Мир вообще очень изменился с тех пор, как Лукьянов очнулся в больнице. Можно было подумать, что из памяти выпал не месяц, а долгие, долгие годы. Особенно непонятно вела себя Элла. Сначала она самозабвенно ухаживала за ним, не доверяя его бренное тело ни медсестрам, ни санитаркам. Ивану Андреевичу поначалу даже было стыдно и неловко перед ней. Все-таки он – мужчина, а она – женщина… После стерпелся. Человек ко всему привыкает. А потом, когда он уже начал поправляться, жена вдруг сделалась печальной, немногословной и задумчивой, будто выработала в больнице весь свой ресурс; будто бы пока он был беспомощен, ей было для чего жить, а теперь, когда он больше так сильно не нуждался в ней, она потеряла стержень. Несколько раз Иван Андреевич пытался подступиться к жене с расспросами. Она отвечала безликими фразами, каждый раз стараясь этот разговор побыстрей прекратить. В общем, Элла больше не была той Эллой, которую он знал. В ней будто затушили фитиль.
Иван Андреевич уже поправился до такой степени, что вполне мог бы выполнять так называемые супружеские обязанности, но жена всячески уклонялась, мотивируя свои отказы его будто бы все еще слабым состоянием. Это было уже ни на что не похоже. Элла всегда была страстной женщиной и интимных игрищ жаждала всегда. Она даже иногда утомляла Лукьянова своим горячим темпераментом и неукротимостью. Что же с ней случилось? Неужели на ней так негативно сказался уход за больным мужем? А что? Какой женщине приятно убирать за мужиком, подмывать его, как грудного младенца? Надорвалась, видать, Эллочка. Не по силам ей это оказалось.
Иван Андреевич и сам не знал, радоваться этому или печалиться. То, что устал от своей жены, он помнил прекрасно. То, что собирался терпеть ее подле себя и далее, – тоже. Теперь, правда, стало непонятно, чего от него хочет Элла. От ответов на его прямые вопросы она уклонялась, но без конца задавала свои. Например, она всеми силами пыталась добиться, чтобы он сказал точно, любит ее или нет. Разумеется, Иван Андреевич каждый раз говорил, что любит. Что он мог сказать еще? В его жизни нет и никогда не было других женщин. Такой вот он в этом плане… не орел… Ему показалось, что Эллу вовсе не обрадовал его ответ. Или она сомневалась в его правдивости. А раньше не сомневалась. Раньше ей было все равно, любит он ее или нет. Раньше она сама его любила. Во всяком случае, ему так казалось.
Вчера она спросила его, смог бы он жить с другой женщиной. Этот вопрос был так странен, что Лукьянов вместо ответа спросил сам: не хочет ли, случаем, Элла пожить с другим мужчиной? Она смутилась. То есть она всячески делала вид, что его вопрос сам по себе смешон, но он чувствовал: что-то не так… Он слишком хорошо знал свою жену. Неужели за то время, что он болел, она влюбилась в другого? Это невероятно! Она мучила его своей любовью долгие годы, а теперь вдруг раз – и все? И где же она подцепила мужичка, когда постоянно была занята с ним? Неужели в больнице? Может быть, он врач? Его лечащий? Нет… Его лечащий врач слишком стар, хотя… все-таки еще очень интересный мужчина: седовласый и величественный.
Иван Андреевич присел на нагретый солнцем камень и посмотрел на воду озерца. Ее слегка морщил ветерок, который постепенно набирал силу. Видать, конец жаре. В Питере всегда так. Посредине самого знойного дня может неожиданно задуть холодный ветер, и температура незамедлительно упадет градусов до десяти. Хорошо бы! Лукьянов не любил жару. Уже при двадцати пяти градусах он делался вялым и почти больным: в висках стучало, на переносице выступал пот, во рту неприятно сохло. Да, он сын северных широт. Родился в маленьком городке под Костамукшей на границе с Финляндией. Родители переехали в Ленинград, когда ему было всего два года.
Сейчас, после выписки из больницы, Иван Андреевич жару переносил особенно тяжело. Его все время тянуло к воде. Он облюбовал себе этот камень и очень огорчался, когда на него пристраивались юные рыболовы. Ничего, кроме крохотных серо-пятнистых ротанов, поймать в озерце было нельзя, но мальчишкам, видимо, нравился сам процесс. Хорошо, что сегодня здесь никого. А от палящего солнца загораживает разросшийся куст бузины.
Итак… Элла… Огорчится ли он, если выяснится, что жена на самом деле в кого-нибудь влюбилась? Пожалуй, нет… Или да? Трудно так сразу дать ответ на этот вопрос. Все-таки они прожили вместе больше десятка лет. Он к ней привык. Ему с ней (если уж быть до конца честным с собой) удобно. Элла всегда брала на себя решение всех вопросов. Ивану Андреевичу оставалось только подчиниться или… не подчиниться… Чаще он все же подчинялся, потому что это давало возможность заниматься любимой физикой и не менее любимыми детьми. Остальным занималась Элла.
Лукьянов даже не представлял, где, например, платят за квартиру, как вызвать водопроводчика или послать денежный перевод родителям, которые опять вернулись под Костамукшу. Всеми этими делами обычно занималась Элла. Ивану Андреевичу вдруг сделалось стыдно. Он рассматривал возможный уход от него жены не как потерю любимой женщины, а исключительно в свете ухудшения комфортности своих жизненных условий. Нет, он, конечно, не сидел на плечах жены, свесив ноги. По субботам он, например, затаривался продуктами, еженедельно пылесосил и всегда с удовольствием занимался с сыновьями, но… Только сейчас, глядя на уже прилично сморщенную от усилившегося ветра воду, Иван Андреевич понял, как много в их семейной жизни брала на себя Элла. Он должен быть ей благодарен. Он благодарен… Но можно ли любить в благодарность? За что вообще любят?
Честно говоря, он по-настоящему любил один раз в жизни. Свою одноклассницу Дашу Новикову. Считается, что первую любовь не стоит принимать всерьез, но ничего серьезнее той детской любви с ним так больше и не случилось. Даша отказалась от него. Вышла замуж за яркого спортсмена Дмитрия Архипова… Архипова… Надо же, как все напряглось в голове… Неужели все еще так болит рана, нанесенная в юности Дашей? Или это та, настоящая рана вдруг дала о себе знать?
Лукьянов прикоснулся к голове в том месте, где под волосами прощупывался болезненный шрам. Нет, болело не больше, чем всегда. Архипов… Почему же при мысленном произношении этой фамилии у него так сдавливает виски? Создается такое впечатление, будто он недавно видел Дмитрия, но никак не может вспомнить, где и при каких обстоятельствах. Неужели провалы в памяти так и будут его преследовать до конца жизни?
Нет, все это ерунда. Он, Иван Андреевич, нигде не мог видеть Архипова, потому что последнее время, кроме больницы и этого парка, разбитого у озерца, нигде не бывает. Кроме того, он не видел Дашу и соответственно ее мужа уже более десяти лет, а потому наверняка и не узнает. Хотя… не так уж это много – десять лет. Он сам не слишком изменился. Интересно, какой стала Даша? Даша… Что за черт? Как заныло в груди… Будто он расстался с Дашей совсем недавно и душа продолжает к ней рваться…
Та-а-ак!! Надо немедленно взять себя в руки! Так можно впасть в самую черную меланхолию, потом в депрессию и превратиться в полного инвалида. Элла и так намучалась с ним. Надо, в конце концов, облегчить жене жизнь. Хватит жить размазней и слизняком! Вот сейчас как раз конец месяца. Он узнает у нее, где платят за квартиру, и заплатит! Да! Заплатит! И будет платить всегда! А еще сам отделает лоджию. Элла собиралась нанимать рабочих, а он ей не позволит. В конце у концов, у него есть руки, голова и все такое… Его отец, между прочим, многому научил, только все как-то не удавалось свои знания применить. А вот теперь удастся! Элла еще увидит, на что он способен!
