лампы, все! эти вещицы, стоившие бог знает сколько. Сам знаешь, мы] хотели оставить их в
наследство детям. А теперь нам нечего им завещать!
Он удовлетворенно усмехнулся:
— Ага, нечего и некому, — он зевнул, как бы отпуская меня восвояси, но я не хотела уходить. —
Слава Богу, хоть детей нет. И никогда не будет. Можешь получить развод.
Выходи замуж за какого-нибудь сукина сына и устрой ему такую же скверную жизнь.
— Джулиан, — проговорила я с невыносимой печалью в голосе. —Я действительно устроила тебе
скверную жизнь?
Он пропустил мой вопрос мимо ушей, не желая отвечать, но я спрашивала его снова и снова, пока не
вытащила из него:
— Пожалуй, не совсем скверную. Раз-другой что-то было…
— Только раз-другой?
— Ну… может быть чуть чаще. Но тебе не придется остаться при мне и заботиться об инвалиде.
Уходи, пока не поздно. Сама знаешь, каков я. Изменял тебе направо и налево.
— Изменишь еще раз, и я душу из тебя выну!
— Уходи, Кэти. Я устал, — под действием всех этих успокоительных, которые ему давали глотать и
кололи, он говорил совсем сонно. — Заводить детей. — дело не для таких, как мы.
— Не для таких, как мы?
— Да, как мы.
— А чем мы отличаемся от других?
Он рассмеялся издевательски и горько одновременно.
— Мы не настоящие. Не принадлежим к человеческой расе.
— И кто же мы тогда?
— Пляшущие куклы, вот и все. Пляшущие дурачки, боящиеся стать настоящими людьми и жить в
реальном мире. И от того предпочитающие фантазии. Ты разве не знала?
— Нет, не знала. Я всегда считала, что мы настоящие.
— Это не я расправился с твоими вещами, это Иоланда. Я, правда, смотрел, как она этим
занимается. Он выкладывал все, как есть, и я ощутила омерзение и испуг. Была ли я и вправду всего лишь
танцующей куклой? Смогла ли бы я найти свой путь в реальном мире за стенами театра? В конце
концов намного ли лучше я справлялась с жизненными трудностями, чем мама?
— Джулиан… Я люблю тебя, честное слово люблю. Я действительно считала, что люблю другого,
потому что менять старую любовь на новую казалось мне противоестественным. Маленькой
девочкой я верила, что любовь приходит лишь однажды, и что такая любовь — самая возвышенная.
Я думала, что если кого-то любишь, то никогда уже не будешь любить никого другого. Я
заблуждалась. — Убирайся и оставь меня в покое. Я не хочу слышать, что ты там хочешь мне сказать, теперь не
хочу. Теперь мне плевать.
Слезы текли по моему лицу и капали на него. Он закрыл глаза, отказываясь видеть и слышать. Я
наклонилась его поцеловать, но его крепко сжатые и неподвижные губы не ответили мне.
— Брось! Меня тошнит от тебя! — отрезал он.
— Я люблю тебя, Джулиан, — рыдала я. — Прости меня, если я поздно поняла и призналась в этом,
но не делай так, чтобы было слишком поздно. Я жду от тебя ребенка, четырнадцатого в старом роду
танцоров и ради него одного уже стоит жить, даже если меня ты больше не любишь. Не закрывай
глаза и не притворяйся, что не слышишь, потому что ты будешь отцом, хочешь ты этого или нет.
Он перевел на меня взгляд черных блестящих глаз, и я поняла, что они блестят из-за стоящих в них
слез. Слез разочарования или жалости к себе, не знаю. Но заговорил он мягче, и в голосе его
прозвучало нечто, похожее на любовь.
— Советую тебе избавиться от него, Кэти. Число четырнадцать не счастливее тринадцати.
Всю ночь Крис держал меня в объятиях в соседней палате.
Я проснулась рано утром. Иоланду в момент аварии выбросило из машины, и в тот день ее должны
были хоронить. Я осторожно высвободилась от Криса, поудобнее устроила его свесившуюся голову
и улизнула, чтобы заглянуть к Джулиану. В его палате дежурила ночная сиделка, которая мирно
спала, сидя у его кровати. Я стояла в дверях и разглядывала его в неверном, зеленоватом свете
накрытой полотенцем лампы. Джулиан спал, крепко спал. Трубка капельницы тянулась к его руке,
скрываясь под простыней. Почему-то капельница привлекла мое внимание. В ней была какая-то
бледно-желтая жидкость, больше напоминавшая воду, настолько быстро она вытекала. Я бросилась
назад и затрясла Криса.
— Крис, — сказала я, пока он приходил в себя спросонья, — разве внутривенное не должно только
потихоньку капать? Оно очень быстро убывает, по-моему, даже слишком быстро.
Не успела я это произнести, как Крис вскочил и помчался в палату Джулиана. Вбежав туда, он зажег
верхний свет и разбудил спавшую сиделку.
— Вы почему спите, черт возьми? Вы здесь находитесь, чтобы за ним смотреть! Говоря это, он
поднял простыню, и мы увидели загипсованную руку Джулиана с отверстием для иглы. Игла,
закрепленная пластырем, оставалась по-прежнему в вене, но трубка была перерезана!
— О Боже, — выдохнул Крис, — в сердце, наверное, попал пузырек воздуха.
Я не могла оторвать взгляда от сияющих ножничек, свободно лежащих в разжавшейся руке
Джулиана. — Он сам перерезал трубку, — прошептала я. — Сам перерезал, и теперь он мертв, мертв, мертв…
— Где он взял ножницы? — спросил Крис так резко, что сиделку начала бить дрожь. Это были ее
рабочие ножницы, которыми она обрезала нитку, вышивая тамбуром.
— Клянусь, я не помню, чтобы я их теряла, разве что он сам их вытащил, когда я над ним
наклонилась… — Ладно, — сказала я безжизненным голосом. — Так ли, иначе ли, он нашел бы способ это
совершить. Мне следовало бы додуматься предупредить вас. Без балета для него не было бы жизни.
Не было бы жизни.
Джулиана похоронили рядом с его отцом. Удостоверившись в согласии мадам Мариши, я велела
выбить на надгробии: Джулиан Маркет Розенкофф, возлюбленный супруг Кэтрин, тринадцатый
танцовщик в семье звезд русского балета. Может быть это звучало излишне напыщенно и выдавало
мою неспособность любить его при жизни, но я предпочла сделать так, как ему хотелось бы по
крайней мере в соответствии с моими представления о том, чего бы ему хотелось.
Мы с Крисом, Полом и Кэрри постояли и около могилы Жоржа. Отдавая дань уважения отцу
Джулиана, склонила голову. И это я должна была сделать много раньше. Кладбища с их
мраморными святыми и ангела так сладко улыбающимися, такими благостными постными, до чего я
их ненавидела! Они свысока относят-ся к нам живущим — хрупким существам из плоти и крови,
горюющим и плачущим, тогда как они веками стоят, даря всех и вся благостной улыбкой. А я опять
оказалась там, откуда начинала.
— Кэтрин, — сказал Пол, когда мы расселись в длинном черном лимузине,
— твоя комната стоит, как была она в твоем полном распоряжении. Приезжай домой, поживи со
мной и Кэрри, пока не родишь. Крис тоже там будет: у него интернатура в клермонтской больнице.
Я воззрилась на Криса, примостившегося на откидном сиденье. Насколько я знала, он получил
гораздо лучше место в очень известной больнице, а теперь вдруг очутился в маленькой и ничем не
примечательной. — Дьюк так далеко, Кэти, — сказал он, отводя глаза. Я достаточно наездился пока учился в
колледже и универ-ситете. Так что, если ты не против, я обоснуюсь где-нибудь поблизости, чтобы
быть тут, когда на свет появится мой племянник или племянница.
Мадам Мариша так и подскочила, едва не ударившие головой о потолок машины.
— Ты носишь ребенка Джулиана? — воскликнула она. Почему ты мне раньше не сказала? Как
чудесно! — прямо засветилась, и окутывавшая ее скорбь спала, точно мрачное одеяние. — Значит,
Джулиан, можно сказать жив: он ведь станет отцом малыша, который будет весь в него!
— Это может быть и девочка, мадам, — мягко произнес Пол, беря меня за руку. — Я понимаю, вы
мечтаете о мальчике, похожем на вашего сына, а я — о девочке, похожей на Кэти и Кэрри… Но я не
стал бы возражать и против мальчика.
— Возражать? — возопила мадам. — Господь в его неизреченной мудрости и милости ниспошлет
Кэтрин точную копию Джулиана! И он будет танцовщиком и добьется славы, до которой сыну моего
Жоржа оставалось всего несколько шагов.
Полночь застала меня на задней веранде, в одиночестве качающегося в любимом кресле Пола. В
голове у меня теснились мысли о будущем. С ними сталкивались почти затопившие меня
размышления о прошлом. Слегка поскрипывали половицы: старые-старые, они не раз были
свидетелями горя, подобного моему, и сочувствовали мне. Не было видно ни звезд, ни луны, лишь
несколько светлячков прилетели поплясать во мраке сада.
Позади меня тихо открылась и закрылась дверь. Мне не нужно было оборачиваться, я и без того
знала, кто это. У меня было хорошее чутье на людей даже в темноте. Вошедший сел в соседнее
кресло и принялся раскачиваться в такт со мной.
— Кэти, — ласково сказал он, — я не могу смотреть, как ты тут сидишь, такая потерянная и
измученная. Не думай, что все хорошее в твоей жизни кончилось, и тебе ничего не осталось. Ты еще
очень молода, очень красива, а после того, как родится ребенок, ты сможешь быстро восстановить
форму и опять танцевать, пока не почувствуешь, что пора оставить сцену и преподавать.
Я не повернула головы. Опять танцевать? Как я могу танцевать, если Джулиана больше нет?
Ребенок — единственное, что у меня есть. Он станет смыслом моего существования. Я буду учить
его танцевать, и он или она Достигнет славы, так и не осенившей нас с Джулианом. Все, что мама не
смогла нам дать, получит мой ребенок. Им никогда не будут пренебрегать. Он потянется ко мне, и
его ручки тут же найдут меня. Когда он будет плачем звать маму, ему не придется искать утешения
только у старшей сестры. Нет… Я буду такой же, какой была мама, пока у нее был папа. Вот что
ранило меня больше всего: из любящей и доброй она смогла превратиться в то, чем стала теперь — в
чудовище. Ни за что на свете я не стану обращаться с моим ребенком так, как она обращалась с
нами! — Спокойной ночи, Пол, — сказала я, поднимаясь, чтобы уйти. — Не засиживайся. Тебе рано
вставать, а за обедом ты выглядел утомленным.
— Кэтрин?
— Не сейчас. Позже. Мне нужно время.
Я медленно поднималась по задней лестнице, размышляя о ребенке, который жил во мне, о том, что
теперь мне не следует есть все подряд, но надо пить побольше молока, принимать витамины, думать
о счастье, а не о мести. Отныне я каждый день буду заводить балетную музыку. Ребенок тоже будет
слушать ее, и еще до своего появления на свет крохотное существо получит представление об
искусстве танца. Я улыбнулась, представляя очаровательные пачки, которые буду покупать своей
дочке. И заулыбалась еще радостнее, вообразив себе мальчишечку похожего на отца с буйной
копной темных кудрей. Я назвала бы его Джулиан Янус Маркет. Янус, потому что он будет обращен
и к будущему, и к прошлому.
Я прошла мимо Криса, собравшегося спуститься вниз по лестнице. Он прикоснулся ко мне, и я
поежилась, понимая, чего он хочет. Ему даже не нужно было ничего говорить. Я знала каждое его
слово наперед, назубок, вдоль и поперек, досконально… Знала так, как знала его самого.
При всем моем добросовестном стремлении сосредоточиться исключительно на невинном создании,
которое я носила, мысли мои все же как бы исподволь возвращались к матери, наполняя меня
ненавистью, против воли навевая планы мести. Потому что косвенно она была виновата и в гибели
Джулиана. Если бы нам не пришлось сначала сидеть под замком, а потом совершить побег и
скрыться, то я бы никогда не влюбилась бы ни в Криса, ни в Пола, и мы с Джулианом неизбежно
встретились бы в Нью-Йорке. И тогда я могла бы любить его той любовью, какая была ему нужна и
желанна. Я пришла бы к нему чистой и незапятнанной.
А изменило бы это хоть что-нибудь, вновь и вновь задавалась я вопросом. И уверяла себя, что да,
да! Это все изменило бы.
ИНТЕРЛЮДИЯ ДЛЯ ТРОИХ
По мере того, как во мне рос младенец, я постепенно обретала свое утраченное «я», ведь балет не
давал развиться дальше состояния зародыша моей личности, всецело подчиненной желанию
танцевать и преуспеть в театре. Теперь я спустилась на грешную землю, подавив фантазии о
шикарной жизни. Не то чтобы я больше совсем не мечтала о сцене и аплодисментах. О, у меня
бывали приступы тоски, но теперь был и проверенный способ справиться с ними. Я начинала думать
о своей матери, о том, что она нам сделала. Еще одна смерть на твоей совести, мама!
«Дорогая миссис Уинслоу!
Что, все еще от меня бегаете? Разве не поняли уже, что убегаете Вы недостаточно быстро и
недостаточно далеко? Когда-нибудь я настигну Вас, и мы снова повстречаемся. Возможно, тогда Вы
изведаете такое же страдание, какое причинили мне, а хорошо бы втрое сильнее.
Совсем недавно в автокатастрофе погиб мой муж, так же, как много лет назад погиб Ваш. Я жду его
ребенка, но ни за что не совершу гнусности, подобной Вашей. Я найду способ прокормить его или
ее, или даже их, будь у меня хоть тройняшки, а то и все четверо!»
Я отправила это письмо на ее домашний адрес в Грингленн, но потом газеты сообщили, что она
была в Японии. В Японии! Ну и концы же она делала!
Тем временем я превращалась в какую-то самой себе незнакомую женщину. Если верить зеркалам, я
больше не была стройной и гибкой. Груди мои становились все более округлыми и налитыми, а
живот выпятился. Я ужасно переживала из-за утратившей грацию походки, но мои руки так и тянуло
любовно погладить то место, где из меня начинала выпирать маленькая попка младенца.
В один прекрасный день я осознала, что мне повезло больше, чем многим другим вдовам: я была
нужна сразу двум мужчинам. Мужчинам, исподволь давшим мне понять, что они не прочь занять
место Джулиана. А еще у меня была Кэрри. Для нее я являла собой образец, по которому она
старалась строить собственную жизнь. Милая, дорогая крошка Кэрри, уже шестнадцатилетняя, но ни
разу не ходившая ни на свидание, ни на танцы, не имевшая своего мальчика. Не то чтобы все это
было ей недоступно, нет, просто она не могла забыть о своем росте. Крис уговаривал друзей
поухаживать за сестренкой, чахнущей без любви. И она жаловалась мне:
— Тебе искать кавалеров Крису не приходится! Взять того студента колледжа, я ведь ему не нужна.
Он приходит-то только, чтобы при случае подкрасться поближе к тебе.
Я рассмеялась, настолько нелепо это звучало. Кому я могла понадобиться в моем положении:
беременная вдова, да и старовата для студента.
Кэрри выслушала мой ответ, но по-прежнему дулась, глядя в окно.
— С того времени, как ты приехала, доктор Пол не водит меня больше в кино и в ресторан, не то что
раньше… Я все прикидывалась, что он мне вовсе не опекун, а любимый: мне было так хорошо,
потому что все женщины на него смотрят. Он красивый, хоть и старый.
Я вздохнула, потому что в моих глазах Пол не мог состариться. Для своих сорока восьми он
выглядел удивительно моложавым. Я обняла Кэрри и принялась угощать ее, уверяя, что любовь
буквально поджидает ее за углом.
— Он будет молодым, Кэрри, почти, как ты. И стоит ему тебя увидеть и понять, какая ты, как он тут
же безо всяких понуканий тебя полюбит.
Она тихонько поднялась и ушла к себе. Мои слова ни в чем ее не убедили. Частенько появлялась
мадам Мариша, чтобы справиться о моем состоянии, и пичкала меня категоричными советами.
— Ты давай не забрасывай своих занятий. Заводи музыку к балетам, прививай ребенку Джулиана
любовь к прекрасному еще до того, как он родится: внутри тебя он уже будет знать, что ему
предназначено танцевать. — Она посмотрела на мои ноги, наконец зажившие: — Как твои пальцы?
— Прекрасно, — уныло ответила я, хотя в действительности в дождливую погоду они ныли.
Когда рядом не было Кэрри, с меня не спускала глаз Хенни. Она поразительно быстро старела. Я
беспокоилась за нее. Она изо всех сил пыталась придерживаться строгой диеты, на которой
настаивали оба ее «сына-доктора», но на деле ела все, чего душа просила, не особенно считая
калории и процент содержания холестерина.
Ребенок Джулиана, его частичка, оставшаяся со мной, помогал скоротать длинные горькие дни.
Скоро подошло Рождество, и я так раздалась, что сочла за благо не появляться на людях. Но Крис, а
с ним и Пол утверждали, что поход по магазинам будет хорошим поводом развеять-ся.
Я купила старинный золотой медальон, чтобы послать его мадам Зольта, а внутрь вложила две
наших с Джулианом фотографии в костюмах Ромео и Джульетты.
Вскоре после Рождества от нее пришел ответ с благодарностью.
«Дорогая Кэтрин, радость моя!
Твой подарок — самый лучший. Я горюю о твоем муже, прекрасном танцовщике. Горюю и о тебе,
тем более, если ты решила больше не танцевать только потому, что стала матерью! Ты бы давным-
давно стала прима-балериной, выказывай твой муж меньше заносчивости и больше уважения по
отношению к начальству. Поддерживай форму, занимайся, забирай ребенка с собой, и мы будем все
вместе жить у меня, пока не найдется новый danseur для нежных чуйств. Жизнь предоставляет нам
много возможностей, а не одну-единственную. Возвращайся».
Ее письмо вызвало у меня тоскливую улыбку. Она так и написала — «чуйств».
— Что это ты так улыбаешься? — поинтересовался Пол, откладывая медицинский журнал, который,
стало быть, поглощал его внимание лишь отчасти.
Смутившись, я наклонилась, чтобы передать ему письмо. Он прочел его и протянул ко мне руки,
приглашая пристроиться у него на коленях. Я всей душой откликнулась на это приглашение: я так
изголодалась по нежности. Без мужчины жизнь казалась мне пустой.
— Ты могла бы продолжить свою карьеру, — ласково проговорил он. — Хотя я и молю Бога, чтобы
ты не уехала обратно в Нью-Йорк и не бросила меня опять одного.
— Жила-была, — начала я в ответ, — прекрасная белокурая пара родителей, давшая жизнь четырем
детям, которым лучше бы вообще не рождаться на свет. Детей своих они обожали сверх всякой
меры. А потом отца убили, и мать переменилась, напрочь позабыв про любовь, ласку и внимание, в
которых так отчаянно нуждались эти дети. Теперь погиб еще один прекрасный муж, и я не допущу,
чтобы мой ребенок чувствовал себя брошенным, сиротой, нелюбимым, ненужным. Когда он
заплачет, я буду с ним. Всегда буду с ним, чтобы у него было ощущение надежности, чтобы он знал,
как сильно его любят. Я буду читать ему, петь ему, и он никогда не почувствует себя отвергнутым и
преданным, как когда-то Крис понял, что его предала та, которую он любил больше всех.
— Он? Ты будто заранее знаешь, что это он, — переменчивые глаза Пола погрустнели. — Не
собираешься ли ты быть этому ребенку матерью и отцом одновременно? Не собираешься ли ты
закрыть двери перед всяким мужчиной, который захотел бы связать с тобой свою судьбу? Кэтрин, я
надеюсь, ты не хочешь превратиться в одну из тех женщин, озлобленных тем, что жизнь не всегда
исполняет ее желания?
Я слегка откинула голову, чтобы посмотреть ему в глаза:
— Ты меня больше не любишь, правда?
— Не люблю?
— Это не ответ.
— А я и не думал, что требуется отвечать. Я был уверен, что ты сама догадаешься. По тому, как ты
на меня смотришь, мне казалось, что ты готова ко мне вернуться. Я люблю тебя, Кэтрин… Люблю с
того самого дня, когда ты впервые поднялась по ступенькам веранды. Люблю, как ты говоришь, как
улыбаешься, как ходишь, вернее, ходила до беременности, когда еще не откидывалась назад и не
держалась за спину, что так сильно ноет?
— Ох, — сказала я с отвращением, — и зачем ты стал спрашивать о моей спине вместо того, чтобы
и дальше говорить мне такие чудесные вещи? Да, спина меня, конечно, беспокоит. Я не привыкла
таскать лишние девятнадцать фунтов. А теперь, будь добр, вернись к тому, о чем ты вел речь прежде
чем вспомнил, что ты врач.
Он медленно наклонился ко мне, чтобы едва-едва коснуться губами моих губ, но тут страсть
нахлынула на него, и вот он уже пылко целовал меня. Я обвила руками его шею и с жаром ответила
на его поцелуй.
Открылась и с шумом захлопнулась наружная дверь. Я отшатнулась от Пола и попыталась
поспешно встать, пока Крис не вошел в комнату. Но было поздно. Он появился на пороге в белом
халате под пальто с пакетом, в котором лежала кварта фисташкового мороженого. Я просила купить
его к обеду.
— А мне казалось, что сегодня вечером ты дежуришь, — пробормотала я слишком торопливо,
чтобы не выдать своего смятения и изумления. Он сунул мне в руки мороженое и холодно взглянул
на меня.
— Я и дежурю. Просто вечер выдался скучный, и я решил, что могу отлучиться на несколько минут
и привезти тебе десерт, который тебе якобы так хотелось. — Он бросил быстрый взгляд на Пола. —
Прошу прощения, что явился некстати. Продолжайте же.
Крис повернулся на каблуках и покинул комнату, снова с силой хлопнув дверью.
— Кэти, — произнес Пол, вставая и забирая у меня мороженое, — с Крисом надо как-то
разобраться. Тому, о чем он мечтает, не бывать. Я пробовал с ним об этом говорить, но он не
слушает. Затыкает уши и уходит. Ты должна заставить его осознать, что закрывая свое сердце для
всякой другой девушки, он губит свою жизнь.
Пол сходил на кухню и возвратился через пару минут, неся два десертных блюдца с зеленым
мороженым, которого мне уже не хотелось.
Он был прав. С Крисом надо было как-то разобраться, но как? Я не могла сделать больно ни ему, ни
Полу и чувствовала себя этаким полем боя, желающим остаться за обоими сторонами одновременно.
— Кэтрин, — сказал Пол мягко, будто проверяя мою реакцию, — мне ничего от тебя не нужно, если
ты не любишь меня. Но откажи Крису, дай ему понять, что ему придется найти себе кого-то другого.
Кого угодно, кроме тебя…
— Мне будет так трудно объяснить ему это, — тихо проговорила я, стыдясь признаться, что вовсе
не хотела для Криса никого другого.
Мне ничего не было от него нужно, просто его присутствие, просто ощущение, что он рядом, просто
чувство надежности, — которое он в меня вселял. Я старалась распределить свое время между
Крисом и Полом, так чтобы каждому доставалось поровну, но не слишком много. И наблюдала, как
оба они все сильнее ревнуют, но считала, что это не моя вина, а опять-таки мамина! Все
несложившееся в моей жизни было ее виной.
Схватки начались холодной февральской ночью. Я задохнулась от острой боли. Мне было известно,
что это болезненно, но не до такой же степени! Я посмотрела на часы: два часа ночи в день Св.
Валентина. Как замечательно, мой ребенок родится в шестую годовщину нашей с Джулианом
свадьбы! — Джулиан! — крикнула я, будто он мог меня услышать. — Ты вот-вот станешь отцом!
Я встала, как можно быстрее оделась, затем прошла через холл и постучала в дверь Пола. Он что-то
вопросительно промычал.
— Пол, — позвала я, — похоже, у меня случилась первая схватка.
— Слава Богу! — отозвался он изнутри, вмиг совершенно проснувшись. — У тебя все собрано?
— Конечно. Все уже месяц, как уложено.
— Я позвоню твоему врачу и просигналю Крису, а ты сядь и не волнуйся.
— Ничего, если я войду?
Он распахнул дверь. На нем были только брюки.
— Ты самая невозмутимая будущая мамаша из всех, которых мне доводилось видеть, — заметил он,
усаживая меня.
Затем торопливо провел по лицу электробритвой и засуетился, одевая рубашку и галстук.
— Еще схватки были?
Я уже было сказала «нет», когда меня скрутила следующая. Я согнулась пополам.
— Предыдущая — пятнадцать минут назад, — выдохнула я.
Побледнев, он бросил куртку и подошел помочь мне встать.
— Ладно, я сперва посажу тебя в машину, а потом схожу за твоим чемоданом. Будь спокойна, не
волнуйся, твоего ребенка будут принимать трое врачей, и каждый из них приложит все силы…
— Путаясь у коллег под ногами, — закончила я.
— Оказывая тебе самую квалифицированную помощь, — поправил он и прокричал в сторону кухни:
— Хенни, я везу Кэтрин в больницу! Скажи Кэрри, когда она проснется. И позвони мадам Марише,
поставь для нее пленку, которую мы записали.
Мы предусмотрели все. Когда Пол, подогнав машину, открыл парадную дверь, я услышала, как у
меня за спиной с пленки доносится мой собственный голос.
— Мадам, — записала я еще несколько недель назад. — Ваш внук на подходе.
Казалось, прошла целая вечность, прежде чем впереди замаячило здание больницы. Под навесом у
входа в приемный покой тревожно шагала туда-сюда одинокая фигура Криса. Со словами: «Слава
Богу, добрались! Я уже воображал себе всевозможные несчастья», он помог мне выбраться из
машины, а тем временем кто-то другой примчался с креслом на колесиках, и безо всяких
предварительных процедур, которым подвергают пациентов, я в мгновение ока оказалась на койке,
тяжело дыша из-за очередной схватки.
Спустя три часа родился мой сын. При сем присутствовали и Крис, и Пол, оба со слезами на глазах,
но именно Крис приподнял моего сынишку, еще с необрезанной пуповиной, грязного и в крови. Он
положил его мне на живот и держал его там, пока другой доктор проделывал все необходимое.
— Кэти… Ты его видишь?
— Он прекрасен, — благоговейно пролепетала я, разглядев темные кудрявые волосики и чудное
маленькое красное тельце. В яростном негодовании, совсем как его отец, он размахивал
крохотными» кулачками и дрыгал тощими ножками, вереща от всех издевательств, которые над ним
учиняли, и от света, так внезапно ударившего ему в глазки, как бывает, когда стоишь в центре сцены.
— Его имя Джулиан Янус Маркет, но я стану звать его Джори.
Мой едва уловимый шепот все-таки расслышали и Крис, и Пол. Я была такая измученная и сонная.
— Почему ты хочешь звать его Джори? — спросил Пол, но сил ответить у меня не было. О причине
догадался Крис.
— Будь он блондином, она назвала бы его Кори, но он темненький, и с «Дж» начинается имя
Джулиана, а остальное — от Кори.
Мы встретились глазами, и я улыбнулась. Как замечательно, если тебя понимают, и объяснения
никогда не бывают нужны.
Часть четвертая
МОЙ МИЛЫЙ МАЛЕНЬКИЙ ПРИНЦ
Если какому-нибудь ребенку пришлось, явившись на свет, как бы войти принцем во дворец, полный
восторженных обожателей, то это моему Джори, с его иссиня-черными кудрями, светло-кремовой
кожей и темно-темно-синими глазами. Он был вылитый Джулиан, и я могла в избытке дарить ему
любовь, которую не дала его отцу.
С самого начала Джори будто бы понимал, что я его мать. Казалось, он узнавал мой голос, мои
прикосновения, даже звук моих шагов. При этом он почти так же сильно был привязан к Кэрри,
которая каждый вечер бежала домой из приемной Пола, чтобы подхватить его на руки и часами» с
ним играть.
— Нам надо поселиться отдельно, — сказал Крис, стремившийся окончательно утвердить себя в
роли отца Джори.
В доме Пола это было невозможно.
Я не знала, что ответить на это. Я любила просторный дом Пола, любила быть рядом с ним и Хенни.
Мне хотелось, чтобы Джори тоже радовался этим дорожкам в саду, где я катала бы его в коляске, и
он был бы окружен красотой. Мы с Крисом не смогли бы дать ему ничего подобного. Крис ведать не
ведал о моих астрономических долгах.
Наверху в доме Пол устроил детскую, где были и колыбель, и манеж, и несколько десятков мягких
плюшевых зверюшек, с которыми малыш мог играть, не рискуя пораниться или ушибиться. Время от
времени Пол и Крис радостно прибегали домой с одинаковыми игрушками, таращились друг на
друга и выдавливали улыбку, стараясь скрыть замешательство. Я была вынуждена спасать ситуацию,
восклицая: — Надо же, одна мысль пришла сразу двоим!
И один подарок приходилось возвращать, но ни разу, ни разу я даже не намекнула, чей же именно.
В июне того года, когда Кэрри исполнилось семнадцать, она окончила среднюю школу. В колледж
идти она не собиралась: ее вполне устраивало место личного секретаря Пола. Ее пальчики порхали
по клавиатуре пишущей машинки, она поразительно быстро и точно печатала со слуха, но при этом
по-прежнему мечтала, что кто-то ее полюбит, невзирая на малый рост.
Видя ее несчастной, я опять кипела яростью при мысли о матери. Я начала прикидывать, что бы
такое мне предпринять, когда представится шанс. Не было в живых мужа, который мог бы меня
Дата добавления: 2015-10-21; просмотров: 23 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |