(незавершенная черновая версия) 12 страница

Сайлент Хилл...

В том, что это написал отец, я не сомневался – его почерк. Но в остальном записка выглядела какой-то безумной абракадаброй. Непонятный Орден, похищения, раскаяние отца неизвестно в чём, проклятие... Я уже начал проходиться взглядом второй раз по строчкам, как в голове ударил гонг: «Да ведь это же про Глен, про нас!».

– Боже мой, – прошептал я, пережёвывая губы и жадно вчитываясь в короткое послание.

Всё становится на свои места. Исчезновения людей, пропажа отца, Джошуа, разруха в городе...

В мгновенной догадке я выхватил карту из ящика стола, развернул одним движением. Так и есть. Никакого сходства с Гленом, строений больно много. Это была карта Сайлент Хилла, нашего доброго соседа.

Добро пожаловать в Сайлент Хилл.

Орден вернулся.

Они забирают наших людей.

Мне было неизвестно, что это за Орден такой, чего им от Глена надо и откуда он, собственно, вернулся, но это было не так важно. Важно было то, что безумие, распыленное в каждом атоме серого склепа, в который превратился город за четыре года, наконец-то начало обретать в моём разуме хоть какие-то зримые черты. Орден, значит. Во всём виноват он. Они похищают жителей нашего городка – отсюда пустые улицы, покинутость, отсюда бедная Элли, которая тщетно клеила объявления об исчезновениях. Почему-то отец в происходящем винит себя – и поэтому поехал туда, где этот Орден обосновался, в город Сайлент Хилл. Джошуа, наверное, тоже там; отец не стал бы бросать его на произвол судьбы, если в городе стало опасно.

Да чёрт возьми, наверняка этот вшивый Орден забрал к себе Джоша, вот отец и сорвался с места! Они оба там, в Сайлент Хилле, а я, идиот, тут целый день потратил, рыская по всяким кладбищам да канализациям!

Мысли обрели лихорадочную быстроту, в голове стало предельно ясно. Я ликовал и запамятовал в эйфории прозрения о монстрах, призраках и прочих вещах, на которые записка отца не проливала свет. А если бы и вспомнил, то отмахнулся бы, как от назойливой мошкары. Всему своё время, этим несуразностям тоже найдётся какое-то объяснение. Сейчас главное – действовать, добраться до Сайлент Хилла и разнести этот гребаный Орден в пух и прах, пока они не натворили дел. Надеюсь, ещё не поздно...

Скомкав записку в ладони, я ринулся вниз, по пути повалив на пол одну вешалку, потом пару манекенов. Обычное папье-маше, как я мог их так пугаться?..

Пулей пролетев через весь второй этаж, погруженный в сумерки, я спустился на первый. Мама настороженно следила за мной из своего кресла, и я вспомнил её недавние слова: «Уходи... Они придут, когда стемнеет». Она знала, всё знала, но не хотела говорить! Она обманывала! Обида и кипучая злость клокотали в груди. Более нянчиться с ней я не собирался. Довольно лжи. Сдаётся мне, те, кто ещё оставался в этом городе, задержались только ради того, чтобы ставить препятствия на моём пути. Больше не выйдет...

– Послушай меня, мам, – сказал я, подходя к ней и демонстрируя записку отца в раскрытой ладони. – Я только что был на чердаке. И увидел всё, что вы там прятали. Мне всё известно, так что, пожалуйста, прекрати вести себя, будто я трехлетний несмышлёныш. Расскажи, что всё это значит!

Мама с удивлением и испугом посмотрела на мятый кусок бумаги, которым я буквально ткнул ей в лицо:

– Я не знаю... не знаю, что это.

– Прекрати врать! – рявкнул я, выходя из себя; взметнувшаяся в энергичном жесте рука задела стакан на подлокотнике кресла, и та со звоном покатилась по полу. – Я устал от твоих недомолвок! Я знаю всё о Сайлент Хилле!

Она подняла руку, схватила меня запястье, подтянулась вверх телом, почти повиснув на мне всем весом. Лицо искривилось в уродливой гримасе, которая сделала её похожей на восьмидесятилетнюю старуху. Наконец-то я сумел вызвать у неё настоящее чувство... и этим чувством был ужас.

– Ты ничего не знаешь о Сайлент Хилле!

Крик был таким пронзительным, что задребезжали стёкла окон. Взгляд матери стал совершенно безумным. Я едва не испугался, не сдал назад. Но в последний миг вновь увидел внутренним взором слова отца, выведенные на листе из блокнота, и уверенность вернулась.

– Я знаю всё, – повторил я. – Скрывать что-то от меня бесполезно. Я знаю, что отец поехал туда, чтобы вступить в бой с Орденом.

Я смотрел маме прямо в лицо, и она сникла, обмякла на кресле, как тряпичная кукла. Глаза, только что сверкавшие огнём нахлынувших чувств, подёрнулись дымкой безразличия. Она уходила вновь, убегала от меня, запиралась внутри себя. Я положил ладони ей на плечи и несильно потряс:

– Мама, ты слышишь меня? Они забрали Джоша, верно?.. Он в Сайлент Хилле? Они взяли его, и отец поехал за ним. Разве не так?

Губы матери зашевелились, не роняя ни слова. Я потряс её сильнее:

– Отвечай, мама! Говори!

Она подняла руку – неуклюже, будто орудуя тяжёлой деревянной палкой, и провела ладонью по моему разгорячённому лицу. Пальцы были холодными, но я не дрогнул. Мама смотрела мимо меня. Слова выходили, как заученный наизусть текст:

– Ох, Алекс... Мне жаль. Мне так жаль...

– Прекрати! – закричал я. Трясущиеся пальцы норовили сжаться в кулак, и я от греха подальше убрал руки с плеч матери. Сумрак в гостиной сгустился до фиолетового оттенка. Перед глазами полыхали разноцветные вспышки. – Хватит мямлить о том, как ты заботишься обо мне, лучше начинай говорить, что произошло! Вы оба только над Джошем и тряслись с самого его рождения, так почему бы тебе не сказать мне правду, чтобы я смог его спасти?!

Последняя фраза вырвалась из меня совершенно непроизвольно. Чёрной солёной волной накатило всё, что было за долгие годы – те немногословные ужины, в которых пирожные почему-то всегда лежали перед малышом Джошуа; загородные пикники, где отец в шутку играл с Джошем наперегонки, в то время как я собирал хворост в лесу; равнодушие матери, когда отец обрушивал на меня весь свой праведный, а порой и неправедный гнев, а Джош в это время стоял в сторонке. Я ненавидел мать в этот миг. И не только её – всю свою чёртову семью, возведённую на лжи и несправедливости. И ложь продолжала литься даже сейчас, когда нормальный мир трещал по швам. Я был опутан, связан, обездвижен прочными струнами лжи. Что стоило маме с самого утра сказать мне правду? Что мешало ей перестать врать хотя бы сейчас, когда я сам докопался до подоплеки событий?! Я закрыл руками лицо, чтобы успокоиться – и в тот же момент на меня напали.

Удар был сзади, по затылку – не рукой, а чем-то крепким и большим. Сполохи в глазах осыпались искрами. Я покачнулся, но не упал. Даже начал оборачиваться, когда второй удар – на этот раз по голеням – сбил меня с ног, и я уткнулся лицом в крашеные доски пола. Из разбитой губы брызнула кровь. Пронзительно закричала мама. Этот крик дал мне силы приподняться на четвереньки и повернуть голову.

Монстры.

Их было много, и у них не было лиц. Вместо головы – грубые серые комки с чёрными провалами, которые очень отдалённо похожи на глаза. На моих глазах два монстра вытащили маму из кресла, и третий попытался поднять её за ноги. Не переставая кричать, она стала бить его ногами в грудь. Один из монстров, держащих её, выругался и ударил её локтем по затылку.

– Нет! – сипло закричал я, и тут на меня обрушился град ударов. Я снова оказался на полу, пытаясь защититься от хорошо поставленных пинков. Краем глаз видел, как мама обвисла в руках у монстров, и они потащили её к выходу. Возле двери стоял ещё один монстр – высокий, неподвижный, и держал в руках дисковую пилу. Слава Богу, отключённую. Я ревел и пытался встать, но каждый раз меня сбивали.

– Нет!

Раздался хрустальный звон – кто-то из монстров догадался схватить пустой графин из шкафа и ударил им меня по голове. Вокруг сразу потемнело. Я больше не мог подниматься. Максимум, что удалось – перевернуться на спину и встретиться угасающим взглядом с монстром, который наклонился надо мной. Ну и голова, вяло подумал я. Точь-в-точь будто противогаз на физиономию напялил.

Монстр некоторое время доброжелательно играл со мной в гляделки, потом замахнулся рукой. Но тут кто-то из них – наверное, их главный, который стоял с пилой – нетерпеливо окликнул:

– Ладно, уходим, времени мало. Забудь о нём. Потом...

И они ушли, бросив меня корчиться на полу. Они ушли, забрав маму. Как она и говорила – пришли, когда стемнело...

Я ещё с минуту пытался что-то сделать, не потерять сознания, встать и начать погоню за похитителями. Но всё было тщетно. Силы иссякли, веки закрылись. Последнее, что я смутно услышал, прежде чем отключиться – это горловой глас пожарных сирен, который стремительно нарастал...

Глава 11

Дом. – Стихи на стене. – Две маски. – И снова сирены. – Люди за окном. – Жива! – Голос из рации. – «Мы едем в Сайлент Хилл».

Я остался один.

Дом преобразился. Он раздулся ввысь и вширь, как опухоль, краски и обои сползли, коридоры вытянулись и шли изворотом, как кишки крысы. Стены были опутаны колючей проволокой и ржавыми водопроводными трубами. Из пола произрастали тонкие розовые щупальца, от одного вида которых меня начинало тошнить. И кровь – повсюду эта кровь, ещё тёплая и мокрая, которой измазана каждая вещь. Не убежать от неё, не уйти. С каждым вдохом я чувствовал её запах, и мне становилось дурно. Я бродил по бесконечным лабиринтам дома, тщетно пытаясь отыскать выход, уже много минут.

Самым страшным было то, что дом изменился не полностью. Каждая комната была изуродована так, что с первого взгляда нельзя было понять, куда ты попал. Но непременно в ней оставалась нетронутой какая-нибудь выразительная, знакомая до солёного вкуса во рту деталь. Это могла быть плюшевая игрушка в детской, или алая от крови разделочная доска в подвале, или военная куртка из сгнившей ткани на чердаке. На куртку даже были навешаны медали, но я сомневался, что медаль с изображением черепа дают за службу в армии нашей страны.

Кончилось тем, что я совершенно потерял чувство цели и стал ходить по дому, лишь чтобы не стоять на месте. Окон и дверей, которые могли бы вывести наружу, я не нашёл. Правда, на том месте, где должен был быть выход на крыльцо, здесь располагалась большая дверца с большим вентилем вместо ручки – такая же, как в клинике перед комнатой, где резал себя несчастный доктор. Но эта дверь отказывалась поддаваться усилиям, сколько бы я ни мучился. Может быть, проржавела, может быть, просто не желала, чтобы я покинул это место.

Одна комната на втором этаже напугала меня особенно сильно. Вроде бы в ней было всё, как в других местах – ржавчина, мазки крови, невыносимая жара и оранжевые сполохи, сияющие в трещинах, которые покрывали стены. В комнате находилась больничная койка с толстыми кожаными ремнями – на таких держат душевнобольных. На стене висели часы с неправдоподобно большим круглым циферблатом. На другой стене, напротив часов, был выцарапан то ли ножом, то ли ногтями непонятный стишок. Строки подпрыгивали то вверх, то вниз, а в конце стишка и вовсе кренились под прямым углом.

В постели ты, весь в слезах?

Никто не услышит. Даже я.

Не помочь бедняге, не спасти,

Легче просто скрыться в ночи.

Тикают часы, а потом вдруг – тишина,

Время вышло: душа во тьме сгнила.

Не смотри мне в глаза – мрак захватит тебя,

Лучше думай о том, как спасти себя.

Мрачный стишок оставлял в душе тревожный отпечаток, но дело было не в нём. Эта комната была чем-то очень знакома. Я пытался вспомнить, но сначала ничего, кроме вновь проснувшейся головной боли, не заработал. Лишь когда я взглянул на часы на стене и увидел, что стрелки указывают на шесть минут третьего, в уме что-то щелкнуло.

Это была моя собственная комната, где я жил семнадцать зим. Ничего удивительно, что мне показалось, будто я здесь был. Мог бы догадаться по расположению – несмотря на все безумные искажения, планировка дома оставалась примерно такой же, как в реальном мире. Но все эти жуткие перемены...

Тикают часы, а потом вдруг – тишина...

Шесть минут третьего. Койка с ремнями для безумца.

Намёк безумного архитектора, который воздвиг всё это добро, был вполне ясен. Они пытались свести меня с ума. Может быть, они даже добились своего – то, что я видел сейчас, не могло привидеться человеку со здоровым разумом. Но, сумасшедший или не сумасшедший, сдаваться я не собирался.

– Не дождётесь, – зло прошептал я, закрывая глаза. В горле пересохло, мне пришлось сдерживать кашель. Жар в комнате становился совершенно невозможным, и я пошёл дальше.

Как я выяснил во время своих блужданий, дом был не совсем пуст. В преобразившейся спальне родителей я нашёл труп – точнее, два трупа. Оба – со зверски содранной кожей. Они находились здесь долго – мышцы и мясо успели почернеть и обрести запах. Трупы были привязаны к одному столбу, но с двух сторон. Под столбом засохла большая тёмно-красная лужа. Лиц этих бедняг я, слава Богу, не увидел: они были скрыты под серыми масками из папье-маше вроде тех, которые дети надевают на Хэллоуин. В отличие от карнавальных, эти маски не изображали никакое чудовище или сказочного персонажа. Просто лицо. У трупа, обращённого к стене, выражение маски было никаким – прямая линия губ, щели глаз. Маска на другом трупе казалась печальной: по крайней мере, уголки губ были опущены. К горлу подкатил комок; я схватился за стену и попытался отвести взгляд, но глаза сами собой возвращались к этой тошнотворной конструкции, напоминающей какой-то издевательский памятник... но кому?

К столбу над трупами была прибита дощечка. А на ней – надпись. Конечно же, сделанная кровью. Чтобы прочитать её, надо было подойти к дощечке вплотную...

Не надо, строго сказал я себе. Зачем тебе знать, что там написано? Чем тебе это поможет?.. Будет лишь ещё больше безумия, бреда, боли...

Зажав нос пальцами, я сосчитал про себя до пяти и быстро пошёл вперёд.

В следующие несколько секунд я сделал не одно, а целых три открытия, и одно страшнее другого. Во-первых, вблизи стало ясно, что труп принадлежит женщине: несмотря на всю изуродованность, формы тела выдавали это. Может, второй труп и был мужским, но я почему-то так не думал.

Во-вторых, надпись на дощечке гласила:

Её печаль скрывает боль,

Её холод скрывает любовь.

Два открытия привели меня к третьему, из-за которого опора ушла у меня из-под ног. Я снова посмотрел на лицо женского трупа в маске, превозмогая отвращение. Да, у маски был печальный вид. Печальный...

А с той стороны столба – равнодушие.

Мама.

Я застонал, чтобы унять рождающийся в груди крик. Перед глазами всё поплыло, превратилось в одно большое смазанное пятно. На миг я поверил, что передо мной действительно растерзанное тело моей бедной матери, которая никогда, никогда, сколько я себя помню, не позволяла себе смеяться. Когда она сердилась на нас или Джоша, она молчала. Когда ей было хорошо, она молчала. Как бы отец ни кричал порой на неё, она никогда не говорила ни одного слова против – она молчала. Кататония, в которой я застал мать, вернувшись домой, была только следствием её обычного состояния. Печаль и равнодушие – вот были две её маски, которые она носила долгие годы... но зачем так издеваться над ней, зачем воздвигать этот жуткий монумент в её собственной спальне?

Я понял, что стою на коленях, сжимая виски кулаками. За стенами гудело испепеляющее пламя. С хрустом продолжали расти розовые растения-щупальца, намерившиеся опутать в своих сетях весь дом. Звенели джунгли водопроводных труб, по которым всё равно не текла вода.

«Это не мой дом».

Я открыл глаза, поднял голову. Женские тела в масках не исчезли. На обвисших мышцах чернели струи вен.

«Это не моя мать».

Ничто в этом проклятом мирке не было реальным. Всего лишь неумелая копия, уродливая пародия, как в заштатном цирке. Пожалуй, я мог здесь умереть. Но это было единственное настоящее, что было здесь. Если я смогу сохранить свой разум, не поддаться уловкам тех, кто хочет свести меня с ума, то у меня будет надежда вырваться из кошмара «обратной стороны» и отправиться к родным, которым нужна моя помощь в реальном мире...

Я встал. Пошатываясь, пошёл к выходу из комнаты. Уже переступая через порог, не выдержал и обернулся. Печальная маска пристально смотрела на меня, словно умоляя взять её с собой. Я сглотнул слюну и прибавил шагу.

Я видел ещё много чего в этих стенах, но память, к счастью, не сохранила всех тех мерзких подробностей, которые мне довелось увидеть. Была ванна, полная крови, и в ней плавал плюшевый кролик. Этот кролик Джош просил найти, когда он приснился мне первый раз в госпитале. Были освежеванные и обезглавленные туши «старых знакомых» – топороголовых монстров, насаженные на железные крюки. Несмотря на неприязнь к тварям, это зрелище мне особой радости не доставило. А в одной из комнат первого этажа я нашёл дыру в стене размером с большой кулак. Не знаю, что меня потянуло разглядывать, что в нём находится, но ничего хорошего из этой затеи не получилось. Из дыры начали лезть какие-то огромные насекомые – то ли жуки, то ли мухи, которые радостно устремились на свет моего фонаря. Одно насекомое проворно вцепилось лапками в тыльную сторону ладони и на моих глазах вонзило жало. Боли почти не было – лишь какое-то сладостное ощущение, будто тебя щекочет маленький ребёнок. Я заорал что есть мочи и скинул тварь, но секунду спустя обнаружил, что другое насекомое устроилось на моей шее сзади и усердно пьёт мою кровь. Остальные уже ползали по брюкам и куртке, и я счёл за благо быстро ретироваться. Твари были очень назойливы, мне пришлось отмахиваться и давить их ещё долго, но в конце концов они отстали от меня.

Но всему приходит конец. Кончился и этот кошмар – в общем-то, без всякой логики и смысла, как и должно быть. В очередной раз прогуливаясь мимо большой дверцы, я без всякой надежды попытался повернуть вентиль, как делал по меньшей мере раз десять. Колесо заскользило под нажимом, как намасленное. Пока я стоял с открытым ртом, пытаясь переварить произошедшее, вентиль уже провернулся до крайней точки. Что-то щелкнуло внутри двери, что-то заскрипело, что-то завизжало, как резаная свинья. Вентиль ушёл вглубь двери, как складная утварь, сопровождаемая воем пожарных сирен, включившихся далеко-далеко – за облаками, за горизонтом.

А между тем дом опять начал меняться.

В воздухе игриво закружились белые пылинки, материализуясь из ничего. Они слипались друг с другом, образуя корки краски, лакировки, обоев. Они липли к стенам, потолку и полу, восстанавливая всё, как было – превращали ржаво-огненный ад в милый родной дом, такой уютный и безопасный, в котором никто тебя не достанет, даже самый ужасный ночной монстр. Сирены надрывались, переходя чуть ли не в ультразвук – и дом преображался, жара стихала, на железной дверце появился тонкий налёт дубового дерева. Потом возникло стекло, грациозно выросла круглая медная ручка. Под ногами появился ворсистый коврик. Сирены отдалились, уходя в то чёрное междумирье, откуда они пришли, чтобы вернуть всё в круги своя. И в заключение – щелк – дверь передо мной медленно открылась, чтобы я мог увидеть крыльцо и кусок ночной улицы.

Вот и всё...

Я недоверчиво оглянулся. Прихожая и гостиная были такими же, как было до того, как пришли незваные гости. Часы, которые не ходят, кресло матери, диван, полуоткрытая дверь в подвал... только нет самой матери.

То, чего мы всегда боялись и старались предотвратить – проклятие из прошлых лет – накрывает город чёрной тенью.

– Что вы наделали? – горько спросил я гулкую тишину. – Что же вы такого, чёрт возьми, сделали, что весь город катится в тартарары?

Не дождавшись ответа от стен, выглядевших в вечернем полумраке чёрными, я взялся за ручку двери и повернул её. Холодный...

Улица была пуста – по крайней мере, тот её кусок, который я мог видеть. Но я был уверен, что не увидел бы ни одной живой души, даже если тумана и вечерней мглы не было. Спустившись по лестнице, я оглянулся на дом. Окна были чёрными, как дёготь, из-за них смотрели на меня призраки, которые жили здесь. Два маленьких мальчика, суровый мужчина и безмолвная бледная женщина. Стояли, не шевелясь и не отводя глаза, как манекены на чердаке.

– Я еду в Сайлент Хилл, – сообщил я им.

Призраки не выразили удивления, радости или ужаса.

– Найду вас всех, вытащу оттуда, и уж вы мне всё расскажете на этот раз... Что скажешь, отец?

Тишина.

– Мама?

Хрупкая фигура чуть качнулась, но боязливо промолчала. Иного я и не ждал. Я перевёл взгляд на детей.

– Джош...

Снова молчание. Я открыл и закрыл глаза. Эфемерные фигуры растворились в сумраке.

Это всё нервы. Надумаешь тут чёрт-те что после всего, что видел... Нужно идти. Я вскинул голову, засунул руки в карманы куртки и вышел из двора. Сейчас была дорога каждая минута. Найти какой-нибудь транспорт и ехать в Сайлент Хилл.

Но прошёл я всего пару шагов. За спиной послышался торопливый стук каблучков, и голос, который я уже и не надеялся услышать вновь, окликнул:

– Алекс!

Я поперхнулся вечерним воздухом:

– Элли?!

Она выскочила из тумана и прибежала ко мне так быстро, что в миг паники мне почудился огромный монстр, всё ещё преследующий её по пятам. Куртка Элли была изорвана, а у запястья ткань обильно пропиталась кровью. У виска девушки я увидел большой синяк с припухлостью. Но она была жива, и это было главное. Жива!.. Я не верил этому, пока она не обняла меня, да так крепко, что меня качнуло на месте.

– Элли... – растерянно прошептал я. В голове опять всё перепуталось. У меня был миллион вопросов к ней – как ей удалось выжить, куда они с монстром делись из канализации, как она меня нашла, насколько серьёзна рана на руке – и ещё миллион благодарностей Богу или случаю за это чудо, но я мог лишь молчать и улыбаться.

Вдруг она отстранилась от меня, и я заметил, что она вся дрожит, а по щекам проползли бледные следы от слёз. Элли была на грани срыва. У меня упало сердце. Что-то произошло. Что-то даже хуже, чем нападение монстра.

– Элли, – осторожно начал я, – я уж думал, ты...

– Её нет, – перебила она.

– Кого?

– Моей матери. Я не нашёл её нигде. Она исчезла, как все! – дрожь Элли усилилась; её буквально колотило. Я взял её за плечи, чтобы она не упала. Кажется, ей это немного помогло прийти в себя. Из глаз снова потекли слёзы, но взгляд стал более осмысленным.

– Ты была у себя дома? – спросил я.

– Да...

– Может, тогда твоя мать ещё не вернулась с работы?

– Я была там! – она почти кричала. – И в суде... и дома... и даже в магазины заглянула, но они все закрыты... Все исчезли, Алекс! Все, даже моя ма...

– Элли, – сказал я, чётко выговаривая слова, – моя мать тоже пропала.

Она осеклась на полуслове, глаза стали огромными. Тело мгновенно обмякло, и мне пришлось сильнее придерживать её.

– Я видел, что с ней стало, – продолжал я. – Они исчезают не сами по себе, Элли. Их похищают. Это не мистика, не какие-то потусторонние силы. Их силой забирают и увозят люди. Люди, понимаешь?

Она медленно кивнула. Дрожь прекращалась. Я отпустил её плечи.

– Видимо, похитители их где-то держат там, у себя, – я неопределённо махнул рукой в сторону. – Нам срочно нужно туда отправиться. Знаю, это опасно, но в полицию обратиться мы не можем – слишком далеко, а сейчас время очень важно. Что бы эти ублюдки ни замыслили, они уже почти всё сделали.

– Но... почему? – Элли мотнула головой, будто отгоняя видение. – Кто они? Зачем они это делают?

– Я ещё не всё знаю, – признался я. – Но уверен в одном: похищенных увозят в Сайлент Хилл. Оттуда всё и идёт.

– Сайлент Хилл?.. Алекс, ты серьёзно? Ты уверен в этом?

– Я нашёл кое-какие свидетельства, – в подробности углубляться мне не хотелось. – В общем, мой отец был более чем уверен, что это дело рук жителей Сайлент Хилла. Уверен настолько, что сам отправился туда... и тоже пропал. Думаю, он сделал это, когда пропал Джош.

– Значит, все остальные тоже там... живые? – Элли так вся и осветилась внезапной надеждой. Я не хотел разочаровывать её своими сомнениями, поэтому повторил ещё раз:

– Это всё Сайлент Хилл.

– Но ведь, Алекс, Сайлент Хилл – такой же городок, как Глен. С чего там твориться всему этому ужасу? Они же наши соседи, в конце концов!

– Я не... – рация, вдруг начавшая извергать громкое шипение, не дала мне договорить. Мы с Элли оба вздрогнули. Через секунду через шипение пробился басовитый голос помощника шерифа:

–... Алекс? Алекс, как слышно?.. Где ты?

Я схватился за рацию. Внутри у чёрной коробочки что-то хорошо слышно постукивало, но жёлтый огонёк загорелся снова. Удивительно, как эта штука вообще продолжала исправно работать после всех моих приключений.

– Уилер! Это ты?! Я не мог связаться с тобой...

–... что ещё раз доказывает обоснованность моих стенаний о том, что техническое оснащение участка давно пора обновить, – хмыкнул Уилер. – Не рации, а игрушки для детей, работают через раз.

– Я снова начал бояться, что тебя...

– Ну уж нет, так просто ты от закона не отделаешься, Шепард-младший, – хохотнул Уилер. – Всё-таки ты под арестом, помнишь?

Я невольно улыбнулся. Элли тоже повеселела.

– Ну как ты там? – спросил Уилер. – Жив ещё?

Шипение снова нарастало. Нужно было торопиться.

– Я нашёл Элли, – быстро проговорил я. – Она жива, можно сказать, в порядке. Но у нас другие проблемы... В общем, расскажу при встрече. Уилер, давай сойдёмся у лодочного причала за полицейским участком. Нам пригодится одна из полицейских лодок. Нужно побыстрее добраться до Сайлент Хилла.

Жёлтая лампочка опять стала мигать, и искажённый голос Уилера казался неестественно тонким:

– Куда-куда?.. Лодку-то, конечно, но я не очень хорошо понял, куда...

– Ты услышал правильно, – сказал я, глядя на Элли, которая боязливо переминалась с ноги на ногу. – Мы едем в Сайлент Хилл.

Наверху за моей спиной ветер с громким протестующим стуком захлопнул ставни окна, за которым теперь не было ничего, кроме темноты.

Глава 12

Свет нервно пульсировал, иногда становясь ярче, а иногда превращаясь в почти чёрную ледяную синь. В ушах шумело. Тело будто разрывало на две части: меня одновременно тянуло и вверх, и вниз. Мысли парализовала паника – казалось, что я уже не найду в себе сил выбраться снова на поверхность. Но в конце концов мне удалось протолкнуть себя наверх, и я стал жадно хватать ртом сырой воздух, отчаянно барахтаясь в холодной воде.

– Вот он!

В тумане возникли тени. Я стал изо всех сил грести руками и ногами прочь от лодки, которая неумолимо приближалась ко мне. Но куда там – они меня настигли в считанные секунды, и на затылок обрушился чей-то тяжёлый кулак. А может, это была палка. В глазах вспыхнуло; конечности мгновенно стали тяжёлыми и неповоротливыми. Я снова оказался под водой; свет ушёл наверх серебристыми бликами, становясь всё дальше и дальше. Я тонул.

Как по-дурацки всё вышло...

Но что это? Ступни мягко ткнулись на что-то твёрдое. Дно… Я оттолкнулся от него, собрав остаток сил. Получилось кое-как, но, по крайней мере, я вновь начал выплывать. Оглушение, вызванное ударом, начало проходить. Ещё полминуты, и я совсем пришёл бы в себя, но воздух в лёгких заканчивался. Я глотнул тёплую, неприятно терпкую на вкус озерную воду. Вода проникла в нос, обжигая кислотой. Перед широко раскрытыми глазами висела плотная колышущаяся пелена. Почему-то в голове молниеносным воспоминанием сверкнули часы у Кертиса, все как один показывающие одинаковое время.

Ну же... ну...

Я вынырнул ровно тот миг, когда готов был признать поражение и снова уйти на дно, на этот раз без малейшего шанса. Шумно втянул ртом драгоценный воздух и закашлялся, когда лёгкие взорвались колющей болью. Как приятно дышать!.. Я ненасытно вдыхал и выдыхал, совершенно забыв о том, что преследователи могут быть совсем рядом. А когда, наконец, понял это, тут же прижал ладонь ко рту и стал вертеть головой. Где-то недалеко слышались глухие всплески. Неразборчиво ворчал чей-то хриплый голос, но за мглистой завесой ничего не было видно. Я уплыл от лодки всего на пару десятков футов, но чёртов туман в кои-то веки сослужил мне хорошую службу.

Кажется, на лодке продолжалась борьба: там явно была какая-то возня. Я не знал, что делать; если приблизиться к лодке, они снова нападут на меня, и тут уже может не так повезти. А если попытаться тихо уплыть в сторону и выйти на берег...

Со стороны лодки раздался короткий женский крик. Короткий, потому что кто-то явно зажал рот кричащей.

– Эл...

Я снова заткнул свой рот ладонью. Нет... нельзя. Я ей в таком состоянии не смогу помочь. Их слишком много, а я весьма посредственный пловец. Нужно поскорее на берег, а там уже можно что-то сделать...

Стараясь не шуметь, я поплыл в левую сторону от лодки. Через минуту шумы перестали доноситься: то ли борьба кончилась, то ли я удалился на достаточное расстояние. Пожалуй, уже можно было причаливать.

Берег был совсем недалеко. Скоро я почувствовал под собой каменистое дно, которое спасло меня от гибели. Слава Богу, что с этой стороны озера не оказалось крутого обрыва. Я вышел из воды на четвереньках, весь мокрый, со звенящими от напряжения мускулами. Оказавшись на суше, я тут же скрючился и повалился на землю, чувствуя, как ногу свело жесточайшей судорогой. Велико было желание истошно закричать или хотя бы застонать, но я не мог себе этого позволить: враги были рядом.

Дата добавления: 2015-11-04