Неопределенность с Сюнкити рождала страх — за Лизу, маму и Марину, и если последних двух он видел, то о Лизе никто не желал говорить, и она оставалась в памяти лишь печальной фигурой из его обрывочных снов.
— Мне нужно позвонить, поговорить с Шумским, — шептал Алексей, имея в виду Василия Петровича, которому можно было поручить хотя бы собрать информацию об улаживании вопроса с Сюнкити.
— Потом, сын, потом, — тоже отчего-то шепотом говорил его вдруг постаревший отец.
— Через неделю встреча в Гонконге, мне нужно быть, — пытался достучаться до него Алексей, но тот только сочувственно кивал головой.
Он был обожжен до состояния стейка средней обжарки, но не сошел с ума, и должен был быть в курсе своих дел.
— Отец, мне нужно, — требовал Алексей и без сил проваливался в полунаркотический сон.
У нее будет мальчик, сын, маленькое чудо, пусть у него будет ум Алексея и его внешность, пусть рядом с ней всегда будет маленькая копия любимого мужчины.
Мальчик — так радостно, именно так, как Лиза и хотела, — наследник Корнилова. Было бы чудесно иметь дочку, и если бы она посмела мечтать о втором ребенке — им бы точно была дочка: мамина радость, которая вила бы из отца веревки и донимала старшего брата. Конечно, купленные в Милане платья мальчику не подойдут, зато она еще раз с полным правом пройдется по магазинам. Лиза сидела в гостиной у Дорофеевых, считая место в углу дивана практически своим. В доме у Кати и Сергея была какая-то удивительная обстановка, любви, уюта и комфорта, которая обволакивала тебя сладкой ватой и не желала отпускать, хотя Лизе уже следовало подумать о возвращении в Милан, но она все медлила, оттягивая отъезд, а, главное, откладывая на потом встречу с Алексеем, которая была неизбежна и с неизбежностью влекла трудный разговор.
— Ну что ж, значит, мальчик, — проговорила Катя, усаживаясь рядом с Лизой. — Давай съешь савоярди, я бросила работу, чтобы испечь эти печенья, — рассмеялась подруга. — А это что-нибудь да значит!
— Мальчик, ответила Лиза. — Катя, не хочу я печенья, я и так прибавила уже четыре лишних килограмма.
— Да, брось ты! Беременность — это то блаженное время, когда можно не беспокоиться о килограммах, это же индульгенция, ты разве не знала? — Катя взяла из вазы печенье и, томно улыбаясь, откусила его.
— Ты улыбаешься как довольная порочная кошка, — Лиза с интересом наблюдала за отношениями Кати и Сергея, удивляясь их теплу, доверию, тому, как Дорофеев мирится с Катиными ехидными усмешками и смотрит на нее с любовью во взгляде.
— Порочных кошек не бывает, — парировала подруга, — Они просто не знают, что за прелесть эта порочность.
— Ну а ты знаешь?
— Знаю, конечно. Ладно, слушай, давай серьезно, — изменила тему разговора Катя. — Когда ты пойдешь к Алексею? Когда скажешь ему?
— Я не знаю, — сникла Лиза. — Он же только вчера пришел в себя, может, ему рано со мной говорить?
— Лиза! — строго посмотрела на нее Катя.
— Ладно, может, это мне рано с ним говорить. Я не знаю, — Лиза встала с дивана и сделала несколько шагов по комнате. — Я знаю, что хочу ему все рассказать, знаю, что нужно это сделать, но не знаю как. И каждый день становится все сложнее, я просто не знаю, что делать! — она подошла к окну. Где-то вдали жил своей жизнью большой город, лежал под проводами капельниц и слоями бинтов Алексей, мучился от боли и неизвестности, а она была так близко и так далеко. Ей так хотелось увидеть его, хотя бы мимолетно дотронуться до него, и было так страшно это сделать.
— Лиза, тебе страшно, но ты же понимаешь, что должна, чем дольше ты тянешь, тем сложнее, — Катя подошла к подруге и ласково приобняла ее. — Мне так нравишься беременная ты, — сказала Катя, — Ты красивая и нежная, ну и пухленькая немного, конечно, — она рассмеялась. — Это меня с тобой примиряет.
— Ох, Катя, — вздохнула Лиза.
В коридоре послышалась легкая дробь каблуков, в резко распахнувшуюся дверь влетела Марина.
— Лиза, мне нужно с тобой поговорить! — заявила она с порога.
— Здравствуй, Марина, — повернулась в ее сторону Катя.
— Здравствуй, — бросила та в ответ.
— Я слушаю тебя, — Лиза отошла от окна и медленно опустилась в кресло возле камина, потрескивал огонь, наполняя комнату радостью и теплом. Интересно, сможет ли Алексей смотреть на огонь и не вспоминать свою боль, подумала Лиза.
— Я хочу поговорить с тобой наедине, — резко сказала Марина.
Лиза промолчала, родные Алексея довольно долго щадили ее, но больше на это рассчитывать, видимо, не приходилось.
— Может быть, она не хочет говорить с тобой наедине? — вкрадчиво сказала Катя, садясь на подлокотник Лизиного кресла.
— Может быть, перестанешь трястись над ней как наседка? — вспылила Марина.
— Может быть, я еще и не начинала, — улыбнулась Катя.
— О, все девушки в сборе, — проговорил Сергей, входя в комнату.
Какая-то комедия абсурда, подумала Лиза, герои один за другим выходят на сцену.
— Привет, — Марина расцвела в улыбке и вся потянулась навстречу Сергею.
— Привет! — Катя подошла к мужу и, встав на носочки, поцеловала его в колючий подбородок.
— У вас тут что, внеочередной девичник? — Дорофеев обнял жену за талию.
— Ты знаешь, что такое девичник? — фальшиво рассмеялась Марина, с неодобрением поглядывая на Катю.
— Я же теперь женатый человек, так что знаю, — ответил Сергей.
— Нет, не девичник, — сказала Марина, — Я пришла поговорить с Лизой, а твоя жена назначила себя ее адвокатом.
— Поговорить с Лизой или наброситься на нее? — с усмешкой спросил Сергей. — Судя по твоему виду, скорее последнее.
— Я вам, конечно, благодарна за помощь, — проговорила Лиза, вставая, — Правда, — она улыбнулась Кате и бросила теплый взгляд на Сергея. Удивительно, но Дорофеев нравился ей все больше и больше. Конечно, было еще довольно сложно согласиться с Катиными словами о том, что он очень милый человек, но она, по крайней мере, перестала чувствовать себя как на экзамене рядом с ним. — Но, думаю, справлюсь с Мариной сама. Катя, мы поговорим в твоем кабинете, хорошо?
— Хорошо, — согласилась Катя. — Вот теперь она замучает Лизу, — громко сказала она, когда девушки вышли. — И вообще, с какой стати она бросает на тебя такие плотоядные взгляды?
— Давай-давай, ревнуй меня. Тебе еще искупать свою вину за то, что не сказала про Лизу и Алексея, — рассмеялся Сергей, целуя жену.
— Ты знаешь, я не могла! Не мог же ты узнать о ее беременности раньше, чем будущий отец. Как ты думаешь, сможет Алексей простить ее? — спросила Катя, отодвигаясь от мужа. — Я волнуюсь за нее, за него.
— Люблю, когда ты за всех волнуешься, — Дорофеев не хотел говорить о проблемах друзей, он просто хотел быть рядом с женой. — Но, может, они для разнообразия сами поволнуются друг за друга?
— Нет, так нельзя, — отрезала Катя. — Я думаю, Алексей будет нетерпим к ней, и я хочу как-то повлиять на это. Они и так слишком много пережили, я хочу, чтобы ты поговорил с ним, а потом поговорил с Лизой.
— Катя, — укоризненно произнес Сергей, его совсем не прельщала идея выступать арбитром в ссоре друга и Лизы, но в то же время он слишком хорошо помнил, как не просто ему было во время конфликта с Катей. — Ты же понимаешь, это не наше дело.
— Это наши друзья и это наше дело, — безапелляционно ответила Катя.
Глава 31
Какая жалость, что в Лондоне не бывает московских пробок, за 10 баллов по Яндекс-пробкам, Лиза бы сейчас многое отдала, но, увы…
Автомобиль неумолимо приближался к больнице, еще несколько минут и она войдет в госпиталь, минует холл, доедет на лифте до четвертого этажа, сделает десяток шагов и окажется в палате у Алексея. Не нужно даже ничего говорить — Корнилов увидит все сам, и сделает все выводы, на которые способен. Как же хочется сказать водителю, что она передумала ехать, что нужно разворачиваться и возвращаться. Конечно, Лиза не проявит слабость, дойдет до конца. Она и сама знала, что невозможно и дальше избегать Алексея, но после разговора с Мариной убедилась в этом еще больше. Удивительное дело — еще несколько дней назад Лиза готова была пожертвовать чем угодно, лишь бы Алексей пришел в себя, лишь бы открыл глаза, и стало ясно, что он будет жить, что все положительные прогнозы — это правда, а не пустые слова. Сейчас она была готова почти на все, лишь бы не видеть его удивленного, осуждающего, а затем отстраненного взгляда.
Лиза стряхнула свои страхи — нужно было идти вперед, пережить разговор с Корниловым, увидеть его, побыть рядом, а потом уйти и закрыть, наконец, эту страницу. Машина остановилась, водитель вышел и распахнул перед Лизой дверь. Одна минута и сорок секунд ей понадобились, чтобы дойти до палаты Алексея. Лиза остановилась, поправила тугой пучок, в который были собраны волосы — она никогда прежде не делала такую прическу перед встречами с ним в своем привычном образе, это была прерогатива Кейко, но сегодня отчего-то захотелось напомнить обо всем — и о Кейко тоже, в конце концов, в том цирке участвовала не она одна. За дверью доносились голоса, звон инструментов, протяжные вздохи Алексея — Лиза поняла, ему делают некрэктомию — болезненную процедуру, во время которой меняют повязки и удаляю омертвевшие ткани с ран. Момент был выбран неудачно: измученный болью человек — не лучший собеседник в том разговоре, который Лиза собиралась вести. Она отошла от двери, присела на узкий диван — следовало уехать, подождать еще, прийти позже, когда ему станет гораздо лучше, через месяц, может быть, полтора. Сердце билось как безумное, руки были холодными как лед, малыш шевельнулся, словно желая успокоить маму или переживая перед встречей с отцом, мучаясь, будет тот рад его появлению на свет или нет. Лиза погладила себя по животу, она никогда больше не будет смеяться над тем, что считала показной банальностью, желанием беременной женщины привлечь внимание к себе — эти прикосновения давали ей покой и осознание того, что больше она не одна, что самая большая мечта совсем скоро станет реальной.
Нет, она не собирается уходить, уезжать, скрывать свою беременность как что-то постыдное. Алексей должен знать о том, что он станет отцом. И, Боже, как же она хочет его видеть, просто видеть, быть рядом, говорить с ним, дотрагиваться до него.
Дверь открылась, вышли доктор и медсестра, сестра покатила по коридору столик с инструментами, доктор подошел к Лизе:
— Мы закончили процедуру, господин Корнилов до последнего отказывался от наркоза, он отчего-то считает, что мужчина должен беззвучно терпеть боль, но мы сделали ему обезболивающее, и он должен заснуть. Вы можете войти.
Пути назад не было, Лиза сделала несколько шагов и оказалась у кровати Алексея. Очередная отсрочка — он спал, отек со здоровой половины лица постепенно спадал, ресницы отбрасывали тени, подбородок покрылся щетиной. Все, как прежде, когда Лиза просыпалась на самом рассвете и с любовью смотрела на мужское лицо. Врачи говорили, что восстановление займет долгие месяцы, придется сделать несколько операций, но шрамы на лице и на теле останутся навсегда, но внешность — это совсем неважно, страшно лишь то, сколько боли еще ему предстоит пережить.
Лиза опустилась в кресло — последние недели она только и делала, что перетекала из кресла в кресло, взяла в свою руку пальцы Алексея, поглаживая их ласково и нежно, вспоминая все то, что он делал с ней своими сильными руками.
Он не хотел принимать лекарства, притуплять боль, впадать в пограничное состояние, когда невесомо плывешь между явью и сном — слишком много образов являлось в этот момент. Гораздо проще было переживать каждое мгновение боли, утешая себя тем, что она небесконечна, наслаждаясь каждой минутой реальности, несмотря ни на что. Алексей был не властен над дорогостоящими докторами, которые изо всех сил старались спасти его никчемную жизнь, над умелыми медсестрами, которые делали с ним то, что считали нужным, втыкая в его тело иголки и трубки. Казалось, он больше не был властен над своей жизнью, своими мыслями, своими чувствами, о которых в последние годы старался забыть.
Выход из сна был медленным и тягучим, как барахтание в теплой воде, веки еле приоткрывались, словно умоляя махнуть рукой на все и снова забыть обо всем. Его пальцев медленно касалась женская рука, еле-еле пахло мандаринами и отчего-то дождем. Если бы не дергающая, колющая, ноющая боль, можно было представить, что они с Лизой добрались, наконец, до Сен-Барта, куда он так хотел ее отвезти, дрейфуют на яхте так далеко, что не видно ни краешка земли, только море и небо.
Лиза… Алексей еще на миллиметр приоткрыл глаза — наклонив голову, перед ним сидела Лиза, Лиза с лицом Кейко. Строгий пучок, так, что изменился даже разрез глаз, бледная кожа, яркие губы. Кимоно, звуки флейты, чайный дом, секс на жестком татами. Волшебная ночь в Гибралтаре, счастливый вечер в Альпах, спокойный сон всякий раз, когда она рядом. Лиза и Кейко слились в одно лицо, он звонит в дверь, она открывает — немного растрепанная, словно проспала, с улыбкой на розовых губах, а в руках — проклятое кимоно. Алексей вздрогнул, Лиза крепче взяла его за пальцы, он еще чуть расклеил глаза — на ней бесформенный, больше, чем нужен халат, но даже он не может скрыть заметный живот.
Его тоненькая Лиза беременна, ему ничего не снилось, все было правдой, но уж лучше бы было ложью. Скрывала и собиралась скрывать? Ждала момента повыгоднее? поудобнее? жалкая лгунья? чья-то жертва? Зачем она была с ним все эти жуткие дни? Зачем прилетела из Белладжио, где он велел ей безвылазно сидеть? Хотела продемонстрировать лояльность и просить кусок побольше? или переживала и не могла быть так далеко? Теперь Алексей словно по кусочкам вспоминал ее слова: «Мне нужно поговорить с тобой! Сказать кое-что важное! Только лично!», он вспоминал ощущения последних дней, ее теплые руки, ее нежные пальцы, горячие слезы, свой страх, что Лиза может погибнуть из-за него, свою вину. Рядом с ним, беременная, почти родная. Ребенок у ее груди, его руки на ее большом животе, ребенок на его руках — его обожженные пальцы на алебастровой женской или чуть розоватой детской коже.
— Эффектный выход тебе удался! — проскрежетал Алексей, Лиза вздрогнула как от удара, подняла голову, но не выпустила его пальцы из своих рук. — Жаль, аплодировать не могу!
Лиза молчала, все происходило именно так, как она и представляла, но она не собиралась играть в эту игру — ерничать и бросать друг другу обидные слова. И еще она была счастлива слышать его голос.
— Твой или Кейко? — собравшись с силами, выдавил Алексей.
Обидно, но, наверное, Лиза это заслужила.
— Твой и мой, той ночью в Альпах, — тихо сказала Лиза, она всегда будет помнить послевкусие бабушкиного торта и шепот гор.
Его и ее, подумал Алексей. Здесь вечность умиротворения и покоя, вспомнил он Лизины слова, когда они вместе смотрели на ледяные вершины. Как иногда хотелось погрузиться в этот покой навсегда.
— Мальчик, — добавила Лиза. — Сын.
Сын, наследник. Столько всего можно рассказать и передать! Мальчик, его и ее.
Алексей увидел, как по Лизиным щекам текут слезы, соленые капли, одна за другой. Вспомнил странный эпизод из рассказа Честертона про мальчика, который думал, что может остановить дождь. Если бы он так же мог остановить Лизины слезы? Но мальчик не справился, не справится и он.
Алексей медленно, миллиметр за миллиметром выдернул свою руку из ее, потерял остатки тепла.
— Должен подумать, уйди, — он демонстративно закрыл глаза.
Почти не было людей, которых Катя могла ненавидеть, злиться, презирать, желать стереть их в порошок, но не ненавидеть. Что ж, Корнилов занял вакантное место, и если бы он уже не обгорел до полусмерти, Катя бы сама поднесла к нему газовую горелку. Жалкий ублюдок, довел Лизу до рыданий. Она не плакала так даже, когда думала, что он умирает, а сейчас сотрясалась от рыданий, не могла вымолвить ни слова и только качала головой.
В последние дни он стал на редкость популярной личностью, впору было выделять специальное время для аудиенций, иронизировал Алексей. Отец, мама, Лиза, Марина, теперь вот Сергей, хотя, кажется, Лиза приходила вчера, чтобы оглушить его самой невероятной новостью, которая только могла быть.
Алексей корил себя за то, что по его вине у Лизы не может быть детей, что ж, теперь его вина перед окружающим миром стала немного меньше — его стараниями Лиза ждала ребенка. Если следовать некой извращенной логике, Алексей сам исправил свою ошибку. Странно, он ни минуты не сомневался, что Лиза беременна именно от него. В прошлом она совершала необдуманные и не совсем понятные с точки зрения обыденной морали поступки, но в том, что не лгала насчет его отцовства, Алексей был уверен. Удивительно, но он даже сам не мог понять, с какого момента начал доверять Лизе: когда узнал о трагедии, личной и профессиональной, случившейся с ней семь лет назад, когда разобрался в предательстве Саюри или когда вспомнил Лизино тепло в недавние страшные и бессознательные дни? Он начал доверять ей, но пока не простил.
Беременная Лиза была красива, той взрослой, чувственной красотой, которая исходит от женщины, познающей одно из чудес этого мира. Как бы хотелось увидеть ее не в безликом белом халате, а в одном из тех нарядов, что не скрывают, а, наоборот, подчеркивают положение будущей матери, прижать ее узкую спину к себе и положить свои руки поверх ее на выступающий живот.
— Алексей, ты слушаешь меня? — прервал его мысли настойчивый голос Сергея. — Я займусь вопросами в Гонконге. Что еще ты хочешь, чтобы я взял на себя? Проклятый Сочи?
— Лиза давно здесь? — невпопад спросил Алексей, сейчас этот вопрос волновал его гораздо больше, чем все дела, выпуски акций и стройки.
— Она приехала самой первой, — быстро ответил Сергей, — В Марсель, потом сюда. Отказывалась уходить из больницы, и там, и здесь, — Дорофеев до сих пор удивлялся преданности Лизы, начиная верить словам жены о ее подруге.
— Зачем? — скорее самому себе, чем другу, задал вопрос Алексей.
— Может быть, потому что ты ей небезразличен. Вообще-то у меня есть безнадежная миссия как-то повлиять на тебя, — усмехнулся Дорофеев. — Я-то считал, что период, когда я разбирался с твоими подружками прошел двадцать лет назад, но Катя думает по-другому.
— Как Лиза вчера?
— Плакала весь вечер и, судя по тому, что моя жена спала рядом с ней, а не со мной, то и всю ночь.
Корнилов медленно закрыл глаза, он снова причинил Лизе боль.
— Слушай, Алексей, глупо думать, что я могу повлиять на тебя, только хочу знать, что ты собираешься делать.
— Как-то участвовать в жизни нашего ребенка, — помолчав, ответил Корнилов.
— Наивный ты человек, — Дорофеев откинулся на спинку стула, — Если думаешь, что тебе дадут «как-то участвовать». Она будет выворачивать тебя наизнанку каждую вашу встречу, а ты потом будешь жалеть о каждом своем шаге.
— Я не могу бросить ни Лизу, ни сына, — проговорил Алексей, с удивлением глядя на Сергея, который души не чаял в своей дочери от первого брака и в их с Катей малышах.
— Бросить тебе тоже не дадут, — усмехнулся Сергей, Корнилов оказался на удивление глуп.
— Говори прямо! — если бы Алексей мог, он бы вспылил, но сейчас мог позволить себе лишь громкий шепот.
— Нет, это ты говори прямо, с ней. И не тяни до того дня, когда она уедет и решит начать жизнь без тебя, когда ты будешь видеть сына по расписанию или втянешься в судебный процесс. А потом будешь жалеть и думать, как она, — Дорофеев знал о чем говорил: глупость и гордость едва не стоили ему потери Кати и их детей.
— Я не могу сейчас, позже. Я должен все обдумать, — пытался возражать Корнилов.
— Нечего думать, — махнул рукой Сергей, — Это не сделка, не M amp;A.
— Я не могу ничего предлагать женщине, тем более, Лизе, когда сам даже поесть, не то что до туалета дойти не могу, — выбросил последний аргумент Алексей.
— Ну ты и кретин! — с жалостью посмотрел на него Дорофеев, — Пойду разбираться с твоими делами.
Как много слез, как в той песне «Cry me a river», что так любили слушать в студенческие годы. За прошедшие дни Лиза и правда выплакала целую реку слез, они текли по щекам, капали на подушку и никак не могли остановиться, сначала от мысли, что никогда больше не поговорит с Алексеем, потом из-за разговора с ним. Родной голос, родные глаза, холодные слова, уже так привычные от него. Напоминание о Кейко, ее слова «твой и мой», его жестокое «уйди, надо подумать». Лиза ушла, бросив печальный взгляд на прощанье, — закутанный в бинты словно мумия, злой и раздраженный, Корнилов был лучшим мужчиной на свете. Был ли он ее счастьем? — вряд ли. Слишком много обид и недоговоренностей, нежелания слушать и слышать. Могла ли она оставить его? — могла. Была бы счастлива после? — вряд ли. Лиза еще кое-как держалась, пока шла по коридору, садилась в машину и смотрела в окно на мрачный город, в котором так легко разбивались мечты. Конечно, она, как последняя дура, мечтала о другой реакции Алексея. Не верила в нее, а именно мечтала. Потом вдруг накатили слезы, не сдержанные, когда капля медленно ползет по щеке вслед за каплей, а безудержные и вульгарные со сдавленными рыданиями, красным носом и желанием крушить все на своем пути. Лиза почти выпала из автомобиля, стоило водителю только открыть дверь, обрадовалась теплым объятиям Катиной мамы, потом самой Кати, которая ласково гладила ее по голове и поила цветочным чаем, не просила остановиться, а просто была рядом, так и заснув возле Лизы.
Что ж, Корнилов был жив, — это была радость, которую еще несколько дней назад она бы считала величайшей на свете. Он не желал ее видеть, подтвердив все то, что и так понимала Лиза. Он не имел никакого права так поступать, как всегда, односторонне решив, что это ему надо подумать, словно Лиза ждала какого-то ответа. Нет, она, конечно, ждала…
Лиза не знала, чувствует Алексей к ней что-то или нет, скорее, нет, но не могла не вспоминать те дни, когда казалось, что чувства есть и с его стороны. А, может, она была просто дурой, допускающей мысль, что у мужчин есть чувства? Конечно, ей следовало уехать, но невозможно было уехать, не поставив последнюю точку над «и». И ведь, правда, что Алексей не сказал ей худшего из того, что мог, так, как мог только он — ранив одним словом? Он ведь просто просил ее уйти. Хорошо, пусть не просил, а приказывал, но все же…
Было слишком много метаний, сомнений и еще чего-то, что Лиза боялась называть трепетным словом «надежда». Хотя какая могла быть надежда, когда не хотели ни ее, ни ее ребенка?
Лиза проснулась в пять утра, небо было темным, кое-где сияли мелкие и какие-то несерьезные звезды, рядом тихо спала Катя. Щипало глаза от вчерашних слез, хотелось есть и ощущать себя в ласковых мужских руках, чтобы он прижимал ее к себе и, положив руки на живот, чувствовал легкие движения их сына. Утопия, как у Томаса Мора. Накинув халат, надеясь, что не встретит никого из Катиных домашних, а особенно Сергея, Лиза спустилась на кухню. За бутербродом с утиным паштетом и чашкой чая с молоком она вспоминала слова матери Алексея «ты готова оставить ему право выбора?» и фразу Катиной мамы «обида и предательство — это только этапы отношений, но не их конец». Что ж, она была слишком эгоисткой, чтобы оставлять право выбора кому-то другому.
За последние месяцы Лиза стала просто чемпионкой по замазыванию, закрашиванию последствий своего неумного поведения, а как еще можно было назвать вчерашние многочасовые рыдания? Она прошлась по своему отекшему и покрасневшему лицу тональным кремом, консиллером, хай-лайтером, шиммером, тщательно прокрасила каждую ресничку и нанесла на губы яркую помаду — она беременной, а не мертвой. Лиза надела красивое белье и новое яркое платье Etro, пусть Корнилов видит только жалкий белый халат, все эти приготовления придавали ей уверенности в себе.
На сей раз она злилась каждой задержки в пути, красному сигналу светофора, пешеходам, переходящим дорогу, боялась, что уверенность испарится так же быстро, как и вселилась в нее. До боли знакомая площадка перед больничным крыльцом, ступеньки, холл, лифт, еще один холл, коридор, дверь в палату Алексея.
На выходе из лифта Лизе встретилась Марина:
— Лиза, подожди, тебе не стоит… — попыталась ее остановить сестра Алексея.
— Это тебе не стоит говорить, что мне делать! — взорвалась Лиза, а потом пожалела, что ее гнев направлен не на того. — Это я как-нибудь решу сама, а тебе, может, стоит уже заняться своими делами! — она отстранила Марину и быстро прошагала по коридору.
Что ж, эта ненавистная дверь, как последний рубеж. И пусть она думает как героиня жалкой мелодрамы, но сегодня дойдет до конца. Лиза быстро вошла в палату, Алексей лежал, закрыв глаза. На секунду Лизу охватил страх, но тут Корнилов медленно моргнул, и она позволила себе облегченный вздох. Господи, она собиралась с порога наброситься на Алексея, а сейчас не могла произнести ни слова, но молчать тоже не могла.
— Все также не можешь мне аплодировать? — Лиза через силу вспоминала заготовленную речь. — Тогда послушай, просто помолчи и послушай, а потом я уйду, — она отошла к окну, не желая смотреть в его холодные глаза, но потом вернулась, убеждая себя, что трусость — только досадная помеха. — Ты всегда обвинял меня, а я молчала. Ты выбросил меня из-за игры в Кейко, но забыл, что играла в нее я не одна, я спала с одним мужчиной, а ты — с двумя женщинами. Но я молчала, я чувствовала себя виноватой. Ты велел мне уехать куда-нибудь, я уехала, не спросив ничего. Вчера ты велел мне уйти, и я ушла, опять промолчав. Господи, Алексей, я ни с кем не молчала столько, сколько с тобой! — Лиза села на стул и сжала голову руками. — Я всегда, как могла, боролась за себя, а сейчас я не знаю, что делать. Я думала, у нас с тобой начинает что-то получаться, что-то хорошее, а потом ты узнал про мой маскарад, а потом я узнала, что буду мамой. Ты хотел избавиться от меня, но получилось, что осчастливил меня. Наверное, мне нужно с достоинством развернуться и уйти, а я не могу, — Лиза почувствовала, как снова начинает плакать и насмарку все ее старания: консиллер, шиммер, хай-лайтер. — И я даже не знаю, что хочу услышать от тебя. Вернее, знаю, но не скажу этого никогда, потому что смешно быть настолько не реалисткой, — Лиза жалко улыбнулась, — Думать, что ты скажешь, что я дорога тебе, что ты хочешь меня и нашего ребенка, а не меня ради ребенка.
Алексей молчал, впервые после пробуждения в больнице он чувствовал, что у него гулко бьется сердце и отчего-то кажется, что воздуха в комнате гораздо меньше, чем должно быть. Лиза сказала слишком много, она и правда, прежде только молчала о самом важном. Он тоже думал, что у них получается что-то хорошее. Нежная чуткая Лиза, проникающая в суть вещей, тонкая, чувственная, иногда странно пугливая, когда-то дерзкая и открытая. И она была дорога ему, и он хотел ее не только ради ребенка.
Лиза встала, поправила халат и собралась уходить:
— Знаешь, я сказала все, что хотела. Мне нужно уже уезжать отсюда. Я тебе так и не сказала, я рада, что ты жив, что будешь жить. Я хочу, чтобы ты был здоров, но где-нибудь подальше от меня. Наверное, я должна сказать, что не буду тебе препятствовать тебе видеть малыша, но пока не могу. Но я, конечно, не буду препятствовать тебе, — она слабо улыбнулась и направилась к двери.
— Лиза, подожди, — произнес Алексей, он старался просить, а не приказывать, но получалось не очень, — Останься, прошу тебя.
Глава 32
Было непривычно выстраивать отношения с Алексеем, не играть перед ним какую-то роль, не скрывать что-то и не ждать шагов от него, а просто общаться день за днем. Их третья попытка, первая была жалким фальш-стартом, вторая — едва не закончилась драмой, а третья зависела только от них, по крайней мере, Лиза верила в это.
Еще несколько месяцев назад они упали в отношения, Лиза бы хотела сказать упали в любовь, fall in love, но не решалась на это. Слово «любовь» не стоило не только произносить, даже думать о нем. Сейчас все развивалось постепенно. Лиза до сих пор не могла поверить, что Корнилов все же сказал это: «Подожди, останься». Так не похоже на него, хоть и сказано командным тоном, но все же с затаенной просьбой в конце. Что ж, она осталась, вот так просто, отошла от двери, придвинула кресло к кровати, села и снова взяла Алексея за руку. Его тепло и ее. Он чуть улыбнулся, но потом опять нахмурил лоб, Лиза смахнула слезу, а потом Корнилов решил все испортить.
— Я хочу, чтобы, когда я приду в норму, мы снова попробовали встречаться, быть вместе. Все вместе, — предложил Алексей.
Лиза готова была взорваться, перейти от слез к скандалу, что значит: «Когда я приду в норму»? и когда это будет? а ей что делать? отправиться домой или вернуться в Белладжио и жить, как ни в чем не бывало? Невозможно, просто невозможно! Может, стоило просто уйти и не поддаваться ни на какие просьбы остаться? Лиза сдержалась, она понимала, если хочет быть с Алексеем, стоит научиться смирять свои эмоции.
— Алексей, что значит, когда ты придешь в норму? — она ласково пробежалась пальцами по его руке.
— Когда я освобожусь от всего этого, когда сам смогу ходить, когда пойму, что на меня можно смотреть и не отводить глаза!
Он был глупее, чем Лиза могла предположить, если думал, что для нее важно, как он выглядит и как он ходит. Он был в сто крат глупее, если думал, что у нее и у их сына есть время ждать.
— Мы не можем ждать, — тихо сказала Лиза и, расстегнув халат, погладила себя по животу. — Через 4 месяца он родится, и мне не важно, как ты выглядишь, мне важно, чтобы ты был где-то рядом, — странно только сейчас Лиза поняла, что сказала самое главное: она хотела, чтобы Корнилов был с ней, когда на свет появится малыш.
Дата добавления: 2015-11-04; просмотров: 23 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |