две недели... в качестве подозреваемого разыскивается высокий блондин...».

Последние слова заставили Оскара задуматься. Видимо, кто-то его заметил; это могло произойти во время четвертой стрельбы, когда он вышел из машины и стрелял стоя. Он побрел в ванную и придирчиво всмотрелся в свое отражение в зеркале: глубоко посаженные серые глаза, резкие линии выступающего носа и подбородка, желтая щетина на широком, тяжелом подбородке, несколько великоватые уши, тонкий шрам, пересекающий наискосок левую щеку – следствие несчастного случая во время катания на горных лыжах несколько лет назад, – высокий, гладкий лоб под растрепанными золотистыми волосами. К сожалению, с таким лицом трудно затеряться в толпе.

Конечно, почти наверняка никто не смог хорошо разглядеть его лицо, иначе было бы более подробное описание, возможно, даже фоторобот. Однако, в будущем он должен быть намного осторожнее. Первые несколько раз он был почти намеренно беспечен. Это был и вызов властям, и отвращение, которое он испытывал к существам, которые выбрал своими мишенями. Был и другой повод, размышлял Оскар, значащий по крайней мере столько же, сколько и другие: так сказать, терапевтическая потребность «вылечить» чувство душевного разлада, который все больше и больше охватывал его в последние годы.

Дата добавления: 2015-11-05