Второй день улучшений не принес. Добрые медсестры только и успевали подносить валидол старому инструктору, но Кузьмич верил. Костерил дверь реанимации отборным матом, сводил с ума врачей постоянными вопросами и до кучи разругался в пух и прах с местным занудным охранником.
К вечеру того же дня, то ли усилиями докторов, то ли подействовали угрозы через стенку, но Лешка окончательно пришел в себя.
Впору прыгать от счастья, ведь худшее миновало. Инструктор уже собирался хорошенько отоспаться, как выяснилось, что другой его ученик, завершив злосчастные соревнования, бесследно исчез.
— Открывай, мать твою! — Иван Кузьмич уже десять минут колотил в дверь городской квартиры Булавина. Рядом подвывал Дольф. Он тоже давненько не видел хозяина.
Но их упорно игнорировали, и лишь унылая мелодия рояля, выдавала, что в доме кто-то есть.
— Я этому Шопену лично шею сверну, если не откроет, — грозно проворчал инструктор. — Булавин, открывай!
Престарелая бабулька из соседней квартиры высунула голову в коридор и что-то недовольно проворчала. Позор так позор, но мужчине было уже не до шуток, хоть бы милицию никто не вызвал. После двух дней под отделением реанимации сдерживаться становилось все труднее.
Когда в замке загрохотали ключи, он сам не поверил в свое счастье. Вскоре тяжелая железная дверь отворилась, за ней в кромешной темноте слабо виднелся знакомый силуэт. Судя по радостному собачьему лаю, ошибки быть не могло.
— Глеб, едрит твою… — он втянул носом воздух, тот стойко пропитался парами алкоголя. — Ты в запой на радостях от победы ушел? Не ожидал от тебя!
Булавин ничего не ответил, лишь потрепал за ухом беспокойного бульдога. Тот аж повизгивал от радости и суетливо сновал туда сюда, сметая на своем пути любую преграду.
Устав от темноты, Кузьмич щелкнул выключатель.
— Черт… — зашипел хозяин. Свет больно резанул по глазам.
— М-да… — цокнул инструктор. — Действительно черт. Ты закусывать пробовал?
— Не лезет… — голосом больше напоминавшим скрип старой телеги ответил тот.
Кузьмич сбросил стоптанные кроссовки и прошел в гостиную. Пустые бутылки у стены, задернутые шторы и густой, до боли знакомый, запах перегара — такого он за свою жизнь навидался, но чтобы Глеб… Этот всегда был сторонником здорового образа жизни, на коньяк и то не всегда раскрутишь.
— По какому поводу запой? — плюхнулся в удобное кресло незваный гость. — Или медальку обмываешь с размахом?
— Обмываю… С размахом… — хозяин квартиры вернулся за рояль, но играть не хотелось. Мало того, что пальцы все забыли, так сейчас, при свидетелях, вообще не игралось. — Как Лешка?
— Наш Ферзь, похоже, и к старухе с косой подход нашел. Живучий сукин сын.
— Я звонил в больницу, спрашивал надо ли что, — Глеб устало потер виски. — Но вот доехать пока не смог. Хреново…
— Да… В твоем состоянии катаются обычно только в вытрезвитель, — старый друг по-прежнему не верил своим глазам. И не во внешнем виде ученика было дело. Потной майкой и трехдневной щетиной тут не обошлось. Что-то было не то во взгляде Булавина.
— Глебушка, что случилось? — встревожено спросил старик. — Я тебя уже лет двадцать знаю, а в таком виде вижу впервые.
— Да, все нормально, — отмахнулся тот. — Завтра буду в строю.
— Знаю, что будешь… Но все-таки?
— Устал, чертовски устал, — сил не было на самом деле. Вначале соревнование, азарт, адреналин, постоянное напряжение. За этим Лешкино падение, оно вообще из колеи выбило. А потом…
— Ладно, не хочешь говорить прямо, спрошу иначе, — Кузьмич догадывался, в чем на самом деле проблема, не просто так помощница шефа трубку не берет. — Где Карина?
Вопрос попал в цель.
— Карина ушла, — ни пояснять, ни оправдываться не хотелось.
Вместо этого Глеб снова поднял крышку рояля. Почему-то вместо приятной мелодии пальцы упрямо наигрывали похоронный марш. За последнюю пару суток он так часто сбивался на этот примитивный мотивчик, что уже перестал удивляться.
— Однако, — хмыкнул инструктор. — Неужто твоя непробиваемая броня дала трещину?
Булавин даже не обернулся. О своей «непробиваемой броне» он мог бы многое рассказать, пожаловаться на судьбу или просто попросить плеснуть новую порцию виски в стакан, но что толку? Костяшки на обоих кулаках сбил, доказывая стенам, что ему не больно.
И ведь было не больно… в самом начале. За ночь на узкой койке Кузьмича так убедил себя в том, что поступил правильно, потом еще день ничего не болело. Отпрыгал не хуже чем в молодости. Судьи восхищенно охали, зрители хлопали в ладоши, а он без всяких эмоций снова шел на старт и прыгал. Точно, расчетливо и быстро. Как итог — заслуженное второе место, невиданный успех для «новичка», пусть даже на местечковых соревнованиях.
Потом тоже все шло по накатанной. Возвратился в пустую комнату с медалью в кармане, умылся, собрал вещи, и все было нормально. Непривычно — да, но больно — нет. И только ночью, проснувшись в холодном поту, понял, что все… Лучшее стало прошлым. Его Карина, его самая лучшая девочка с красивыми романтическими мечтами и большим сердцем, ушла от него.
«А могло ли быть иначе?» — задавался вопросом, но ответ не радовал. Оставалось ждать, смотреть на нетронутую подушку рядом и ненавидеть себя. Каких-то жалких пять минут спора перечеркнули его собственную сказку. И на хрустальный башмачок надеяться не стоило, ведь он не принц. Не любовник, не начальник и не муж…
— Ну, какой из меня, к чертовой матери, муж? — с горечью в голосе сказал пианист.
— Думаю, не самый худший, — ответил Кузьмич. В этом он ни секунды не сомневался.
— Иван, ей двадцать три, а я давно не мальчик. Плюс травма… — он невесело усмехнулся. — Даже твой чудо-доктор никаких гарантий не дает. Тут, знаешь, или молодая жена или последние годы спорта. Хорошенький выбор!
— Глеб, она ведь не такая, как Марина. Она бы ждала.
— Сколько ждала? — от вопросов начинала болеть голова. Бесполезный спор, сам уже сотни раз взвешивал все за и против, но итог был прежним. — Сколько бы она ждала? Год-два? Видеться с мужем на выходных, а то и реже- ты думаешь это мечта молодой женщины?
— А клуб? Мне казалось, что ей у нас неплохо…
— Иван, ты ведь сам видел, что случилось после падения Лешки… — воспоминания всплыли в памяти. — Это будет не жизнь, а нервотрепка.
— И ты решил, что даже пробовать не стоит! — Кузьмич чуть не грохнул кулаком о стол. — Рассудил за двоих и вынес приговор! Молодец, Булавин, а о ней ты подумал? Что она чувствует, как переживает?
Глеб затравленно посмотрел другу в глаза. Умеет тот добраться до самых болезненных ран. Внутри все сжималось от ярости и отчаянии, но он «машина», его девочка все правильно сказала. Он железная бездушная машина по заколачиванию денег и медалей. Только чего ж так паршиво?
— Мы не так уж и долго были вместе. Она забудет, в двадцать три раны заживают быстрее, — Глеб отошел наконец от инструмента и налил себе выпить. Мысль о том, что рядом с его женщиной вскоре появится другой, пока без хорошей порции виски даже допускать не хотелось. И без разницы, эгоизм это или ревность, в святые он никогда не рвался.
— А твои раны? Неужели так просто вырвать ее из жизни? — невесело усмехнулся инструктор.
— Не трави душу, — мужчина скривился, как от боли.
— Ага! А еще скажи, что ты в нее не влюбился, как пацан!
— Нет, не как пацан… Ты хочешь знать, люблю ли я ее? А я не знаю! Это какая-то дикая смесь из необходимости, привычки и зависимости, когда врозь скучно, а вместе и вечности мало. Я раньше не знал, что так бывает, как не думал, что могу быть счастливым от одного только вида спящей рядом девушки. Она так забавно сопит… А сейчас вот бессонница…
— То-то я смотрю, снотворное хлещешь литрами, — Кузьмич ткнул на пустую стеклотару. — И как, помогает? Ух, видела б тебя Карина…
Булавин не смог сдержать улыбки. Его молоденькая помощница наверняка устроила бы настоящий разнос с лекцией о вреде алкоголя, а потом напоила бы бульоном и уложила спать. Спать… Глаза слипались.
— Знаешь что, — Кузьмич покрутил в руках опустевший бокал. — Я тебе, конечно не советчик, но считаю, ты допустил ошибку. Не исключено, что самую большую в своей жизни.
— Иван…
— Не перебивай, когда старшие говорят! — от усталости сил на долгие разговоры у Кузьмича не осталось. Добраться б до дома. — Травма твоя, ее молодость, парашютизм этот экстремальный — все только страхи. Не верю, что два любящих друг друга человека не способны придти к компромиссу.
— О чем ты говоришь! — Глеб чуть снова не ударил в стену. — Да я лет через десять, когда она по-настоящему расцветет, возможно, буду уже с палочкой ходить.
— А она будет ходить за ручку с детьми! Маленькими очаровательными ангелочками от другого мужчины!
Удар в стену получился громким, даже Дольф предпочел спрятаться за диван от греха подальше. Кто ж их знает, людей этих? То целуются всю ночь, поспать нормально не дают, то стены бьют…
Кровавая капля упала с разбитого кулака на пол, но Булавину легче не стало.
— Иван, решения приняты. Все. Иди домой. Тебе отдохнуть надо, — сказал он. — А у меня работы завтра вагон и маленькая тележка.
На этом он посчитал разговор законченным. Собрал со стола мусор, выкинул в урну недопитый виски и заварил себе чай. Неудобно было все делать левой рукой, но пальцы на правой сгибались с трудом.
Напрасная боль, и легче не стало, и работать неудобно.
Часть 2. Она
Рука в темноте с трудом нашарила выключатель. Щелчок, и в комнате зажегся свет. Старенькие зеленые обои, ночник с цветастым абажуром, полуторная удобная кровать — с детства знакомая комната. Девушка вытерла со лба пот и откинула одеяло. «Все хорошо, все в порядке. Это просто кошмар!» — убеждала она себя. Прошло трое суток с ночи, когда он приснился первый раз, вся жизнь поменялась, а страх до сих пор не отпускает.
Как он там: здоров ли, невредим, как переживает ее отъезд. Может, не стоило бежать? Может, все-таки существовал шанс все изменить? Вопросы не давали покоя. Тесная связь, которая возникла за последнее время, не прерывалась расстоянием или словами. Она оглядывалась на улице, в надежде встретить его, искала ночью рядом с собой мужское горячее тело, и, задыхаясь от слез, засыпала с подушкой в объятьях.
Как же быстро привыкаешь к совместной жизни с любимым человеком! Все кажется естественным, как дышать. Считывать по мимолетному взгляду радость и волнение друг друга при встрече, наблюдать бурю чувств и эмоций, сменяющихся в глазах, во время экстаза, дрожать от легких эротичных прикосновений или хохотать над шутками, понятными только двоим. Ведь ей не приснилось все это! И пускай Глеб не признавался в любви, он каждым жестом и взглядом выдавал себя изо дня в день. Разве будет мужчина без любви так трепетно заботиться и целовать, слово жить без этого не может.
На столе моргнул экраном телефон, надо было выключить его еще тогда, когда сбегала, но нет. Рука не поднялась оборвать и эту нить. Теперь вот мигает. Три дня. И как только батарея не разрядилась? Сколько на нем пропущенных вызовов и сообщений — со счету сбилась, а ответить или прочесть боялась. Всего одно слово, и она, не раздумывая, бросилась бы обратно. И черт с ним с домом, собакой и призрачным будущим! Был бы он и она. Забраться к нему на колени, уткнуться носом в сильную широкую грудь и тихо заплакать. Глеб станет гладить по голове, шептать теплые слова, а потом, не выдержит и сорвется на настоящую близость, подомнет под себя и расскажет обо всем. Пусть телом, а не словами, но искренно и со всей душой.
И зачем только он только все отрицает?
А телефон все моргал, искушая взять в руки и вернуться в прежнюю жизнь.
— Скорей бы ты разрядился… — отчаянно прошептала она.
За стенкой послышались шаги. Видимо в квартире не спалось кому-то еще.
— Карина, к тебе можно войти? — услышала она голос матери.
— Да, мам, — ответила девушка.
Женщина тихонько открыла скрипучую дверь, не хотелось разбудить мужа. Тот в последнее время постоянно на нервах. И не мудрено — какой отец, слыша плач дочери за стенкой, будет оставаться спокойным?
— Милая, что случилось? — мать присела на краешек кровати и обняла дочь.
— Сон плохой приснился… — даже врать не пришлось. — Мамуля, а ты чего не спишь?
— Да… Папа твой опять… Во сне разговаривает, — вздохнула женщина. — Бормочет что-то без остановки, небось, парадом командует.
— А на бок его повернуть?
— Ты смеешься? — улыбнулась мать. — Его из пушки не разбудишь! Впору, как прапорщик на плацу, кричать «На право!».
— Тяжело тебе с папой…
— Не то слово! Он вечно в делах, то учения, то призыв, а ведь еще за соседями надо присмотреть.
— И все равно вы вместе.
— Да разве ж от него уйдешь? — тяжело вздохнула женщина. — Он ведь часть моей жизни со всеми своими полковниками и казармами. Иногда кажется, что все — сил терпеть больше нету, а потом посмотрю на него и отпускает.
— Вы давно вместе, может в этом все дело… — раздумывала девушка.
— Какое там! — усмехнулась мать. — С самого первого свидания все поменялось. Он был тогда молодым красавцем с лейтенантскими погонами, а я выпускницей института. Мы сидели в кинотеатре и держались за руки. Уже тогда я поняла, что все, это навсегда.
— А как же признания в любви, предложение руки и сердца, чувства? — только сейчас Карина поняла, что мать об этом никогда не рассказывала. — Надеюсь, папа делал все правильно?
Женщина быстро глянула на запертую дверь, прислушалась. Спит.
— Милая моя, предложения и признания — это вещи, которые в его мировоззрении находятся где-то между разглашением государственной тайны и поражением в военных учениях. Он даже обручальное кольцо умудрился купить мне на два размера больше. А с твоим рождением… Папашка наш ведь сына хотел! Ни в какие приметы или анализы не верил, сказал, что будет сын и точка. А когда взял тебя на руки, маленькую, только из роддома, расплакался от счастья первый раз в жизни. Как сейчас помню: сидит такой серьезный, звезды на погонах сияют, а он плачет и утереться не может — ты в руках.
Карина сама не заметила, как на глаза навернулись слезы. Как же все не просто с этими мужчинами, вот и папенька мало чем от ее дровосека отличается, а казалось бы…
— Мамуля, иди спать, мне тоже надо выспаться, — девушка поцеловать мать в щеку. — Завтра надо бы друга одного проведать. В больнице сказали, что к нему уже можно.
— А не тот ли это друг, из-за которого ты столько плачешь в последнее время? — они с отцом даже спрашивать не решались эти дни. Переживали и молчали, боясь бередить раны.
— Нет, мамуля, — печально вздохнула она. — Но давай пока об этом не будем. Лучше выспаться.
Мать спорить не стала. Сердцем почувствовала, что и без того многое было сказано.
Карина уже пятнадцать минут переминалась с ноги на ногу у двери в палату Ферзя, ожидая, когда же выйдет доктор. Только вчера Лешку перевели из реанимации, но врачи до сих пор старались не оставлять больного надолго без наблюдения. Вот и сейчас молодая строгая докторша что-то там проверяла, вынуждая посетительницу ждать. Девушка не отрываясь смотрела на часы, но стрелка бег не ускоряла, занудно растягивая минуты ожидания. Мимо проходили люди, и каждый раз Карина вздрагивала, боясь услышать знакомые шаги. Хромую походку Булавина не трудно было отличить на слух, но сегодня ей повезло. Дверь в палату наконец открылась.
— Можете зайти, но не надолго, — не обращая на ожидающую никакого внимания, обронила выходя врач. — Ему нужен отдых.
— Доктор, — девушка бросилась за женщиной. — Погодите, как он?
Дамочка резко остановилась и замерла. В ее глазах читалась неприкрытая ярость, что еще больше удивило Карину. Пожалуй, можно было признать, что это первый случай в жизни сердцееда Ферзя, когда у женщины после пятнадцати минут наедине с ним от злости кулаки сжимаются. И ведь красивая женщина! Высокая, стройная, на лице ни грамма макияжа, а все равно выглядит изящно и привлекательно. Одни длиннющие ресницы чего стоят!
— Послушайте, милочка, я не знаю, кем вы ему приходитесь, но можете не волноваться, он в порядке, — холодным тоном заявила врач. — Опасность позади. Ни перелом голени, ни внутреннее кровотечение особой опасности не несут, а сотрясение мозга у такого как он пройдет без последствий.
Карина опешила. Диагнозы явно не подходили под разряд пустяковых, отчего же врач вела себя так странно? Но этот вопрос задать было некому. От надменной дамочки уже и след простыл.
Пожав плечами, девушка вошла в палату.
— Привет, красавица, — прошептал Лешка. Говорить у него пока получалось с трудом, и сил не было, и голова болела адски.
— И тебе здравствуйте, — Карина опустилась на стул возле кровати больного, стараясь не задеть капельницу. Выглядел он неважно. На голове повязка, глаз заплыл и нога до бедра в гипсе. — А что ты со своим врачом сделал? Она от тебя бежала, как от чумы?
— Эх, Карина, — парень с трудом, но улыбнулся. — Чего я с ней только не делал…
— А-ну, подробности в студию!
— Судя по тому, что я регулярно слышал за стенкой своей комнаты в клубе, ты девочка взрослая, вот и поразмысли.
— Лешка! — Карина возмущенно вскрикнула. — Ну ты и… Неужели здесь?
Парень закашлялся от смеха.
— Детка, пока предел моих мечтаний — это утка! — смех вышел боком и говорить стало сложнее, но Лешка держался. Так даже лучше, то одно, то другое — все отвлекало от собственных невеселых мыслей. — Три года назад. Она со мной тандемом прыгала, а потом еще неделю в кровати скакали. Я, кстати, ее даже запомнил, горячая штучка.
— О черт! — девушка схватилась за голову. Что-что, а байки о похождениях Ферзя знал весь аэроклуб. Надолго девушки не задерживались, каждый раз уходя со скандалом. — Ты… со своей докторшей?
— Угу… — протянул тот.
— Может ее можно как-то заменить? — сейчас все стало на свои места, и дамочка не казалась такой уж холодной. Видимо крепко ее зацепил этот красавчик, что даже год спустя глаза от ярости сверкают, как у разозленной тигрицы.
— Э, нет, — парень мечтательно вздохнул. — Уж лучше она, чем какой-нибудь ее ревнивый коллега, которому в жизни повезло меньше чем мне.
— Ясно… — только и успела ответить Карина, когда за дверью послышались шаги.
Через секунду она отворилась, и в палату заглянул Кузьмич. Судя по внешнему виду, инструктору в последнее время тоже пришлось не сладко, под глазами залегли тени, а морщины стали еще глубже. Небритый, всклокоченный он больше напоминал Нафаню из детского мультика, а никак не грозного инструктора, которого боялись и уважали ученики всех возрастов.
— Ого, кого я вижу! — немолодой мужчина расплылся в довольной улыбке. — Свет очей моих, Карина!
— И вам здравствуйте, Иван Кузьмич, — краснея, ответила девушка. Судя по реакции, он был уже в курсе ее ухода от Булавина.
— Я смотрю весь аэроклуб свалила какая-то неведомая болезнь, — хмыкнул он, осмотрев осунувшееся лицо бывшей помощницы шефа. — Один другого хуже выглядят, что начальство, что подчиненные. Так что, Леха, опять у тебя выделиться не получилось!
— Ладно, я вас оставлю, — Карина поднялась со стула. Так дико было уходить от них, сроднились за последние месяцы в настоящую семью. Душа болела смотреть и знать, что все кончено.
— Погодь, девочка, я тебя провожу, — спохватился инструктор.
Кирина согласно кивнула, догадываясь, зачем ему это было нужно, но не сбегать же каждый раз, видя любое знакомое лицо. Поцеловав Ферзя в щеку, она вышла. Иван Кузьмич не отставал. Стоило закрыться двери палаты, как он взял девушку за руку и повернул к себе.
— Только не говорите, что я поступила неправильно, — Карина не выдержала первой. От отчаяния на глаза слезы наворачивались. — Пожалуйста.
— Да нет! Девочка, что ты! — старик обнял ее, как дочь, — Как раз из вас двоих только ты и поступила правильно. Поражаюсь, откуда в тебе столько силы воли.
— Как он? — не хотела спрашивать, но себя не обманешь.
— Хуже, чем мы могли надеется, — Кузьмич весело улыбнулся. — Только вчера вышел из запоя. Я когда увидел, во что Булавин превратился, глазам своим не поверил.
— Глеб… — она мгновенно сжалась вся, будто от физической боли. — Он мне звонил и писал, но я даже прикасаться к телефону боюсь.
— И правильно делаешь. Пусть помучается, а мы засечем, насколько его хватит, — инструктор заговорщицки подмигнул.
— То есть, вы думаете… — Карина даже произнести это боялась, слишком желанно.
— Булавин своего не упустит! Иначе это не Булавин! Запомни это, девочка.
— Не знаю, Иван Кузьмич… Он так верит в свои слова. Вряд ли я так много значу в его жизни, чтобы что-то изменилось.
— Ты значишь гораздо больше, чем думаешь, просто он все держит в себе, — Кузьмич почесал затылок, недолго поразмыслил, но суть своей вчерашней беседы с Булавиным решил не выдавать. Некоторые вещи мужчина должен делать сам. — К себе он всегда был очень суров. Вот и тебя задело…
— Спасибо вам за все, — Карина взяла в руки сухую морщинистую ладонь старика. — Не знаю, как все сложится дальше, особых надежд я не испытываю, но Вас точно мне будет не хватать. Берегите себя… И его.
— Ты себя тоже береги, девочка… — инструктор обнял девушку на прощание.
Булавин нервно вертел в руках поводок. Голова болела, несмотря на таблетки и контрастный душ. Сегодня, как назло, ни Дольф, ни Кузьмич помогать ему не хотели. Бульдог постоянно вертелся, будто само наличие поводка его оскорбляло, а инструктор застрял в больнице дольше обещанного.
Ко всему прочему добавилась еще и жара. За двадцать минут ожидания он упарился так, что возненавидел собственный галстук и пиджак. Глеб уже готов был вернуться в прохладный салон машины, когда из дверей больницы вышла девушка.
Сердце в груди екнуло и забилось быстрей. Ошибки быть не могло, это Карина.
Пока он раздумывал, криволапый бульдог изо всех сил дернул поводок и, чуть не вывихнув ему руку, ринулся в сторону девушки. Радостный собачий лай был слышен, наверняка, за несколько кварталов, и только хозяин пса остался на месте, не в силах сделать даже шаг. Очарованно смотрел, как Карина обнимает и чешет его пса, незаметно утирая слезы, как бешено радуется Дольф, облизывая руки, лицо и все, до чего может дотянуться.
— Карина, — он все-таки ее окликнул.
Получилось тихо, хрипло, словно не своим голосом, но она услышала. Волнение, страх и тоска — все разом отразилось в зеленых глазах. Еще секунда, и он бы сорвался, наплевав на собственное мнение, в котором так старательно убеждал себя все эти дни. Вот она, его женщина, похудевшая, изможденная, с заплаканными глазами, такая родная и такая… любимая…
Ноги сами понесли навстречу. Поздно. Она сбежала и в этот раз. Вначале медленно, затем все быстрее, цепляясь острыми каблучками за плитку, натыкаясь на прохожих, бежала от него и собственной несбыточной мечты. Даже секунда промедления опасна, ведь так сладок соблазн вернуться в мир, где можно засыпать и просыпаться рядом, обнимать и целовать, видеть каждый день и не надеяться на большее. Нет.
Глава 21. Никогда не говори «никогда»
Она сказала: «Пока»,
Он долго смотрел ей вслед,
Для неё прошла ночь,
Для него три тысячи лет.
За это время десяток империй
Расцвёл и рухнул во мрак,
Но некоторые женятся,
А некоторые так.
«Некоторые Женятся» гр. «Аквариум»
Часть 1
Чайник кипел уже двадцать минут, еще недолго, и по маленькой кухне разнесся бы запах паленого. Причем это был бы не первый чайник, прогоревший по вине забывчивой хозяйки и ее настойчивого гостя. Хорошо котлеты разогреваться никто не поставил.
Довольный собой мужчина, с чувством выполненного долга, повалился на бок. Дышал он неровно, впрочем, как и растрепанная женщина рядом.
— Ну вот, почему ты никогда меня не слушаешь? — возмутилась дама. — Откуда в наш век такие неандертальские представления, что женщина непременно должна быть снизу?
— Насть, помолчи ты хоть минуту. Дай в себя придти, — грудь тяжело вздымалась, а с шеи на подушку ручейками стекал пот.
— А я, между прочим, помощь предлагала, — лукаво улыбнулась женщина, целуя любовника в горячее плечо.
— Я предпочитаю помереть от инфаркта на женщине, а не под нею!
— Иван! — она расхохоталась. Достался же ей такой неугомонный дамский угодник. — Я каждый раз на финише телефон скорой вспоминаю.
— Если бы ты поменьше о скорой думала, гляди, и мне марафонца не пришлось бы изображать!
Оба виновато глянули друг на друга и рассмеялись. Знали ведь один другого уже много долгих лет, всякое бывало, а вот как до кровати дело доходит, так здравый смысл всегда куда-то улетучивается. Ни дать ни взять озорные подростки.
Женщина поднялась первой и скромно набросила халат. Мужчина, любуясь, подсматривал за ней да поглаживал пышные усы. Его глаза довольно блестели, обшаривая взглядом милые сердцу пышные формы любовницы.
— Эх, Настасья, — он потянулся в кровати. — Чего ж ты такая упрямая?
— Иван, если ты опять про ЗАГС, то я, как всегда, против, — нежно целуя его в губы, ответила женщина. — Ну, какие из нас с тобой муж и жена? У меня маленький, но интересный бизнес, а ты неделями торчишь за городом, в клубе.
— Насть, но я ж не всегда там буду торчать… — Кузьмич изобразил несчастный вид.
— Ты и не всегда? Да скорей тебя оттуда ногами вперед вынесут, чем сам уйдешь, — женщина от сглазу поплевала через плечо. — Все, хватит валяться! Чайник, небось, опять сгорел…
— И чего ты его только ставишь каждый раз, — прокряхтел мужчина, но с кровати поднялся. — Я котлеты чаем не запиваю.
— А кто каждый раз чашки на стол ставит? — она удивленно округлила глаза.
— Так это ж сигнал!
— Тьфу на тебя! — засмеялась Настасья Павловна. — Спортсменам своим сигналы раздавай, а я чайники покупать замучилась. Одни растраты.
Через полчаса оба с аппетитом уплетали на кухне рубленые котлеты. «И как только они не приелись за много лет?» — каждый раз спрашивала хозяйка, глядя на довольного гостя. Тот же бодро тянулся за все новой и новой порцией, не забывая нахваливать кухарку. Словно важный ритуал, как чашки и кипящий без толку чайник, все повторялось бесчисленное количество раз, но не надоедало. Было в этом что-то большее, чем просто ужин, и пусть не муж и не жена, но в такие минуты ближе на целом свете никого не было.
— Эх, Настасья, — Кузьмич доел последний кусочек и похлопал себя по пузу. — Чего ж мы с тобой так поздно встретились? Сейчас бы внуков нянчили, и котлеты были бы чаще.
— Да… — протянула женщина. — Внуков хочется. Ради них я даже работу бросила бы и к тебе за город переехать согласилась бы. Чем ни деревня?
— Какую мне малину Булавин испортил… — цокнул языком Кузьмич.
— Как он сейчас, Ромео наш?
— Нормально. Весь в делах. Парашют себе новый заказал, американский, очень дорогой, машину сменил. Та, говорит, Дольфа возить неудобная.
— Иван, ну что ты за человек? Я у тебя про другое спрашиваю!
— Насть, так не поменялось ничего за эти две недели. Ну, скинул он пару кило, молчит постоянно, — Кузьмич махнул рукой. — Ты же сама его знаешь!
— Значит, ушел в глухую оборону.
— Хорошо хоть не по бабам, — усмехнулся Кузьмич. — Хотя…
Мужчина задумчиво почесал подбородок.
— Говори уже! — не выдержала Анастасия Павловна. — Что «хотя»?
— Он сегодня на свадьбу к деловому партнеру укатил, — из-за этой свадьбы Кузьмич и сам волновался. Видел как-то, что представляют из себя подобные празднества у богатеньких. Толпы наряженных девиц с хищными глазами и море алкоголя. — Там сама атмосфера способствует загулу.
— Плохо, — всполошилась женщина. — Очень плохо!
— Угу! Только мы с тобой тут ничего не поделаем. Карина, кстати, где?
— Не знаю, — призналась Анастасия Павловна, убирая со стола грязную посуду.
Она действительно не знала, где сейчас девушка. Дома ее уже две недели нет, телефон не отвечает, а родители не признаются, куда дели дочь. Как сквозь землю провалилась.
Кузьмич притянул к себе женщину и зарылся носом в вырез халата.
— Он ведь, дурак наш, любит ее очень…
— Знаю, Иван, знаю… Оттого за них и больно.
Женщина заботливо потрепала любовника по голове. Нелегко это, когда милые сердцу люди своими страхами и сомнением калечат себе жизнь. Победителей нет, одни проигравшие. И ведь за них ничего не исправишь, слишком личное это дело, любовь.
В больнице в это время подходил к концу тихий час. В соседних больших палатах уже слышен был гомон людей и трескотня старого телевизора. Там редко кто спал в обед, но Лешку эта участь минула. С первого же дня, стараниями инструктора и Булавина его разместили в настоящих одноместных апартаментах. Индивидуальная палата повышенной комфортности, особый уход и тишина — все условия для выздоровления.
Спалось здесь, как дома, а уж сны какие снились! Вот и сегодня в обед сновидения порадовали хорошей порцией эротики. Блондинки и брюнетки всех мастей ласкали его тело и нашептывали какие-то глупости. Видимо, психика после нескольких месяцев одиночества, ужаса падения и травмы больше не желала цепляться за прошлое.
— Проснись, Лешенька, — услышал он сладкий голосок над ухом. Сон тут же, как рукой сняло.
Он резко раскрыл глаза и ахнул. Пожалуй, фантазия во сне была скромнее ожидавшей его реальности. Взгляд мгновенно сфокусировался на пышном бюсте, нескромно выглядывающем из расстегнутого халата.
Дата добавления: 2015-11-04; просмотров: 27 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |