правильно за последние три дня.
— Я? — огрызнулся Джулиан. — Это не я… это она, она торопится прыгнуть!
— Ладно, — саркастически отозвался режиссер. — Виновата всегда она, и никогда вы.
Он попытался совладать со своим нетерпением, зная, что если Джулиана много критиковать, он
уйдет со сцены.
— Когда ваша жена поправится настолько, что сможет танцевать?
— Эй, минутку! — завопила Иоланда. — Я еду сюда аж из Лос-Анжелеса, а вы теперь вроде бы
хотите заменить меня на Кэтрин! Я этого не потерплю! Я уже значусь в контракте! Я подам в суд!
— Мисс Лэндж, — сказал режиссер ровным голосом, — вы — всего лишь дублер, но уж коли это
так, давайте попробуем еще. Маркет, следите За вступлением, Лэндж, приготовьтесь и молите Бога,
чтобы на этот раз вас можно было показать аудитории, которая вправе ожидать большего от
профессионалов. Я улыбнулась, узнав, что Иоланда всего лишь дублирует меня. Я уже было подумала, что меня
совсем нет в контракте.
Испытывая извращенное удовольствие, я наблюдала, как Джулиан выставляет в глупом свете себя, а
заодно и партнершу. Однако, когда они разочарованно охали на сцене, я непроизвольно вторила им,
ощущая их изнеможение, и вопреки самой себе начала проникаться жалостью к Джулиану, изо всех
сил старавшемуся удержать Иоланду в равновесии.
Сидевшая в первом ряду мадам Зольта внезапно повернула свою морщинистую жирафью шею,
обратившись в мою сторону, и своими острыми маленькими глазами-бусинками увидала, как я
напружинившись, жадно смотрю на сцену.
— Смотри-ка, Кэтрин! — воскликнула она радостно. «Иди сюда, — показала она жестами, — сядь
рядом со мной».
— Я на минутку, Крис, — шепнула я. — Мне надо идти спасать Джулиана, прежде чем он сломает
свою и мою карьеру. Все будет хорошо. Что он сможет сделать на публике, правда?
Стоило мне сесть рядом с мадам Зольта, как она зашипела мне:
— Та-а-ак, не оч-чень-то ты и больна! И на том спасибо. Тут твой муженек губит мою репутацию
вместе с твоей и своей собственной. Мне следовало бы догадаться не ставить его все время в пару с
тобой, чтобы он мог танцевать хоть с кем-нибудь еще.
— Мадам, — спросила я, — кто это устроил, чтобы меня дублировала Иоланда?
— Твой муж, душечка, — безжалостно прошептала она. — Ты разрешила ему распоряжаться и
поступила глупо. Он невозможен! Сущий дьявол, стихийное бедствие, совершенный безумец! Если
он тебя как можно скорее не увидит, то совсем свихнется, или мы здесь все свихнемся. Беги
переоденься и спаси меня от гибели!
Переодевание заняло какие-то секунды. Торопливо перехватив и надежно заколов волосы, я надела
пуанты и быстро разогрелась у станка в костюмерной. Несколько упражнений разогнали кровь во
всех сосудах. Довольно скоро я была в порядке. Не проходило и дня, чтобы я не занималась по
нескольку часов.
В темноте кулис я заколебалась. Казалось я была готова ко всему, что мог при виде меня выкинуть
Джулиан: что же он сделает? Я смотрела, как он танцует, когда меня вдруг грубо отпихнули сзади!
— Тебя заменили, — прошипела Иоланда. — Давай проваливай, и чтоб духу твоего здесь не было!
У тебя был шанс, и ты его проворонила, теперь Джулиан мой! Слышала, мой! Я спала в твоей
постели, пользовалась твоей косметикой, носила твои драгоценности: я заменила тебя везде и всюду.
Я решила не обращать на нее внимания и не верить ни одному ее слову. Когда на сцене должна была
появиться Жизель, Иоланда попыталась меня удержать, но я резко повернулась к ней и оттолкнула
так сильно, что она упала, побледнев от боли. Я встала на пуанты и выплыла на сцену, двигаясь,
словно нанизывала жемчужное ожерелье… Каждый крохотный шажок был точно отмерен и
выверен. Я была застенчивой, юной, беззаветно влюбленной деревенской девушкой. При виде меня
все, кто находился на сцене, пораскрывали рты. В темных глазах Джулиана мелькнуло облегчение,
но лишь на миг.
— Привет, — холодно сказал он, когда я приблизилась к нему. — Что это ты объявилась? Твои
доктора послали тебя подальше? Надоела?
— Ты гнусная толстокожая скотина, Джулиан, если заменил меня Иоландой! Знаешь ведь, как я ее
презираю! Он был спиной к зрителям и злорадно осклабился одновременно выдерживая паузу:
— Как же, я знаю, что ты ее не терпишь, оттого-то она мне и понадобилась.
Он уродливо скривил свои красивые яркие губы:
— Послушай, пляшущая куколка. Никому, особенно моей жене, не удастся сбежать от меня, а потом
вернуться, думая, что такое сойдет с рук. Любовь моя, сердечко мое драгоценное, ты мне больше не
нужна, катись и ложись под кого пожелаешь! Сгинь, к дьяволу, с моих глаз долой!
— Да ты этого вовсе не хочешь, — сказала я, в то время как мы оба справлялись прекрасно, и никто
нас не прерывал. И с чего бы, ведь мы все делали абсолютно правильно.
— Ты не любишь меня, — горько проговорил он, — никогда не любила. Неважно, что я говорил,
что я делал, но теперь я плевал на все это! Я отдал тебе лучшее, что у меня было, но и этого
оказалось недостаточно. А потому, дорогая Кэтрин, на, получи!
С этими словами он неожиданно прервал танец, высоко подпрыгнул и со всей силой прицельно
приземлился мне на ноги.
Я сдавленно вскрикнула от боли, а Джулиан снова подался ко мне и ласково потрепал меня по
подбородку. — Ну что, детка, кто же будет танцевать со мной «Жизель»? Уж, наверное, не ты, правда?
— Дубль десять! — взревел режиссер, но слишком поздно, чтобы меня спасти.
Джулиан сгреб меня за плечи и встряхнул точно тряпичную куклу. Я ошеломленно смотрела на
него, ожидая чего угодно. И тут он стремительно ринулся прочь, оставив меня посредине сцены
одну, с поврежденными ногами, которые болели так, что мне хотелось кричать. Вместо этого я осела
на пол, глядя как на глазах разносит ступни.
Из темного зала ко мне на помощь бежал Крис.
— Чтоб ему сгореть за это! — воскликнул он, падая на колени, чтобы снять с меня пуанты и
осмотреть мои ноги.
Очень осторожно он попытался пошевелить пальцы, но я вскрикнула от ужасной боли. Тогда он
легко поднял меня и крепко к себе прижал.
— Ты будешь в порядке, Кэти. Я позабочусь, чтобы твои пальцы зажили. Боюсь, на обеих ногах есть
сломанные. Тебе нужно к ортопеду.
— Отвезите Кэтрин к нашему ортопеду, — распорядилась мадам Зольта, наклонившись и
разглядывая мои темнеющие, опухающие ноги.
Затем она в упор воззрилась на Криса, которого впервые увидела несколько минут назад.
— Вы брат Кэтрин, и из-за вас все это и стряслось? — спросила она. — Скорее везите ее к врачу. У
нас есть страховка. Но этот дурак-муж! Я бы его пристрелила!
ТАНЦОР В ТРИНАДЦАТОМ ПОКОЛЕНИИ
Мне сделали рентген обеих ног, обнаружив при этом три сломанных пальца на левой ноге и
сломанный мизинец на правой. Благодарение Богу, оба больших пальца остались целы. В противном
случае я могла навсегда расстаться с балетом! Час спустя Крис вынес меня из кабинета врача с
засыхающей гипсовой повязкой до колена на левой ноге. Мизинец правой был просто забинтован и
должен был зажить без гипса. Каждый палец надежно помещался в отдельную выстеленную бинтом
лунку, так что ни одним из них я не могла двинуть, и на всеобщее обозрение были выставлены
живописные черные, сизые и багровые кровоподтеки. Обдумывая последние слова доктора, я не
находила способа подсластить пилюлю и истолковать их более радужно.
— Может быть вы будете танцевать, а может быть и нет. Зависит от обстоятельств. — От каких, он
не уточнил. Я поинтересовалась у Криса.
— Что ты, — ответил он убежденно, — разумеется, ты будешь танцевать. Иногда врач нарочно дает
излишне пессимистичный прогноз, чтобы потом, когда все пройдет, пациент видел, какой он
молодец, владеет какими-то особыми методами.
Неуклюже пытаясь меня поддержать, он открыл дверь нашей с Джулианом квартиры. Потом опять
осторожно меня поднял, внес внутрь и пинком захлопнул за собой дверь. Он постарался устроить
меня как можно удобнее на одной из мягких кушеток. Стараясь заглушить боль, одолевавшую меня
при каждом движении, я держала глаза крепко закрытыми.
Крис аккуратно приподнял обе моих ноги, чтобы подложить под них подушки, и на весу они бы
меньше опухали. Еще одну мягкую подушку он осторожно подсунул мне под спину и голову… и все
это не говоря ни слова… ни единого слова.
Из-за того, что он так упорно молчал, я открыла глаза и посмотрела в склонившееся надо мной лицо.
Он пытался выглядеть профессионально безучастным, но у него это не получалось. Всякий раз, как
ему приходилось перевести на что-нибудь взгляд, на его лице отражалось глубокое потрясение. Я
испуганно осмотрелась, и у меня глаза полезли на лоб, а челюсть отвисла. Что с комнатой! Разгром!
Боже, это был кошмар!
Квартира была разорена. Все картины, которые мы с Джулианом так тщательно выбирали, кто-то
сорвал со стен и швырнул на пол. Все, даже две акварели, написанные Крисом специально для меня,
даже мои фотографии в костюмах для выступлений. Дорогие антикварные вещицы валялись
поломанные на каминной полке. Лампы тоже сброшены на пол, абажуры располосованы в лохмотья,
каркасы покорежены. Игольные подушечки, которые я шила во время бесконечных скучных
перелетов с места на место, изодраны в клочья! Комнатные растения вырваны с корнем из горшков.
Погибли и две вазы, украшенные французской эмалью — свадебный подарок Пола. Такие красивые,
дорогостоящие, милые сердцу вещи, которые мы собирались беречь всю жизнь и передать детям —
все непоправимо покалечены.
— Вандалы, — негромко проговорил Крис. — Сущие вандалы.
Увидев слезы и у меня на глазах, он улыбнулся, поцеловал меня в лоб и сжал мою руку.
— Не переживай, — сказал он и пошел обследовать остальные три комнаты, а я откинулась на
подушки, подавляя рыдания. О, как же он должен меня ненавидеть, чтобы сделать такое! Вскоре
Крис вернулся с тем выражением полного спокойствия, которое я несколько раз видела у него во
время больших передряг.
— Кэти, — начал он, осторожно устраиваясь на краешке софы и беря меня за руку. — Я не знаю,
что и думать. Испорчены вся твоя одежда и обувь. Твои украшения рассыпаны по всей спальне,
цепочки порваны, кольца растоптаны, браслеты погнуты. Похоже, кто-то задался целью уничтожить
все твои вещи, оставив имущество Джулиана в образцовом порядке.
Он посмотрел на меня недоуменным, встревоженным взглядом, и слезы, которые я старалась
сдержать, будто нашли себе другой выход, задрожав у него на ресницах. С заблестевшими глазами
он раскрыл ладонь, показав мне предмет, некогда бывший изящным бриллиантовым кольцом,
подаренным мне Полом на помолвку. Платиновая оправа превратилась в неровный овал.
Прекрасный, чистой воды камень в два карата выскочил из зажимов.
Еще у врача мне ввели в вену успокоительное, чтобы снять боль от переломов. Мои чувства были
смутны, неопределенны, мне стало как-то безразлично. И только где-то внутри меня раздавался крик,
опять подступала ненависть, и свистел ветер, а если я закрывала глаза, то видела повсюду вокруг
горы в голубом тумане, закрывающие солнце, как там, наверху, на чердаке.
— Джулиан, — пробормотала я слабым голосом. — Это, должно быть, он. Наверное пришел домой
и сорвал ярость на моих вещах. Посмотри, что осталось нетронутым — это все его.
— Разрази его гром! — выкрикнул Крис. — А сколько раз он вымещал злобу на тебе? Сколько у
тебя было синяков? Я видел один, а сколько всего их было?
— Пожалуйста, не надо, — сонно промямлила я. — Не было ни разу, чтобы он ударил меня, а сам
потом не плакал и не просил прощения: «Да, прости меня, моя родная, моя единственная любовь… Я
не знаю, что заставляет меня такое вытворять, ведь я так тебя люблю!»
— Кэти, — начал Крис осторожно. — С тобой все в порядке? Похоже ты сейчас потеряешь
сознание. Я пойду застелю кровать, чтобы ты могла передохнуть. Скоро ты уснешь и обо всем этом
забудешь, а когда проснешься, я тебя увезу. Не плачь из-за платьев и его подарков, от меня ты их
получишь еще больше, и они будут лучше. А это кольцо, которое тебе подарил Пол — я обшарю
спальню и найду бриллиант.
Он стал искать камень, но не нашел, а когда я уснула, видимо перенес меня в постель, заправленную
чистым бельем. Проснувшись, я увидела, что лежу под тонким одеялом и простыней, а Крис сидит
на краю кровати, глядя мне в лицо. Я посмотрела в окно и увидела, что становится темно. В любой
момент Джулиан мог явиться домой, застать у меня Криса, и тогда не сносить бы мне головы.
— Крис… ты что, меня раздел, а потом одел вот в это? — вяло спросила я, заметив рукав своей
любимой голубой ночной рубашки.
— Да. Я решил, тебе будет в ней удобнее, чем в трико с распоротой по шву штаниной. И ты ведь
помнишь, что я врач? Я привык все это видеть и к тому же старался не смотреть.
В комнате потемнело, сгущались сумерки, делая тени неясными и красноватыми. Я смутно видела
Криса, совсем такого же, как раньше, когда на чердаке все становилось красноватым, расплывчатым,
пугающим, а мы были одни перед лицом какого-то неизвестного ужаса. Он неизменно давал мне
покой, когда никто другой не мог меня утешить. Он всегда был подле меня, когда я ждала от него
верного поступка или слова.
— Помнишь тот день? Мама получила от бабушки письмо, в котором говорилось, что мы можем
жить у нее? Тогда нам виделось впереди чудесное будущее. Потом нам казалось, что все радости
остались в прошлом. Но никогда, никогда не в настоящем.
— Да, — мягко ответил Крис. — Я помню. Мы верили, что станем богаты, как царь Мидас, и все, к
чему мы будем прикасаться, превратится в золото. Разве что мы собирались лучше собой владеть и
оставить во плоти и крови тех, к кому были привязаны. Мы были совсем юные, глупые и такие
доверчивые. — Глупые? Не думаю, что мы были глупыми, скорее нормальными. Ты добился своего и стал
врачом. А я до сих пор не прима-балерина, — горько сказала я.
— Кэти, не принижай себя, — пылко отозвался Крис. — Ты бы давно уже ей была, если бы Джулиан
мог сдерживаться и не показывать норов, из-за которого менеджер любой труппы опасается
подписывать с вами контракт. Ты не хочешь с ним расстаться, потому и застряла в посредственной
труппе. Я вздохнула, думая, что лучше бы он этого не говорил. Бурные вспышки Джулиана действительно
не дали нам воспользоваться многими возможностями, открывавшими нам путь в более престижные
труппы. — Тебе надо уходить, Крис. Я не хочу, чтобы он пришел и застал тебя тут. Он не выносит, когда ты
со мной. А я не могу его бросить. По-своему он любит меня и нуждается во мне. Не держи я его в
рамках, он был бы еще в десять раз отчаяннее, и как бы то ни было, я его люблю. Если иногда он и
принимался размахивать кулаками, то только потому, что старался мне это показать. А теперь я и
сама вижу.
— Видишь? — закричал он. — Да ничего ты не видишь! Ты позволяешь жалости к нему лишить
тебя здравого смысла! Оглянись, Кэти! Такое мог учинить только умалишенный. Я не оставлю тебя
наедине с психом! Я буду здесь, чтобы тебя защитить. Скажи на милость, что ты сможешь поделать,
если он снова решит спросить с тебя за отъезд из Испании? Встанешь и убежишь? Нет уж! Я не
оставлю тебя беззащитной, ведь он может явиться и пьяным, и уколовшимся…
— Он не употребляет наркотики! — заступилась я за то хорошее, что было в Джулиане, желая при
этом по некоторым причинам забыть и о том, что было в нем плохого.
— Он отбил тебе пальцы, на которых ты танцуешь, поэтому не убеждай меня в том, что ты будешь
иметь дело с вполне вменяемым человеком. Когда ты переодевалась, я случайно услышал, как кто-то
сказал, что начав повсюду мелькать с Иоландой, Джулиан совершенно переменился. Я к тому, что по
общему мнению, он колется, — тут Крис помолчал. — А про Иоланду мне точно известно: уж она-то
потребляет все, что ей удается достать.
Мне было больно, хотелось спать, и я волновалась за Джулиана, которому уже следовало бы быть
дома. Кроме того во мне зарождалась новая жизнь, и я должна была решить судьбу ребенка.
— Ну тогда оставайся, Крис. Но когда он придет, дай мне с ним поговорить самой, держись на
заднем плане, обещаешь?
Он кивнул, а я опять начала погружаться в дремоту, реально ощущая лишь кровать под собой и
блаженство сна, в котором я так нуждалась. Лениво и бездумно я попробовала повернуться на бок.
Мои ноги соскользнули с подушек, и я вскрикнула от боли.
— Кэти… не двигайся, —сказал Крис, быстро водружая мои ноги обратно. — Разреши мне лечь
рядом с тобой и обнять тебя, пока его нет. Обещаю тебе не спать, и как только он войдет, я соскочу с
кровати и исчезну. — Он улыбнулся, чтобы меня подбодрить, я кивнула в ответ, с благодарностью
оказавшись в объятиях ласковых, силь-ных рук, и тут же снова вернулась в сладкое убежище
сновидений. Сквозь сон я почувствовала мягкие поцелуи у себя на щеке, волосах, веках и, наконец, на губах.
— Я так тебя люблю, о Боже, как же я люблю тебя, — услыхала я его слова и, не успев полностью
очнуться, на какой-то миг решила, что это Джулиан пришел сказать мне, как он раскаивается…
Ведь на него было так похоже причинить мне боль, а потом просить прощения и заниматься
любовью с самозабвением страсти. Я чуть повернулась, отвечая на его поцелуи, обняла его и
погрузила руки в его густые темные волосы. И тут я все поняла. Волосы под моими пальцами были
не жесткие и кудрявые, а мягкие и шелковистые, как у меня самой.
— Крис! — закричала я. — Остановись! Но он уже не владел собой и осыпал мое лицо, шею,
обнажившуюся грудь жаркими поцелуями.
— Не кричи, — пробормотал он, лаская и гладя меня. — Вся моя жизнь — сплошное разочарование.
Я пытался любить других, но в мыслях у меня всегда была только ты — та, которая никогда не будет
моей! Кэти, брось Джулиана! Давай вместе уедем! Мы найдем какое-нибудь отдаленное местечко,
где нас никто не знает, и сможем жить, как муж и жена. Детей у нас не будет. Об этом я позабочусь.
Но мы сможем взять ребенка. Ты ведь знаешь, из нас получатся хорошие родители, мы любим друг
друга и всегда будем любить! И неизменно будет так! Ты можешь скрываться от меня и выходить
замуж хоть двенадцать раз, но твое сердце, как на ладони, когда ты на меня смотришь, ведь ты
хочешь меня так же, как я хочу тебя!
Увлеченный своей пылкой речью, он не слушал моих слабых возражений.
— Кэти, только обнять тебя, только снова тобой обладать! Теперь я знаю, как доставить тебе
наслаждение, которого я не мог дать тебе раньше. Умоляю тебя, если ты хоть когда-нибудь меня
любила, расстанься с Джулианом прежде, чем он уничтожит нас обоих!
Я затрясла головой, пытаясь сосредоточиться на том, что он говорил и делал. Его светлые волосы
касались моего подбородка и льнули к моей груди, Крис не видел моего жеста, но зато мог слышать
мой голос.
— Кристофер, я ношу ребенка Джулиана. В Клермонте я ходила к гинекологу, потому-то я и
оставалась там дольше, чем собиралась. У нас с Джулианом будет ребенок.
Он отпрянул, будто я дала ему пощечину, вмиг утратив сладостно-восторженное состояние, с
которым он целовал меня в запретные места. Сев на край постели, он обхватил руками голову. Затем
раздались рыдания:
— Тебе всегда удается победить меня, Кэти! Сначала Пол, потом Джулиан, а сейчас ребенок. — Тут
он внезапно повернулся ко мне. — Поедем со мной, разреши мне быть отцом этому ребенку!
Джулиан для этого не годится! Если ты так и не захочешь, чтобы я к тебе прикасался, позволь мне
жить где-нибудь поблизости, видеть тебя каждый день, слышать твой голос. Временами мне хочется
вернуть прошлое, только ты да я и наши близнецы…
Такая знакомая нам обоим тишина опустилась на нас и овладела нами, замкнув в нашем тайном
мире, где обитал порок и гнездились нечистые мысли. И мы были, были, были готовы поплатиться за
это, если бы хоть когда-нибудь, но нет, никаких «если бы когда-нибудь»…
— Крис, я рожу ребенка от Джулиана, — проговорила я с удивительной для самой себя
решимостью. — Я хочу этого ребенка, потому что люблю его, Крис, я ведь не оправдала его надежд.
Не оправдала оттого, что ты и Пол застили мне глаза, и я не ценила то, что могла бы в нем обрести.
Мне следовало бы быть лучшей женой, тогда ему не были бы нужны все эти девочки. Я всегда буду
любить тебя, но эта любовь ведет в никуда, и потому я ставлю на ней крест. Поставь и ты!
Распрощайся с куколкой Кэтрин, которой больше нет.
— Ты простишь ему свои сломанные пальцы? — потря-сенно спросил он.
— Джулиан все просил сказать ему, что я его люблю, а я так и не сказала. Возвела вокруг себя
обманную стену, чтобы лелеять за ней свои черные сомнения, отказываясь видеть в нем прекрасное
и благородное, разве что его мастерство танцора. Не понимала, что его любовь ко мне даже вопреки
моему неприятию уже сама по себе прекрасна и благородна. Поэтому отпусти меня, Крис, пусть мне
не придется больше танцевать, но я рожу его ребенка, а он пойдет один навстречу славе.
Хлопнув дверью, Крис оставил меня одну, и вскоре я уснула. Мне приснился Барт Уинслоу, второй
муж моей матери. Мы вальсировали по громадной бальной зале Фоксворт Холла, а наверху у
балюстрады балкона двое детишек сидели, запертые в массивный сундук с проволочной задней
стенкой. В углу стремилась к небесам новогодняя елка, а вместе с нами танцевали сотни людей, но
они были не из плоти, крови и жил, слагавшихся в нашу с Бартом красоту, а из прозрачного
целлофана. Вдруг Барт остановился, подхватил меня на руки и понес вверх по широкой лестнице, а
потом опустил на роскошную лебяжью перину. Мой красивый наряд из зеленого вельвета и тонкого
зеленого шифона растаял под его горячими ладонями, а потом его могучий уд, вошедший в меня и
причинивший мне боль, начал испускать вопли, и каждый пронзительный крик в точности
напоминал телефонный звонок.
Внезапно я проснулась… Отчего звонок телефона в глухой ночи всегда звучит угрожающе? Я сонно
нащупала трубку.
— Алло?
— Миссис Джулиан Маркет?
Я чуть-чуть опомнилась и потерла глаза.
— Да, это я.
Говорившая со мной женщина назвала больницу на другом конце города.
— Миссис Маркет, не могли бы вы как можно быстрее приехать? Если можете, то пусть за рулем
будет кто-то еще. Ваш муж попал в автомобильную аварию и до сих пор находится в операционной.
Захватите с собой его страховой полис, удостоверение личности и все истории болезни, какие у вас
есть… Миссис Маркет… Вы слушаете?
Нет. Я не слушала. Я вновь оказалась в Гладстоне, штат Пенсильвания, и мне было 12 лет. По
подъездной аллее от белой припаркованной машины шли двое полицейских… Они стремительно
приближались, чтобы прервать праздник в честь дня рождения сообщением о гибели папы. Убит в
перестрелке на Гринфилдском шоссе.
— Крис! Крис! — заголосила я, боясь, что он ушел.
— Я здесь. Бегу. Я знал, что тебе понадоблюсь.
В тусклый и одинокий предрассветный час мы с Крисом приехали в больницу. Нас усадили в одной
из этих стерильных приемных, где мы стали ждать известий о том, выжил ли Джулиан после аварии
и операции. Наконец, около полудня после долгих часов в реанимации Джулиана перевезли вниз.
Его положили на функциональную кровать, этакое пыточное сооружение, подвесив при этом
правую ногу, закованную в гипс от пальцев до бедра. Левая рука тоже была сломана, загипсована и
странным образом вытянута. Бледное лицо все в рваных ранах и кровоподтеках. Губы, всегда такие
полные и алые, были так же бледны, как и кожа. Но все это не шло ни в какое сравнение с его
головой! Я не могла смотреть на это, не холодея. Голову Джулиана обрили и просверлили в черепе
маленькие дырочки, чтобы зацепить за них металлические скобы и оттянуть его голову назад и
вверх. Кожаный воротник, подшитый ворсистой тканью, был закреплен у него на шее. Сломанной
шее! Плюс перелом ноги, сложный перелом предплечья, не говоря уже о внутренних повреждениях,
из-за которых он три часа провел на операционном столе!
— Он будет жить? — воскликнула я.
— Он в списке тяжелых больных, миссис Маркет, — ответили мне очень спокойно. — Если у него
есть другие близкие родственники, мы бы советовали вам с ними связаться.
Мадам Марише позвонил Крис, потому что я смертельно боялась, что Джулиан в любой момент
может испустить последний вздох, и я упущу единственную возможность сказать ему о своей любви.
А если бы такое произошло, я была бы проклята, и его дух смущал бы меня всю оставшуюся жизнь.
Шли дни. Джулиан то приходил в себя, то снова впадал в беспамятство. Он смотрел на меня
тусклыми, невидящими глазами. Иногда говорил, но хриплым, грубым голосом и настолько
невнятно, что я не понимала его. Я простила ему все мелкие прегрешения, да и крупные тоже, как
это надлежало сделать, если смерть стоит у порога. Я заняла соседнюю палату, где могла урывками
передохнуть, но ни разу не спала всю ночь. Мне надо было быть рядом с Джулианом, когда он
приходил в сознание, чтобы побуждать его бороться за свою жизнь, но более всего мне надо было
сказать ему то, о чем я раньше упрямо молчала.
— Джулиан, — шептала я голосом, севшим от того, что я так часто повторяла одно и то же, —
пожалуйста не умирай!
Наши друзья, танцоры и музыканты, толпами появлялись в больнице, стараясь утешить меня, как
только возможно. Палата Джулиана была заставлена цветами от сотен его почитателей. Из Северной
Каролины прилетела мадам Мариша и проследовала в палату, облаченная в чудовищное черное
платье. Без тени скорби она воззрилась на своего единственного сына, лежавшего в беспамятстве.
— Лучше уж ему сейчас умереть, — произнесла она без всякого выражения, — чем очнуться и
увидеть, что он калека на всю жизнь.
— Как вы смеете? — взвилась я, готовая ее ударить. — Он жив и вовсе не безнадежен! Его спинной
мозг не пострадал! Он еще будет ходить и будет танцевать!
Жалость и чувство обреченности внезапно овладели ей, заставив заблестеть ее черные-черные глаза,
и в тот же миг она разрыдалась. Женщина, похвалявшаяся тем, что ни разу в жизни не заплакала и не
выказала горя, всхлипывала у меня в объятиях.
— Скажи еще раз, что он будет опять танцевать, о, только не лги, он должен опять танцевать!
Миновало пять кошмарных дней, прежде чем взгляд Джулиана стал настолько ясным, что он смог
по-настоящему видеть. Не имея возможности повернуть голову, он повел глазами в мою сторону.
— Привет.
— Привет, соня. Я уж было думала, ты никогда не проснешься.
Слабая ироническая улыбка появилась у него на лице:
— Не Бог весть какая радость, Кэти, милочка, — он покосился на свою вытянутую ногу в гипсе.
Лучше быть мертвым, чем вот таким.
Я встала и подошла к его кровати, состоявшей из двух широких полос грубого полотна, натянутых
на стальные прутья, с подстеленным внизу матрасом, который можно было опускать вниз, чтобы
подкладывать судно. Это была жесткая, совсем не пружинящая постель, но я очень осторожно
пристроилась рядом с ним и погрузила пальцы в нерасчесанный колтун, оставшийся у него на
голове. Другой рукой я погладила его грудь.
— Джул, но ты не парализован. Твой спинной мозг не разорван и не расплющен, даже
кровоизлияния нет. Он, условно выражаясь, просто в шоке.
Джулиан мог бы дотянуться и обнять меня уцелевшей рукой, но она осталась неподвижной.
— Лжешь, — горько произнес он. — Я ни черта не чувствую ниже пояса. Как и твою руку на груди.
И убирайся отсюда куда подальше! Ты меня не любишь! Дождалась, когда я вот-вот должен
окочуриться, и явилась разливаться соловьем! Мне твоя жалость не нужна, уби— райся к дьяволу и
не приходи!
Я встала и взяла свою сумочку. Я плакала, и он плакал, уставившись в потолок.
— Чтоб тебе провалиться за то, что разнес квартиру! — взорвалась я, снова обретая дар речи. —
Всю одежду мою разодрал!
Я рвала и метала, придя в ярость и мечтая исхлестать и без того опухшие, разукрашенные синяками
щеки. — Черт бы тебя побрал! Поломал все самое красивое! Помнил ведь, как заботливо мы выбирали эти
Дата добавления: 2015-10-21; просмотров: 24 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |