Идти сегодня в «Марокко» было ошибкой. Ну зачем, спрашивается, она пришла сюда? Неужели надеялась на то" что увидев ее, Джино вспомнит об Элен? Глядя, как его рука ласкает плечо Адели, Анна подумала об Элен, ее располневшем лице и погрузневшей фигуре. Ей стало до боли жалко стареющую звезду.
— Пойдем, Анна, потанцуем с тобой. — Джино встал, возвышаясь над столом всем своим крупным телом. — Ни разу еще не танцевал с невестой своего сына. — Он подмигнул Ронни Вульфу. — Нельзя упускать такую возможность.
Сделав круг по всей площадке и кивком поздоровавшись со всеми знакомыми, он тихо произнес:
— Слушай, Анна, ты должна оказать мне услугу. Помоги мне отделаться от этой дамочки Лоусон.
— Не понимаю… — Анна старалась, чтобы голос ее звучал как можно естественнее.
— Она звонила мне сегодня вечером. Хочет знать, когда мы с нею опять пойдем куда-нибудь. Представляешь, имела наглость спросить, не заболел ли я, раз не звоню ей.
— Но почему ты не позвонил ей? Я думала, она тебе нравится.
— Конечно, она хороший человек. Свой в доску парень. Мне нравилось быть с нею на людях. Умеет посмеяться, и сама с юмором. Я бы опять не прочь пойти с ней куда-нибудь, если бы это было все, чего она добивается.
— По-моему, говоря это, ты подразумеваешь нечто такое, чего на самом деле не существует, — невозмутимо проговорила Анна.
— Анна… — он понизил голос. — Не хотел говорить тебе этого, но ты должна знать, иначе просто не поймешь. После того, как в тот вечер мы отвезли домой сначала тебя, а потом Аллена, эта старая развратница… потрогала меня… за половые органы… и стала приглашать зайти к ней выпить. Я прикинулся, что ничего не понял. Черт, еле унес от нее ноги! — При этом воспоминании его всего передернуло.
— А по-моему, она… привлекательна, — неубедительно проговорила Анна.
— Ты так говоришь потому, что по возрасту она тебе в матери годится, а ты уважаешь старших "и уважаешь ее талант. Но послушай, Анна, для мужчины она не привлекательна. Конечно, когда она поет на сцене, про нее ничего плохого не скажешь… Но когда речь идет об увлечении… — он метнул взгляд на сидящую за столиком Адель. — …тогда меня интересует только тело, которое я сжимаю в своих объятиях.
Дыхание у Анны участилось. Сама мысль о том, что Элен подвергается такому унижению, что ее целиком, полностью и бесповоротно отвергают, была невыносима. Пройдет немного времени, труппа уедет с этим шоу на гастроли с предварительными выступлениями, и Элен, возможно, забудет его. Но в данный момент на карту поставлена гордость Элен.
— Удивляюсь я тебе, Джино, — тихо сказала она. — Такой человек, как ты… человек, который создал целую финансовую империю… и, хочешь сказать, что можешь влюбиться в девушку только за ее миловидное личико? А ведь Элен Лоусон — живая легенда. Она такая личность, такая знаменитость, что ты должен гордиться, когда тебя видят с ней. Она — человек действительно крупного масштаба.
— Послушай, дорогая, ты все поняла неправильно. Кто и что говорит о любви? Думаешь, я влюблен вон в ту расфуфыренную девицу! Влюблен я был только раз — в мать Аллена. Это была настоящая леди. Но когда о любви начинает думать мужчина в моем возрасте, он просто ищет неприятностей на свою голову. Кому сейчас нужна любовь? Мне просто нужна девушка с хорошеньким личиком и классной фигуркой. И вовсе ни к чему, чтобы она была сообразительной или живой легендой. Нужно, чтобы она просто хорошо смотрелась и удовлетворяла меня. А то, что причитается с меня, я оплачу несколькими меховыми манто и побрякушками — пусть почувствует себя счастливой, — Он пожал плечами. — А чего мне нужно от Элен Лоусон? Она как разъяренный бык. Так что, Анна, окажи мне услугу, помоги избавиться от нее, иначе я буду вынужден оскорбить ее.
— Но ты поедешь в Нью-Хейвен на ее премьеру?
— В Нью-Хейвен?
— Джино… ты ведь сам предложил. Даже обещал.
— Нью-Хейвен. Черт, это ведь несколько часов поездом. Я, должно быть, здорово тогда накачался. Слушай, а ведь она не очень-то и хотела, чтобы мы туда ехали. Скажи ей, что я приеду в Филадельфию.
— Правда, приедешь?
— Нет, но ведь до этого еще очень долго. К тому времени я что-нибудь придумаю.
— Нет, Джино. Она моя подруга, и я не стану ее обманывать.
— Ладно, тогда сам ей скажу. Скажу, что она старая корова, и пусть оставит меня в покое.
— Если сделаешь это, я никогда тебе не прощу, — голос у Анны был тихий, но глаза потемнели от гнева.
— Анна, Анна. Чего ты от меня хочешь? Делать ей больно я не хочу, но и разыгрывать из себя влюбленного в нее мальчика-поклонника тоже не могу.
— Ты можешь поехать в Филадельфию на премьеру.
— А потом что? Это же только подбодрит ее.
— Я бы не стала относиться к этому серьезно. Ты очень привлекательный мужчина, но, по-моему вряд ли Элен станет рвать на себе волосы от того, что ты пренебрег ею. Дело просто в том, что познакомила вас я. И еще я считаю, когда даешь обещания, их нужно выполнять. Когда ее шоу пойдет на Бродвее, тебе придется выстоять длиннющую очередь к служебному входу, чтобы увидеть ее.
— О'кей, о'кей. Боже упаси, чтобы я обострял отношения с будущим членом моей семьи. Условимся с тобой так: я еду в Филадельфию — есть один ночной поезд, на котором можно будет вернуться в Нью-Йорк к утру, — но только если ты обещаешь до тех пор избавить меня от нее. Договорились?
— Хорошо, Джино, договорились.
С Элен пришлось гораздо труднее. Анна сочинила историю о том, что Джино сейчас слишком занят какой-то новой финансовой сделкой и не может встретиться с нею, но обязательно приедет на премьеру в Филадельфию.
— Что ты мне толкуешь, будто у него по горло дел с какой-то там финансовой сделкой, — вскричала Элен. — А я, по-твоему, чем занимаюсь, картошку, что ли, чищу?
— Но ведь ты же сама хотела, чтобы он поехал с тобой в Филадельфию, а не в Нью-Хейвен.
— Да, но только все это трепотня, насчет сделки. Знаешь, какой бы занятой я ни была, но, если мне кто нравится, я выберу время встретиться с ним.
— Ну, тогда забудь о Джино, — устало ответила Анна. — Не стоит он всех этих переживаний.
— Но мне же нужен мужчина… а у меня никого нет, Анни. — Она понизила голос. — Поэтому мне просто необходимо заполучить Джино.
— Элен, а может быть, Джино не нужна постоянная женщина?..
— Нет, точно нужна. Я раскопала о нем всю подноготную. Он сейчас с одной хористкой, здоровая такая девица, Адель, кажется.
— Ты знаешь об этом?
— Ясное дело, читаю в газетах. Но, слушай, он же встречался два раза со мной, а сам был еще с ней, ведь так? Поэтому ясно: к ней он особо не пылает. Я слыхала, он с нею уже почти полгода, но ты же видишь, он не предлагает ей оставить выступления, чтобы все время быть только с ним. Так что, я считаю, он уже вполне созрел, чтобы сменить партнершу. И ею стану я! Нам с ним обоим было так здорово те два вечера, что мы провели вместе. Я точно видела — он ко мне неравнодушен. Думаю, что он, может, немного боится того, что я такая знаменитость, что мое имя стало легендой, и всякой там дерьмовской ерунды. Позвоню-ка я ему прямо сейчас.
— Элен!
— Что еще, бога ради? Ну ответит «нет», и я не увижу его сегодня вечером. Ведь от того, что буду так сидеть сложа руки, он ко мне быстрее не приедет.
— Элен, он приедет в Филадельфию.
— А откуда я знаю, что это точно?
— Потому что мы с Адлером тоже едем. Обещаю тебе, он там будет.
— О'кей, — голос у Элен опять оживился. — Может, это и к лучшему. Ближайшие десять дней будут у меня адом кромешным. А после премьеры в Филадельфии закатят пышный банкет. Мы с Джино только отметим там по-быстрому, а потом сразу смоемся ко мне в люкс и трахнемся там. Ой, Анни, дай мне только затащить его в постель…
Вся неделя перед Днем старта, как Нили окрестила день премьеры в Нью-Хейвене, была сплошным и беспрерывным сумасшествием. В конторе шли бесчисленные истерические заседания по поводу постановки шоу Эда Холсона, то и дело приходили сценаристы. Элен звонила по нескольку раз на дню, иногда просто поболтать, но чаще всего — пожаловаться на Дхино. Он торчал в «Марокко» с Аделью три вечера подряд — их там видел модельер Элен. Как же тогда его финансовая сделка?
— Но, Элен… он же мог встретиться с нею только после одиннадцати. Возможно, они просто вместе выпили, и все.
— Чтобы быстренько выпить, я бы и сама с ним встретилась.
— Уверена, что он слишком высокого мнения о тебе, чтобы осмелиться предлагать тебе встречу вот так, наспех…
И вот посреди всей этой кутерьмы в полный рост встала фигура Аллена. Поскольку Элен временно перестала маячить между ними, в их отношениях восстановилась прежняя легкая непринужденность. Они сидели в «Аист-клубе», Анна небрежно помешивала деревянной палочкой у себя в шампанском, делая вид, что пригубливает его.
Внезапно Аллен спросил:
— Анна, сколько еще мы будем тянуть?
— Что ты имеешь в виду?
— Когда мы поженимся?
— Поженимся? — она повторила это слово совершенно бесцветным голосом.
— Ну, ведь это же было основной идеей.
— Но, Аллен… я думала, ты понимаешь. Я хочу сказать…
— Я сказал, что подожду. И я ждал. Целый месяц.
— Аллен, я не хочу выходить замуж.
В его глазах появилось странное выражение.
— Мне хотелось бы кое-что выяснить, — продолжал он. — Просто чтобы уяснить себе. Тебе неприятно замужество или… я сам?
— Ты же знаешь, что не неприятен мне. Я считаю тебя очень хорошим.
— О боже… — простонал он.
— Ну не могу же я сказать, что люблю тебя, если это не так, — жалобно сказала она.
— Скажи мне вот что. Любила ты вообще кого-нибудь?
— Нет, но…
— Ты считаешь, что способна вообще полюбить?
— Конечно!
— Но не меня?
Она опять помешала шампанское палочкой и, не в силах выдержать его взгляда, стала изучающе смотреть на поднимающиеся пузырьки.
— Анна, по-моему, ты боишься секса. На этот раз она посмотрела ему в глаза.
— Наверное, сейчас ты начнешь говорить, будто во мне что-то не проснулось… что ты все это изменишь.
— Именно так.
Она отпила шампанского, чтобы отвести глаза от его пытливого взгляда.
— Тебе, вероятно, уже говорили это раньше, — сказал он.
— Нет, я слышала такое в очень плохих фильмах.
— Диалоги часто кажутся банальными потому, что они реалистичны. Проще всего насмехаться над правдой.
— «Правдой»?
— Да, правдой, которая заключается в том, что ты боишься жизни… и боишься просто жить.
— Ты и впрямь так думаешь? Только потому, что я не рвусь за тебя замуж? — На ее лице мелькнуло подобие улыбки.
— А ты считаешь это нормальным: — дожить до двадцати лет и все еще быть девственной?
— Девственность — не уродство.
— Ну, в Лоренсвилле, может быть, и нет. Но ведь ты же всегда уверяла меня, что не хочешь быть такой, как его обитатели. Поэтому, позволь-ка, приведу тебе некоторые факты. В двадцать лет большинство девушек уже не девственницы. К тому же большинство из них ложились в постель с парнями, по которым они отнюдь не сходили с ума. Их толкнуло на это элементарное любопытство и естественное половое влечение. Думаю, у тебя не было даже парня, с которым бы вы постоянно встречались и целовались вовсю. Откуда же ты знаешь, хорошо это или плохо, если ни разу не испытала этого. Разве ты никогда не испытывала никаких желаний, никаких чувств? Существует ли на свете хоть кто-то, с кем ты когда-нибудь была раскованной? Заключала ли кого-нибудь в свои объятия? Мужчину, женщину, ребенка? Анна, я должен достучаться до тебя. Я люблю тебя и не могу допустить, чтобы ты превратилась в очередную типичную новоанглийскую старую деву. — Он взял ее руки в свои. — Слушай… забудь на минуту обо мне. Разве нет никого, кто был бы тебе небезразличен? Иногда хочется встряхнуть тебя и посмотреть, можно ли пробудить в твоем сердце хоть какое-то чувство. Вот на этом самом лице с идеально правильными чертами. Разве минувший четверг был для тебя пустым, звуком?
— Четверг? — Она начала лихорадочно рыться в памяти.
— Это был День Благодарения, Анна. Мы отмечали его в «21». Господи, да можно ли тебя хоть чем-то пронять? Я надеялся, ты пригласишь меня домой в Лоренсвилл на День Благодарения. Хотел познакомиться с твоей матерью и тетей.
— Кому-то нужно было остаться в конторе в пятницу, а мисс Стейнберг уехала в Питтсбург навестить своих.
— А как же ты? Ведь ты — единственный ребенок в семье. Разве ты не близка со своей матерью? Что она думает о нас? Ты хоть отдаешь себе отчет, что ни разу не рассказывала мне о ней?
Анна опять поиграла палочкой. Вначале она писала раз в неделю. Но ответы, приходившие от матери, были вымученными и писались, скорее, по обязанности, поэтому Анна вскоре прекратила писать. Матери были решительно не интересны Нью-Йорк, Нили и Генри Бэллами.
— Я позвонила матери после того, как газеты растрезвонили о нашей помолвке.
— И что она сказала?
(«Ну что ж, Анна, очевидно, ты знаешь, что делаешь. В Лоренсвилле все знают об этом из бостонских газет. Я считаю, что в Нью-Йорке все мужчины стоят друг друга. Никому ничего не известно об их семьях и родственниках. Думаю, что он не родня тем Куперам из Плимута».)
Анна слегка улыбнулась.
— Сказала, что я, наверное, знаю, что делаю. И как всегда, она была не права.
— Когда я познакомлюсь с ней?
— Не знаю, Аллен.
— Ты намерена работать у Генри Бэллами всю свою жизнь? Это предел твоих мечтаний?
— Нет…
— Чего же ты все-таки хочешь, Анна?
— Не знаю. Знаю только, чего я не хочу! Не хочу возвращаться в Лоренсвилл. Уж лучше умереть. — Ее всю передернуло. — Не хочу выходить замуж… пока не полюблю. А я очень хочу полюбить, Аллен, страстно хочу. И детей хочу. Девочку. Хочу любить ее… быть близкой к ней…
Он широко улыбнулся.
— Славная моя девчонка, никогда еще ты не раскрывалась передо мной до такой степени за все то время, что я тебя знаю. У нас будет дочурка — теперь никаких возражений. — Он осторожно поднес палец к ее губам, когда она попыталась было что-то сказать. — И эта дочурка будет учиться в лучших школах и вращаться в высшем свете. Да с твоей-то внешностью и с твоим воспитанием я соберу вокруг нас таких людей, которые будут достойны нас. Найму специального секретаря по связям с прессой, и мы чудесно обыграем твое происхождение и воспитание. Вот увидишь, у нас с тобой все будет по-другому. Ньюпорт, Палм-Бич — и к черту Майами, к черту «Копу».
— Но я не люблю тебя, Аллен…
— Ты никого не любишь. Но я заметил искру в твоих глазах, когда ты говорила о том, что хочешь полюбить… хочешь иметь ребенка. Это — сокровенное, оно скрыто там, в самой глубине, оно только и ждет, чтобы выйти наружу. Ты принадлежишь к тому типу женщин, которые делаются неистовыми в постели, стоит им только отведать этого и войти во вкус.
— Аллен!
Он улыбнулся.
— Ладно, не отвергай того, чего ни разу не пробовала. Не люблю хвастаться, но опыт у меня есть. Я сумею разжечь тебя. В моих объятиях ты будешь просить еще и еще…
— И я еще должна выслушивать такое?!
— Хорошо. Ни слова больше. Не буду нажимать на тебя с женитьбой… до Рождества. Тогда и назначим число.
— Нет, Аллен…
— Я всегда добиваюсь чего хочу, Анна, а хочу я тебя. Хочу, чтобы ты любила меня, и ты полюбишь! А теперь — ни слова об этом до Рождества.
Все это было во вторник.
В среду весь состав «Небесного Хита» выехал в Ныо-Хейвен готовиться к премьере, что была назначена на пятницу.
В четверг Генри Бэллами сказал:
— Да, кстати, Анна, завтра часовым поездом мы едем в Нью-Хейвен. Я забронировал тебе номер в отеле «Тафт».
— Мне?
— Разве тыле хочешь поехать? Мы с Лайоном должны организовывать премьеру, и я счел само собой разумеющимся, что тебе захочется там быть. В конце концов, Элен — твоя подруга, и ты в приятельских отношениях с крошкой О'Хара, которая тоже занята в шоу.
— С радостью поеду! Я ни разу не была на премьере.
— Ну, тогда пристегни привязной ремень, потому что премьера в Нью-Хейвене-это что-то исключительное.
декабрь 1945
Они встретились на Большом Центральном Вокзале. День был бодряще-холодным. Генри выглядел усталым и обрюзгшим, несмотря на то, что был свежевыбрит. Лайон Берк приветствовал его своей беглой теплой улыбкой.
Они сели в салон-вагон. Мужчины открыли свои «дипломаты» и с головой ушли в контракты и прочие документы. Поездка была для них лишь продолжением обычного рабочего дня.
Анна попыталась сосредоточиться на иллюстрирован-нем журнале. Яркое солнце, бьющее в окно, заливало своим светом зимний загородный пейзаж. Это навело ее на мысли о Лоренсвилле. В Нью-Йорке забываешь, насколько холодной и унылой может бить зима. Неоновые огни, толпы людей, вечно куда-то спешащие, многочисленные такси на улицах превращают снег в слякоть, а слякоть — в грязную воду, которая быстро исчезает, и ты забываешь о голом, заброшенном ландшафте остального мира. Это зимнее одиночество. Долгие вечера, которые она проводила в большой чистой кухне с матерью и тетей Эми, Ииогда — выходы в кино, в кегельбан или на партию в бридж. «Боже милостивый, — молилась она в душе, — благодарю тебя за то, что ты дал мне силы уехать. Никогда не понуждай меня вернуться, никогда!»
Поезд остановился у темного вокзала в Нью-Хейвене, оба «дипломата» со щелчком захлопнулись, и мужчины встали, разминая затекшие ноги. Лицо Генри заранее выражало усталость и всепрощение.
— Ну что ж, смело вперед, в самое пекле, — произнес он. Лайон взял Анну под руку.
— Пошли, моя девочка, ты непременно получишь удовольствие от первой в своей жизни премьеры в Нью-Хейвене. Мы не позволим Генри испортить тебе настроение.
— В Нью-Хейвене я бывал уже раз пятьдесят, — скорбно проговорил Генри, — и всегда вспоминаю, как я его ненавижу, только когда приезжаю сюда. Нью-Хейвен — это город вечных неприятностей, за исключением тех дней, когда здесь идет шоу с Элен Лоусон, — тогда это полная катастрофа!
Отель «Тафт» выглядел мрачным и неприступным.
— Освежись, приведи себя с дороги в порядок и спускайся к нам в бар, — сказал ей Генри. — И еще — на твоем месте я бы не звонил Элен. В Нью-Хейвене она страшный человек. Наверное, она еще в театре. Я зайду за ней, и мы зарегистрируемся в отеле вместе.
Анна быстро распаковала свою сумку. Номер был небольшим и наводил тоску, но ничто не могло погасить ее восторга. Она ощущала себя маленькой девочкой, впервые в жизни отправившейся в путешествие, и всю ее переполняло радостное ожидание, словно вот-вот, с минуты на минуту, произойдет нечто невыразимо прекрасное.
Подойдя к маленькому окошку, она посмотрела вниз, на улицу. На город опускались ранние зимние сумерки, и в этой полутьме проявлялся свет уличных фонарей. Через дорогу прямо против отеля неуверенно мигала неоновая вывеска небольшого ресторанчика. Анна резко обернулась на раскатистый телефонный звонок. Это оказалась Нили.
— Я только что с репетиции. Мистер Бэллами приезжал в театр к Элен. Сказал мне, что ты здесь! Я в диком восторге!
— Я тоже. Как у тебя дела?
— Ужасно! — выпалила Нили с обычной своей экзальтацией. — Вчера вечером у нас была генеральная репетиция. Шла до четырех утра. Элен хочет выкинуть еще один номер из выступления Тэрри Кинг. Тэрри вылетела из театра в истерике, а сегодня днем ее агент приезжал к Гилу Кейсу, чтобы все окончательно утрясти. Тэрри говорит, что Элен не имеет права выкидывать эту песню. А ее танец с «Гаучерос» — просто ужас. Могу спорить, что песню выкинут, а Чарли и Дику дадут от ворот поворот, — радостно добавила Нили.
— Все это ужасно. А Элен уже вернулась?
— Нет, она еще в театре, заперлась в своей гримерной с Генри Бэллами. Не могу понять, как они все это уладят.
— Хочешь сказать, премьера сегодня не состоится?!
— Да нет, занавес-то они так или иначе поднимут, — ответила Нили счастливым голосом. — Но путаница будет еще та. Анна, знаешь, Мэл здесь.
— Наверное, он приехал тем же поездом, что и мы.
— Нет, он приехал вчера вечером. — Немного помолчав, Нили сказала: — Анна… я… у нас все было.
— Что «было»?
— Сама понимаешь.
— Нили… ты хочешь сказать?..
— Угу. Было очень больно, и особого удовольствия я не получила. Но потом Мэл все равно сделал так, что я кончила, только по-другому.
— О чем ты говоришь?
— Он спустился немного пониже, поцеловал меня прямо туда и сделал все языком.
— Нили!
— Да ладно, Анна, не будь ханжой. Если ты равнодушна к Аллену, то это вовсе не значит, что я-шлюха. Так вышло, что я люблю Мэла.
— Значит, ты считаешь, что поступила правильно?
— Ты чертовски права — я поступила абсолютно правильно. Мы оба хотим друг друга. Сейчас не обязательно жениться, чтобы заниматься этим. И сегодня Мэл уважает и любит меня ничуть не меньше, чем вчера. Даже больше, потому что теперь он по-настоящему меня любит. А я люблю его. И потом, мы пока еще не можем пожениться, он помогает своим деньгами. Но если шоу станет хитом и я смогу рассчитывать на сотню в неделю, то мы поженимся…
— Но, Нили… то, что ты сделала… — Анна поперхнулась от замешательства.
— Имеешь в виду, что разрешила ему целовать себя там? Послушай, Мэл говорит, что если двое влюблены, то все, что бы они ни делали друг с другом в постели, совершенно нормально. И потом, это ощущение не сравнимо ни с чем. Ух ты! Знаешь, я жду не дождусь сегодняшней ночи. И еще, Анна… когда он касается моей груди, я это чувствую у себя там. Готова спорить, что если кончать другим способом, то и половину всего не испытаешь…
— Нили, ради бога!
— А вот подожди, когда все это произойдет с тобой. Тогда сама поймешь. Увидимся после представления. Следи за моим выступлением. Я три раза выхожу во втором отделении.
Лайон ждал ее за столиком в баре. — Генри все еще в театре, — он изобразил на лице сочувствие. — Я заказал тебе джинджер эль. Правильно?
Она с улыбкой посмотрела на бокал.
— Может, мне следует научиться потягивать виски? Я чувствую, что даже официанты смотрят на меня косо.
— А ты смотри на них точно так же. Никогда и никому не позволяй заставлять себя делать то, чего ты сама не желаешь. Сохраняй свою индивидуальность.
— Думаю, у меня еще нет своей индивидуальности.
— Индивидуальность есть у каждого. Одна — подлинная, своя, а другая — напоказ, пыль в глаза. Я склонен считать, что ты испытываешь удовольствие от того, что в пятницу напоказ будешь играть роль пассивной девушки, пытаясь тем временем найти свое подлинное "я".
— Помнится, ты говорил, что по натуре я — борец.
— Думаю, что да, но только борец за других. Она отпила свой джинджер эль. Он предложил ей сигарету.
— Я не ошибся?
— Нет, по-моему, попал в самую точку, — она весело посмотрела ему в глаза. — Но я действительно боролась. Это когда…
— Да, ты приехала в Нью-Йорк. Но ответь мне, Анна, неужели это останется единственным славным достижением в твоей жизни?
— А в твоей? — глаза у нее вдруг яростно сверкнули. — Война окончена, но жизнь продолжается. Намерен ли ты снова бороться?
— Я борюсь уже сейчас, — тихо сказал он.
— По-моему, когда я с тобой, то никогда-не говорю ни о чем пустом и легкомысленном, — криво усмехнулась она. — Но сейчас начала не я. И думаю, мне лучше выпить виски.
Знаком он подозвал официанта и заказал два виски. Подняв рюмку, она произнесла тост:
— Возможно, если я выпью это, то сумею сказать что-нибудь такое, что рассмешит тебя.
— Охотно посмеюсь. Но пить виски тебе вовсе не обязательно.
Она залпом выпила полрюмки и сказала слабым голосом:
— Вкус ужасный, и я все равно не могу придумать ничего смешного.
Он взял рюмку из ее руки.
— Почему для тебя так важно, чтобы я смеялся?
— Я видела тебя в тот вечер в «Ла-Ронд»… с Джени-фер Норт. Ты очень много смеялся. Я думала об этом… —
Анна опять взяла свою рюмку. — Что она тебе такое говорила? — Она сделала еще глоток.
— Давай допивай все. К тому же это была хорошая мысль. По крайней мере, сейчас ты борешься за саму себя.
— А за что борешься ты, Лайон?
— За тебя.
Их глаза встретились.
— За меня тебе нет нужды бороться, — тихо сказала она.
Он быстро сжал ее ладонь. Перстень Аллена больно врезался ей в кожу, словно мстя за эту ласку. Но она ничем не показала, что в палец ей впивается острый ободок. Глаза Лайона были так близки…
— Ну что ж, смотрю, вы оба уже выпили, — раздался голос Генри Баллами. Он бодро приблизился к ним, подозвал официанта и заказал себе выпить.
Анна торопливо отдернула руку. Перстень поцарапал кожу. Генри со вздохом сел.
— Да валяйте, держитесь себе за руки, — небрежно позволил он. — Не обращайте на меня внимания. Вы же оба молоды, черт возьми, вот и радуйтесь этому. Нет, я серьезно: когда ты молод, то думаешь, что останешься таким навсегда. И вот однажды просыпаешься, а тебе уже за пятьдесят. И фамилии в некрологах — не каких-то незнакомых стариков, а твоих же сверстников и друзей.
Официант принес ему рюмку, и он залпом осушил ее.
— Продолжай, Генри, — рассмеялся Лайон, — хуже, конечно, ничего быть не может. — Протянув под столом руку, он вновь нежно сжал ладонь Анны.
— Может, — возразил Генри. — И на этот раз намного хуже. Либо Элен становится все несноснее, либо я старею.
— Элен всегда ведет себя как барракуда, пока шоу не пройдет в Нью-Йорке, — непринужденно ответил Лайон.
Генри достал из кармана, записную книжку, раскрыл ее и посмотрел на столбик какого-то перечня.
— Желаете послушать ее претензии? И это касается только организаторов. Плохое освещение в ритмическом номере; во втором отделении от вечернего платья за милю несет потом; при исполнении песни оркестр играет слишком громко; песня Тэрри Кинг тормозит все действие, и та поет, как на похоронах; исполнение кордебалетом фантастических эпизодов сновидения затянуто; в конце каждой песни Элен свет на сцене выключается — это мы хотим, чтобы в ответ на аплодисменты она раскланивалась только один раз; дуэт нужно переделать в сольный номер — у партнера нет слуха; Тэрри Кинг играет свою роль неестественно, нарушает равновесие всего шоу. — Он сокрушенно покачал головой и подал знак, чтобы ему принесли еще рюмку. — Боже, до чего же я ненавижу этот бар, — проговорил он, оглядываясь по сторонам и приветствуя взмахами руки агентов и продюсеров, прибывших на премьеру.
— Ненавижу всех сукиных детей, что приехали сюда в надежде на провал. — Он улыбнулся какому-то человеку, проходящему по залу. — И все караулят Гила Кейса. Очень уж им нравится, когда провал терпит продюсер-джентльмен. Он у них в печенках сидит со своим гарвардским дипломом… — Генри опять тяжело вздохнул. — Это самый мерзкий бар на свете, и я провел здесь несколько самых мерзких вечеров в своей жизни.
Анна и Лайон заговорщически улыбнулись друг другу. Они-то знали, что здесь самое прекрасное место в мире. «Если бы только я могла остановить это мгновение, — говорила она себе. — Что бы потом ни случилось со мной в жизни, эта минута останется для меня самой счастливой из всех».
Они быстро поужинали в старомодном ресторане отеля. Генри и Лайон знали здесь почти всех. Из артистов здесь никого не было — в эту минуту они торопливо дожевывали бутерброды у себя в номерах и заново укладывали растрепавшиеся прически. Не обращая внимания на разговор и будоражащую атмосферу, Анна не сводила глаз с Лайона. Время от времени их взгляды встречались, и тогда они оба пристально смотрели друг на друга. Ей с трудом верилось, что это происходит с нею… происходит именно так, как она и надеялась… чувствовала… как ей и мечталось.
Генри подал знак, чтобы принесли счет.
— Анна, я вижу, ты вся на нервах перед премьерой: даже не притронулась к ужину. Ладно, поешь попозже. Гил Кейс закатывает после представления большую пирушку.
Все билеты были распроданы. Учитывая такое нашествие людей, так или иначе связанных с эстрадой, публика взвинтилась — точь-в-точь как на премьере в Нью-Йорке. Анна сидела между Лайоном и Генри в третьем ряду. Погас свет, и оркестр заиграл увертюру. Лайон нашел ее руку. Она ответила на его пожатие, от счастья голова у нее пошла кругом.
Шоу началось с яркого музыкального номера. Костюмы были чистыми, новыми и яркими. Девушки кордебалета, всего несколько часов назад растрепанные и непривлекательные, теперь в свежем персиковом гриме выглядели красавицами. Всего за несколько минут атмосфера в зале наэлектризовалась — неуловимые токи пробежали между зрителями и артистами.
Когда на сцене возникла Дженифер Норт, выхваченная ярким пучком света из остального кордебалета, по залу пронесся вздох изумления и восхищения. Она двигалась медленно, покачиваясь в такт музыке, в расшитом золотом платье, облегающем каждый изгиб, каждую линию ее невероятно красивой фигуры.
— Боже мой! — прошептал Генри. Он перегнулся через Анну. — Лайон, ее нельзя упускать. Здесь сидят Вейсс из «Твенти» и Мейерс из «Парамаунта». Контракт с нею заключат лет на пять, не меньше, это как пить дать.
— Но тогда он должен быть на весьма приличную сумму, — ответил Лайон. — Она сейчас вцепилась в Тони Полара и оставит его лишь в том случае, если предложенная ей сделка окажется настолько выгодной, что упустить ее будет невозможно.
— Тони никогда на ней не женится. Предоставь это мне.
— А вот и твоя подружка, — быстро сказал Лайон.
Анна успела лишь увидеть, как Нили исчезла в глубине сцены в сопровождении двоих юношей из кордебалета.
Дата добавления: 2015-10-21; просмотров: 22 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |