Олег развел костер мощнее, принес веток еще. Пленники видели как он снова спросил что-то у рыцаря, тот в нерешительности посмотрел на близкую стену густого кустарника. Пленник спросил торопливо:
— Что он хочет теперь?
— Да все не терпится. Облако, мол, ползет медленно. Просит помочь соорудить шалаш. А вас затащит туда уже без моей помощи.
Пленник задрожал:
— Я уверен, вы не станете помогать...
Томас грозно сдвинул брови:
— Хотите сказать, что я лодырь?
— Нет-нет, — залепетал было в панике, едва не рыдал, — но этот дикарь...
— Это мой боевой друг, — гордо ответил Томас. Он поднялся с достоинством. — Хоть и дикарь, но не раз спасал мне жизнь!.. Вы пристыдили меня, указали на мое себялюбие и леность, недостойные благородного рыцаря. Конечно же, я должен помочь моему спутнику... оказать ему маленькое одолжение. А потом удалюсь на часик-другой на берег половить рыбку. Говорят, здесь водится дивной нежности рыба! Я вам покажу... Ах да... Ну да ладно, все там будем.
Без помех добрались до побережья Черного моря, называемого греками иной раз Понтом Эвксинским, что значило морем Гостеприимным, а другой раз — морем Негостеприимным, а многие другие народы, обитавшие по его берегам, звали просто Русским морем, ибо от русских кораблей издавна было тесно в его волнах: торговали и разбойничали, перевозили товары и людей, устраивали набеги на ту сторону — там часто сменялись племена, народы, государства, и русские ушкуйники, бродники, вольные сорвиголовы, казаки и прочий разбойный люд иронично называл свои броски через море походами за зипунами.
Томас всю дорогу ржал, вспоминал как пленники наперебой выкрикивали все, что знали, продавали и предавали хозяев, обещались быть верными рабами, только не надо вытаскивать их внутренности и пожирать на их глазах... Калика был молчалив, задумчив. Да и не сказали пленники ничего стоящего.
Без помех отыскали Гелонга, хозяина корабля. Тот был свиреп на похмелье, лют и всклокочен, команда пряталась, и на Томаса сперва попер, наваливаясь дурной кровью и радостно зверея от предчувствия доброй драки, но Олег поспешно вклинился, сообщил, что они-де от его родственника Самоты, лучшие друзья и соратники, вместе пили всего лишь вчера, и хозяин судна из лютого зверя обратился в сияющего и радостного дядюшку, хлопал обоих по плечам, обнимал, а обернувшись к выглядывающему из-за связки канатов трепещущему повару, зычно взревел:
— Вина в нижнюю комнату! Да побольше!
Томас тяжело вздохнул, Олег же подбодрил:
— Мы пойдем вдоль берега. Если напиться, то не так заметна бортовая качка. В голове качает, в животе булькает...
Коней пришлось продать, для самих путников с трудом отыскалось место, и то лишь благодаря радушию Гелонга. Олег нахваливал Томаса за мудрый поступок, советовал и впредь всегда спасать невинных девиц от зверя, как уже делали его великие предшественники: Таргитай, Персей, Ивасик, Беовульф, Сигурд... Те тоже получали немалое вознаграждение, иной раз двойное — от девиц тоже. Томас хмурился, огрызался: печалился расставанием с конем, с которым штурмовал башню Давида и взбирался на стены Иерусалима.
С мешками на плечах, взошли на корабль, моряки сразу подняли косой непривычный для Томаса парус. На северных морях парусом вообще пользуются редко, больше на веслах. Если парус все-таки ставят, то прямой, квадратный. Здесь же весла на корме в беспорядке, моряки сразу принялись пьянствовать, вернее — продолжали, лишь трое-четверо небрежно присматривали за кораблем.
Ветер дул ровный, свежий, постоянный. При нужде моряки умело поворачивали парус, чего не умели делать викинги. Хозяин сообщил, что через неделю будут в Константинополе, столице Римской империи. Томас сразу надулся как сыч, готовый в спор: столица-де Рим, но Олег вмешался, увел разговор с опасной дороги. Великая Римская империя уже давно имела две столицы: в Риме и Константинополе, а эмблему Римской империи — гордого
орла, начали изображать с двумя головами, что означало: тело империи едино, но у него две головы, что, мол, не могут жить одна без другой. Западно-Римский император и восточно-римский, именуемый чаще базилевским, мало чем отличались один от другого, разница в том, что единая христианская церковь тоже раскололась на западную и восточную: пока что различия крохотные, но Олег успел повидать мир, видел племена, разделившиеся полюбовно, но через два-три поколения начинавшие кровопролитнейшие войны.
Когда-то в одном смутном видении, которое то ли посылали боги, то ли его душа сумела заглянуть далеко в будущее, он видел эмблему Римской империи, двуглавого орла, но уже как эмблему русских князей, а затем и русских царей, но не понял, почему так. Рим ли пришел и захватил славянские земли, или русские войска осуществили наконец древнюю мечту своих князей и захватили Царьград с его землями для себя и своих детей?
Кроме них, в тесной каюте под рулевой будкой располагались двое купцов с подростком — толстым и очень ленивым. В разговоры не вступали, отворачивались, прятали лица. По одежде принадлежали к простому люду, но лица и руки чересчур белые, холеные. Томас кривился, общество ухоженных торговцев, если это торговцы, раздражало. Большую часть дня проводил на палубе, смотрел на дельфинов, дважды видел огромный косой гребень Морского Змея, но тот исчезал прежде, чем Томас успевал звать калику. Однажды мимо проплыл призрачный корабль, моряки подняли шум, крик, им-де грядет беда, Томас лишь брезгливо отодвинулся, чтобы в беготне не задевали потными немытыми телами. В войнах и скитаниях видел не только корабли-призраки, но и целые призрачные города, не говоря о замках, башнях, минаретах! А уж призрачные караваны, оазисы и людей-призраков в этой знойной Аравии наблюдал чуть ли не каждый день.
Олег, привлеченный гамом, поспешно вскарабкался на верхнюю палубу:
— Чего там?
— Видение было, — ответил Томас саркастически. — Всем сразу. Но в отличие от тебя, не возликовали, богов не благодарят! Как по-твоему, видения могут повредить?
— Конечно, — ответил Олег убежденно. — Другому видению.
— Это понятно... Но то их дела. Между собой пусть бьются как хотят, мы влезать не станем, а вот живым могут?
— Еще как! Если живые засмотрятся — цирк им, видите ли! — а корабль врежется в скалы или столкнется с другим кораблем.
Корабль шел, не выпуская из виду берег. Иногда Томасу удавалось разглядеть развалины древних башен, остатки старых городов. На этой благодатной земле постоянно сменялись множества государств и народов, из которых Томас краем уха слышал лишь о наиболее могучих: Хеттском царстве, Лидии, Мидии, Ахменидах. Здесь была империя Александра Великого, Селевкиды, Понтийское царство, Пергам, Римские владения, сейчас — государство Сельджукидов, сокрушенное в прошлом году могучим войском крестоносцев из дальних северных стран. Народы возникают как весенние цветы, языки смешиваются с остатками древних, размываются, исчезают под натиском пришлых народов. В прошлом году сюда впервые пришли воины Христа, спешно строят мощные замки, крепости, ибо вокруг инородные племена... Устоят ли крестоносцы?
Всю дорогу к Константинополю корабль сопровождали дельфины, прыгали в волнах, смотрели блестящими любопытными глазами. Моряки рассказывали, что когда-то те были людьми, но от войн и несчастий ушли в море, теперь живут в радости, а к людям их влечет лишь смутное воспоминание о родстве. Томас бросал дельфинам рыбу и ломти хлеба, всерьез подумывал: стал бы он беззаботным дельфином, чтобы избежать человеческой несладкой жизни, где каждый шаг приходится отвоевывать с боем? Трудно сказать сразу, особенно если вспомнить, что по его следу идут бессмертные маги и впереди уже стоят неведомые ловушки!
Корабль обогнул мыс, далеко впереди под ярким солнцем заблестели золотые искры. Рядом с Олегом шумно вздохнул Томас, лицо рыцаря было взволнованное. Блестели крыши христианских храмов, на покрытие каждого купола ушло по двадцать — тридцать пудов золота, а таких куполов в Константинополе тысячи и тысячи. Константинополь, Царьград для ушкуйников и варягов, Артании, Славии, Куявии, а затем Киевской Руси, Новгорода, черниговских княжеств...
Возможно, подумал Олег с сильно бьющимся сердцем, это и есть самый древний город на свете. Здесь проходят все караванные пути-дороги, ибо соединяются два гигантских материка: Европа и Азия. Издавна здесь бродили народы, чьи имена давно канули в вечность, название города всякий раз менялось, он горел, разрушался, снова отстраивался, ибо народы рождались, старели и умирали, а с ними умирал и язык, но город все стоял на берегу пролива — необходим!
Сюда приходили хетты, македонцы, дикие люди из Паннонии, Италии, Скифии, Гипербореи. Шедший с Севера обязательно следовал звериной тропой, что под его ногами превратилась в широкую утоптанную дорогу, а который направлялся с Юга, шел другой тропой, но оба непременно встречались, ибо по воле богов дороги повторяют складки земли — на пересечении возник город. Названия много раз менялись, сохранилось название только предпоследнего — Византий, но когда римский император Константин присматривал место для новой столицы, он понял, что лучшего места, чем древнейший Византий, не найти. Византий был переименован в город Константина — Константинополь, немедленно по приказу императора началось расширение города. Для начала он перегородил перешеек, соединяющий Европу с Азией, высокой каменной стеной, воздвиг сто сорок огромных боевых башен, что защищали стену, накапливали в себе воинов, оружие, провизию. Еще восемьдесят огромных башен охраняли стену, которой новая столица отгородилась от моря. Константин с внутренней стороны стены выстроил дворцы, крепости, роскошные дома для сановников, массивные казармы для императорской гвардии, богатейшие храмы (позднее разрушенные, на их мощных фундаментах воздвигли не менее богатые церкви), поставил ряды высоких домов для гостей, выстроил склады и тюрьмы, под тюрьмами вырыли обширные подвалы: тайные и явные — для простых заключенных, особо опасных, а самые тайные — для личных врагов императора. Пыточные тайники выходили прямо в залив, куда сплавляли трупы в холщовых мешках с булыжниками в ногах. Рядом с особо тайными камерами пыток были тайные хранилища казны, тоже с разными ступенями доступа — в самые важные мог заходить лишь император.
Олег еще в прошлое посещение заметил, как старательно Константин украшал стольный град, как нещадно ограбил подвластные земли, согнав в старенький Византий лучших мастеров, ремесленников, как стремительно Византий превратился в гордый Константинополь, ибо отовсюду везли отшлифованные плиты мрамора, базальта, статуи богов и героев, кентавров и химер.
Константинополь выглядел неприступным, старый Византий стыдливо затерялся среди столичного великолепия, превратившись в один из кварталов — не самый бедный, но и не богатый. Тысячу лет он был Агниром, подумал
Олег горько. Тысячу лет именовали Керчом, тысячу лет знали Комонск, еще тысячу с небольшим — Византием, теперь уже тысячу лет знают как Константинополь...
Его плечи передернуло, как от внезапно налетевшего порыва северного ветра. Под каким именем его будут знать следующую тысячу лет? Какие народы придут, сокрушив нынешних новогреков: помесь пришлых славян и остатков соседних диких племен, которые зовут себя гордо римлянами, соседи их называют ромеями, а в будущем окрестят византийцами? Или когда-нибудь удастся остановить бессмысленное истребление одного народа другим?
Томас внимательно рассматривал вырастающие стены, в глазах блестел профессиональный интерес:
— За тысячу лет никто эту крепость не взял на копье... Ты внутри бывал?
— Бывал, — ответил Олег. Голос его прозвучал до странности глухо. Томас повернулся удивленно, Олег кивнул: — Бывал-бывал! И внутри, и снаружи.
— Хорошая все-таки у вас, калик, жизнь, — вздохнул Томас. — Бываете там, куда нет хода человеку с мечом.
Лицо калики застыло, словно вспоминал что-то погребенное в пластах памяти. Томас не решался прервать молчание: в калике временами проглядывало нечто очень загадочное. Раньше рыцарь на такие мелочи не обратил бы внимания, но жизнь потаскала через разные страны, народы, обычаи, и хотя христианская твердыня в душе лишь окрепла, все же научился чувствовать другие души, хоть и обреченные гореть в адском огне из-за неверия в Христа.
Олег очнулся от дум, сказал предостерегающе:
— Если Семеро Тайных не оставили блажь добыть твою чашу, то их человек наверняка ждет в Константинополе. Этих ворот из Азии в Европу никто не минует!
— В Константинополе народу больше, чем муравьев в лесу! Сумеем затеряться.
— Им достаточно поставить одного на причале.
Томас опустил ладонь на рукоять меча. Олег даже не обернулся, он сотни раз видел этот привычный для Томаса жест, который сопровождал рыцаря во всех затруднениях.
— Кого рубить будешь? Народу на пристани много.
— Замаскироваться? — предположил Томас нерешительно.
Олег окинул долгим взглядом его гордую фигуру, видимую издали в сверкающих доспехах, поинтересовался с мрачной иронией:
— Как?
— Ну... я мог бы, хотя это и очень противно, повернуть при сходе на берег щит внутрь гербом. А то и вовсе сунуть в мешок! Ведь нас ищут по моему гербу: мечу и лире на звездном небе, верно? Менять герб нет смысла, Тайные наверняка знатоки геральдики, ее всюду изучают прежде грамоты, самая важная наука, вычислят любое перемещение по звездному полю щита, поймут укрываемый смысл...
— Хорошая маскировка, — согласился Олег, — но лучше о ней забудем. Император держит на службе десятки тысяч соглядатаев, что встречают на воротах города купцов, паломников, нищих, поселян, моряков, роются в их вещах, взимают пошлину, но главнейшее их занятие, за что получают из секретного кармана вторую плату, — высматривать в невинных с виду купцах или нищих второй лик, настоящий. В город постоянно проникают лазутчики и разведчики, наемные убийцы, тайные соглядатаи дальних царей, шайки разбойников — почти всех изощренная служба раскусывает с легкостью, но под тайным надзором пропускает в город, дабы вызнать все нити, цели, узнать сообщников. Нередко отпускают из города, не тронув пальцем, если это служит дальним целям империи. А цели бывают столь зловещие и далеко идущие, что о них даже помыслить не могут наивные и прямомыслящие короли юных западных королевств!
Корабль бросил якорь в полуверсте от берега. Таких кораблей, больших и малых, качалось на волнах уже сотни, прибывали новые, а между ними сновали быстрые легкие лодки с крепкоплечими гребцами.
Гелонг терпеливо дождался прибывшего на такой лодке портового чиновника. Грузный человек, но без рыхлости, прошелся с хозяином на мостик, где они остались в одиночестве, а помощники как юркие крысы шмыгнули в трюмы. Чиновник и хозяин тщательно изучили список товаров, чиновник отметил запрещенные, хозяин заспорил, доказывая, что в прошлый раз не были запрещенными, но чиновник резонно заметил, что времена меняются даже для гор и морей, — вылезли помощники портового чиновника, сверили списки, опять поспорили. Хозяин мрачнел, а когда помощники разом повернулись спинами, со вздохом ссыпал в оттопыренный карман чиновника горсть золотых монет. Томас скривился: прогнила империя! Но пошлина сразу уменьшилась, а чиновник отбыл, оставил помощника за лоцмана.
Корабль осторожно приближался к близкому причалу, выбирая путь между суднами. Томас стоял уже в полном вооружении, трогал меч.
— Прогнило здесь, — сказал он неодобрительно. — А жаль... Красиво! О разных царствах говорится в Святой Книге: Вавилоне, Ниневии, Ассирии — где они? Ехал я однажды через пустыню — торчат из песка остатки башен, строений. Раньше там поднимались дворцы, росли сады, пели роскошные птицы. А я тонул по колено в знойном песке, вокруг пустыня, и мне стало до свинячьего визга жаль погибшей красоты, хотя там наверняка жили нечестивые язычники, ведь город погиб за тысячи лет до рождения Спасителя!
Олег напряженно всматривался в приближающийся причал, где толпился народ, виднелись повозки, яркие носилки, пышно убранные кони, сверкающие оружием латники:
— Все сохранить — не дать места молодому. Ты лучше смотри не на красивые башни, а на некрасивых людей. О твоем появлении уже знают все шпионы Тайных.
— Думаешь, отнимать будут прямо на причале?
— Будь готов, — повторил Олег. — Думаю, в этом городе тебя ждет самое серьезное испытание.
Щеки Томаса побелели, а глаза, потеряв мечтательность, побежали по пестрой толпе. Корабль вклинился между двумя высокобортными галерами, на берег перебросили мостик. Томас с Олегом сошли в числе первых, пропустив лишь купцов и странного юношу — те прямо дергались от непонятного страха.
Шпионами низшего ранга кишат портовые кабаки и дома продажных девок — все получают добавочную плату у префекта, квестора, комеса, претора или инквизитора — все хотят знать тайное, но не завидна участь шпиона, который хоть малость скроет, смягчит или исказит: на секретных сообщениях строится политика, они особо ценимы, такого шпиона быстро растащат раки на дне Золотой бухты, оставив обглоданный скелет да привязанный к ногам камень. Одни шпионы доносили императору лично, их впускали по особому знаку, были шпионы двойного и тройного подчинения. Но самые изощренные из них, теперь чувствовал и Томас, служили прежде всего Семерым Тайным, а уж потом императору и прочим властителям с ограниченной властью.
Держали своих шпионов даже евнухи, которыми был набит дворец императора. Евнухи считались свободными от греха как ангелы — те же бесполые, в то время как Сатана — мужик в полной мужской силе, готов посещать женщин в жаркие южные ночи, что он и делает при любой возможности. Олег искоса посматривал на сумрачного Томаса, подумал с издевкой, что в этом слабинка христианства, не все продумали: евнухи внушают отвращение, людям лучше не напоминать, что евнухи оскоплены по образцу и подобию ангелов — простому человеку из народа дьявол окажется понятнее и даже роднее.
Под ногами вымощено камнем, по обе стороны пяти-шестиповерховые дома из серого камня, улице не видно конца, ее пересекают такие же широкие дороги, с каждым шагом Томас больше съеживался от огромности города, обилия людей, настолько разных, что на него никто и глазом не повел, как и на калику — тот шел в душегрейке из волчьей шкуры, обнажив широкую загорелую грудь.
Люди как будто слонялись без дела, хотя многие спешили целеустремленно, толкались и ругались на встречных. От шума и людского гвалта звенело в ушах. Под толстыми каменными стенами, разогретыми утренним солнцем, играли и ползали дети, бренчали медными монетками о стену, мерили до них дорогу, растягивая пальцы, ссорились, дрались, по-взрослому плевали друг другу в глаза и кричали кто из них, благородных ромеев, на самом деле грязный грек, тупой славянин или подлый иудей.
Часто попадались нищие, увечные, больные. Однажды их потянулась целая вереница — убогих, в лохмотьях, стонущих на разные голоса. Томаса стошнило от вида огромных гноящихся язв, щедро облепленных мухами, свернули на другую улицу: судя по калике, тот здесь бывал не раз, не случайно же на ходу называет таверны, цены в них, порядки, где как готовят.
Трижды проходили через торговые площади, настолько огромные, что на каждой поместилось бы племя герулов или гепидов. Из разукрашенных золотом и шелком палаток, из-за прилавков, заваленных товарами, к Томасу тянулись руки купцов, его зазывали, уговаривали, умоляли купить, хватали за доспехи, совали товар.
Оглушенные, усталые, как после доброй драки или бурной ночи, они кое-как добрались до постоялых дворов. Олег почему-то проехал первые три, хотя измученный Томас дергал за рукав, лишь возле четвертого задержался и внимательно осмотрелся, пересчитал коней у коновязи, но все-таки потащил рыцаря дальше, а вошли в ворота лишь шестого по счету постоялого двора.
После обеда в корчме, что находилась внизу, они поднялись к себе, в комнату на втором поверхе. Олег сразу же лег и предался размышлениям, а Томас долго торчал у окна, выказывая завидную выносливость — доспехи не снял:
— Даже улицы вымощены каменными плитами!.. Да так ровно, одна к одной! И народу как муравьев в солнечный день... После дождя.
— Столица мира, — буркнул Олег.
Томас немедленно откликнулся с ревнивой ноткой:
— Кому как. Для нас столица мира — Рим.
— А водное Лоно, то бишь Лондон? Подчиняется?
— То другое дело, — сказал Томас оскорбленно, — Рим — столица всему миру, кроме Британии.
— Остерегись сказать такое в Киеве, — предостерег Олег.
— Почему?
— Киевляне кроме своих богов никому не кланяются.
Томас смолчал. Если не замечать дурацкого язычества калики, в остальном хороший друг и надежный соратник. И в общении удобен: свои взгляды не навязывает, никогда не спорит, всегда глубоко в своих мыслях. Почти никогда первым не начинает разговор, словно постоянно находится в другом мире, а сюда является лишь по зову.
Он подошел к другому окну, долго рассматривал огромные башни, что высились одна напротив другой по краям морского пролива:
— Между ними на ночь натягивают цепь? Перегораживают море?
— Только в трудное время, — заверил Олег. Сейчас цепь на дне. Но чую, скоро заскрипят огромные вороты... Я помню времена, когда оставалась натянутой и днем...
Он улыбнулся далеким воспоминаниям. Томас еще подивился — вороты должны быть каждые с гору, чтобы натягивать чудовищной толщины цепь через море. Да и какие сказочные кузнецы сковали?
Калика лежал навзничь, глаза закрыты, словно мирно спал, однако пальцы правой руки безостановочно перебирали обереги, ощупывали, подолгу задерживались на той или иной фигурке... Томас помрачнел. Если калика прав, за чашей в самом деле зачем-то охотятся Семеро Тайных владык мира, то вряд ли найдется на свете цепь, которой можно от них отгородиться.
Вечером Томас вздумал навестить рыцарей-крестоносцев, в Константинополе расположились два рыцарских ордена, заняли целый квартал. Олег скривился, но спорить не стал — отправился в корчму в одиночку. На пороге комнаты посыпал, уходя, пылью, а в дверную щель сунул шерстинки из волчьей шкуры.
Томас глядел на калику встревоженно, вернулся к постели и повесил на пояс кинжал в дополнение к огромному мечу, который зацепил за спиной. Он был в полном вооружении, но по улицам столицы расхаживал куда более странный и причудливый люд: от полуголых и почти голых невольников из южных стран до одетых в меха жителей северных островов.
Олег в одиночку сидел за угловым столом, стараясь держать в поле зрения все помещение. Пили и веселились наемные солдаты, мелкие вожди дальних и ближних племен, приехавшие заключать договоры о мире, не менее откровенно пировали купцы и перекупщики, и уж совсем на показ гуляли неприметные личности, серые как мыши, в которых невозможно заподозрить угрозу даже цыпленку. Они казались занятыми только собой, лишь Олег замечал да, возможно, хозяин корчмы знал, кто они на самом деле: люди, которых боятся даже бесстрашные полководцы императора, закаленные во многих битвах и сражениях, — шпионы базилевса.
— Скучаешь, вождь?
Словно бы, споткнувшись, на плечо ему оперлась ярко накрашенная девушка — молодая, сочная, в короткой игривой одежде и с глубоким вырезом на груди. Глаза с профессиональным и просто женским интересом окинули цепким взглядом могучую мужскую фигуру, обнаженные плечи.
Олег похлопал ее по руке с нежной белой кожей, не знавшей работы, кивнул на лавку рядом:
— Садись. Что пить будешь?
Она с готовностью села, засмеялась, показав ослепительно белые зубы:
— Я вижу, вождь, ты уже бывал в нашем роскошном свинарнике?
— Заметно? — удивился Олег.
— Еще бы! Не раскрыл рот, не вскочил, не кинулся сразу лапать... Как будто все давно знакомо.
— Я бывал здесь, — подтвердил он. — Кстати, меня зовут Олег.
— Меня Елена. Я здесь работаю.
— Хороший день сегодня?
Она мило наморщила носик:
— Не очень. Клиенты либо бедные, либо жадные, либо слишком... противные.
Он взглянул остро:
— Ты привередлива?
Она весело засмеялась, кокетливо сощурила глаза:
— Как когда. Если удается, почему нет? В других городах приходится принимать всех, даже пьяных солдат, а в Константинополь купцы прибывают каждый день по тысяче в одни ворота. Сегодня у меня еще никого не было, я хочу начать день приятно.
Олег махнул слуге, тот заторопился с кувшином вина и двумя хрустальными стаканами.
— Ты начинаешь день, когда я уже заканчиваю, — заметил он.
— Я ночная птица, — ответила она легко. — Но, надеюсь, ты не скоро его закончишь на этот раз!
Он отхлебнул вина, уловив скрытый смысл, за игривым — зловещий, налил ей, отметил, как она взяла стакан, коснулась губами края, как сидела, держала ноги, в то же время проговаривая про себя сказанное ею, заставляя перед мысленным слухом говорить громче и тише, басом и совсем тонким голоском. Что-то в ней таилось иное, чем натура простой продажной девки. Чересчур правильно строит фразы, слова выговаривает чисто, даже слишком красива для девки в заведении такого уровня. Красивые и умные шлюхи не задерживаются в портовых кабаках с пьяными матросами, отдаваясь на охапке гнилого сена, — быстро карабкаются вверх, некоторые уже стали императрицами, как несравненная Феодора. Или эта красавица в начале пути?
Она весело щебетала, выщипывала самые упругие виноградины из крупных гроздей, с удовольствием вонзила острые чистые зубки в огромный персик, брызнула соком, засмеялась. Глаза ее блестели, на щеках под слоем грубых румян играл яркий натуральный румянец.
Когда опорожнили кувшин до половины — Елена пила совсем мало — Олег бросил на стол золотой динар, поднялся:
— Пойдем?
Она легко поднялась на ноги:
— Почему нет?
Олег, напрягшийся, как перед прыжком в холодную воду, заметил и странно ускользающий взгляд хозяина, и двух угрюмых купцов, которые среди огромной разномастной жрущей и галдящей толпы одновременно умолкли и сдвинули головы, чтобы искоса проследить за ним.
Они поднялись по широкой деревянной лестнице со скрипучими ступеньками. Олег пропустил Елену вперед, словно для того, чтобы полюбоваться ее сочным телом и разжечь в себе похоть, похохатывал и шутил громко, глаза же ловили изгибы стройного тела, слушали музыку движений, замечали гибкие мышцы, умело укрытые округлыми женскими формами. Елена, глупо думать, что ее в самом деле так зовут, не из тех, кто поднимается со дна до покоев базилевса — уже рождена наверху и явно воспитывалась под присмотром нянек, учителей, массажистов, лекарей и знатоков правил поведения двора, простонародья и варварских вождей.
В его тесной комнатке она бросила быстрый взгляд на окно, с интересом потрогала пальчиком рукоять огромного меча, что стоял в углу возле изголовья постели. Створки окна подрагивали, в комнату врывался холодный ночной воздух. Елена поежилась. Олег сделал шаг к окну, намереваясь закрыть. Елена живо вскрикнула:
— Погоди, у меня есть лучше идея!
Соблазнительно улыбаясь и глядя ему в глаза, она замедленными движениями начала развязывать широкий шелковый пояс. Ее полные спелые губы изогнулись в обещающей улыбке, глаза смеялись. Олег улыбнулся в ответ, уже все поняв.
Елена подошла к окну, теми же замедленными движениями повязала пояс на крючки, не давая створкам распахнуться. Олег с удовольствием смотрел на ее гибкую фигуру с тонкой талией и широкими бедрами на длинных стройных ногах, тем более что она ожидала от него именно такого пристального взгляда и учащенного дыхания.
Повернувшись, она сказала все еще улыбаясь:
— Думаю, так будет лучше...
Даже дураку, который не рассмотрел бы ее пояс, хорошо видна ее фигура на фоне освещенного окна.
Олег сел на краю ложа, чтобы быть ближе к двери, не пропуская шорохи. Елена все еще стояла у окна. Олег сказал мирно:
Дата добавления: 2015-11-04; просмотров: 26 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |