Витамины любви, или Любовь не для слабонервных 5 страница

–Останься, – шепнул он.

–Не могу, – ответила я.

В глубине своего подлого сердца я просто побоя­лась, что Джек позвонит в три часа ночи. Иногда он так делал. А потом я сделала еще одну мерзость – добавила:

–Если хочешь, поехали ко мне.

–Да нет, спасибо, не хочу тебя беспокоить, – от­ветил он.

Я поехала домой одна. Хотя дом – это слишком громкое слово для моей тогдашней обители: одна комна­та, вмещающая только меня и кровать, крепящуюся на день к стене. Было часа два ночи. Припарковавшись на улице возле окружной дороги–там, где я жила, места для парковки не было, – я потопала к сво­ему кварталу. И услышала за собой шаги. Меня

особенно напугало то, что преследователь не по­считал нужным перейти на другую сторону ули­цы. Видимо, ему плевать было на возможность обнаружения. Это плохой знак. Я побежала и – теперь уже совсем испугавшись – заорала: «Помогите, помоги­те, пожар, по-ж-а-а-р!» Потому что глупо кричать: «Наси­луют!» или «Убивают!» Добрых самаритян сейчас днем с огнем не сыщешь, реагируют только на крики «Пожар!»

–Черт, да заткнись ты, Ханна, это я, Джек!

Я остановилась и обернулась в сторону голоса, со­вершенно ошарашенная. В окнах появились неясные силуэты соседей. Я махнула им рукой – мол, отбой, возвращайтесь в постели.

–Ну, ты и псих, Джек. Что ты...

В одной руке у него была бутылка шампанского, в другой – растрепанный букет душистого горошка. Я люблю душистый горошек. Его цветы чудно пахнут и в два раза крепче роз. Душистый горошек дарит чело­век, обдумавший свой выбор. Я об этом говорила Дже­ку несколько недель назад. Сердце у меня бешено заби­лось, щеки раскраснелись. Я была благодарна темноте.

Он кивнул головой в сторону окружной, туда, где Муниципальный совет посадил траву и пару кустов:

–Я там тебя ждал. Кажется, задремал под кустом. Ты где была?

–В гостях. Но я уже вернулась. – Я дотронулась до его лица: – Погляди на себя. У тебя мох в волосах.

Он схватил меня, и чуть было не задушил в пламен­ных объятиях.

Поднимаясь по лестнице, я убеждала себя, что не сделала ничего дурного. Ну, просто ничего. Но ведь мог­ла. Я могла приехать домой вместе с Гаем. И тогда это был бы конец. Я чувствовала себя как человек, опоздав­ший на самолет, который потом разбился. Меня трясло. С тех пор я никогда не звонила Гаю, и он мне не звонил, так что я успокоилась. Но откуда мне было знать, что Джек решится на такой вот романтический поступок именно той ночью! Это ведь было совсем не в его характере.

Но наши отношения с того дня из­менились. Большинство людей живут в своих закрытых мирках. Я как-то проехала сто сорок три мили, следя за человеком, который и в ус не дул. Он ни разу не взгля­нул в зеркало заднего вида. У людей слишком много за­бот в голове, чтобы замечать происходящее вокруг. По­этому случается столько автомобильных аварий. И все же эволюция грамотно распорядилась имеющимся в ее расположении скудным материалом. Когда мы, ведя расследование, влезаем в чью-то жизнь, мы избегаем встречаться взглядом с объектом наблюдения. Мы смотрим на его галстук, куда угодно. Потому что если встретиться взглядом с человеком, он навсегда запом­нит твое лицо. Даже если он не очень умен, его мозг все равно запустит какую-то программу и внесет тебя в па­мять. А тебе, когда столкнешься с ним, на улице спустя несколько дней, вовсе ни к чему быть узнанной.

Когда Джек был рядом со мной, мне всегда казалось, что он витает в облаках, что его мысли где-то далеко. Меня это нервировало, но и успокаивало в то же время. Не люблю, когда меня преследуют вниманием, от этого я начинаю чувствовать себя неуверенно, задыхаюсь, как говорится. Что бы там ни занимало мысли Джека, не позволяя его душе полностью слиться с моей, даже когда физически он был рядом, – я была этому благо­дарна. Есть мужчины, которые стремятся полностью завладеть душой и мыслями своих женщин. С Джеком я могла быть спокойна: мой мужчина не был таким.

И все же в ту ночь, когда я вернулась от Гая, ин­стинкт шепнул Джеку, что что-то не так. Он это почув­ствовал, несмотря на углубленность в себя. Ни­чего особенного не было в моем позднем воз­вращении домой или в том, что я уклонилась от ответа. Но Джек, казалось, уловил перемену шестым чувством.

Впервые, я ощутила, что его мысли не блуж­дают где-то далеко. Он вел себя, как влюбленный муж­чина, понявший, что может потерять возлюбленную. Он стал напористым и страстным. Как в рассказах о жгучей южной любви. Мне это не понравилось.

Еще одно из запоздало оцененных изречений мо­ей бабушки Нелли: «Будь осторожна в своих жела­ниях». Но мне было девятнадцать – возраст отрица­ния и стремления к независимости. И, не прибегая к такой прогрессивной форме общения, как слова, я дала Джеку понять, что предпочитаю его прежнюю отстра­ненную манеру поведения.

Он тут же сменил тактику. А я убедила себя в том, что поступила правильно. Не хватало еще, чтобы он по­лучил право что-то от меня требовать! Это было про­тив моих правил. Мне удобнее было думать, что я для него – приятное времяпрепровождение, и только. Как и он для меня. Я, конечно, понимала, что при более или менее постоянных отношениях один партнер вправе ждать от другого поддержки и заботы. Но приятнее их оказывать, зная, что это твой подарок, а не обязанность. Доброта сходит на нет, превращаясь в долг. Ведь есть разница – хорошо тебе с человеком, или вы обязаны быть вдвоем. Джек с легкостью вернулся к своей сарка­стической манере общения. Вот почему я так удиви­лась, когда через пять месяцев, на Рождество, он пред­ложил мне выйти за него.

Про свадьбу вы уже знаете. Мы с Габриеллой по-раз­ному смотрим на это событие. Для нее бракосочетание – праздник вечной любви. Я же смотрю на него – да и на все внешне знаменательные события жизни – как на возможность заработка для других. Возможно, я так думаю из-за случившегося между мной и Джеком разры­ва. Наверное, мы могли бы пережить и то, что я была неумелой хозяйкой, и то, что он постоянно был в отъезде. (Кстати, прежде чем утверждать,

что в разлуке любовь крепнет, я посо­ветовала бы вам проверить это на себе, заодно и убедиться, любите ли вы сво­его партнера.) Но однажды, спустя не­которое время, мы с Джеком пошли на обед к моей подруге Эви.

Я знала Эви сравнительно недав­но. Меняя работу за работой, она несколько недель проработала в моем агентстве – вела слежку, а затем ушла на телевидение в отдел рекламы. Я многое рас­сказывала ей о себе. В частности, она знала о Гае.

Я не преувеличиваю, говоря, что Эви, с ее шикар­ным хвостом из волос цвета меда, запросто могла бы подцепить Гая, если бы захотела. Она сидела напро­тив меня в нашей комнатушке, когда шеф подвел его к моему столу, и поэтому видела, как под впечатлени­ем от Гая я перестала грызть ручку и открыла рот. Именно поэтому она не стала ничего предпринимать. Я не большой знаток молчаливых уговоров между подружками, но тут даже мне было ясно, что Эви, лю­безно уступив мне Гая, вправе требовать от меня по­дробностей того, что именно она потеряла в его лице.

Ну, короче, когда Эви пригласила нас на обед, мы с Джеком были женаты уже пять месяцев. Все это время мы с ней не виделись, так что только тогда у нас появи­лась возможность поболтать. Тот тип, с которым тогда жила Эви, утащил Джека в соседнюю комнату, чтобы показать ему топчан собственного изготовления. Этот парень был довольно живописный, но ужасный зануда. Наблюдая за тем, как Эви перекладывает из горшочка в кастрюлю полуфабрикат «Цыплята на вечер», я рас­сказывала ей о том, как Гай принял решение, изменив­шее мою жизнь.

Она отбросила с лица шелковую прядь волос:

– Значит, ты позвала Гая к себе потрахать­ся. Но поскольку он не захотел напрягаться ра­ди секса – лезть в машину и ехать целых де­сять минут, он тебя выставил. И именно в ту ночь Джек покорил тебя, притащив душистый горошек и шампанское. Боже мой, Ханна, если бы Джек про это знал, вряд ли бы он на тебе женился.

За нашими спинами послышался громкий стук – это Джек поставил свой бокал на стол с такой силой, что ножка бокала сломалась.

–Ты чертовски права, – произнес он, и этим наш брак закончился.

Когда он захлопнул за собой дверь, я увидела ли­цо Эви. На нем застыла улыбка, полная ужаса. После этого мне как-то не захотелось продолжать разговор, и наше знакомство прекратилось с того момента, как от меня ушел Джек.

А произошло это как раз на следующий день.

Я знаю, все это выглядит экстремально. Самое смешное, что, по-моему, только тогда я начала по­нимать своего мужа. Все время до той ночи, когда были шампанское и душистый горошек, он был убеж­ден, что у нас эксклюзивные отношения. А тем вре­менем его подружка старалась организовать себе трах с другим парнем. Джек меня любил, а я не ве­рила его чувствам. Чтобы я в них поверила, ему, на­верное, оставалось построить для меня Тадж-Махал.

–Выходит, ты трахалась с тем парнем.

–Нет! Ну... да. Один раз. Сто лет назад. Но не в ту ночь! Тогда мы только целовались... Ничего... серьезного.

От моих объяснений все запуталось еще больше. Оправдываясь перед ним, я в панике потеряла пятьде­сят очков своего ай-кью. Мысли метались, я не могла четко отвечать на вопросы Джека. Юмор был вот в чем: только в состоянии острого стресса я поняла, что Гай для меня – ничто, а Джек – все. Я с ужасом наблюдала, как он складывает два и два и получает пять: недавно он часто уезжал... я к нему холодна... я его обманула... сейчас... тогда... какая разница?

Он мог выставить меня из квартиры, но вме­сто этого сам переехал к своей старшей сестре Маргарет в Ричмонд- Я звонила ему ту­да, пыталась еще раз объясниться – бо­лее внятно, но в глубине души я твердо знала, что все это зря. Джеку в душу на­всегда закралось сомнение, а ему нуж­на была стопроцентная уверенность. Он слишком горд, чтобы соглашаться на меньшее. Родителей не выбирают, но жену можно вы­брать. А тут оказалось, что он сделал неправильный выбор.

Джек разрешил мне наврать друзьям и родителям о причинах развода. Не потому, что не хотел чернить меня, а потому, что сам боялся конфуза. Мы сообщи­ли всем, что больше не будем жить вместе и вообще видеться. (Если сохранять спокойствие, поверят в лю­бую чушь.) Он считал, что, рассказав правду, он бу­дет опозорен. Хотя большинство людей считает ина­че. Обычно осуждают того, кто изменил.

Прошло десять лет, а я, вспоминая все, снова почув­ствовала такой стыд, как будто это было вчера. Во вре­мя развода все говорили, что я держусь молодцом, и чем чаще это говорили, тем лучше я справлялась. Будет больно, если позволить себе переживать, и, кроме того, ведь никто не умер. Мне удалось не думать о Джеке и о том, что мы могли бы быть вместе. Это мне удалось бла­годаря тому, что я много работала и еще больше смотре­ла телевизор. Оказалось, что чем меньше задумываешь­ся, тем меньше проблема для тебя значит. И так до тех пор, пока совсем не сойдет на нет. Это было детское ре­шение проблемы. Но я достигла желаемого результата. Все во мне съежилось – чувства, амбиции, энергия, желания. Я жила как в тумане.

Джейсон вывел меня из этого тумана. Так что сами понимаете, скольким я ему обязана. И все-таки труд­но описать, как мне не хотелось встречаться с Джеком. Но папа настоял.

Глава 9

Отыскать Джека я могла ми­нут за десять, но позвонил Питер, наш постоянный кли­ент, и пришлось разбирать­ся с ним. У него вот какая проблема – он одержим стра­стью к женщине, которой на него плевать. Катя родом из Болгарии, она молодая и хо­рошенькая. Дома у нее есть бойфренд. К Питеру она приходила убирать дом. Обычно домработницам подкидыва­ют «на чай» фунтов по пять. Питер же своей пода­рил «Мерседес». И она приняла этот подарок. Я могу ею только восхищаться. Он настоял, она и взяла. Мо­жет, подумала: «Ишь, какой добрый!» А если бы она не взяла, я бы все равно ею восхитилась. Питер же не ставил ей условий: «Я тебе–„мерс", ты мне – интим». Так что все, по-моему, честно. Если ты не оговорил, на что рассчитываешь взамен, нечего удив­ляться отсутствию желаемой реакции. Грег отказал­ся ставить видеокамеру в спальне Кати, счи­тая это «извращением». Но в кухне поставил подслушку.

Для Питера было сделано исклю­чение. Обычно, когда приходит кли­ент, убежденный, что партнер его обманывает, первый вопрос Грега: есть ли в семье дети?

Второй вопрос: общий ли у вас бизнес?

Если на оба вопроса ответ отрицательный, Грег со­ветует:

– Бросьте это дело. Между вами нет никаких от­ношений. Они давно кончились.

Но Питер готов был тратить любые деньги, а у Гре­га было четверо сыновей, которые учились в частных школах. Грегу Питер был неприятен, поэтому он по­ручил все контакты с Питером мне.

Сейчас Питер звонил по поводу разговора Кати с подругой. Прослушивая запись, он обнаружил нечто позволившее ему сделать вывод, будто Катя интере­суется им.

Ему послышалось вот что:

–Очень хочу Питера сегодня.

По его указанию я прослушала запись – раз сем­надцать – и смогла сообщить ему только такую но­вость:

–Питер, она сказала не «хочу Питера», а «хочу пиццы». Питер? Алло? Питер? Вы меня слушаете?

Вздохнув, я положила трубку. Потом, снова вздох­нув, подняла ее.

Я собиралась позвонить матери Джека, а если не дозвонюсь, то его отцу. У меня были телефоны обо­их, и я не думала, что они оба переехали. Не такие это люди. Можно было зажать пальцами нос и при­твориться, что я из пенсионного фонда, наврать, что мы послали бланки налога государственного страхова­ния для Джека по неверному адресу. Ничего страшного, мы можем послать весь пакет бланков снова, но он должен вернуть их нам подписанными, так что куда мы должны?.. Или я могла позвонить от себя.

До того, как я познакомилась с матерью Джека, я уже создала себе ее образ. Зная Джека с его самомнением, я была уверена, что с момента рож­дения и до, скажем, прошлой недели он от нее только и слышал: «Ты такой красивый, такой чудный, ты самый красивый и умный ребенок на свете, мамочка тебя так любит, ты у мамочки замечательный, и забав­ный, и умница, и такой милый, ни у кого нет такого ребенка...» Но я ошиблась.

Я никогда не встречала человека, до такой степе­ни лишенного душевного тепла. Как будто у нее во­обще не было души. Я решила, что она просто очень несчастна. Все время, пока мы были у нее, она кури­ла, пуская дым мне в лицо. Очень хотелось разогнать рукой дым перед носом, но я сдерживалась, не желая грубостью уподобляться ей. Ее дом был очень опрятен и похож на безупречно чистую пепельницу.

У каждой фарфоровой безделушки было свое место. На полу лежал белый ковер. На огромных кушетках, обтянутых гобеленом с цветочным рисунком, каза­лось, никто никогда не сидел. У кресел в том же сти­ле подлокотники были закрыты полиэтиленовыми чехлами, чтобы материя не залоснилась от человече­ских прикосновений. Я заметила только две семейные фотографии в серебряных рамках: люди в официаль­ных позах, снимки сделаны в фотоателье. Неужели у них нет своего фотоаппарата? Для меня это было доказательством отсутствия семейных уз.

Дом Габриеллы и Оливера был завален фотогра­фиями (правда, Олли по специальности фотограф), но все же для меня это свидетельство семейного сча­стья. На фото – свадьба Габриеллы и Оливера, Габ­риелла и Оливер на Мальдивах, Габриелла и Оливер в Нью-Йорке, Габриелла и Оливер на Таиланде, Габриелла и Оливер в Гайд-парке; а позже – Габриелла, Оливер и Джуд в больнице, Джуд и Габриелла в саду, Джуд в кровати с Оливером, Габри­елла, Оливер и Джуд в Сардинии, Джуд, Джуд, Джуд...

До рождения Джуда Габриелла заявляла, что не даст заваливать дом детскими игрушками и всяким младенческим хламом. После рождения Джуда она мне объяснила:

– Это ведь и его дом тоже. Почему не должно быть признаков его присутствия?

Это она мне сказала, когда я растянулась в холле, споткнувшись о яркую тележку на колесиках. Пока я лежала, потирая ушибленный подбородок, перед моими глазами вспыхнул красный свет и механиче­ский голос произнес: «Я – обезьяна».

В доме родителей Джека не было ничего свиде­тельствующего о том, что в семье есть сын. Ему было двадцать два года, но ничто не говорило о том, что ко­гда-то он жил в этом доме. Мать Джека не предложи­ла нам даже чая. Невозможно было представить, что когда-то он здесь бегал семилетним, играл в ковбоев и индейцев со старшей сестрой Маргарет. (Я с ней знакома – и она оказалась очень милой и забавной.) Невозможно было представить, как он стряхивает грязь с резиновых сапог в этой безупречной кухне с безобразным пробковым полом. Такое покрытие было, конечно, в моде лет сто назад, но в их кухне пол казался новым. Навряд ли Джеку когда-нибудь разре­шали ухаживать за кроликом в школьном зооуголке, не говоря уже о том, чтобы завести дома щенка. Когда мы вошли в дом, мать не поцеловала Джека. Даже не прикоснулась к нему. И мне сразу захотелось сделать это самой.

Короче говоря, я решила зажать нос и изо­бразить, будто я из пенсионного фонда.

Пока я дрожащими руками отыскивала номер телефона, мысли мои были заняты другим.

Джейсон. Роджер. Два важных для меня человека убеждены, что это нужно сделать. Хотелось бы им верить.

Папа сказал так:

– Ханна, дочка, ты своими руками испортила свой первый брак. А я всегда считал, что все мож­но было наладить, если бы ты вовремя попыталась. Думаю, в душе ты со мной согласна. И не сомне­ваюсь, что ощущение краха, которое испытываешь, если брак не оправдал ожиданий (зачем он сказал это слово – «крах»?), отразилось на твоих отношениях с Джейсоном. Сейчас это проявилось в том, что ты сопротивляешься возможности начать все сначала. Тебе надо все обсудить с Джеком. Высказать то, что осталось невысказанным тогда. Вы оба были молоды, незрелы и глупы. Но твои ошибки оставили раны в твоей душе, и боязнь совершить новые мешает тебе начать совместную жизнь с Джейсоном.

Наверное, он прав. Гибель моего первого брака сильно повлияла на меня, особенно – как я теперь по­няла – потому, что разрушила все я сама. За те десять лет, что я живу без Джека, я тысячу раз наблюдала на работе, как люди сами запутывают свои отношения. Сделать это невероятно просто. Но что такого я могу сказать Джеку, что волшебным образом вдруг излечит мою душу? Даже если посмотришь весь сериал «Ско­рая помощь», не станешь хирургом. Я не была увере­на, что мой опыт дал мне много полезного. Конечно, кое-чему я научилась, но не стану уверять, что это по­может мне построить доверительные отношения во втором браке.

Я начала что-то понимать в отношениях между людьми только сейчас, когда уже на­делала кучу ошибок в своей жизни.

Я знаю все внешние признаки супружеской неверности. (Они не­много различны в зависимости от того, кто неверен – мужчина или женщина.)

Мужчина, скорее всего, заявит жене в ответ на ее обвинения, что она спятила. «Ты все сама выдумала. Тебе надо схо­дить к психотерапевту». Что-нибудь в этом роде. Но в их жизни что-нибудь изменится. Он может приоб­рести какой-нибудь фаллический символ, например спортивный автомобиль. Эта покупка позволит ему почувствовать себя моложе. Лысеющие мужчины мо­гут начать заниматься своими волосами. Муж приду­мает кучу поводов, чтобы убежать из дома на свидан­ку с любовницей. Скорее всего, он не станет покупать новые трусы, потому что, как я с огорчением могу за­метить, во многих семьях стиркой все еще занимают­ся жены. Зато он может стать внимательнее к супру­ге, например, начнет мыть посуду. Как бы компенси­руя чувство вины.

Если изменяет женщина, она сменит прическу, похудеет, купит новое белье. Вообще женщины бо­лее изобретательны. Мужчины не так умны. Они мо­гут оставить текст эс-эм-эс на своем мобильнике, письмо электронной почты. Потому что они до сих пор считают, что женщины не способны разбирать­ся в технике.

Моя беда в том, что я как детектив интересовалась фактами, а не чувствами. Для того, чтобы человек на­чал изменять, всегда есть причина, а я никогда не добиралась до нее. Мы в наших «Гончих» редко узнава­ли, чем закончилась та или иная история. Конечно, мы спрашивали клиента, чего он добивается. Ну, выследим мы и подтвердим, что у партнера связь на сто­роне. Что он будет делать дальше? Грег объ­яснял: мы предваряем заключение договора с лиентом этими вопросами, потому что не хо­тим без достаточных оснований содейство­вать распаду отношений. Хотя у меня своя точка зрения на этот счет: если клиент пришел к нам, его жизнь уже разладилась. Часто они сами все зна­ют и приходят к нам, просто чтобы убедиться в своей правоте на все сто, получить материальное подтвер­ждение измены.

Так что я в совершенстве научилась определять, что эмоциональной привязанности одного человека к другому уже нет, но по работе мне не требовалось устанавливать причину распада отношений. И все же мне казалось, что теперь, я имею жизненный опыт и гораздо лучше, чем десять лет назад, подготовлена к тому, чтобы покончить с прошлым.

Я отодвинулась от стола и посмотрела на стену. По­среди стены висело благодарственное письмо от кли­ентки. Эту даму удочерили, а я разыскала ее биоло­гическую мать. Она напечатала это письмо на старой пишущей машинке на листе толстой бумаги кремового цвета. Вот что там было написано:

«Дорогая Ханна, на прошлой неделе я в первый раз в жизни встретила свою настоящую маму. Это было так таинственно и чудесно. Большое тебе спасибо, благодаря тебе изменилась моя жизнь. С благодар­ностью...»

Она положила записку пд старомодное увеличи­тельное стекло и вставила все это в рамку. Каждый раз, глядя на этот подарок, я улыбалась.

Допускаю, что я была излишне категорична. Вни­мательно наблюдая за чужими жизнями, я составила свое представление о том, как людям жить вместе. Это неизбежное следствие моей работы. Когда муж или жена (чаще жена) приходит с подозрением, что его об­манывают, всегда начинаешь с выяснения того, как изменились привычки и поведение по­дозреваемой стороны. И тогда клиент излагает

историю всей своей семейной жиз­ни. Во мне, естественно, видят воз­можного советчика, но зря. Я огра­ничиваюсь тем, что молча выслуши­ваю и время от времени киваю. Кстати, я поняла, что многим имен­но это и нужно. Когда целую веч­ность живешь, наталкиваясь на каменную стену непо­нимания, мечтаешь, чтобы тебя выслушали. А быва­ют вообще удивительные случаи.

Одна женщина пришла с просьбой установить слежку за мужем. Очаровательная дама, но слишком разговорчивая. Причем говорит все на одной ноте, и невозможно понять, рассказывает она о чем-то важ­ном или о пустяках. Она обеспокоилась тем, что пове­дение мужа изменилось. Каждый вечер он приходил домой с работы не раньше десяти вечера. Она не ве­рила его оправданиям, подозревала в связи на сторо­не. Создав группу слежения из двух человек (одним из них была я), мы вели наблюдение за ним каждый вечер в течение недели. И выяснилось, что каждый день после работы этот тип шел в один и тот же ма­ленький паб, где два часа подряд наедине с собой пил пинту темного пива.

Мы предъявили ей видеозапись, и до нее дошло. До нас тоже дошло. Мы все были подавлены, даже Грег.

А еще была одна клиентка, уверенная, что муж хо­дит к проституткам. Пришлось позвонить ей и расска­зать, что – нет, он ходит к транссексуалу. Все, что она сказала:

– Ладно. Спасибо. До свидания. Боже мой, чего это я разболталась? Я уйму всего узнала на работе. А главное – увидела, до чего мо­жет опуститься человек. Но узнала немного и о том, каково это – чувствовать, что тебя предали. Не всегда нужен длинный монолог. Иногда все можно выразить тремя словами: «Ладно.Спасибо. До свидания». Возможно, я уже го­това к разговору с Джеком.

Однако сейчас мне предстоял разговор не с ним, а с его мамой. Я подняла трубку, набрала но­мер. Если бы я не была так поглощена воспоминания­ми, то больше внимания уделила бы настоящему. Во всяком случае, когда в трубке раздался мужской го­лос, я автоматически включилась в свою роль. И уже дошла до той фразы, когда надо ласково успокоить за­трепетавшего налогоплательщика: мол, не о чем бес­покоиться. Но тут голос на другом конце провода ме­ня прервал:

–Хватит трепаться, это никакой не пенсионный фонд. Это Ханна Лавкин. Какого черта тебе надо?

Теперь уже не отделаешься возмущенным отрица­нием и встречными обвинениями в безумии и заблу­ждении.

–М-м, э-э-э... – промычала я. – Привет, Джек!

Глава 10

Мысли быстро завертелись в голове.

–Видишь ли, – сказала я, – не хотела расстраивать твою маму, не рискнула по­звонить от себя. Мне просто понадобился твой нынешний адрес. Я решила, что так бу­дет проще его узнать.

–А зачем тебе нужен мой нынешний адрес?

–По телефону трудно объяснить. Я подумала: мо­жет, мы могли бы увидеться...

–Не думаю. – И он повесил трубку.

Нервно улыбаясь, я пробубнила себе под нос: «Хо­рошо все получилось» – и рухнула на свой рабочий стол. Ноги стали ватными, как будто вот-вот отвалятся.

–Надеюсь, у тебя все в порядке? – Грег стоял в дверях. Я изобразила повышенное внимание.

Грег с растерянным видом держал в руках плошку с кашей. Я точно знала, что каша холодная, но Грег все равно ее съест. Это повторялось каждое утро. Он варил кашу, пока она не становилась вяз­кой, как клей. Потом что-нибудь неизбежно отвлекало, и он весь день ел эту кашу по ложке. Мне нравилось смотреть, как Грег бро­дит по офису с тарелкой холодной каши в ру­ках. От этого в офисе я чувствовала себя как дома. Но не сегодня. Из гордости я не приносила на работу свои личные драмы. Мы и так целыми днями занима­емся чужими драмами, просто не до своих.

Когда Грег принимал меня на работу, я упомяну­ла, что разведена, и спросила, имеет ли это какое-ни­будь значение. Он признался, что предпочитает брать на работу именно разведенных, потому что считает их обладателями душевного равновесия, даже если они в депрессивном состоянии.

–Но я не в депрессии, – ответила я. – Вообще- то я вполне счастлива.

–Хорошо. Тогда скажи, как ты будешь себя чув­ствовать, когда придется сказать человеку, что супруг его обманывает?

–Мне тяжело будет сообщать дурные вести, – сказала я, как мне казалось, дипломатичным тоном, – но моя позиция такова: они имеют право это узнать, хотят это узнать и должны это узнать.

–Это они так думают, что хотят узнать, – Грег помолчал. – Вообще-то я аморален. Наша работа в принципе аморальна. Я боюсь моралистов, которые приходят сюда и меня осуждают.

–А за что вас осуждать? – Я подалась вперед. – За то, что вы выясняете правду? Если кому-то не нравится, что ты раскрываешь обман, значит, скорее всего, эти лю­ди сами не без греха. Такие люди, как вы, не должны чув­ствовать себя виноватыми. Вы просто вестники. Пока кому-то не стало больно, он к детективу не обратится.

Улыбаясь, Грег медленно кивнул с полузакрытыми глазами.

–Хорошо говоришь, – одобрил он.

Поэтому вопросом чести для меня было делать вид, что я в душевном равновесии. Это подсказывал мне голос разума.

– Никаких личных проблем. – Я легко вздохнула в манере героя дет­ской передачи «Бисто Кид», вскинув голову как бы в ожидании солнеч­ного завтра. – Жизнь просто не мо­жет быть лучше!

Грег поставил на мой стол свою кашу. Мне пришла в голову жуткая мысль, что он заста­вит меня съесть ее в наказание за вранье, но он сказал: – Выкладывай, девочка. У меня столько секретов за душой, одним больше, одним меньше – ничего не изменится.

Он улыбнулся мне, а я скорчила ему в ответ гри­масу. Было ясно, что, когда он был моложе, женщины пачками падали вокруг него. Да и сейчас он не был об­делен женским вниманием. Он выглядел очень даже, несмотря на изможденный вид. И ему хватало ума не задирать от этого нос.

– Расскажу, – согласилась я, – но только никому не говори.

Я решила придерживаться фактов и не вносить эмоций в свое повествование. Ему понравится. Я слы­шала, в некоторых конторах сотрудницы устраивают истерики в присутствии своих начальников. Габриел­ла как-то работала в женском журнале мод и рас­сказывала, что каждую секунду, хоть на ленч спорь, в сортире рыдает кто-нибудь из сотрудниц. Услышав об этом, я порадовалась, что работаю не там. У нас такого не бывает (зато часто рыдают клиенты). Не люблю я зрелища рыданий, мне становится страшно. Если кто-то плачет, не обращая внимания на присут­ствующих, значит, с ним случилось что-то ужасное.

– Мне кое-что понадобилось от бывшего мужа. Я ему позвонила. Он не обрадовался моему звонку.

– Наверняка понадобилось что-то важ­ное, – сказал Грег с участливым выражением лица.

–Да. Поэтому я найду способ это полу­чить.

Я не хочу показаться Грегу размазней. Та­кого не забывают. Ты можешь быть совершенством, как Микеланджело, но стоит совершить один промах, и помнить будут только его.

–Значит, готова к драке?

–Ко всему.

Грег улыбнулся:

–Хотел бы я посмотреть на того, кто рискнет тя­гаться с тобой, Ханна.

Не могу сказать, что для Грега я как дочь, которой у него никогда не было. Эта затасканная фраза в дан­ном случае не совсем соответствует истине. Но все же он мне симпатизирует. Я считаю, что такая симпатия допускает некоторую фамильярность, а отсюда один шаг до полной бесцеремонности. Поэтому я была на­стороже.

–Он мне не подходит, – сообщила я, нахмурив­шись. – Поэтому мы развелись и не виделись десять лет. – Тут я улыбнулась, демонстрируя наплеватель­ское отношение к этому факту.

–И чем занимается этот экс-муж?

–Театральный агент. – Я закатила глаза, давая понять, что считаю эту работенку самым идиотским занятием в мире!

Но Грег, сам профи по выполнению идиотской ра­боты. Однажды он сказал: «Мне платят за игру в шпио­нов», при упоминании о родственной ему душе насто­рожился.

Дата добавления: 2015-11-04