Лукьянов решительно поднялся с камня и направился к дому. Ветер все крепчал. Даже деревья гнулись под ним. И все же холодно не было. Так бывает перед грозой. Конечно… Уже все небо обложило сизыми тяжелыми тучами. Ага! Уже капает! Сейчас ливанет! Зато сразу стало ясно, в чем дело! У него так жмет голову, потому что изменилась погода, а вовсе не из-за Архипова. Архипов… Черт! Надо все же спросить у Эллы, может быть, они все-таки встречались? Хотя… откуда бы Элле знать Дмитрия…
Дома Лукьянов сразу прошел на лоджию, чтобы оглядеть фронт работы. Кажется, Элла хотела застеклить так, чтобы можно было раздвигать стеклянные панели в стороны, стены изнутри обшить пластиком… полы… потолок… Вот потолок ему не сделать. Голову задирать трудно. Кружится… Да и ветер задувает уже с неистовой силой. Тучи наплывают на небо с сумасшедшей скоростью. Хорошо, что он успел до ливня…
– Иван! Ты что здесь делаешь? – раздался у него за спиной голос жены. Она крепко схватила его за плечи, потому что Лукьянова вдруг повело в сторону. Он схватился за балконные перила и закрыл глаза, чтобы мир, который неожиданно понесся мимо него с бешеной скоростью вслед за тучами, успокоился и расставил все предметы обратно на привычные места. Дождь бросил ему в лицо пригоршню мелких капель. Это взбодрило.
– Ваня, что случилось?!! – еще более встревоженно спросила Элла.
Иван Андреевич, обернувшись, заставил себя улыбнуться и ответил:
– Ничего. Просто смотрю, что тут нужно будет сделать.
– Рабочие придут через три дня. Я уже обо всем договорилась.
– Обо всем? – переспросил он, не понимая, что чувствует: облегчение или досаду. С одной стороны, неприятно, что она опять все решила сама, с другой стороны, выяснилось, что он все еще слишком слаб.
– Да, я даже уже заплатила за материал. Они его сами привезут. Я, знаешь ли, решила все сделать в спокойных бежевых тонах. Ты не против?
Лукьянов знал, что она спросила об этом для приличия и не ждет от него никаких возражений. А что, если возразить? Вообще-то, его вполне устраивают бежевые тона, но… на пробу…
– Против, – спокойно сказал он и посмотрел на Эллу. Она в удивлении подняла вверх тонкие дуги бровей и застыла в молчании. Иван Андреевич успел подумать, что эдакие брови наверняка делают в салонах красоты: слишком уж безупречны их дуги, а потом пояснил: – Мне хочется чего-нибудь яркого – например, оранжевого. У нас северная сторона, и будет казаться, что лоджия залита солнцем. Вот сейчас все потемнело, и здесь очень мрачно. Оранжевый пластик будет весело смотреться в любую погоду.
– Да… – в полной растерянности произнесла Элла и добавила, уже почти придя в норму. – Но я уже заказала бежевые панели с простым ненавязчивым рисунком.
– Наверное, можно отменить этот заказ и сделать новый?
– И как же ты себе это представляешь?
– Думаю, можно поехать в тот магазин, где ты заказывала, и выбрать другие панели.
Они стояли друг против друга как противники и с интересом вглядывались в давно знакомые лица. Ветер трепал волосы Эллы. Они то смешно вставали дыбом, то плавно отлетали назад, будто водоросли в волнующемся водоеме.
– То есть ты на этом настаиваешь? – наконец спросила Элла, которая была настолько удивлена мужем, что не замечала яростных порывов ветра.
– Настаиваю, – подтвердил Лукьянов, который уже жалел, что ввязался в этот ненужный спор. Ему было все равно, какие панели налепит в лоджии Элла.
– А с чего это вдруг? – не сдержалась она.
– Что именно? – Он сделал вид, что не понимает, о чем она спрашивает.
– Ну… ты никогда раньше ни во что не вмешивался…
– А я изменился, Элла, – зачем-то сказал Лукьянов, который совершенно не изменился.
Жена спросила его очень настороженно:
– С чего вдруг?
– Может быть, от полученной травмы?
– И что же еще в тебе изменилось?
– Вообще все… Мировоззрение. Я, например, понял, что взвалил на тебя слишком много наших общих проблем.
– Каких?
– Ну… вот эту лоджию… Хочешь, я сам съезжу в магазин и закажу новые панели? Еще можно плитку на пол…
Дождь, разошедшийся не на шутку, заливал пол, который Лукьянов предлагал застелить плиткой. Одна нога Эллы была уже мокрой, но она и этого не чувствовала. Она лишь нервно пригладила пятерней совершенно разлохматившиеся волосы и сказала:
– Ты еще слишком слаб, чтобы куда-нибудь ездить!
– Тогда поедем вместе!
– Цвет панелей – это так принципиально, что мне надо опять тратить на них время?
– Я могу съездить один!
– Не можешь!
– Могу!
– Ваня!!!
– Элла!!!
Теперь они смотрели друг на друга почти врагами. Такого взгляда Лукьянов никогда не знал за своей женой. Она всегда смотрела на него с любовью. Элла опустила глаза и хотела перешагнуть через порог лоджии в комнату. Иван Андреевич остановил ее, схватив за руку, и спросил:
– Что с тобой случилось?
– По-моему, это с тобой случилось. – Она выдернула руку и посмотрела ему в глаза. В ее глазах любви по-прежнему не было. – Я не травмировалась.
– Ой ли! – Лукьянов невесело улыбнулся. – Похоже, что у тебя какая-то душевная травма…
– Ты ошибаешься, – выдохнула она, и Иван Андреевич удостоверился в том, что не ошибается.
Громыхнуло чуть ли не над их головами. Кот Михаил, который по своей привычке терся о ноги Лукьянова, испуганно пискнув, сиганул в комнату. Длинная извилистая молния прочертила небо почти посредине. Элла оказалась на одной половине разломленного золотистым зигзагом пространства, Лукьянов – на другой. Он подумал, что это символично, и взял жену за руку. Ему казалось, что она опять вырвет свою ладонь и останется под дождем с громом и молнией, только бы не находиться с собственным мужем наедине. Но Элла руку не вырвала, и тогда он увел ее в комнату, усадил на диван и сел рядом. Стоять он как-то быстро утомился. Сил все-таки было маловато.
– Чего ты хочешь от меня, Ваня? – в несвойственной ей нервной манере спросила Элла.
– С тобой что-то происходит, – сказал он. – И я, кажется, догадываюсь, что…
– Что?! – вскинулась Элла, и в унисон с ее выкриком опять ударил гром. Кот, очередной раз жалобно мявкнув и топоча, как конь, пронесся в глубину комнаты и спрятался под шкаф. Лукьянов опять подумал, что это символично: гром небесный и земной кошачий галоп. Он подмигнул Михаилу, расплющившемуся в весьма узком пространстве, и сказал жене:
– У меня такое впечатление, что ты… влюбилась… разумеется, не в меня…
– Я-а-а-а?!!! – Элла так долго тянула «а», что было ясно: он попал в самое яблочко.
Порыв ветра зашвырнул в окно пригоршню капель. Обычно дождь молотил только по полу лоджии, не долетая до стекол. Сегодня непогода разыгралась не на шутку.
– Ну… не я же…
– Это не так, Ваня… Я… Я люблю только тебя! И ты знаешь это! И если сейчас я… ну то есть… мы не спим вместе… то это только лишь потому, что твое здоровье…
– Это пошло бы на пользу моему здоровью, – перебил он, поскольку был настроен говорить ей наперекор. – И мальчишки на отдыхе у бабушки с дедушкой! Все условия, а ты не хочешь.
– Я? Почему это я не хочу? Я исключительно из-за тебя… А если ты… то пожалуйста…
Элла осторожно придвинулась к нему. Потом обняла за шею и поцеловала в губы. Впервые за все годы супружества губы жены показались Лукьянову холодными и неприятно липкими. Впрочем, чего удивляться. Они же у нее, как всегда, были накрашены. Вот он, наверное, сейчас смешон, с лиловыми губами в Эллиной помаде.
– Ну сам-то меня обними, – прошептала она, и он удивился тому, что даже не подумал этого сделать.
Он обнял жену и почему-то не узнал своих ощущений. Женщина, которую он обнимал в последний раз, была другой: не такой поджарой и сильной. Та, другая, была нежной, с мягким податливым телом… Что за ерунда! С каким еще другим телом? Он не ходок по женщинам!
Лукьянов стянул с жены спортивную маечку и вздрогнул от очередного громового раската. В призрачном отсвете электрического разряда грудь Эллы показалась ненастоящей, сделанной из синего полимерного материала. И на ощупь она была чересчур упругой и слишком уж маленькой. С усиливающимся с каждой минутой интересом он принялся раздевать Эллу дальше.
Гроза уходила в сторону. Последняя молния прочертила небо, громовой раскат раздался уже где-то далеко-далеко, на самом краю света. Кожа женщины перед Иваном Андреевичем приобрела нормальный человеческий цвет. И тем не менее все было не так… Ему будто подменили жену. Та, которую ему хотелось бы обнимать, имела нежно-розовую кожу и белокурые волосы… везде… Жена была сильно загорелой брюнеткой. Даже следы от купальника не были белыми, скорее бежевыми… возможно, цвета тех панелей, которыми она собиралась обить лоджию. А еще эта женщина была чересчур агрессивной. Она очень быстро перехватила инициативу в свои руки, и на какое-то время Лукьянов выпал из действительности. Он перестал анализировать свои ощущения, потому что они были слишком хороши. Он целиком отдался во власть этой женщины, которая прекрасно знала, как доставить ему удовольствие.
Да… Элла всегда это знала… А он… А что же он? А он, похоже, полное ничтожество… Его жена всегда могла настоять на своем и в постели. Настояла и в этот раз…
Когда она наконец оторвалась от него, Лукьянов спросил:
– Элла, ты никогда не красила волосы в белый цвет?
– Нет! – резко ответила она. – Почему ты спросил?
– Понимаешь, мне кажется, что ты когда-то была блондинкой, – задумчиво произнес он. – Аж в висках больно… Силюсь что-то вспомнить – и никак…
– Ну… вообще-то… я как-то красилась на пару тонов светлее… Может быть, тебе это вспоминается?
– Может быть…
– Ты вообще, Ваня, многое забыл…
– Похоже на то… – не мог не согласиться он.
Элла приподнялась над мужем, посмотрела ему в глаза и сказала:
– Ты забыл, что был смелым и решительным в… сексе!
– Да? – удивился он. – И насколько же смелым?
– Настолько, что доставлял мне неземное наслаждение.
– Да? – только и смог повторить он. – То есть то, что было сейчас, это наслаждение земное… или… вообще не наслаждение?
– То, что было сейчас, сделала я. Для тебя. Мне бы хотелось, чтобы и ты…
– Что?
– Постарался для меня… – Она легла на спину и закрыла в ожидании глаза.
Лукьянов посмотрел на лежащую перед ним обнаженную женщину и некстати подумал, что ему совершенно не хочется для нее стараться. Она ему не слишком нравится. Все-таки она чрезвычайно худа. В юности жена была все же полнее, а этот новомодный фитнес, которым она с остервенением занимается, похоже, высосал из нее все соки. Сейчас, когда лежит на спине, ее груди совсем расплющились и почти не напоминают женские. И бедра слишком узки. Ивану Андреевичу всегда хотелось, чтобы она была чуть пополней… Он не был поклонником мальчиковых тел. Женщина должна быть женщиной… А бронзовый загар и вовсе противен. Горели бы эти солярии синим пламенем! Хорошо, хоть Элла не загорает в них обнаженной. А то вообще перед ним лежала бы не женщина, а бесполый подросток с какой-нибудь африканской окраины. А так… эти светлые участки… они еще могут на что-то его сподвигнуть. Хорошо, что Элла, закрывшая глаза, не могла его видеть. Лукьянов неприязненно сморщился и положил руку на малоаппетитную грудь жены.
Он, конечно, старался, как она того и просила, и даже сумел-таки выжать из нее вопль восторга, но, похоже, Элла ждала большего. После всего между ними происшедшего она не поцеловала его горячо и страстно, как обычно, а сжалась на постели в некрасивый угловатый комочек. В неверном свете подступивших сумерек ее тело на светлой простыне казалось почти черным.
– Я не оправдал твоих ожиданий? – спросил он.
– Ты сделал все, что мог, – ответила она в подушку.
– То есть на большее я и не способен, – усмехнулся он. – Тебе, явно, восторга не хватило.
– Да… не хватило…
Лукьянов опять сморщился. Могла бы и приврать. Все-таки он после тяжелой травмы. Не вошел еще в полную силу. Он хотел сказать Элле что-нибудь в эдаком роде, но она опять заговорила сама:
– Честно говоря, Ваня, мне всегда не хватало, но я только недавно разобралась в этом.
– Насколько недавно? – спросил он, чтобы хоть что-то сказать.
– Неважно…
– А что важно? Панели в лоджию – неважны, твое физическое неудовлетворение – неважно. А что же важно, Элла?
Она села перед ним в некое подобие позы лотоса, даже как-то по-индийски сложила на груди руки и жалобно, что было совершенно на нее не похоже, произнесла:
– И все-таки, Ваня… Ты все время отвечаешь на автомате, не задумываясь, а ты задумайся и ответь…
Она замолчала, и он вынужден был спросить:
– Что ответить-то?
– Ты меня любишь?
– Ну во-о-от… – протянул он. – Опя-а-ать… Сколько можно, Элла! Ты все про меня знаешь!
– Да! Теперь я знаю про тебя даже больше, чем ты сам. У меня нет провала в памяти!
– Ну… и на что же ты намекаешь? – почему-то рассердился и одновременно насторожился он. Ему показалось, что жена знает о нем что-то ужасно постыдное, грязное и мерзкое. Именно потому она и охладела к нему, и не испытывает былого удовольствия от интима. Что же он мог такого натворить перед тем, как ему отшибло память? Он же нормальный интеллигентный человек… без порочных наклонностей и тайных страстей…
– Вот… тебе кажется, что я когда-то была блондинкой… – начала она.
– Ну-у-у… – осторожно подбодрил ее Лукьянов.
– Я даже сказала, что когда-то красилась на несколько тонов светлее…
– И что?
– А то, что я всегда крашусь одинаково…
Лукьянов не мог понять, куда она клонит. За окном сделалось совсем черно, но не потому, что опустилась ночь. Небо опять обложили тяжелые тучи. Ивану Андреевичу подумалось, что они специально скопились исключительно перед их с Эллой окном в предвестии какой-то кошмарной развязки разговора.
– Я понял: ты всегда красишься одинаково… И что? – уже с самой настоящей тревогой в голосе спросил он.
– А ты все-таки напрягись, Ваня! Может быть, сумеешь вспомнить ту, у которой светлые волосы и очень белая кожа? Заканчивается лето… Временами было довольно жарко, а она, эта женщина, и сейчас почти совсем незагорелая. Прямо Снегурочка…
Лукьянов посмотрел на Эллу, которая Снегурочку не напоминала даже в первом приближении, и в висках у него застучало. Загрохотало и на улице. Раскаты все приближались и приближались. Еще бы! Надо же громыхнуть прямо перед их окнами, чтобы они с Эллой прочувствовали силу непогоды! Ивану показалось, что он успел сжать голову руками до того, как небо опять раскололось прямо за стеклом, почти рядом с постелью, но это ему не помогло. Затылок резко обожгло болью. Потом боль распространилась по всей голове. Хотелось закричать.
Электрический всполох полоснул по белью и женщине, которая на нем лежала. И она будто изменилась… Всего лишь на одно мгновение, но Лукьянов успел увидеть светлые кудряшки, разметавшиеся по подушке… красивую грудь, настоящую женскую, а не подростковую… белую ногу, слегка согнутую в колене… Что же это? Кто же?… Не может быть, но это… Неужели… Нет… Черт! Как раскалывается голова… Это из-за того, что она так болит, ему видятся странные белые женщины… Вот… хорошо… хорошо… Перед ним уже Элла… Загорелая и худенькая, как всегда… Нет Снегурочкам! Да здравствует Элла!
– Вспомнил? – Вопрос жены донесся до него глухо, как из подземелья. А он уже ничего не хотел вспоминать. Это слишком болезненно. У него будто закипал мозг. Хоть бы прекратилась гроза… От этих молний что-то странное происходит и со зрением. Пространство искривляется… На окне повисла какая-то странная занавеска… Будто парус… Вечно Элле приходят в голову какие-то экстремальные идеи… И кровать купила новую… Зачем? Раскладной диван более удобен… И волосы… Она все-таки покрасила волосы… Как все-таки хорошо, что она не ходила в солярий… Надо сказать, чтобы она вообще туда ни ногой… В конце концов, он имеет право это потребовать… как муж… Ему нравится, когда кожа такая… нежная, молочная, чуть-чуть розоватая… Элла… Нет… не Элла… Но это же невозможно… Он никогда не видел эту женщину обнаженной… Он смел только целовать ее… и все… Они были слишком юны… Он был слишком влюблен в нее… в Дашу… Даша… Это же Даша… Даша!
В унисон с мощным громовым раскатом, которого не слышал, Лукьянов гортанно выкрикнул: «Даша!», и все исчезло: широкая двуспальная кровать, парус на окне, прекрасная белокурая женщина. Перед Иваном сидела Элла, закутавшаяся в одеяло, и напряженно смотрела на него почти совсем черными из-за расширившихся зрачков глазами.
– Вспомнил? – опять спросила она, а он ничком повалился на постель. То, что он будто бы вспомнил, не могло быть на самом деле. Он не мог быть с Дашей в одной постели… Он не видел ее сто лет… Она чужая жена… Вышла замуж за… Архипов? Архипов… Архипов!!!
В мозгу всплыла пошлая фраза: «Не нукай, не запряг!» Потом вторая: «Я хочу, чтобы ты забыл даже мечтать о Дашке!» Надо же, какое дурацкое построение фразы! Мог бы сказать проще: «Даже и не мечтай о Дашке!» Хотя, какая разница? Он не может о ней не мечтать… Мечтать… Нет, не только мечтать… Они же с Дашей… Да-да! Потому и парус! Гостиница называлась именно так: «Парус!» А Архипов…
С очередным громовым ударом и слепящим светом молнии Иван Андреевич увидел, как Архипов размахнулся, и… вспомнил абсолютно все.
– Что это? – спросил Дмитрий, с изумлением уставившись на ненадеванные, новехонькие роликовые коньки в руках у Майи. – Ты решила стать роллершей?
– Это для твоей дочки, – отозвалась Майя. – Она ведь скоро приедет из лагеря.
– Приедет, – согласился Архипов, не в силах отвести взгляда от роликов. – А откуда ты узнала?
– О чем?
– Ну… что Юлька мечтает о роликовых коньках…
– Не знаю… Я подумала, что сейчас все дети о них мечтают… Я бы тоже мечтала, если бы была Юлькой…
– Да… Она говорила, что ролики есть уже у многих ее подружек и что она тоже их хочет. Мы… ну, в общем, я… я обещал ей подарить на день рождения. Он у Юльки в октябре…
– В октябре уже может оказаться поздно кататься, а сейчас – в самый раз.
Архипов с удивлением и даже некоторым подозрением вгляделся в лицо женщины с коньками в руках. Не покупает ли она его таким образом? Пожалуй, стоит проверить. Он склонил голову на бок, оглядел всю Майю целиком и спросил:
– То есть ты готова дружить с моей дочерью?
– Нет, не готова, – покачала головой она.
– А что так?
– Я не умею с детьми… Даже с детьми подруг у меня никогда ничего не получается. Я не умею мыслить их категориями. Они для меня как инопланетяне…
– Зачем же тогда купила коньки?
– Я не знаю, Дима, честное слово… Был какой-то толчок. Я зашла купить кроссовки, а там как раз выкладывали на витрину ролики… детские… Я сразу подумала о твоей дочери.
– Но ведь может не подойти размер?
– Я договорилась, что мы поменяем, если что… Главное, чтобы на них не катались… Это же будет сразу видно по колесам.
Архипов взял в руки один конек. Ботинок сверкал глянцевой кожей и радовал глаза разноцветными нашлепками. Дмитрий провел рукой по колесам. Они откликнулись тихим шуршанием.
– Ты хочешь за меня замуж? – спросил он. Проверять, так уж проверять.
После минутного раздумья Майя ответила:
– Нет… Впрочем, не знаю…
– Как так? – удивился слегка уязвленный Архипов. – Все мои знакомые женщины… ну… до женитьбы… пытались повести меня под венец. Ты исключение?
– А я вообще никогда не хотела замуж.
– Вообще?
– Ну… если не считать юность, когда все девчонки грезят о принцах.
– То есть ты вообще больше не грезишь?
– Да. Отгрезила. Ни одной своей замужней подруге не завидую. Да и вообще не знаю ни одной счастливой пары. У всех сплошные заморочки. У одной подруги муж тихо спивается, а другой – делает то же самое, только буйно, у третьей – психованный сын, которого она уже переводит чуть ли не в пятую школу, поскольку учителя от него стонут, у четвертой – дочка вечно болеет. В общем, мрак!
– И ты не хочешь психованных сыновей и больных дочек?
– Ага! А еще мужей-алкоголиков, бабников и бездельников.
– То есть нормальных мужиков в принципе не существует, так, что ли?
Майя взяла у него из рук конек, аккуратно пристроила ролики на полу у стены, обняла его за шею и тихо сказала:
– Не сердись, Дима… Ты – это другое…
– И что же?
– Не разобралась еще… Понимаешь, я от всех своих мужчин очень быстро уставала и не могла дождаться, когда же они наконец от меня свалят… А сейчас я боюсь другого.
– Чего?
– Что ты заскучаешь по жене с дочкой и… уйдешь…
Архипов, сморщившись, закусил губу. Майя провела рукой по его щеке, будто пытаясь ее разгладить, и сказала:
– Не бойся. Несмотря на все, выше изложенное… – она улыбнулась, – …я не стану тебя удерживать, если ты решишь, что пора уйти.
– Может быть, стоит попытаться удержать?
– Ну… я стану действовать по обстоятельствам.
– Мы подали заявление о разводе…
– Я знаю…
– Мне тяжело…
– Я знаю…
– Я всегда буду любить Юльку!
– Я знаю…
– А ты не сможешь с чужим ребенком…
– Главное, чтобы ты с ней не порывал.
– Я и не порву. Я не отдам ее… жене… Отсужу!
– Зачем?
– Затем, что она моя дочь, чего тебе, как выяснилось, не понять!
Архипов высвободился из ее рук, сел на диван в неудобной напряженной позе.
– Я не о том, Дима, – начала Майя, присев на диван чуть поодаль от него. – Хоть у меня никогда не было детей, я по подругам знаю, что они значат для матерей. Катька, например… ну та женщина, у которой чудовищный сын… она даст себе руку отрезать, только бы ее с Коленькой не разлучали. А Танюша… это у нее болеет дочка… так от нее муж собирается уйти, потому что она все время возится с Лизочкой, а ему мало уделяет внимания. И хотя Таня любит своего мужа Валерку, но, думаю, выберет девочку, если он вдруг предъявит ей ультиматум. Вот я и спросила, зачем ты хочешь отсудить дочку у жены. Она этого не перенесет. Пожалей свою Дашу…
Дата добавления: 2015-11-04; просмотров: 22 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |