Турецкий уже устал изумляться:
— Почему?
— В той памятной драке, когда он убивал своего напарника, Храпунову сломали челюсть, вчера у него началось осложнение и врачи были вынуждены его оперировать. Сейчас он в медсанчасти СИЗО. — Попов прищурился: — Да вы ешьте печенье, Александр Борисович!
Тем не менее Турецкий все-таки отправился в медсанчасть СИЗО. Вдруг этот Храпунов сейчас возьмет и скажет: «Меня подставили, заставили признаться в том, чего я не совершал, меня шантажировали и применяли недозволенные методы допроса». На самом деле ни на что такое Турецкий не надеялся и все же пошел. Чтобы убить в себе всякие сомнения, даже еще не родившиеся. Убить в зародыше!
Его наградили белым халатом и провели в палату к Храпунову, строго предупредив, ЧТО пациент еще очень слаб и его нельзя утомлять.
Больной лежал в полумраке, смотрел в потолок и нервно теребил пальцами простыню. Он действительно был широк в плечах, а голова, укутанная бинтами, казалась огромной и абсолютно шарообразной. Турецкий представился и уселся так, чтобы хорошо видеть глаза Храпунова.
— Если вы хотите сказать да — мигните один раз, если нет — мигните дважды. Понятно?
Храпунов мигнул один раз.
— Вы писали свое признание под диктовку?
Храпунов мигнул.
— Вы действительно убили Невзорова?
Храпунов мигнул снова.
— В ходе следствия на вас оказывали давление?
Храпунов натужно мигнул дважды.
Арестованный смотрел на Турецкого глазами, в которых читалась только боль. Но была она вызвана раной, раскаянием в содеянном или пониманием того, что его жизнь кончена, «важняк» не знал. Он решил использовать последний козырь. Фээсбэшники могли написать все за него, сфальсифицировать вопросы и следственный эксперимент, но могли же они, черт возьми, упустить какую-то мелочь, о которой мог знать только настоящий убийца.
— Хозяйка квартиры, в которой вы ожидали жертву, маленькая пухленькая брюнетка? — спросил он, памятуя восторги Грязнова в адрес длинноногой блондинки.
«Нет».
— Жертва была в плаще, когда вы в нее стреляли?
«Нет».
— Окна квартиры, за которыми вы наблюдали, на четвертом этаже?
«Да».
— Милиционеров, которые вас спугнули, было трое?
«Нет».
— С ними была престарелая соседка?
«Нет».
— Собака?
«Нет».
— Оскорбленная жена?
«Да».
— Извините, больному пора на перевязку. — Дюжий медбрат заглянул в палату, и Турецкому пришлось уйти.
Ничего он не добился. Или добился? Отрицательный результат — тоже результат. Турецкий переговорил с врачами.
— Травма, несомненно, старая, у больного началось нагноение и воспаление надкостницы. Операция прошла успешно, через пару недель он полностью восстановится и сможет давать показания как на следствии, так и в суде, — объяснил ему хирург, и при этом чувствовалось, что он свято верит в то, что говорит.
Таким образом, рухнуло последнее предположение Турецкого, что Храпунова накачали информацией на все случаи жизни, но заставили замолчать, чтобы он случайно не сболтнул чего-нибудь лишнего.
Турецкий организовал судебно-биологическую экспертизу — сравнительный тест ДНК, но слюна в квартире вдовы не принадлежала Храпунову. Правда, это никак не могло поколебать позицию фээсбэшников. Ведь был еще и напарник. Тест, проведенный с его останками, Турецкого добил окончательно: ответ был — может, да, а может, и нет. Тесты с пораженной огнем костной тканью вообще очень редко удаются. Вероятность не исключена и даже достаточно высока, но не более того.
На седьмой день невзоровской эпопеи к Турецкому зашел Меркулов. Не позвонил, не пригласил к себе, спустился лично. Турецкий ему пока ничего не докладывал, как раз сегодня и собирался. Он даже не знал, чего ему больше хочется: отвязаться от этого дела вообще или найти-таки прореху и прищучить надутых фээсбэшников. Прореха пока что не нашлась. Значит, нужно продолжать следствие, взять Славку и закатиться к Ожегову на его японский оазис. Половить руками рыбу, выпытать за бутылью виноградной секрет изготовления текилы.
Турецкий приготовился к пространному и душещипательному изложению, но Меркулов прервал его, даже не дав начать:
— Я уже знаю.
— Абсолютно все?
— Абсолютно. Ты все изучил? Все чисто? Никаких натяжек, нестыковок, да? — Меркулов, очевидно, тоже надеялся, что коллеги-конкуренты облажаются, а мудрый Турецкий сможет вывести их на чистую воду.
— Тогда что же произошло?
— Цепь трагических случайностей.
— Хорошо сказано!
— Не иронизируй. Спокойно продолжай следствие. Я доложу Милютину.
Памятуя о первой своей экспедиции в подмосковные грязи, Турецкий с Грязновым отправились к Ожегову за рецептом текилы на джипе. Машину одолжили у племянника Грязнова Дениса. Запаслись даже двумя парами болотных сапог. Но все это оказалось напрасным — грязь засохла и лежала вдоль дороги огромными пыльными комьями со спекшейся и растрескавшейся коркой. В трещины кое-где проглядывала ее черноватая сущность.
Во владениях Ожегова произошло ЧП. Его было видно издалека невооруженным глазом. Трактор стоял на обочине, едва не заваливаясь набок. Неприкаянные коровы забрели в помидоры, и никого вокруг, ни души.
— Может, у них праздник? — сказал Грязнов, вдавливая газ до упора. — День колхозника?
Они чуть не врезались в толпу. Народ (все двадцать человек) пребывал в смятении. Теперь они обернулись к прибывшим, не смолкая при этом, не прекращая шуметь, но и не вступая в переговоры.
— Что произошло? — поинтересовался Грязнов, перекрикивая шум. — Где барин?
Собравшиеся притихли и только странно смотрели на Турецкого с Грязновым, словно на инопланетян, спустившихся им на головы на своей тарелке.
— В райбольнице, — в конце концов выговорил стоявший ближе всех знакомый тракторист, подвозивший их в прошлый раз. — Там у нас ближайший морг.
Тут все хором загалдели, и Грязнов по привычке принялся устанавливать порядок и спокойствие.
— Пойдемте в дом. — Из толпы выступил коренастый низкорослый мужичок неопределенного возраста с невероятно глубокими морщинами.
С его слов картина происшедшего выглядела таким образом: на следующий день после их предыдущего визита Сергей собрался в Москву. Когда вернется, не говорил, сказал только: надолго. Все дела и печать передал ему: он прежде работал бухгалтером и помогал Ожегову вести финансовые документы. Вернулся Сергей в тот же день, достал из сейфа и вычистил свой пистолет и попросил двух мужиков, у которых было охотничье оружие, покараулить ночью. Сам перебрался в мастерскую: там безопаснее — железная дверь и единственное небольшое окно с решеткой. Про посетителей, то есть про Турецкого с Грязновым, велел никому ни при каких обстоятельствах не рассказывать.
На другую ночь Ожегов бдение отменил, хотя добровольцев набралось полдеревни, когда все узнали, что их лидеру и идейному вдохновителю угрожает опасность.
Утром через окно в мастерской кто-то увидел, что Сергей лежит на полу. Попробовали открыть дверь, не поддается — закрыта изнутри на засов. Дернули трактором.
Ожегов застрелился из своего пистолета.
Вызвали следователя из района. Следователь осмотрел мастерскую: окно цело, дверь действительно была закрыта на засов, когда взламывали, его вырвали с мясом, никаким иным образом попасть в помещение нельзя. Следователь допросил для порядка по-быстрому нескольких человек. Ничего, разумеется, не выяснил, никто ничего не слышал. В итоге констатировал самоубийство. И, наконец, сегодня приехали люди на черных «волгах» с удостоверениями ФСБ, перевернули весь дом и всю мастерскую, уехали всего час назад.
Завершив свой несколько сумбурный рассказ о событиях последних дней, морщинистый мужичок перевел дух и оценивающе посмотрел на московских сыщиков. Оставшись, очевидно, довольным увиденным, он со значением поднял палец вверх и добавил:
— А главное, Серега просил меня передать вам, если что: экскурсия разрешена для своих.
— И все? — переспросил Грязнов. — Больше он никаких сообщений не оставлял?
— Нет, — ответил мужичок, — только это, и сказал: «Если придут снова, а меня нет, передай: экскурсия разрешена для своих».
— В оранжерею! — скомандовал Турецкий. — Будут нам, Слава, кактусы, будет и текила! Помнишь, что он нам в прошлый раз твердил? Температурный режим, экскурсий не водим…
— Может, он не доверял вам поначалу, — с умным видом заявил морщинистый мужичок.
— Я вижу, вы человек бывалый, — Турецкий вложил в эту фразу всю уважительность, на какую был способен, только бы не рассмеяться, — скажите нам: хоть что-нибудь указывало на то, что Ожегов собирается покончить с собой? Подумайте хорошенько.
— Да чего тут думать! — Морщинистый абориген не поддался на грубую лесть Турецкого. — Следователь вчера уже спрашивал, я ему сказал и вам скажу: нет и еще раз нет. Это все гипноз. Я сам видел недавно по ящику: человеку показывают какую-то мигающую хреновину, он отключается, и его потом что угодно можно уговорить сделать, хоть с самолета прыгнуть без парашюта. Двадцать первый век на носу. — Он снова смерил взглядом заезжих сыщиков, на сей раз не оценивающе, а разочарованно, даже с сочувствием, как ископаемых динозавров, невесть откуда взявшихся в наше цивилизованное время.
Он делал страшные гримасы, когда Турецкий с Грязновым бесцеремонно копались в колючках, норовя потревожить их нежные души, но вмешаться не рискнул. Примерно через полчаса их поиски увенчались успехом. Слава, расцарапавший в кровь все руки, извлек на свет папку.
— Обрати внимание, господин «важняк»: если не близняшка, то родная сестра той папочки из Дома моды, — произнес он тихо, чтобы слышал только Турецкий.
— Посмотрим в машине, — заметив любопытный взгляд сопровождающего, ответил тот также тихо.
В мастерской их не ждало ничего интересного: попасть в нее, как ни крути, можно было только через металлическую дверь либо через маленькое окно с решеткой толщиной в большой палец.
— Черт! — Грязнов со злости ударил и без того разодранным кулаком по массивной станине. — Не мог он просто так взять и застрелиться! Бред это все! Может, эти гребаные фээсбэшники его хлопнули, а потом вставили стекло? От них, свиней, всего можно ждать.
Он отправился проверять свою фантастическую гипотезу и вернулся злее прежнего.
«У меня дежа вю, все нынче страдают дежа вю», — думал тем временем Турецкий, не обращая внимания на друга — Славка не маленький. Все это имело место быть в прошлом: и оранжерея с папкой, и якобы самоубийство в закрытом помещении. Но если папку в оранжерее на заре своей карьеры он находил, то такого вот самоубийства, как ни старался, припомнить не мог. Не было такого дела. «Ладно, — решил он, расслаблюсь (лучше, конечно, коньячком) — вспомню».
По пути в райцентр Турецкий пролистывал папку.
— Слушай, Слава: двадцать девять восемнадцать шестьдесят… сорок восемь сто пятнадцать пятьдесят… Улавливаешь?
— Нет. — Грязнов сбавил ход и оторвал взгляд от колдобин. — Ну-ка, ну-ка?
— Поэзия цифр.
— Тьфу на тебя! — Их здорово тряхнуло, и Грязнов вновь сосредоточился на дороге. — Белинский, блин!
— Он кого-то ждал и не хотел, чтобы его посетителя кто-то видел, поэтому распустил охрану. Значит, он ему доверял. А доверять он мог только давнему знакомому.
— Пока все складно, — согласился Грязнов, — дуй дальше…
— Теперь спрашивается: доверял ли Ожегов своим работникам, по крайней мере, тем, кого пригласил в боевое охранение?
— Ну. Хотя наверняка не хотел он никого втягивать в свои дела. Тут ты сам понимаешь, крутой деревенской закваски маловато будет.
— Мы, кстати, не выяснили, что у него за народ здесь. Может, сплошь основной спецназ… Я не к тому веду. Если требовалось сохранить инкогнито визитера, среди ночи это как два пальца об асфальт, выражаясь твоими словами. Тем более что они профессионалы, а местные тут, судя по всему, не из болтливых. Выходит: либо человек сильно уж приметный, какая-нибудь двухметровая баба на одной ноге, либо Ожегов сам хотел своего посетителя подстрелить, если что пойдет не так.
— Я думаю первое вероятнее, если ему хотелось пострелять, подмога не помешала бы. И главное, по-прежнему ни хрена не ясно: откуда у него эта папка? Твой одноногий человек-слон подогнал или наш покойник сам ее где откопал? Или, может, все-таки Невзоров ему ее доставил, а нам он тогда просто не поверил и решил пока у себя подержать? И почему он в конце концов застрелился? А если не застрелился, тогда кто этот спектакль устроил?
В райотдел они ворвались как смерч в застойный лиман. Сразу все задергались, лоснящийся от жира сержант рысью приволок им две чашки кофе, на ходу расплескивая себе на живот, молодой следователь принял их в своем кабинете, сам он остался стоять, так как стульев было всего два.
— Типичный случай суицида, — произнес он скороговоркой, чтобы скрыть волнение, — совершенно типичный.
— Где баллистика, где акт вскрытия? — как можно мягче поинтересовался Грязнов.
— Вот, — следователь перегнулся через него, стараясь одной рукой отыскать в деле нужную страницу.
— Сядьте, лейтенант, не дышите в ухо. — Но тот только отступил на шаг и покраснел.
— Так, входное отверстие: височная кость справа. Пороховой ожог. Выстрел произведен в упор, в момент выстрела ствол был прижат к виску. Судя по углу входа, стрелял сам потерпевший.
— Идея твоя с окном лопнула. — Турецкий снова попытался вспомнить, как решается эта головоломка, и опять не смог. Разве что они на удочке сунули ствол в окно и дернули за крючок. От них, свиней, всего ведь можно ждать.
— Тьфу на тебя в очередной раз, — Грязнов продолжал шуршать страницами в надежде найти хоть какую-нибудь зацепку. — Пистолет Макарова… В обойме не хватает одного патрона… Анализ характерных следов показывает, что выстрел совершен из означенного оружия. Кроме того, на рукоятке следы пальцев Ожегова.
— Кто сегодня приезжал осматривать место происшествия? — спросил Турецкий.
Расслабившийся было лейтенант сделал попытку принять положение «смирно».
— Был звонок из Москвы, из ФСБ. Я как раз был в кабинете начальника отделения, говорил лично.
— Что они спрашивали?
— Обнаружил ли я какие-нибудь странные документы…
— Ну и… — Турецкий с Грязновым переглянулись.
— Нет. Ничего такого я на месте происшествия не обнаружил.
— Чем они еще интересовались?
— Все, вроде больше ничем.
— А где акт судмедэкспертизы?! — неожиданно выкрикнул Грязнов. — Может, были обнаружены следы борьбы?!
— Дак… Самоубийство же, суицид…
— Лейтенант, — Грязнов поднялся с самым грозным видом, — я вас ненавижу! Пусть ваш сраный патологоанатом обнюхает все до последней царапины! Мне нужны следы борьбы. — Он обернулся к Турецкому: — Здесь сплошные говнюки и засранцы. Надо сюда отправить опытных экспертов. И еще, лейтенант, пусть снимут отпечатки пальцев с патронов. А сами отправляйтесь на место происшествия и выясните рецепт изготовления текилы, — добавил он уже с порога.
Всю дорогу до Москвы Грязнов с Турецким молчали. Почему молчал Грязнов, Турецкий не знал, сам же он вспоминал, когда ему приходилось сталкиваться с подобным самоубийством и в чем тут закавыка.
— Блин, Славка! — Он хлопнул приятеля по плечу, и тот едва не потерял управление.
— Ты что, охренел совсем?
— Мы идиоты, прям как дети малые. Я такую фигню еще школьником читал: засов сломали изнутри, выворотили с мясом, замок заклинили какой-нибудь подходящей мелкой железкой — той же стружкой. Потом, когда дверь своротили трактором, подумали, что при этом сорвали и засов.
— Два дебила! — Грязнов сплюнул в окно: — Полдня пролазали — не смогли допереть, я себя ненавижу. Тебя тоже, но меньше.
— И я нас ненавижу, в особенности тебя. Поехали на Петровку, нужно еще раз посмотреть на ту папку из Дома моды. Если я правильно соображаю — здесь, в ожеговской, ключ к шифру.
— Тебе б мед, да еще и ложкой, — огрызнулся Грязнов больше для порядка, он и сам уже был охвачен сыскным азартом. А что, если они сейчас одним махом расколют это дело или хотя бы продвинутся далеко вперед?!
Они проколдовали над шифром до глубокой ночи, но ничего прочесть не смогли, даже бутылка коньяка из стратегических запасов не помогла.
— Иди к себе, там у тебя лучше получается, родные стены помогают мыслительной активности, — закрыл Грязнов прения после того, как Турецкий в двадцатый раз заявил, что все понял, осталось только чуть-чуть подумать.
Остановились на следующем: через УВД области Грязнов завтра же с утра договаривается о подключении к делу своих людей. Пошлет группу криминалистов на место происшествия, пусть там все изучат как следует, на высшем уровне, а не так, как районные обалдуи. Дальше: поскольку ниточки тянутся к тому же треклятому ФСБ, он поручит следователю работать шумно и напролом, чтобы успеть поднять побольше ила со дна, пока у них не отобрали дело. Еще одного своего оперативника из МУРа изыщет, чтобы прикрывать этого областного следователя, смотреть, как друзья-коллеги будут садиться ему на хвост. Этот тоже может не особенно надрываться: на самом деле его задача усыпить бдительность противника. Осуществлять настоящее наблюдение за ситуацией Грязнов вызвался уговорить по-родственному своего племянника Дениса и его архаровцев из детективного агентства «Глория». Турецкий же пока работает извилинами — раскручивает шифр.
На следующий день Грязнов получил информацию по делу и вынужден был признать: идея Турецкого о том, что Ожегов собрался пугнуть посетителя пистолетом, выглядит не так уж фантастично. Первым пришло сообщение из района:
«…Среди патронов, находившихся в обойме, на всех, кроме одного, следы пальцев Ожегова. Один патрон отпечатков пальцев не содержит. Положение его в обойме установить не удалось, так как патроны были извлечены ранее и хранились в произвольном порядке…»
— Бред какой-то, мудаки, — тихо злился Грязнов, хотя ничего лучшего в глубине души он и не ожидал, фраза же «хранились в произвольном порядке» его просто доконала.
«…у основания шеи с правой стороны сзади обнаружен кровоподтек размером 4 на 1,5 см от удара тупым предметом. Травма прижизненная, была нанесена за час до смерти — гематома незрелая».
На обратной стороне наличествовало приложение.
«Первый способ.
Колючки удалить, мякоть нарезать кубиками 2 на 2 см…»
«Вот же ж гадство, — подумал Грязнов, — бумаги у них, что ли, не было, придется приобщать акт к делу».
Группа экспертов-криминалистов обнаружила еще одну существенную деталь: застрявшую в стене пулю, выпущенную из пистолета Ожегова. Фокус с засовом был проделан именно так, как «проницнул» Турецкий.
«Так, — подумал Грязнов, — вся эта халтура с самоубийством этим дерьмовым разлезлась по швам. Туда ей и дорога. Выходит, Сашка оказался кругом прав. Ожегов в своего убийцу или убийц выстрелил первым».
Визит старшего следователя по особо важным делам Генпрокуратуры в ФСБ не вызвал особых проблем. После звонка Меркулова в ФСБ примерно через час бюрократическая машина совершила необходимое число оборотов и тактов, в итоге Турецкому предоставили возможность встретиться с бывшим начальником Ожегова.
Формальная причина для визита — выяснить, кто именно из сотрудников ведомства и с какой благой целью посетил место гибели своего бывшего коллеги, а также откуда им стал известен сам факт смерти Ожегова, весьма сомнительно, чтобы информация прошла по официальным, так сказать, каналам. Следовательно, остается предположить, что покойного «вели» с момента его приезда в Москву. Главная же задача, поставленная Турецким самому себе, была сформулирована так: дать понять, что нам кое-что известно о материалах, хранившихся у Ожегова, и о том, как они к нему попали. Попытаться выяснить, с кем он встречался перед смертью.
Турецкого долго томили по разным приемным, препровождая от одного кабинета к другому. Соответственно он настроился на разговор с мрачным, неприятным человеком, в чине полковника или скорее подполковника, которому известно все обо всех на свете, в том числе и о самом Турецком, только относительно Ожегова он будет пребывать в полном неведении.
Турецкий уже почти видел своего собеседника, стал придумывать ему особые приметы, но в результате оказался в обществе двух генералов.
Его принял сам первый заместитель директора ФСБ Иванов, в кабинете которого присутствовал генерал-полковник Расторгуев, также заместитель директора ФСБ, возглавляющий борьбу с организованной преступностью.
На воображаемого мрачного деятеля тянул только Иванов — мелкорослый, со своими постоянно полузакрытыми глазами. Расторгуев в данное амплуа не вписывался абсолютно: был он высокий, скорее подтянутый, чем худой, около пятидесяти лет, с жидкими, слегка седыми, тщательно уложенными волосами, аристократическим лицом и низким носовым голосом, в его речи то и дело проскакивали патетические интонации, как будто он только что вернулся с торжественного собрания и пребывает под впечатлением услышанного.
Иван Францевич Иванов, видимо, страдал каким-то врожденным дефектом век. Они были тяжелыми, набрякшими и едва приподнимались над глазами, кроме того, он был небольшого роста, поэтому, чтобы взглянуть на лицо собеседника, ему приходилось высоко задирать голову. Седые коротко остриженные волосы начинались почти от бровей, не оставляя даже намека на высокий лоб интеллектуала, губы почти не просматривались — настолько они были тонкими. Зато рукопожатие чувствовалось еще несколько минут после того, как он отпускал руку.
Турецкому улыбались и предложили чаю.
— Вы были в свое время непосредственным начальником Ожегова? — спросил Турецкий Иванова.
— Он приходил три дня назад, искал сослуживцев, старых знакомых, — как будто не расслышал вопроса генерал.
— А Ожегов не говорил, какое дело привело его сюда? Ведь, насколько мне известно, он много лет просидел среди своих овощей-фруктов, в столицу носа не казал, говорят, неплохо себя чувствовал. Не ностальгия же его замучила.
— Он ничего не объяснил в точности. — Иванов легко поднялся и стал мерить кабинет короткими шагами. — Не вдаваясь в детали, обстояло все примерно так: он якобы собирался получить от кого-то чрезвычайно важные документы, — генерал сделал эффектную паузу, — которые требовали соответствующей реакции. Но все должно было пройти тихо, без шума. И главное, они не должны были попасть не в те руки.
— То есть он просил поддержки или сам предлагал вам свои услуги?
Генералитет и этот вопрос оставил без внимания, и Турецкому пришлось продолжить:
— Он хотя бы намекнул, о чем идет речь? И почему вы обо всем этом рассказываете мне, если документы Ожегова столь важны?
— Нет, не намекнул. А почему вам… У нас должны быть причины вам не доверять?
— Нет, полагаю. Но согласитесь, у вас несколько больше возможностей разобраться в этом деле. К тому же эти документы такая вещь…
— Что вы имеете в виду?
— Чтобы реакция на них, как вы говорите, была соответствующей, реагировать нужно лично. К тому же остается источник документов…
— Мы искали эти бумаги и не нашли, — веско высказался Расторгуев, опередив своего коллегу, у которого, видимо, тоже было что сказать. — А вы, очевидно, невнимательно слушали. Повторяю: главное, чтобы они не попали не в те руки. И доверять можно только себе. Быть может, у вас в этом плане обстановка лучше, хотя обольщаться не советую. Мы предоставим вам несколько фамилий, это бывшие сослуживцы Ожегова, он мог к ним обратиться. Мы, разумеется, также параллельно проверяем эти контакты, но это не должно вас смущать. Вы удовлетворены?
— Простите, последний вопрос. Как вы узнали о смерти Ожегова?
— Естественным образом. До свидания.
Турецкий решил для себя, что после скандала с подставкой Храпунова фээсбэшники на некоторое время сменили линию поведения и теперь играют в добрых, честных партнеров, готовых поделиться любой информацией. Только попроси.
Однако цена этой информации наверняка три копейки в базарный день — ничего нового, такого, что бы мы до того не знали, они нам не сообщили.
Турецкий с утра сидел в своем кабинете и в сотый, наверное, раз только за сегодняшний день перечитывал одну и ту же фразу с последней страницы ожеговской папки: «Если у тебя есть фонтан, заткни его, — дай отдохнуть и фонтану. 47 64 16 19 25 13 23 40 32 89 2 6 35 19 43 32 22 97 21 9 69 23 53 10 38 23 24 30 62 11 47 16 13 21 3 10 35 20 9 11 33 13 78 4 8 90 29 19 20 14 56 22 15 5 19 15 11 10 77 27 21 45 8 26 21 22 28».
Отдавать с таким трудом найденный текст на расшифровку соответствующим специалистам Турецкий с Грязновым не рискнули, и Костя Меркулов поддержал. Ведь утечка информации может происходить откуда угодно.
Позади шефа на почтительном расстоянии пристроилась красная от напряжения Маргарита, та же сакраментальная фраза была выписана у нее на листике и еще десяток исписанных лежали рядом.
То, что это ключ к шифру, и то, что каждое число означает букву, было несомненно. Точнее, не каждое число, букв во фразе меньше, но, по крайней мере, каждой букве соответствовало число. Турецкий, промучившись накануне, к тому же на нетрезвую голову, решил привлечь к своим криптографическим изысканиям свежие молодые силы. «Нужно было сразу ехать сюда, запрягать членов следственной группы, а не пьянствовать, по обыкновению, со Славкой, — клял он себя в который раз, — коньячок — он, конечно, хорош для пробуждения неожиданных ассоциаций, но только не для кропотливых расчетов».
Но члены следственной группы разъехались выполнять поручения Турецкого. Свободной оказалась одна лишь Маргарита. Молодое пополнение, выслушав задание, сразу возгордилось оказанным доверием, выдало фонтан идей, однако ничего такого, до чего Турецкий не дошел бы сам, среди них не было.
Очевидно, что при таком способе шифровки (буква — число) нужно каким-то образом отмечать конец слова, но одиннадцать повторяющихся чисел либо одиннадцать закономерно изменяющихся во всей этой абракадабре Турецкий не обнаружил. Маргарита тоже. Посовещавшись, они пришли к выводу, что перед словом определенным способом должна быть указана его длина. Все равно оставались лишние числа, зачем они нужны — одному богу известно.
Турецкий спал плохо, проклятая цифирь преследовала его всю ночь, поэтому на третьем часу утреннего бдения его стало понемногу смаривать. Из оцепенения его вывел истошный — или так только показалось с больной-то головы? — вопль Маргариты:
— Александр Борисыч! Знаю!
— Что?
— Чтобы увеличить надежность шифра, в зашифрованный текст нужно случайным образом добавить лишнюю информацию. Есть такая теория, кажется…
— Погоди, — перебил Турецкий, слегка покачивая головой, чтобы унять шум в ушах, и усиленно моргая, — сделай кофе и объясни толком, что значит «лишняя информация» и что значит «случайным образом». Как ее потом отсеять?
— Алгоритм должен позволять отсеивать, — сказала Маргарита с умным видом, — числа не на своем месте, слишком большие или слишком маленькие… Вам кофе как обычно или совершенно убойный?
— Что значит «убойный»?! — разозлился Турецкий больше на дурацкий шифр, чем на Маргариту, а еще больше на себя — за опрометчиво данное себе же обещание, пока не раскусит его — спиртного в рот не брать. — Давай кофе, не выделывайся.
Маргарита обиделась, отчего Турецкий разозлился на себя еще сильнее. Однако идея, высказанная Маргаритой, пришлась ему по душе. Выкинуть ненужные цифры к черту — вот это по-нашему. Хотя, говоря строго математически, задача только усложнялась (где они, лишние цифры?), Турецкий накинулся на нее с небывалым энтузиазмом.
Пока Маргарита варила кофе, он уже все понял и обрадовался, как ребенок, с трудом удержался, чтобы не побежать за ней хвастаться.
— Смотри сюда, — сказал он, как только она появилась на пороге с чашкой. — Первое слово — если, 47 64 16 19 25. 64 — долой. 47: четыре буквы, семь добавляем к номеру каждой в алфавите (ё пропускаем), получаем: илсе, наоборот: если. И так далее, учись, пока я жив.
— Круто, Александр Борисыч! Но идею-то про лишние цифры я вам подсказала.
Окончательная расшифровка заняла еще часа три, но рутинную работу Турецкий поручил Маргарите, а сам ходил вокруг и поторапливал.
Обнародовали содержимое при полном сборе бригады. Пришел и Меркулов. Не мог он отказать себе в удовольствии поприсутствовать при историческом триумфе Турецкого.
Большая часть расшифрованной информации относилась к столь славно провалившейся совместной акции РУОПа и МУРа по ликвидации уголовной аристократии во время всероссийской сходки в Москве. Сведения были предельно исчерпывающими: время, место, количество и состав задействованных подразделений.
— Не иначе Мефистофель поработал, — тихо ругнулся Грязнов, удивляясь, кто мог докопаться до этих данных. МУРовскую часть операции он разрабатывал лично и никого, абсолютно никого, не посвящал во все детали.
Далее был список:
Фроловский, Мамаев, Иванов, Кирсанов, Свиридов, Крестецкий, Невзоров, Снегирь… — Анатол.
И еще таблица:
Мамаев — 115,
Кирсанов — 94,
Крестецкий — 38,
Снегирь — 23.
— Прошу высказываться, — предложил Турецкий по праву хозяина кабинета.
— Похоже на то, что перед нами действительно список руководителей или, по крайней мере, членов пресловутой «Кремлевской команды», — откликнулся Грязнов.
Дата добавления: 2015-10-21; просмотров: 30 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |