Как следовало разрешить эту проблему с еврейской опасностью? Немецкий народ некогда был гордой нацией; под руководством Адольфа Гитлера Германия может положить конец еврейской угрозе и вновь вернуться к прошлому величию. Чтобы убедительно донести до аудитории эту мысль, нацистская пропаганда сначала показывала, что партия поддерживает традиционные немецкие ценности. На нацистских плакатах нередко изображались сцены традиционной семейной жизни — женщина, кормящая грудью ребенка; дети, счастливо смотрящие в отдаленное будущее, с нацистским знаменем, развевающимся на заднем плане; отец, гордо стоящий рядом с семьей.
Затем нацистская пропаганда показывала, что объединенная Германия способна достичь своих целей. Эта тема была мощно выражена в фильме «Триумф воли», созданном Лени Рифеншталь (Leni Riefenstahl) в 1934 году. Фильм начинается кадрами, где красивые юноши готовятся стать солдатами. Гитлер наблюдает за их обучением. К концу фильма эти юноши превращаются в мощную нацистскую военную машину. Главная идея: работая вместе, мы можем снова стать сильными.
Наконец, нацистская пропаганда сделала источником этой вновь обретенной победы одного человека — Адольфа Гитлера. Как говорилось в одном из плакатов, выпущенном в ходе очередной кампании: ¦Гитлер — наша последняя надежда». Цель Геббельса состояла в том, чтобы изобразить Гитлера добрым отцом, которого его нация призвала служить в момент самой серьезной нужды. Пропаганде, таким образом, требовалось показать две стороны Гитлера. С одной стороны, плакаты показывали Гитлера улыбающимся и пожимающим руки детей; кинохроника показывала, как он смущенно принимает похвалы от нации. Геббельс однажды написал в журнальной статье: «Самые простые люди доверчиво подходят к нему, потому что чувствуют, что он — их друг и защитник»9. Другой стороной Гитлера был Гитлер-Furer. Чтобы привлечь внимание к этой стороне образа, Гитлера изображали на плакатах в военной форме, стоящего прямо и уверенного в успехе; кинохроника демонстрировала бесконечные сцены с Гитлером, принимающим парады немецких войск.
* Милиционные группы (militia) в США — это вооруженные группы белых правых экстремистов, которые рассматривают себя в качестве «гражданского ополчения* («милиции*). — Прим. перев.
Однако успех нацистской пропагандистской машины был основан не только на применении некоторых искусных тактик убеждения. Он был также многим обязан почти поголовному одобрению идеи, согласно которой убеждение должно инициироваться в верхах общества и направляться по нисходящей линии к массам. За принятие решений отвечала правящая элита, которая затем сообщала массам о мудрости этих решений через пропаганду; ответственность масс заключалась в следовании этим решениям. А какую лучшую роль можно избрать для масс, коль скоро, вообще говоря, они невежественны и не могут думать? Мы уже встречались с такой моделью роли убеждения в обществе. Аристотель доказывал, что убеждение необходимо, чтобы наставлять тех, кто не вполне способен рассуждать. Пропаганда является средством сообщения «истины» невежественным людям.
Хотя такая модель убеждения может в большей или меньшей степени описывать любое общество в любой данный момент, она не является неизбежным результатом. Греческий софист Протагор видел иную роль убеждения — преимущества и недостатки любого образа действий можно прояснить в споре. Основатели американского государства считали, что ни одна партия не может быть единственно причастной к полной истине; общество состоит из конкурирующих интересов. Конституция США с ее системой сдержек и противовесов была попыткой не допустить абсолютного контроля любой данной группы и обеспечить возможность дискуссии для устранения разногласий во взглядах.
Наиболее опасным аспектом нацистской пропаганды было предположение о существовании абсолютной истины и о том, что только правящая элита имеет привилегию на знание этой истины. В серии фильмов The Ascent of Man («Восхождение человека») видный ученый и гуманист Джекоб Броновски перечисляет опасности, которые влечет за собой вера в этот миф об абсолютной истине10. В одном из фильмов этой серии Броновски, рассматривая культуру и размышляя о Германии перед Второй мировой войной, обнаруживает, что там существовали две радикально различающиеся философии, два существенно разных способа смотреть на мир — один из них представлен некоторыми из ученых того времени, а другой — нацистской партией.
Эти ученые пришли к осознанию того, что человеческое знание никогда не будет абсолютным. «Божественной точки зрения» не существует. Основываясь на своих научных изысканиях, физики типа Альберта Эйнштейна, Вернера Гейзенберга и Макса Борна предлагали такие идеи, как теория относительности и принцип неопределенности, которые вели к признанию того, что не существует никаких стандартных эталонов и что человеческое знание ограничено. В социальных науках исследование других культур и народов быстро вело к заключению, что привычки и верования чрезвычайно отличаются и что все труднее и труднее сказать, какие из них являются «лучшими».
В период становления социальной психологии Курт Левин создал свою теорию психологического поля. В его теории особое значение придается тому, как психологические потребности и задачи человека влияют на его восприятие мира. Согласно Левину, разные люди с разными потребностями и задачами будут по-разному воспринимать одно и то же событие. По иронии судьбы источником вдохновения для теории Левина остался его опыт солдата в период Первой мировой войны, когда он обратил внимание, что при приближении к полю битвы меняется его восприятие окружающей среды: он начинал видеть не красивые лощины и интересные скальные формации, а места, где можно спрятаться, и предметы, которые могут убивать. Как раз перед Второй мировой войной Левин, который был евреем, оказался вынужден бежать из нацистской Германии. Он приехал в Америку, где обучал многих из первого поколения американских социальных психологов. Ирония судьбы заключается в том, что Курт Левин и Адольф Гитлер в годы Первой мировой войны сражались на одной стороне. Оба человека пережили одно и то же событие, но каждый из них пришел к собственным заключениям.
Альтернативой вышеизложенной позиции была догма. Нацистская партия воплощала истину; не было никакой необходимости терпимо относиться к другим точкам зрения. Гитлер сжато выразил эту альтернативную философию:
«Функция пропаганды заключается, например, вовсе не в том, чтобы тщательно обдумывать и взвешивать правоту различных людей. Она заключается исключительно в выделении одной правоты, в защиту которой эта пропаганда намерена выступать. Ее задача состоит отнюдь не в объективном исследовании истины и последующем изложении этой истины перед массами с академической честностью, поскольку такое исследование способно оказывать предпочтение врагу; ее задача состоит в служении нашей собственной правоте, всегда и непоколебимо.... Как только наша собственная пропаганда признает хотя бы слабый проблеск справедливости с другой стороны, закладывается основа сомнения в нашей собственной правоте»11.
Каковы плоды мифа абсолютной догмы? Из девяти с половиной миллионов проживавших в Европе евреев были убиты шесть миллионов. Союзнические силы потеряли в боях более одиннадцати миллионов солдат, включая семь с половиной миллионов русских, два миллиона двести тысяч китайцев и четверть миллиона американцев. Силы Оси потеряли в боях более пяти миллионов солдат, включая три с половиной миллиона немцев и миллион двести тысяч японцев. Жертвы среди гражданского населения оценить сложнее. Прямые потери среди гражданского населения в результате войны включают 2,5 миллиона русских, 860 тысяч японцев, 300 тысяч немцев и 60,5 тысяч британских граждан. По другим оценкам, 10 миллионов русских умерли в результате косвенных причин, таких как голод и болезни. Всего лишились жизни более 36,5 миллионов людей. И ради чегд?
В конце своего фильма Броновски предлагает противоядие от этой «жажды абсолютного знания и власти». Сразу рядом с концлагерем и крематорием в Освенциме (Аушвице) есть неглубокий пруд. Пепел приблизительно двух миллионов людей был смыт в этот водоем — акт, порожденный высокомерием, невежеством, догмой. В один из наиболее драматических моментов фильма Джекоб Броновски вошел в этот пруд, наклонился и зачерпнул горсть пепла кого-то из тех двух миллионов людей. Он обратился к зрителям с простой просьбой, позаимствованной у Оливера Кромвеля: «Я умоляю вас, из сострадания к Христу, считайте, что вы способны ошибаться».
Если чему-то можно научиться на основании нашего исследования убеждения, так это тому, что мы можем ошибаться и нас можно ввести в заблуждение. Мы видели, как информацию о нашем мире выборочно редактируют организации, занимающиеся новостями и развлечениями, или как она контролируется опытными политическими консультантами. Возникающая в результате картина мира, хотя она может быть ошибочной, служит в качестве руководства для мышления и действий. Мы также видели, что пропагандист может играть на эмоциях и извлекать выгоду из процессов принятия решений, приводя в действие простую эвристику. Все это ведет к единственному выводу: людям свойственно ошибаться. Давайте вспоминать об этом всякий раз, когда мы принимаем решения — особенно такие, которые причиняют ущерб другим.
Нельзя изучать нацистскую пропаганду, оставаясь бесстрастными. Оба автора этой книги потеряли друзей и родственников во время Второй мировой войны, либо в бою, либо в Холокосте. Мы уверены, что большинство читателей этой книги понесли подобные потери или испытывали боль и муку, когда смотрели фотохронику о нацистских концлагерях или, возможно, после посещения национального музея Холокоста в Вашингтоне, округ Колумбия. Йозеф Геббельс однажды похвастался: «Нет ничего легче, чем держать людей на привязи. Я просто показываю очередной поражающий великолепием пропагандистский плакат, и они прыгают через него»12. Мы в моральном долгу перед памятью о его жертвах и перед самими собой и мы обязаны узнать все, что можно, о методах пропаганды и о способах развернуть демократическое обсуждение этой проблемы таким образом, чтобы суметь доказать неправоту герра Геббельса.
ВООРУЖЕН ЛИ ТОТ, КТО ПРЕДУПРЕЖДЕН, ИЛИ КАК ПО-НАСТОЯЩЕМУ СОПРОТИВЛЯТЬСЯ ПРОПАГАНДЕ
На протяжении всей этой книги мы пытались исследовать вопрос: насколько заслуживают доверия и являются эффективными слишком явные попытки упаковывать и рекламировать товары и идеи (зубная паста, аспирин, кандидаты в президенты) посредством искусных тактик влияния? Многие люди, оценивая их с личной точки зрения, утверждают, будто подобные попытки убеждения настолько жалко очевидны, что персонально на них не очень-то действуют. И действительно, исследователи выявили в коммуникации так называемый «эффект третьего лица» — тенденции верить, что средства массовой коммуникации на других влияют сильнее, чем на меня; другими словами, мы как бы говорим: «На меня это не подействует, но других это очень даже может убедить»1.
Все же наличие выглядящих достоверными доказательств наводит на мысль, что такие методы убеждения оказались чрезвычайно эффективными. Мы знаем большое количество «историй успеха». Продажи сигарет «Benson & Hedges 100s» возросли семикратно в течение четырехлетнего периода усиленной рекламы. The Mattel Toy Company выросла в двадцать четыре раза после того, как начала широко рекламироваться по телевидению. «Grape-Nuts», почтенный, но почти забытый вид зерновых хлопьев, испытал внезапное увеличение продаж на 30%, когда известный энтузиаст натуральных пищевых продуктов начал рекламировать эти имеющие довольно низкую пищевую ценность хлопья. Создается впечатление, что огромное количество потребителей не применяют собственный скептицизм, хотя и осознают, что данное послание является очевидной попыткой продать товар.
Кроме того, будучи родителями, большинство из нас видели, как наших детей соблазняли рекламные передачи об игрушках и упаковки, искусно изображающие самые неинтересные, серые игрушки совершенно неотразимо. Таким же образом на детей, которые смотрят мультфильмы утром по субботам, обрушиваются быстро мелькающие рекламные объявления о засахаренных зерновых хлопьях, быстром питании с доставкой на дом, конфетах и шоколадных батончиках, и они, в свою очередь, засыпают родителей просьбами об этих продуктах.
Многие исследования подтверждают то, что знает каждый родитель2. Согласно опросам матерей, более 90% детей дошкольного возраста просят игрушки или пищевые продукты, рекламу которых они видят по телевидению. Факты таковы: почти две трети матерей слышали, как их дети, преимущественно в возрасте около трех лет, поют рекламные песенки, выученные из телепередач. Другой опрос показал, что дети, часто смотревшие детские программы, более склонны хотеть, просить и потреблять рекламируемые закуски, хлопья, различные бутерброды, сосиски и тому подобную «быструю еду». Вообще, дети младше восьми лет демонстрируют очень хорошее знание рекламируемых фирменных марок и довольно слабые воспоминания о конкретных особенностях рекламных утверждений, они чрезвычайно хорошо поддаются рекламе. Возможно, одним из самых мрачных показателей влияния рекламы является эксперимент, в ходе которого выяснилось, что четырехлетние и пятилетние дети, просмотрев рекламную передачу о какой-нибудь игрушке, в два раза чаще склонны были говорить, что предпочли бы играть с «не очень хорошим мальчиком» с этой игрушкой, чем с «хорошим мальчиком» без этой игрушки.
Тот факт, что дети чрезвычайно восприимчивы к убеждающим призывам, не остался незамеченным для американских правительственных учреждений и должностных лиц. В 1934 году по делу FTC (Федеральная торговая комиссия) против R. F. Keppel and Brothers, Inc. американский Верховный Суд постановил, что дети являются особым классом потребителей, «неспособным защитить себя». То, как правительство занимается защитой детей, зависит от политических и экономических обстоятельств каждого данного периода. Например, в 1970-х годах группы давления типа Action for Children's Television («Действия в пользу детского телевидения» — ACT) лоббировали Федеральную торговую комиссию (FTC) и Федеральную комиссию связи (FCC), добиваясь большего регулирования телерекламы, направленной на детей. В результате их поддержки, БТС заключила соглашение с Национальной ассоциацией теле- и радиовещателей (National Association of Broadcasters — NAB) об установлении правил рекламы для детей. Члены NAB, в которую входили три крупные телесети и приблизительно две трети местных станций, согласились снизить количество рекламы до девяти с половиной минут в час для детских программ уик-энда и до двенадцати минут для шоу в будние дни, требовать ясного разделения между обычными передачами и рекламой и регулировать содержание рекламы таким образом, чтобы оно было совместимым с ценностями, одобряемыми большинством родителей. Кроме того, FTC и NAB также добились арбитражных решений по жалобам потребителей на конкретные рекламные объявления, нередко убирая рекламу, нарушавшую стандарты NAB.
Однако в начале 1980-х годов в результате политики отмены государственного регулирования, проводимой президентом Рейганом, FTC и FCC отказались от своей роли сторожевых псов-защитников детских радио- и телеканалов. NAB также перестала следить за соблюдением своего этического кодекса вещания, включая и то, что имело отношение к детям и телевидению. Регулирование рекламы и программ для детей оставалось на совести каждой отдельной телевизионной сети и станции — тот случай, когда лисы становятся сторожами курятников.
В 1996 году президент Клинтон предпринял первый шаг к изменению этой тенденции, провозгласив новые федеральные правила, которые регулировали рекламу сигарет, направленную на детей. Некоторые из этих правил включали запрещение рекламы табака на уличных досках для афиш и объявлений в пределах 1000* футов от школы, запрещение продажи или дарения изделий с логотипами различных марок табачных изделий, запрещение использования любых образов и фигур речи, поддерживающих продажу табака, в журналах, имеющих существенное количество читателей в возрасте ниже восемнадцати лет, и запрет использования названий марок табачных изделий в спонсорстве спортивных событий3. Цель Клинтона, как он ее описывал, заключалась в том, чтобы убрать «Джо Кэмела и ковбоя Мальборо навсегда из пределов досягаемости наших детей». Как мы отметили ранее, многие из этих попыток защитить детей от рекламы табака позднее были отвергнуты Верховным Судом США.
Хотя регулирование важно, даже без него некоторые дети в конечном счете получают прививку от излишней доверчивости. Мы видели, как наши собственные дети после нескольких разочарований проявляют здоровый скептицизм (даже, увы, некоторую степень цинизма) в отношении правдивости рекламных передач. Согласно данным одного обзора, только 12% шестиклассников верили, что телевизионные рекламные передачи говорят правду всегда или в большинстве случаев; из десятиклассников только 4% считали, что эти передачи были правдивыми в большинстве случаев. Вообще исследования показывают, что многим детям младше восьми лет трудно заметить фальшивые высказывания. Однако после этого возраста дети демонстрируют растущее недоверие к рекламодателям и начинают понимать, что целью рекламы является не информация, а убеждение.
Само собой разумеется, этот вид скептицизма широко распространен и среди взрослых. Опрос общественного мнения показал: подавляющее большинство взрослых респондентов уверены, что телевизионные коммерческие передачи содержат ложные аргументы. Более того, результаты указывают, что чем более человек образованн, тем он скептичнее, и что скептически настроенные люди уверены, будто их скептицизм делает их невосприимчивыми к убеждению.
* Примерно 300 метров. — Прим. перев.
Это могло бы подвести нас к выводу, что один лишь факт знания о том, что коммуникатор пристрастен, защищает нас от опасности подпасть под влияние его сообщения. Но, как отмечалось ранее, это не всегда так. То, что мы думаем, будто невосприимчивы к убеждению, не обязательно означает, что мы на самом деле к нему невосприимчивы. Например, хотя попытки дать детям знания о рекламе и ее целях вели к большему скептицизму в отношении рекламы, этот скептицизм редко переходит в меньшее желание получить рекламируемые марки товаров. Точно так же многие взрослые склонны покупать определенную марку товара просто потому, что она усердно рекламируется. Следовательно, нам нужно выяснить, как влияет на убеждение тот факт, что человек заранее предупрежден о намерении его убедить4.
Исследования обычно показывают, что при некоторых, но не всех, условиях предупрежденный человек оказывается вооруженным. Другими словами, аудиторию можно сделать менее восприимчивой к посланию, если заранее недвусмысленно предупредить, что будет сделана попытка их убедить. Это явление было продемонстрировано в эксперименте Джонатана Фридмана и Дэвида Сирса5. Подросткам сказали, что они прослушают беседу под названием «Почему тинэй-джерам нельзя разрешать водить машину». Через десять минут оратор ознакомил их с подготовленной информацией. В контрольной группе та же самая беседа проводилась без десятиминутного предупреждения. Субъекты контрольной группы оказались убежденными более основательно, чем те, которые были предупреждены.
Почему предупрежденные подростки были убеждены в меньшей степени? Мы бы взялись доказать, что фразы типа «А теперь сообщение от нашего спонсора» потенциально способны сделать сообщение, которое следует за ними, менее убедительным, чем в том случае, если бы коммуникатор просто незаметно перешел к нему без вводной части. Предупреждение, видимо, звучит так: «Осторожно, я собираюсь попробовать убедить вас», — и люди склонны реагировать, организуя оборону против этого послания. Они имеют тенденцию организовывать оборону двумя способами — разыгрывая варианты аттитюдинальнои политики и готовя возможное опровержение ожидаемой коммуникации.
Под «аттитюдинальнои политикой» мы подразумеваем такую ситуацию, когда человек придерживается определенной точки зрения и высказывает ее не потому, что он в нее верит, а потому, что таким образом обеспечивает осуществление некой стратегической цели. Например, многим людям не нравится, когда коммуникация угрожает их осознаваемой свободе, и они поэтому стремятся выглядеть независимыми, но последовательными. Когда начинают действовать подобные мотивы, цель состоит в том, чтобы казаться не убежденным — независимо от достоинств коммуникации. Человек как бы заявляет: «Я знал, что он собирался убедить меня. Но я составил собственное мнение. Смотрите — моя точка зрения неизменна». С другой стороны, бывают моменты, когда человек стремится казаться информированным, разумным и открытым для дискуссии. В таких случаях предупреждение может привести к более эффективному убеждению, или по крайней мере человек становится более умеренным в отстаивании своего мнения6.
Из-за аттитюдинальной политики эффект предупреждения может быть краткосрочным. Как только меняется аудитория, воспринимающая наши верования, или стратегическая цель, ради которой мы держались за свою точку зрения, меняется и мнение. Например, по данным исследования, эффект предупреждения проходил через неделю, имея своим результатом незначительное немедленное убеждение, но значительное отсроченное воздействие послания7. Благодаря в основном кратковременной эффективности, предупреждение не всегда обеспечивает полную защиту от тактик убеждения. Мы можем думать скептически о рекламе, когда с удобствами смотрим ее дома. Однако когда мы оказываемся в универсаме, скептицизм улетучивается как дым, поскольку единственной информацией для принятия решения оказывается именно та, которую мы запомнили из рекламного объявления.
Вторая линия защиты, приводимая в действие предупреждением, — опровержение, — дает большую защиту, но, увы, не всегда используется. Под «опровержением» мы подразумеваем подготовку к внимательному изучению и выдвижению контрдоводов против предстоящего послания. Многие исследования указывают, что предупреждение повышает уровень внимательной проверки сообщения. Тем не менее нередко бывает трудно думать о сообщении и одновременно в полной мере подготовить себя к попытке влияния. Например, исследователи выяснили, что предупреждение, сделанное непосредственно перед сообщением, по сравнению с предупреждением, сделанным за пять минут до сообщения, обычно имеет своим результатом меньшее сопротивление убеждению, как раз потому, что у мишени мало времени на обдумывание контрдоводов. С другой стороны, предупреждение почти не действует, когда человеку что-то мешает полностью сосредоточиться на обдумывании сообщения или у него нет времени либо возможностей подготовить защиту.
Настырные торговые агенты, похоже, понимают, что предупреждение может вызвать серьезные затруднения с продажей. Например, дистрибьюторов Атwау учат организовывать встречи по вербовке новых дистрибьюторов, пользуясь приманкой простого любопытства, ничего не говорящей о цели встречи, — и не допускать большого по времени перерыва между этим начальным контактом и визитом для покупок. Бывший дистрибьютор Amway Стивен Баттерфилд утверждает, что он обычно звонил возможным клиентам и просто сообщал им: «Джек, слушай! Деньги!». Когда Джек задавал вопрос, Баттерфилд отвечал: «У меня дома! В восемь часов! Возьми с собой жену!»8. Обратите внимание, что такой подход ограничивает способность потенциального клиента организовать оборону против предстоящего рекламного расхваливания на все лады.
При определенных условиях даже ясное предупреждение не всегда приводит к попытке опровергнуть сообщение. Некоторые из этих условий — когда получатель верит сообщению или тема неважна для него. Например, Ричард Петти и Джон Качиоппо предупредили студентов колледжа, что им изложат убеждающее сообщение, имеющее целью изменить их взгляды на академические правила9. Затем те услышали сообщение, приводящее доводы в пользу введения на выпускном курсе обременительного экзамена по материалу всего учебного года. Некоторым из студентов сказали, что изменение будет введено почти немедленно (то есть этот трудный экзамен затронет их непосредственно). Другим сказали, что экзамен введут в отдаленном будущем или в другом университете. Предупреждение снизило убедительность и повысило количество контраргументов, но только среди тех студентов, которые думали, что им лично пришлось бы сдавать этот экзамен. Другие студенты, которые не считали, что экзамен их затронет, сочли аргументацию весьма убедительной. Одного лишь предупреждения было недостаточно, чтобы заставить этих студентов сделать попытку внимательно изучить сообщение и выдвинуть контраргументы.
Подобные результаты представляют собой проблему для того, кто уверен, что он невосприимчив к убеждению, поскольку «знает все об уловках рекламодателя». Мы нередко внимаем средствам массовой коммуникации, находясь в бездумном состоянии. Содержанием коммуникаций обычно является не то, что увлекательно или интересно. Но, по иронии судьбы, то, что делает их увлекательными и интересными, часто повышает убедительность. В таких случаях, несмотря на знание о том, что рекламодатель «намерен нас заполучить», мы все-таки не очень стараемся опровергнуть сообщение и в результате часто оказываемся убежденными.
Итак, каковы же лучшие способы снижения восприимчивости к тактикам убеждения — распознанным и любым другим? Мы можем предложить три стратегии.
Одна из этих стратегий, которую пытались применить FTC и FCC наряду с различными потребительскими и промышленными группами, состоит в том, чтобы регулировать и ограничивать в законодательном порядке методы убеждения для придания им чистоты, ясности и честности, например, запретить тактику, извлекающую преимущества из конкретных категорий населения, вроде детей, или хитро играющую на наших эмоциях, вроде «вбрасывания низкого мяча». Идея заключается в том, что, как и в суде, где некоторые свидетельские показания признаются недопустимыми и некоторые юридические маневры не разрешаются, так и определенные тактики убеждения, применяемые средствами массовой коммуникации, являются недобросовестными, нечестными, и разрешать их — отнюдь не в интересах общества.
Регулирование убеждения чревато потенциальными ловушками. Одна из таких проблем — правила, регулирующие убеждение, могут нарушать защиту свободы слова, обеспечиваемую Первой поправкой. Нарушения возникают особенно часто тогда, когда регулируется содержание (например, запрет на изучение в школах эволюционной теории или на освещение в новостях вызывающего споры события, вроде неонацистского митинга в Соединенных Штатах или воздействия американских бомбардировок на гражданское население), а не процесс (например, объявление вне закона «подачи низкого мяча» или особенно обманчивой рекламы). Другая проблема заключается в том, что идея регулирования массового убеждения относительно нова в американской истории. По этой причине законы, сдерживающие убеждение, ограничены по характеру и могут быть легко опровергнуты, предоставляя, таким образом, потребителю и гражданину лишь минимальную защиту. Тем не менее мы беремся доказать, что для граждан такого общества, как наше, которое чрезвычайно зависит от убеждения, полезно заняться обсуждением того, какие формы убеждения являются моральными и какие типы убеждения, если таковые вообще имеются, должны быть объявлены незаконными, — задача, к которой мы приступим в следующей главе.
Второй вариант защиты против тактики пропаганды заключается в том, чтобы сыграть роль адвоката дьявола, — принять на себя, по крайней мере на какой-то момент, роль поборника противоположного дела — занять позицию, противостоящую позиции пропагандиста.
Исследования о предупреждении и убеждении наводят на мысль, что само по себе одно лишь знание о том, что вас собираются убедить, для предотвращения убеждения практически бесполезно. Значение имеет то, что вы делаете с этим предупреждением, как оно помогает подготовиться к сообщению и оценить его содержание. Сам по себе факт, что вы знаете — завтра будет землетрясение, — еще не означает, что вы в безопасности, если только это предупреждение не заставит вас принять соответствующие меры предосторожности. То же самое с убеждением. Чтобы сопротивляться пропаганде, к этому надо подготовиться. В следующей главе мы рассмотрим некоторые способы разыгрывания роли адвоката дьявола как средства снижения нашей восприимчивости к пропаганде.
Третья стратегия состоит в выработке методов сопротивления убеждению по данной проблеме или теме. Рассмотрим два способа достижения этой цели, выявленных исследователями.
Предположим, вы сталкиваетесь с ситуацией, когда может выйти на свет негативная информация, способная повредить вашему делу. Что можно сделать, чтобы ограничить воздействие этой критики? Одна из тактик, позволяющих значительно снизить воздействие потенциально опасной информации, заключается в том, чтобы «украсть гром»* — раскрыть негативную информацию о себе либо о рассматриваемом вопросе раньше, чем это сделает оппонент или кто-то еще. Эксперимент Кипа Уильямса, Мартина Буржуа и Роберта Кроила иллюстрирует силу такой техники10. В ходе этого исследования испытуемые наблюдали воспроизведенный в лицах уголовный судебный процесс, где подсудимый обвинялся в избиении другого человека после словесной ссоры. Некоторых испытуемых обвинитель проинформировал, что подсудимый ранее дважды был осужден за такое же преступление; для других испытуемых адвокат защиты сам вынес на обсуждение данные о двух предшествующих судимостях и сгладил их значение. Уильяме и его коллеги обнаружили, что «кража грома» (или признание данных, свидетельствующих против вас) значительно снижает вероятность того, что подсудимого сочтут виновным в преступлении, по сравнению с ситуацией, когда негативную информацию излагает обвинитель.
Дата добавления: 2015-11-04; просмотров: 17 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |