Дефолт, которого могло не быть 21 страница

Наконец 25 августа, более чем через год после дефолта Лондонский клуб кредиторов завершил конвертацию долга по ГКО/ОФЗ на общую сумму 32 млрд долларов в новые еврооблигации на сумму 21 млрд долларов.

Август 2000 года стал не лучшим временем для России. Хорошие новости о достижениях в экономике целиком заслоняли следовавшие одна за другой трагедии. Сначала 8 августа в подземном переходе на Пушкинской площади, в скоплении людей, взорвалась бомба. Всего через несколько дней, 12 августа, в Баренцевом море затонула подводная лодка «Курск», весь ее экипаж погиб. Наконец, 27 августа случился пожар на Останкинской телебашне – самом высоком сооружении в России, откуда осуществляется вещание всех основных телеканалов. Помимо жертв и разрушений, столица к тому же осталась без телевидения. Витало какое-то ощущение обреченности. Разговорам по поводу обветшавшей инфраструктуры и безнадежности перспектив не было конца.

Вода уходит в песок

Путину, безусловно, не всегда удавалось добиться осуществления его политики или адекватной работы его подчиненных. Впрочем, знающие люди ничего особенного в этом не видели: аналогичная ситуация привела к падению КПСС и наблюдалась в центральной власти России в течение всего постсоветского периода. Новая власть отличалась хотя бы тем, что попыталась привнести в работу правительства больше организованности, а также более четко обозначила права и обязанности государственных служащих. Начиная с 2000 года кадровая чехарда практически прекратилась.

Однако внятного ответа на вопрос, почему в России так трудно найти людей, способных разрабатывать и осуществлять разумную политику на благо общества, так и нет.

Не осознав этой особенности, нелегко объяснить все то, что в последние годы происходило в России, и предсказать, что произойдет в будущем. Осуществлению экономических программ и уж тем более каких-то более смелых и масштабных мер в первую очередь мешает именно нехватка управленческого потенциала. Волошин как-то очень откровенно об этом высказался. Он подчеркнул, что на всех уровнях госаппарата ощущалась нехватка компетентных профессионалов. Когда, например, весной 2001 года ходили слухи о крупных перестановках в правительстве, ему было смешно: какой смысл менять команду, если более эффективную все равно не соберешь? А положение на нижнем уровне власти, где принимаются и осуществляются повседневные решения, вызывало у него чувство полного отчаяния. Он говорил, что любые свежие идеи о возможном совершенствовании госслужбы можно только приветствовать, но ни одна из них в краткосрочном плане эффекта все равно не даст. Он привел в пример мою критику в адрес правительства, которое в сентябре 2001 года отступилось и не стало настаивать на своем по вопросу о заниженных тарифах в энергетике (их предлагалось заменить на целевые субсидии из бюджета), и сказал, что это как раз тот случай, когда объявленная политика так и осталась неосуществленной. И случилось так именно потому, что качественных кадров не хватало, а те, что имелись, тонули в рутине.

Касьянов тоже признавался, что в бытность свою премьер-министром постоянно сталкивался с кадровой проблемой. Он говорил, что из-за нехватки компетентных чиновников страдала работа с МВФ, подрывалось доверие рынков и кредиторов. Но у него не было ни времени, ни возможности заниматься назначениями на уровне ниже министра; в противном случае ему пришлось бы исполнять самому работу своих подчиненных [246]. С особой остротой эта проблема проявилась, когда в начале 2001 года случился полный провал в урегулировании платежей Парижскому клубу.

Кадровая проблема ощущалась давно. Еще во время визита в Москву в 1997 году Фишеру сообщили о дискуссии по поводу того, надо ли менять экономический блок в правительстве. Большинство его собеседников считали, что назначение Алексашенко главой ГНС скажется позитивно на сборе налогов. Черномырдин даже предлагал ему эту должность, но Алексашенко отказался, сославшись на необходимость его присутствия в ЦБ. Другим не менее жестким и перспективным кандидатом был Федоров, причем он вроде бы даже был согласен. Но Черномырдин сильно обиделся на его резкости во время выборной кампании в Думу (движение Федорова выпустило брошюру «Достижения правительства Черномырдина» с абсолютно пустыми страницами) и пригласить его не захотел, хотя говорили, что Федоров был готов принести извинения.

В Центре стратегических разработок Грефа в начале 2000 года на решение проблемы кадров и эффективности госаппарата был нацелен блок административных реформ, но реализовать их не удалось и восемь лет спустя. В предложенной Грефом программе был намечен целый ряд фундаментальных реформ, в том числе реформа межбюджетных отношений, судебная реформа, дерегулирование. Исходя из того, что в прошлом осуществление реформ шло с трудом, Греф пришел к выводу, что достижение желаемых результатов в экономической и социальных областях невозможно без одновременного глубокого реформирования государственных институтов. Впоследствии верность его оценки подтвердилась в полной мере.

Почему же тогда об этой конкретной реформе ничего не слышно, в то время как много внимания справедливо уделяется, скажем, судебной реформе и преобразованиям в других смежных областях? Самое оптимистичное из возможных объяснений примерно таково: команда реформаторов, научившись на ошибках своих предшественников, теперь продвигает реформы очень осторожно и в стратегическом, и в тактическом плане. За время пребывания Путина на посту президента немало усилий было потрачено на то, чтобы достичь внутри правительства и президентской администрации относительного согласия по поводу стратегических целей и приоритетов в реформе гражданской службы и затем выстроить современную меритократическую и не поддающуюся коррупции систему. Однако очевидно, что при этом были задеты слишком многие интересы внутри правящего класса, и потому к 2008 году из достигнутого пока достойно упоминания только состоявшееся повышение зарплат чиновников.

Перед лицом этой проблемы оказался и президент Медведев. В июле, через два с половиной месяца после своей инаугурации, он вынужден был признать, что советская система подготовки кадров для госслужбы уже не действует, а «ничего нового за 15 лет не создано». Даже с его слов положение в этой сфере удручающее: «Решения о замещении должности порой принимаются по знакомству, по принципу личной преданности или, что наиболее отвратительно, за деньги, то есть должности продаются».

Медведев сетовал, что имеющихся у власти кадровых резервов не хватает даже для замещения губернаторских должностей, не говоря уж о более низких этажах исполнительной власти, и полностью отсутствует система перетока кадров между госслужбой и негосударственным сектором. Медведев сказал, что требуется создать систему резерва управленческих кадров национального масштаба, сформировав в ее рамках «президентскую квоту». При этом он пообещал лично оценивать профессиональные достижения этих людей.

Глава 13 «Полюбовный развод»

Последний шанс?

Насколько действительно была нужна российским властям экономическая программа под эгидой МВФ? Во-первых, у Москвы теперь была своя собственная программа, «отечественного производства». А во-вторых, осенью 2000 года цены на нефть выросли еще больше, экономические показатели улучшились (и, что еще важнее, появились первые признаки улучшения уровня жизни в некоторых регионах за пределами больших городов), страна достигла финансовой независимости. Стимулов к скорейшему достижению договоренности с фондом становилось все меньше. Это уже явно не было первоочередной задачей для правительства, хотя и имело определенную целесообразность. Эта целесообразность заключалась в том, чтобы обеспечить финансирование бюджета на 2001 год, поскольку при его составлении было учтено не только финансирование от МВФ, но и реструктуризация долгов по линии Парижского клуба, о чем еще предстояло достичь договоренности.

В июле 2000 года миссия МВФ спрогнозировала в платежном балансе России на 2001 год разрыв в 3 млрд долларов в случае отсутствия реструктуризации или иной формы финансирования, соответствующей финансовым потребностям бюджета. Расчет строился на том, что резкое повышение цен на нефть долго не продлится (такую же оценку давал и ежегодный World Economic Outlook) и что объем импорта начнет увеличиваться и может достичь уровня 1998 года, при том что экономический рост будет ускоряться, а реальный курс рубля по-прежнему расти. Сотрудники фонда в своем докладе подчеркнули необычно высокую степень неуверенности при прогнозировании (за последние 10 лет эта оговорка стала неотъемлемой частью каждого прогноза, касающегося платежного баланса России).

По умолчанию подразумевалось, что согласие кредиторов на реструктуризацию долга станет возможно лишь после достижения договоренности о программе под эгидой МВФ. Строго говоря, по правилам Парижского клуба заявку какой-либо страны на облегчение долгового бремени даже не принимают к рассмотрению, если она не привязана к программе МВФ. Переговоры в июле проводились как ежегодная консультация в соответствии со Статьей IV Устава МВФ (такие консультации проводятся в обязательном порядке со всеми странами-членами), и отчет о них Совет директоров фонда рассмотрел 15 сентября. Вывод сотрудников фонда о том, что в 2001 году России потребуется 3 млрд долларов для облегчения долгового бремени, директорам показался необоснованным, в первую очередь из-за продолжавшегося роста цен на нефть, но в целом выводы, содержавшиеся в отчете, они все-таки поддержали.

Спустя три долгих года, прошедших со времени бурных заседаний в Гонконге, МВФ вновь провел свое годовое собрание вне Вашингтона, на сей раз в Праге. Российскую делегацию возглавлял Алексей Кудрин. После беспорядков во время конференции ВТО в Сиэтле в декабре 1999 года ажиотаж в прессе по поводу крупных международных экономических совещаний, проведение демонстраций и попытки помешать их нормальной работе были уже обычным делом, и Прага в этом смысле не стала исключением. Демонстранты едва ли не контролировали город, но главной их целью был штурм Конгресс-центра, где проходили совещания МВФ и Всемирного банка. Под конец члены российской делегации (среди них были Кудрин, Игнатьев, Илларионов и другие), спешившие на московский рейс, не стали дожидаться организованной эвакуации и решили покинуть Конгресс-центр самостоятельно. Они вышли за охраняемый периметр без сопровождения полиции и очень быстро об этом пожалели, оставшись наедине с мощной толпой вооруженных чем попало антиглобалистов. Протестанты в черных масках, скрывающих лица, первым набросились на Кудрина, как будто угадав в нем главу делегации. Но больше всех досталось его верному пресс-секретарю Геннадию Ежову, которому разбили голову брошенной бутылкой. Так или иначе, российским делегатам пришлось срочно ретироваться за спины полиции.

До зимы продолжалось вялое и в основном безрезультатное обсуждение денежно-кредитной политики и эффективной стерилизации валютных притоков. Россия тем временем вполне неплохо справлялась с давлением сильного платежного баланса. Сотрудники МВФ правильно прогнозировали, что такое давление будет не ослабевать, а усиливаться, но правы были и Игнатьев с Парамоновой в том, что бюджетный профицит гораздо выше ожидаемого и возросший спрос на наличные рубли это давление помогали снижать. Однако больше всего изначальный прогноз правительства (которому весьма нравился и прогноз фонда о разрыве в 3 млрд долларов) спасало то, что отток частных капиталов из страны не только продолжился (вот и вся цена российскому валютному контролю), но и значительно превзошел ожидания. То есть реальную стерилизацию осуществляли не ЦБ с Минфином, а вывозивший свои деньги за границу российский частный сектор.

Нерешенным на переговорах с фондом оставался также вопрос о реструктуризации банковской системы. Как справедливо отмечали российские власти, со времен августовского краха 1998 года и звучавших тогда мрачных прогнозов о долгосрочном ущербе для системы расчетов и даже о жизнеспособности Сбербанка акценты в этой сфере сильно сместились. Сегодня очевидно, что тогда слишком много внимания уделялось небольшому кругу крупных московских банков, словно они отражали состояние всех остальных банков в стране. К тому же, следует признать, что, исходя из опыта некоторых других стран Азии, Латинской Америки и Восточной Европы, имелась тенденция вообще сильно преувеличивать значение российской банковской системы.

Собственно банковской системы в обычном смысле в России по-настоящему не было. Еще до кризиса, в середине 1998 года, денежная масса (агрегат М2) за вычетом наличных на руках у населения и вкладов в Сбербанке составляла всего 3% ВВП. Вряд ли она могла хоть сколько-нибудь значимо влиять на макроэкономические показатели. Так что в кризисных условиях серьезная проблема российской экономики – отсутствие у населения доверия к национальной валюте – спасла, как это ни странно, положение, поскольку большинство населения, особенно вне Москвы, от прямых последствий экономического кризиса никак не пострадало [247].

В качестве иллюстрации того, о чем идет речь, я часто привожу следующую историю. Как-то главный редактор одного российского еженедельника спросил меня, каких именно действий добивался от России МВФ. Я ему ответил: «Понимаете, вы ведь относитесь к российскому среднему классу и хотите, чтобы ваша страна была безопасной и процветающей, таким местом, где вам с вашей семьей было бы хорошо жить. Скажите мне, какую политику должны проводить ваше правительство и центральный банк, чтобы вы согласились получать зарплату в рублях (а не в долларах, как тогда было повсеместно принято), хранить ваши деньги в российском банке и вкладывать ваши сбережения в российские активы? Если вы мне объясните, что это за политика, то она, скорее всего, окажется очень близка к той, за которую выступает МВФ». Скептичный, как и все русские, Сергей ответил вполне типично: «Что бы они ни делали, я им все равно не верю. Это вас, доверчивых иностранцев, можно легко убедить…»

Именно поэтому я считал и считаю, что поворотный момент в трансформации российской экономики наступит лишь тогда, когда граждане станут держать рубли не только на повседневные расходы, но и для крупных покупок и сбережений, и когда соотношение спроса на деньги в России (измеренного как рублевая денежная масса М2) достигнет уровня центральноевропейских стран со средним доходом, то есть порядка 40% ВВП. В 2000 году, на мой взгляд, этот показатель (15,7% ВВП) все еще был слишком низким. Но с тех пор, за исключением 2004 года, когда чуть было не случился банковский кризис, он стабильно рос, параллельно происходила постепенная дедолларизация экономики, и к концу 2007 года показатель был уже на уровне примерно 37% ВВП. Само по себе это достижение впечатляет. Но все-таки стабильный средний европейский уровень еще не достигнут, и я считаю, что, пока это так, какой бы впечатляющей ни была проводимая правительством политика, низкий спрос на деньги будет означать отсутствие у россиян твердой уверенности в будущем национальной экономики. Сделанный в июле 2008 года прогноз «Ренессанс Капитала», обещавший, что спрос на деньги в целом за год вырастет на 45%, выглядел обнадеживающе.

Тем временем надежд на достижение договоренности с МВФ с каждым днем оставалось все меньше. Цены на нефть осенью держались на высоком уровне, платежный баланс России стабильно улучшался. Обосновать необходимость такой договоренности становилось все труднее, ведь финансирование фонда предоставляется на поддержание слабого платежного баланса, а не наоборот. Из-за этого становилось непонятно также, как быть с заложенной в бюджет 2001 года реструктуризацией долга Парижскому клубу. Более того, в условиях укрепления платежного баланса и при отсутствии достаточно крупного оттока капитала возникала необходимость в дополнительной корректировке путем стерилизации. Это, в свою очередь, требовало согласованности между ЦБ и Минфином, которые раньше, как уже отмечалось, и по гораздо менее важным вопросам не могли договориться между собой.

октября в кафе «Пушкин» мы встретились с Олегом Вьюгиным, чтобы по просьбе премьер-министра обсудить ситуацию [248]. Вьюгин хотел выяснить, насколько реально достичь договоренности с МВФ и как может развиваться ситуация с Парижским клубом. Я высказал мнение, что вероятность заключения договоренности крайне мала. Российским властям пора было это понять. Причем они могли бы выглядеть победителями, если бы заявили, что в помощи МВФ больше не нуждаются и что долги Парижскому клубу будут погашены в срок. В то время большинство моих коллег в МВФ не разделяли мою точку зрения.

Скорее всего, уже просто по инерции в середине ноября прошел еще один раунд переговоров. Конкретных результатов он не дал, и разговор в очередной раз шел в основном о макроэкономическом дисбалансе и о желательной налогово-бюджетной и денежно-кредитной политике на 2001 год. Власти вполне разумно предполагали умеренный рост валютных резервов, и потому неоправданно много времени ушло на обсуждение с Игнатьевым предполагаемой динамики платежного баланса. Тем временем истек срок действия предыдущего соглашения с МВФ (заключенного в июле 1999 года), а в принятом бюджете на 2001 год, тем не менее, так и осталась учтена реструктуризация долга Парижскому клубу.

Все не так, как надо

Неразбериха, которая царила в начале 2001 года среди чиновников, ответственных за финансовую политику, лишний раз подтвердила, что в течение всего постсоветского периода разработка экономической политики в России страдала из-за недостаточно компетентного руководства и отсутствия оперативного взаимодействия.

Итак, российские власти рассчитали очередной бюджет исходя из того, что получат определенное финансирование в размере 3 млрд долларов (за счет отсрочки погашения долгов и возможности использовать освободившиеся средства на другие цели), и на подготовительном этапе даже заручились предварительным согласием кредиторов. Они заложили в бюджет реструктуризацию долга Парижскому клубу, тем более что прежде такая реструктуризация осуществлялась ежегодно начиная с 1992 года. Правда, в защиту российских властей следует признать, что на финальном этапе принятия закона о бюджете изменить какие-либо позиции, изначально заложенные в его основу, примерно так же трудно, как развернуть на 180 градусов современный супертанкер. А ведь работа над проектом бюджета была закончена еще в августе, и он уже давно был представлен на рассмотрение в Думу.

Принципиальным, с точки зрения российских властей, было то, что в свете итогового коммюнике кельнского саммита «Большой семерки» 1999 года помощь, о которой шла речь, была весьма скромной. Касьянов, бывший во время саммита министром финансов, гордился включенной в коммюнике формулировкой, которая гласила: «Мы призываем Парижский клуб к тому, чтобы сразу после вступления в силу соглашения с Международным валютным фондом он незамедлительно провел переговоры по заключению соглашения с Россией о реструктуризации долгов. Для того, чтобы поддержать усилия России по обеспечению макроэкономической стабильности и устойчивого роста, мы будем содействовать тому, чтобы Парижский клуб продолжил заниматься проблемой российской задолженности, возникшей на основе долговых обязательств советского периода, с целью ее всеобъемлющего решения на последующей стадии, когда в России будут созданы условия, позволяющие осуществить программу более глубоких экономических реформ». Теперь же, признавая, что при сложившемся международном отношении к России рассчитывать на «всеобъемлющее» решение преждевременно, российские власти, как им казалось, выступали с весьма скромной просьбой всего лишь перенести сроки текущих платежей.

Миссия МВФ исходила из понимания, что долговой вопрос в 2001 году требует решения, и включила прогноз о 3-миллиардном разрыве в доклад, который в сентябре утвердил и Совет директоров. Никто не ставил это понимание под вопрос ни на двухсторонних переговорах в Праге, ни во время других контактов осенью 2000 года. Напротив, в начале ноября, после состоявшейся в Москве встречи с немецкой делегацией, заместитель министра финансов Сергей Колотухин сообщил, что единственная оговорка немцев по поводу российской просьбы о помощи заключалась в том, что речь не должна идти ни о каком возможном сокращении или списании долга.

Однако платежный баланс России продолжал укрепляться. С июня по декабрь 2000 года, несмотря на значительно возросший отток капитала из страны, валютные резервы ЦБ увеличились на 6 млрд долларов. После того как в ноябре миссия МВФ на основе свежих данных пересчитала показатели российской экономики и поделилась ими с кредиторами из Парижского клуба, стало ясно, что при таких условиях уже даже чисто технически невозможно считать предоставление чрезвычайной финансовой помощи России обоснованным. Конечно, определенную роль сыграло и то, что Россия в тот момент не пользовалась в международном общественном мнении ни уважением, ни доверием и что любое выделение средств было бы воспринято как поддержка Западом российских действий в Чечне. В начале декабря о возникших у Парижского клуба сомнениях неофициально уведомили российскую сторону.

Москве было трудно поверить в такой поворот событий. 29 декабря министр финансов Кудрин направил Парижскому клубу письмо с просьбой в предварительном порядке начать рассмотрение реструктуризации на следующий год. Однако его просьба была отвергнута. Кредиторы потребовали погашения долга в полном объеме по установленному графику. В России с возмущением заговорили о лицемерии Запада и о неисполнении им своих обещаний. Кто-то предлагал сказать кредиторам, что уже поздно и технически невозможно включить платежи в бюджет, кто-то указывал, что бюджет уже стал законом и нарушать его нельзя, а кто-то и вовсе призывал не поддаваться «давлению Запада». Ставки в споре были высоки: в конце января наступал срок погашения крупных сумм, а отказ платить означал бы дефолт, за которым неизбежно должен был последовать кризис.

По мнению Запада, сомнений быть не могло: в 2001 году Россия ни в какой реструктуризации долга не нуждалась. В случае же возникновения каких-то проблем к вопросу о ней всегда можно было вернуться снова. И, в любом случае, не было заключено соглашение с МВФ, так что и говорить было не о чем.

В Москве тем временем раздавались воинственные призывы не сдаваться, поскольку в прошлом, когда Москва проявляла достаточно неуступчивости в финансовой политике, Запад всегда в конце концов шел на попятную. Но все-таки главным занятием тогда стал поиск виновных в случившемся национальном унижении. Ошибок было допущено, конечно, достаточно. Некий анонимный правительственный чиновник непринужденно обмолвился о якобы принятом «решении» не погашать долги Парижскому клубу в первом квартале до завершения переговоров с кредиторами. Многие ждали чего-то от Касьянова, поскольку традиционно считалось, что он главный специалист по отношениям с Парижском клубом, а он, тем не менее, давал понять, что дело целиком в руках Кудрина. Но и внутри самого Минфина чиновники, ответственные за работу с долгом, были явно не согласны с мнением их коллег, занимавшихся бюджетом.

В конце концов Касьянов публично объявил, что поручил министру финансов Кудрину «немедленно начать консультации с Парижским клубом и руководством Международного валютного фонда» об отсрочке платежей (в бюджет было заложено 1,24 млрд долларов при необходимости выплатить по оригинальному графику 3,5 млрд долларов). Премьер-министр сказал, что у правительства растет неуверенность в дополнительных доходах бюджета, а без них незапланированные расходы по обслуживанию долга не могут быть осуществлены.

На следующий день Касьянову вновь пришлось комментировать ситуацию, и он неосторожно произнес слова, за которые в результате получил еще больше критики: «В январе мы не сможем полностью осуществлять платежи Парижскому клубу, часть платежей будет нами оплачена, а часть нет. Мы вынуждены в некоторой степени жертвовать своей репутацией, но сохранить базисные основы для движения вперед всей экономики России. Мы говорим, что не можем подвергать социальную ситуацию в стране рискам».

Реакция главы Европейского банка реконструкции и развития Жана Лемьера, сказавшего, что желание России реструктурировать советский долг «с точки зрения платежного баланса трудно оправдать», была еще весьма дипломатичной по сравнению с другими комментариями на Западе.

Но и в России действия правительства одобряли далеко не все. 17 января экономический советник Путина Андрей Илларионов собрал пресс-конференцию, на которой раскритиковал официальную позицию правительства и заявил, что Россия может и должна платить, как всякая нормальная страна, а позиция правительства недопустима и унизительна. А на вопрос о том, выступает ли он от своего имени или от имени президента, он сказал: «Это не мои взгляды. Это взгляды президента. Президент сказал после встречи с канцлером Шредером [249], что Россия будет выполнять свои финансовые обязательства. Я думаю, так и будет в конечном итоге» [250].

В конечном итоге Кудрин получил новое поручение – решить проблему выплат, Россия отказалась от просьбы о реструктуризации и пообещала все суммы погасить в срок, оставив за собой право вернуться к этому вопросу позднее.

Что касается Илларионова, то он, как мне кажется, чаще выступал не генератором политических решений, а как бы критиком власти изнутри самой власти. Так случилось, например, в нашумевшей истории с планом реструктуризации энергетической монополии РАО «ЕЭС России». В конце 2000 года Чубайс разработал радикальную программу реорганизации своего сектора. Она предусматривала либерализацию рынка электроэнергии и масштабную приватизацию активов, призванную обеспечить конкуренцию и привлечение около 135 млрд долларов инвестиций в настоятельно необходимую модернизацию всей отрасли. План Чубайса в полном соответствии со стандартной тогда международной практикой был направлен на развитие конкурентных оптовых рынков электроэнергии за счет создания независимых генерирующих компаний на базе крупных электростанций, входивших в состав РАО, а также дочерних региональных подразделений РАО, при сохранении смешанной государственно-частной распределительно-сетевой монополии. План у Чубайса был, бесспорно, очень приблизительный, но смысл в том и заключался, что требовалось действовать без промедлений, а детали отрабатывать уже по ходу практического осуществления программы.

Чубайс, как всегда, безошибочно почувствовал благоприятный для реформы момент. Он понимал, что если не осуществить немедленно главные преобразования, то позднее, когда политическая атмосфера в преддверии парламентских выборов 2003 года в очередной раз накалится, могут возникнуть непреодолимые трудности. А с учетом роста спроса на электроэнергию нехватка инвестиций ближе к концу десятилетия неизбежно привела бы к серьезным проблемам. Момент, когда требуется решительно действовать, Чубайс почувствовал правильно, но с тактикой ошибся.

Миноритарные акционеры РАО из числа иностранных инвесторов посчитали, что план Чубайса нанесет им ущерб [251], и Кремль счел их вопросы правомерными. Илларионов вступил в острую публичную полемику с Чубайсом, и в конце концов весь проект был отправлен на новое рассмотрение, уже в рамках недавно созданного Государственного совета. В конечном виде план был принят только в начале 2002 года, а его осуществление началось еще два года спустя, уже после президентских выборов [252].

Подъем в экономике

Еще один вопрос, по которому российские власти и МВФ разошлись во мнениях, – введение единой ставки налога на доходы физических лиц. Когда эту идею летом 2000 года заложили в проект бюджета на 2001 год, сотрудники МВФ отнеслись к ней откровенно скептически, ожидая резкого снижения доходов. Тем не менее, реформу провели, и в январе 2001 года Россия первой среди крупных экономик ввела у себя единую ставку подоходного налога на уровне 13%. В течение следующих двенадцати месяцев российская экономика в реальном выражении выросла немногим более чем на 5%, а вот сборы подоходного налога выросли более чем на 25%. Сторонники этой реформы утверждали, что помимо увеличения налоговых поступлений она позволила сократить теневой сектор экономики. Эксперимент в России получился настолько успешным, что многие страны уже последовали ее примеру, и число тех, кто собирается поступить так же, продолжает расти [253].

Но все-таки самым неожиданным результатом 2000 года стали поразительные экономические показатели. Реальный рост экономики составил 10%; Россия заняла по этому показателю второе место в мире. А МВФ изначально прогнозировал рост на уровне 3% ВВП и затем повысил свой прогноз всего до 4%.

Сработали все те же факторы. Не был полностью учтен положительный эффект того, что рубль оставался недооцененным. Кроме того, производительность могла быть еще повышена за счет лучшей организации труда и управления, а не только за счет крупных новых инвестиций. Это выводы подробно изложены в исследовании фирмы McKinsey, опубликовавшей в ноябре 2000 года интересный анализ 17 секторов российской экономики.

Несмотря на впечатляющие результаты 2000 года, прогноз на следующий год был менее радужный. Ожидалось замедление темпов роста, и МВФ в очередной раз прогнозировал показатель на уровне 3%. У Илларионова прогноз был куда более экстремальный. Когда поступили данные за первые два месяца, он заявил, что в экономике начался спад, и объяснил его завышенным реальным курсом рубля, который якобы мешал росту экономики и инвестиций. Со временем стало очевидно, что ничего подобного не было и в помине, а Илларионов просто совершил довольно распространенную ошибку, сделав из сугубо промежуточных данных слишком далеко идущие выводы. Я беседовал с ним в марте, пытался объяснить это, но особого успеха не добился.

Дата добавления: 2015-11-04