...Вечер. Я плыву по речке, сидя верхом на бревне. Ноги мои в воде, я помню о руке и хочу их поднять, но не успеваю, задеваю стопой за дно, и в прозрачной воде поднимается ил, сгущается; в нём видны очертания пятерни со вздувшимися венами и кривыми ревматическими пальцами. Я отгребаю от мелкого места на середину, но зацепляю ногой за что-то противно-мягкое, с твёрдыми ногтями, и обнаруживаю, что сижу не на бревне.
Сон окончательно превращается в кошмар, и я просыпаюсь. Я уверен, что рядом с убежищем есть канализационный люк. Там, в глубине, среди огромных мёртвых машин, за искорёженными лопастями насоса, на самом дне, присыпанном прахом, растут недобрые, не знающие света водоросли. Их безвольные ветви качаются в такт странному подземному ритму тухлой воды, затопившей подземные коммуникации. И среди этих водорослей прямо из бетона, то ли вмурованная в него, то ли там и выросшая, тянется вверх длинная нечеловеческая рука. Она качается и чуть перебирает пальцами под действием воды, и кажется, что она живая. Но она мертва.
...Света. Где она? Мне не хватает её, мне очень нужно, чтобы она коснулась моей головы волшебной палочкой. Иначе я убью её. Я сойду с ума злой ночью, раздавленный воплями угасающей вместе с человечеством ненависти. И пусть от Светы ничего не зависит — безумие решит всё за меня. Для сумасшедшего не важны логические связи.
***
Во сне я вспомнил, что убежище клана находится возле той же железной дороги, что и Зона, и эти два места соединяет один путь, призрачный, как и та сила, которая переместила меня во времени. И тотчас же убежище перестало существовать для меня; я оказался в чёрной трёхмерной пустоте, где даже теоретически невозможно спрятаться, укрыться, защититься. Каждой молекулой тела я ощутил невероятную по силе кинетическую энергию, которая медленно, со скоростью часовой стрелки, двигала меня куда-то.
Перемещение сквозь столетия не кончилось, понял я. Меня продолжает засасывать в пучину времени, а может, и не только времени. Проход здесь, за моей спиной, под моим матрацем; да и самая структура моего тела слишком сильно повреждена, чтобы я мог рассчитывать зацепиться хоть за какую-нибудь секунду и сантиметр. Если я шевельнусь, то сорок молодцев, о которых кричал в смертельном бреду Октавиан Август, схватят меня и утащат прямиком в ад.
Сила, перемещающая во времени и казавшаяся мне раньше освобождающей, стала давить на мозг и на сердце, как злобный дух, удушающий грудных детей по ночам. Да, да, провал рядом, а где провал, там и тот, кто зол, кто проник вместе со мной в век RRR. Его старческие руки, бесконечно удлиняясь, изгибаясь на поворотах, сжимаясь и расширяясь, пульсируя и подрагивая от нетерпения, тянутся сюда, в чёрную трёхмерную пустоту, которую люди по роковой ошибке назвали убежищем. Я думал, что враг скрывается внутри меня, но нет, он снаружи, он вовне.
Я несколько раз пытался проснуться, и тогда сила, умеющая перемещать во времени, искажала мою волю. Моё безудержное желание вырваться, встать, разбудить других и зажечь во тьме тысячу прожекторов, она направляла на разрушение, и я словно бы по собственной прихоти кидал своё тело из угла в угол, бился головой об пол, переворачивал этажерки и разбрасывал книги. Мне было больно, но вместо того, чтобы успокоиться, я пытался схватиться за нож, искромсать что-то мягкое и тёплое.
«Крикни! — слышал я чей-то хрип. — Крикни, крикни, крикни! И из каждого окна тебе ответят стоны мертвецов!»
Я кричал, и мертвецы отвечали мне из окон низким «о-о-о-о!», и это продолжалось целую вечность.
***
Эта ночь была ночь без рассвета. Я просыпался и оказывался в том же кошмарном сне, и опять просыпался. Мои ноги промокли от ледяной воды, по которой я бегал, мои руки были липкими от чего-то. Я думал, что от крови. И я ослеп. Я не видел ничего. Только тьму, в которой расплывались радужные пятна, словно я забыл открыть глаза. И тогда ложные пробуждения кончились.
В новом сне я стоял в кромешной тьме в подземелье. От моего хриплого дыхания во все стороны разлеталось жуткое эхо. Мои руки касались шершавого бетона, который был справа и слева, и сверху. Я стоял в огромной трубе, типа канализационной, по щиколотку в вонючей воде. Было холодно и нечем дышать. Я опять попытался закричать, как всегда в кошмаре, но крик в подземелье вышел настолько громким и размазанным от эха, что мой мозг едва не разорвался в мелкие клочья. Я надеялся, что крик вернёт меня в реальность, но кошмар держал крепко. Пробуждения не последовало, ни истинного, ни ложного.
Я упал на колени, поскользнулся, ударился виском о бетон, ногтями впился в щёки, размазывая грязь по лицу. Пальцы тряслись, ноги тряслись, челюсть. Я не спал. Я просто сошёл с ума. У меня был припадок буйного безумия; я убил ножом Свету и забрался в канализацию. Во сне в меня вполз дьявол — и это всё его проделки.
«Дьявол, — повторялось в голове, — дьявол. Он пришёл на Землю, когда ядерные взрывы разрушили перегородку между миром смертных и адом. И он до сих пор здесь. Планета больше непригодна для жизни. Дьявол будет приходить к людям во снах, пока все они не перебьют друг друга. И я не увильнул от судьбы. Я не спасся от мировой бойни. Теперь я пожалею, что не погиб в двадцать первом веке, вместе со всеми, кого знал».
Это была навязчивая идея. Я стоял на коленях во тьме, боясь открывать глаза и вновь всматриваться в проклятую подземную тьму. Я готов был стоять так, пока не умру, ибо знал, что отныне не принадлежу себе, что во мне дьявол, а сам я — убийца. И когда вдали раздались тяжёлые шаги, я даже не пошевелился.
Сорок молодцев явились за мной. Их надо было принять как данность.
Они приближались ко мне долго, словно парабола к асимптоте, но мне было от них не уйти. И лишь одно не давало мне покоя. Свет.
Сорок молодцев испускали голубоватый небесный свет: я хорошо видел это, потому что стоял в подземной трубе, и лучи здесь были видны издалека. «Может быть, — подумал я, — это никакие не сорок молодцев, а посланцы господа? Пришли взять меня на небо?» И я бросился прочь. Я не заслуживал рая: ведь на моих руках была кровь невинной девы. За мной погнались.
— Эй! — кричали мне. — Стой!
Труба впереди раздваивалась; я свернул в то ответвление, где было посуше; там меня настигли и повалили.
— Всё в порядке, — говорили мне сквозь тяжёлое после бега дыхание, — всё в порядке. Ты узнаёшь меня?
Я не узнавал. Меня медленно отпустили, и я долго всматривался в лицо, подсвеченное голубым шаром.
— Антон!.. Антон!.. — я обхватил ноги своего спасителя. — Антон, я убил её!
— Тише, тише...
Сильная рука подняла моё безвольное тело и повлекла обратно по мокрой трубе в большой кубический коллектор. На одной его стене в свете шара были видны ржавые скобы, ведущие наверх.
— Сможешь сам подняться? Один я тебя не втащу, придётся здесь ждать, пока я помощь найду.
— Нет... Я поднимусь...
Мокрые ботинки скользили; руки были как вата, но кусочек неба в круглом люке над нашими головами тянул меня вверх, как тянет электромотор кабину лифта, и вскоре лес заключил меня в объятия.
***
Наверху всё на удивление быстро забылось, как забывается обычный сон по пробуждении. Осталась лишь давящая слабость, да что-то вроде дурного предчувствия или неприятного осадка — уж не знаю, как это классифицировать.
— Выключили, — сказал Антон.
Мы сидели под деревом, и он, отпаивая меня портвейном, широко, хоть и несколько вымученно, улыбался. Он был не в лимонной куртке, а в одежде защитного цвета, и рядом с таким парнем я чувствовал себя как за каменной стеной.
Прошло уже около часа, однако ещё не рассвело, и среди деревьев лежал густой туман. Я кутался в зимнюю куртку из двадцать первого века, в которой всегда спал, и почти блаженствовал. Туман нравился мне, а алкоголь почти вернул моё сознание в норму.
— Пойдём в убежище? — спросил Антон?
— Подожди... — пробормотал я. — Дай мне ещё поваляться. Надо всё хорошенько осмыслить.
— Осмыслять тут нечего, — ответил Антон.
Злую ночь, объяснил он, устроили механисты, враги кланов. Сила, которая выжала мой мозг как тряпку, была оружием будущего: установкой, генерирующей во всём живом беспричинный и непреодолимый ужас перед ничем. Механисты время от времени накрывали весь город этим психогенным куполом, выкуривая кланы из убежищ. Однако в этот раз у них ничего не получилось. Ученики вовремя успели создать над убежищем колдовской щит. Вот только я убежал.
— Но это ничего, — утешал Антон. — В первый раз всегда тяжело.
— И я точно никого не убил?
— Нет. Только убежал. И кричал ещё что-то.
— А что я кричал?
Антон поморщился, но не успел ответить. Внезапно схватил меня за шиворот и прошипел:
— Бежим!
Я был вовсе не в том состоянии, в каком можно исполнять подобные приказы, но, увлекаемый мощной Антоновой рукой, всё же поднялся. А побежать не успел.
Антон, издав странный звук, упал прямо мне под ноги. Из густого тумана выступила тёмная фигура, державшая в руках винтовку, вперёд прикладом. Прикладом этим, как мне хотелось думать, и был оглушён Антон.
Слева возникла вторая фигура; она наставила на меня пистолет. И сказала:
— Это он.
И обратилась ко мне:
— Иди!
Я повернулся в указанную сторону. Человек с пистолетом легко подтолкнул меня свободной рукой. И, каким бы лёгким не было его движение, я всем телом прочувствовал, что пуля войдёт в меня ещё легче — и мгновенно, как если не прилетит из обоймы, а прямо материализуется в моём животе.
Я ускорил шаг и униженно просипел севшим голосом:
— Всё-всё-всё, иду.
*плоскость войны*
— Что же ты творишь? Убегаешь, заставляешь ребят бегать за тобой, под огонь лезть...
...Что делать, когда предерьмовейшим утром на тебя наводят ствол огнестрельного оружия и весьма красноречиво кладут палец на курок? — Я предпочёл обойтись без глупостей и объявить о покорности во всеуслышание. Но что делать (и думать), когда в ответ на смирение тебя тут же заверяют, что всё будет хорошо? — Я не делал ничего и просто подчинялся.
Меня отвели к зелёному грузовику, поджидавшему в тумане неподалёку, и посадили в кузов. Кузов по периметру опоясывала П-образная скамья, на которой сидели люди в серебристо-зелёных скафандрах и круглых шлемах, скрывающих за зеркальными забралами их лица. Они держали наготове винтовки. Солдаты.
Человек с пистолетом усадил меня на скамью и вышел. Через несколько минут оставшиеся свободные места заняли вернувшиеся снаружи солдаты, автоматические двери кузова закрылись, и грузовик плавно тронулся.
Окон здесь не было. Люди сидели, не разговаривая, изредка меняли позы. Я думал над устройством грузовика. Не над тем, куда он едет, не над тем, кому это надо, и зачем в нём сижу я, а исключительно о том, как он движется. Я должен был развивать волю и уметь контролировать чувства. Только это может спасти меня теперь, когда я попал.
Когда я влип.
В будущем для человека нет никаких ограничений, кроме одного — нравственного закона внутри нас. За отражающими стёклами шлемов я не мог разглядеть лиц солдат и понять, слышали ли они когда-нибудь о подобной глупости.
А грузовик ехал, и, если сосредоточиться, можно было ощутить немалую его скорость. Он ехал плавно, не трясясь на кочках, которых в любой точке этого мира было предостаточно, — он только чуть-чуть покачивался, как поезд на прямом отрезке путей, а повороты и вовсе невозможно было определить. Только подъёмы. В самом начале пути грузовик, по-видимому, выезжая из оврага, так резко въехал на крутую гору, что если бы я не сидел в самом конце кузова, то обязательно бы туда сполз.
«Наверное, грузовик на воздушной подушке. Или на магнитной. А может быть... может быть, он летает на реактивных двигателях?»
***
— Что же ты творишь? Разве можно так?.. Не разобравшись ни в чём?..
Мужчина, который спрашивал это, был одет в блестящую синюю форму, слишком обтягивающую, на мой взгляд. На левой стороне груди мужчины белела прямоугольная табличка. «Валдаев Анатолий Иванович. Обслуживающий персонал», — было написано на ней.
— Можно, — сказал я. — Иногда, — сказал я. — В виде исключения, — сказал я.
Валдаев Анатолий Иванович хлопнул меня по плечу и оскалил жёлтые зубы. У него было смуглое лицо, хорошо выбритое и из-за этого синеватое. А пистолета не было.
...Конечным пунктом моего невольного вояжа значился длинный ангар, ярко освещённый зеленоватым светом. Вдоль одной из его стен на всём протяжении тянулся ряд ячеек, в каждой из которых стояло по зелёному грузовику — такому же, как тот, на котором приехал я. Вторая половина ангара была завалена жестяными и деревянными ящиками и барахлом, по большей части абсолютно непонятного предназначения. На пыльном бетонном полу ангара темнели пятна машинного масла и уличной грязи. Среди тех вещей, которые были востребованы (в них ещё можно было угадать запчасти для каких-то механизмов) копались люди, в основном, в оранжевой форме, отличавшейся от формы Валдаева только цветом.
Солдаты выгрузились из кузова, ушли через двери на дальней стороне ангара; пандус, автоматически поднимавшийся вверх, спрятал за собой опустевшее металлическое нутро грузовика.
— Чай будешь? — предложил Валдаев.
— Буду, — безразлично согласился я и скользнул взглядом по его спине, повернувшейся ко мне во всю ширину. Валдаева не было среди солдат, схвативших меня. Почему же он знает, что я куда-то от кого-то убегал?
За высоким, но узким металлическим контейнером, стоявшим под углом к стене ангара, в полумраке сидели на ящиках ещё трое мужчин в синем, пили из стаканчиков что-то дымящееся. Моё чуткое обоняние уловило запах спирта.
Сидящие поздоровались с Валдаевым, один вручил мне и ему двухсотграммовый пластиковый стаканчик с горячим чаем. Стенки стаканчика были тонкими, но под пальцами не проминались, и тепло сквозь них не проходило.
Валдаев присел на ящик, поставил стакан на пол
— Я чую... — проговорил он, принюхиваясь, — чую, кто-то опять взломал синтезатор?
— Катька приходила, интересовалась, не приехала ли «шестёрка», — дохнул водкой один из мужиков.
— Вот даёт, девчонка! — подивился Валдаев. — Мало ей прошлого раза было...
— А она теперь осторожная, — смешливым тоном сказал тот же голос, — теперь выдаёт не больше трёх стаканов в сорок восемь часов. Так что тебе, Иваныч, не осталось...
— Свиньи, — решил Валдаев и опрокинул ногой свой стакан.
— Ты чай разлил, дурак, — заметил другой синий мужчина.
— Да чёрт с ним, — запричитал, словно маленький, Валдаев. — Я на военных сверхурочно вкалываю, а всякие болваны без меня водку в тепле пожирают! А потом говорят, что народ работать не хочет!
Молчавший доселе третий мужик прислонил палец к губам. Я отпил чай, посмотрел на его лицо, но, как и в случае с остальными из этой тройки, ничего не увидел в тени контейнера. Только бороду. Работало моё великое свойство: в этой компании больше двух человек. Значит, меня никто не видит, пока я не шевелюсь.
Когда я отпил второй глоток, с рукава моей куртки отвалился кусок грязи и громко ударился о бетонный пол.
— А этот нас не заколдует? — тотчас задали вопрос.
— Навряд ли, — сказал Валдаев. — Это ж не колдун, это наш парень. Хотя дьявол знает, сколько его колдуны с собой таскали. Несладко тебе жилось там, да?
— Х-х-х, — получив запанибратский хлопок по плечу, я вынужден был издать хоть какой-то звук. Вышел он не самым определённым, но Валдаев истолковал его как знак согласия.
— То-то он от них сразу смотался, — сказал он. — Капитан рассказывал, что остальные в норе засели, а этот выбежал. Хотел к нам, стало быть.
Бородатый недоверчиво хмыкнул, а я робко похвалил себя. Молчание — оно ведь золото. Вот я сижу себе спокойно, никого не трогаю, и узнал уже кое-что...
Свет, просачивающийся меж контейнером и стеной, заслонила тень; Валдаев, сидевший в наиболее освещённом месте, стал таким же тёмным, как остальные.
— Как дела, дорогие сограждане? — с устало-насмешливой интонацией произнёс высокий женский голос. Так могла бы сказать чья-нибудь жена.
— Три стакана! Три! Катюш, что тебе сделать, чтоб твоё сердце смягчилось? Мы ж на благо общества работаем. Как волы.
— А ты знаешь, что такое волы? — язвительно спросила тень-Катюша.
— Модель транспортного вездехода так называется. ИИИ стоит десятой версии. Наверное, уже поговорки о нём сложили, — в темноте блеснула улыбка Валдаева. — Хороший шибко, значицца.
— Чушь, — сказала тень и изменила очертания, указав пальцем на меня. — Давайте мне этого и живо расходитесь по рабочим местам.
— Четвёртый стакан, — поставил своё условие Валдаев.
— Обойдёшься. Этого типа требуют чёрные.
Я распрямился, и тени пришлось посторониться. На свету она оказалась очень даже материальной маленькой и очень тоненькой девушкой, что-то между шестнадцатью и двадцатью годами. Мне не нравились чересчур тонкие фигуры, но Катина внешность привела меня в некоторый трепет. Дело в том, что она была одета в ту же стандартную обтягивающую форму, что и Валдаев, только серебряного цвета. Это было одеяние Жени, подруги Ксюши.
Я понял, что стал ближе к истине, вздохнул и сунул руки в карманы.
Если верить белому прямоугольнику на груди, девушку звали «Сайдлер Екатерина Иосифовна. Стажёр». Я чуть поклонился, увидел, как с куртки отвалился новый пласт коричневой грязи, и осклабился.
Катя удостоила меня пущенным прямо в глаза взглядом, но добилась лишь, что я, хоть моё будущее и могло в любой момент перестать существовать, слегка повеселел и отметил, что радужки её глаз однотонно-оранжевого цвета, а в остальном лицо её очень даже милое, маленькое такое, остроносое. И волосы красивые: длинные, русые и вьющиеся. «Ты добилась, Катя, — подумал я, — я прощаю тебе твою фигуру».
«Ну и фуфло!» — ответила Катя на мои мысли выражением лица, а сама сказала:
— Меня зовут Екатерина Иосифовна. Мне поручено проводить тебя к ответственному уполномоченному по делам расселения. Разговаривать запрещено. Следуй за мной.
За выходом из ангара зеленел коридор, в блестящих металлических стенах которого иногда появлялись двустворчатые, как у лифта, двери, тоже стальные. На дверях чёрной краской были обозначены их порядковые номера, а рядом всегда находилась продублированная по-английски надпись «Уровень 0». Всё это убранство зданий будущего столько раз было описано в литературе и показано в фантастических фильмах, что никто — в том числе и сами архитекторы зданий будущего — уже и не могли вообразить ничего иного, кроме как эти металлические стены и автоматические двери. В данном случае искусство скорее предрешало, нежели предугадывало, и я, как человек эпохи постмодернизма, отлично понимал это.
— А у вас тут мило, Екатерина Иосифовна, — сказал я.
— Столица потому что, — ответила Катя. — Только лучше молчи.
Я повиновался. Я в плену, и здесь не стоит не только кричать с порога: «Нет, я ничего не скажу, убейте меня!», — но и вообще лучше помалкивать. Коль скоро Валдаев не пошутил, что я-де «наш парень», шанс, что меня приняли за схваченного колдунами механиста, имеется. И чем меньше я открываю рот, тем этот шанс больше.
Вот очередная дверь, на этот раз без номера. Рядом с ней — кнопка.
Лифт.
Кабина приезжает мгновенно и беззвучно. Внутри она оформлена так же, как и коридор: серебро металла и зеркальные полоски по углам. На стенках кнопок нет; Катя произносит:
— Level minus six.
Уши закладывает от ускорения, и буквально через секунду бесстрастный голос автомата повторяет:
— Level minus six, — и двери открываются. За ними — точная копия коридора на нулевом уровне, разве что можно иногда встретить людей. У всех — форма одинакового фасона, но разного цвета, у всех на груди таблички с именами; все куда-то идут; на меня, такого грязного, пришедшего неведомо откуда, глядят мельком. Занятые. За недолгое время, проведённое в клане, я так отвык видеть людей с деловыми и безразличными лицами (да и вообще людей), что совсем растерялся. Опять начался другой мир.
За поворотом налево находилась дверь с надписью «А674. Уровень -6».
Нам нужно туда. Я вдохнул, когда створки, чмокнув, раскрылись пред нами.
В комнате за дверями пахло свежеотёсанным деревом, и мягко мерцали свечи в золотых канделябрах у дальней стены. Свечи источали церковный запах плавящегося воска. В окно с расписанной золотом по чёрному рамой бил дождь и растворял картинку качавшегося тёмного леса. Стены из ровных брёвен в некоторых местах были закопчены, а доски пола слегка запачканы уличной грязью. У окна стоял офисный стол из опилок — таких было много в начале двадцать первого века. За столом на кожаном крутящемся кресле сидела кукольно-прилизанная блондинка в чёрной форме с тем же белым квадратиком на груди. Надпись на нём я не разглядел из-за плохого освещения и расстояния. Катя остановилась шагах в трёх от стола чёрной леди, а я держался за спиной своей провожатой; старался успокоиться, глядя на отражения пламени свечей на серебряных Катиных плечах.
Двери за нашими спинами закрылись. Изнутри они были дубовыми и окованными тёмным железом с блестящими заклёпками, а по обе стороны от них стояли двое охранников в голубой форме и с кобурами.
— Вот и он, — Катя произвела какое-то движение руками, по-военному чётко сделала один шаг влево и один назад и оказалась у меня за плечом.
— Ше-карно, — протянула блондинка. — Останься, пожалуйста, здесь. Присядь. И ты присядь, — сказала она мне, посмотрев на кубическое кожаное сиденье, притаившееся в тени стола.
Пока я садился и озирался в поисках угла, где пристроилась Катя, перед чёрной леди возникла тонкая серая вертикальная панель, отгородившая от моего взгляда нижнюю половину её лица. Монитор.
— Я ответственный уполномоченный по делам расселения; в настоящее время отвечаю за твою интеграцию в наше общество и за твою безопасность, как физическую, так и психологическую, — официальным тоном начала блондинка. — Зовут меня Анжела Заниаровна. Та-ак... — она коснулась пальцами чёрной панели. — Надеюсь, ты не против нашего содействия? Тогда прошу ответить на пару вопросов. После этого сможешь задать любой вопрос мне. Итак, твоя фамилия, имя, отчество? Желательно настоящие.
— Переплётов Александр Александрович, — пробубнил я, стараясь быть не менее официальным.
— Можно чуть погромче?
Живя в лесу, я привык говорить и слушать на другой громкости, чем говорили и слушали в двадцать первом веке. Я повторил.
— Дата рождения? — продолжала расспрос блондинка.
— М-м...
— Всё в порядке, мы осведомлены, что она несколько нестандартная.
— Первое июля тысяча девятьсот восемьдесят пятого года.
— Н-да... Кем быть хочешь?
— Не знаю.
— Писать в анкете, что не определился? Учти, лучше придумай что-нибудь — престижнее выглядеть будет.
— Я хотел стать биологом, — соврал я, потому что не знал, кем хочу стать, а выглядеть непрестижно тоже не хотел. Биология же — моё увлечение детства, и я кое-что из неё помнил.
— Ше-карно! А почему хотел?
— Как бы сказать...
— Попал в провал во времени, — Анжела Заниаровна мило засмеялась, но смех не шёл её строгой внешности.
— Ну, в общем, да...
— Та-ак-с... Куришь?
— Нет.
— С наркотическими веществами прямой контакт имел?
— Очень редко.
— Ше-карно. Образцовый гражданин. Итак, Алекс... Можно так тебя называть? Ше-карно. Итак, Алекс, мы, как я уже говорила, осведомлены о твоём происхождении, хоть и не совсем разобрались, с чем оно связано. Мы засекли искажение гиперпространства в ночь твоего появления, и некоторое время пытались тебя выследить с помощью кибернасекомых. К несчастью, на это ушёл почти месяц, поскольку колдуны из твоего клана научились кибернасекомых уничтожать. Очень прискорбно, что ты попал к нам не сразу, так как тебе пришлось вынести испытания, которые не каждому по плечу. Испытания эти были не только физическими, но и моральными, и именно поэтому я призвана отвечать за твою интеллектуальную безопасность. У нас имеются опасения, что у тебя сложилось неправильное понимание сложившейся в мире обстановки. Я надеюсь, ты не подумал всерьёз, что будущее человечества — это бегать по радиоактивным лесам в грязной одежде, найденной на развалинах супермаркетов, и думать, что живёшь в единении с природой? Как ты понял, с природой нельзя жить в единении, потому что «единение» это не что иное, как пищевые цепи, череда убийств. Так устроен мир, что жизнь человека либо постоянно висит на волоске в «единении» с природой, или более-менее благополучно протекает в отрыве от неё. Жалко, очень жалко, что это понимают не все. Многие поколения людей видели решение проблем цивилизации именно в «единении» с природой, а теперь, когда «единение» достигнуто, оказалось, что проблемы не в цивилизации, а в самих людях. Что ж, мы можем лишь пожалеть их. Я предлагаю тебе пожить в нашем полисе и самому понять, на чьей стороне правда. Думаю, ты сможешь стать биологом, если захочешь...
Я слушал. Казалось, что я думал, но мыслей было слишком много, чтобы сосредоточиться на чём-то конкретном.
— Я знаю, — продолжала Анжела Заниаровна, — что многое тебе не понятно. За время, прошедшее с твоего рождения, мир изменился едва ли не сильнее, чем за всю предыдущую историю человечества. И проблемы перед людьми встали поистине колоссальные. Поэтому, только объединившись, мы сможем восстановить мир после ядерной войны. Не скрою, мне хотелось бы видеть тебя в наших рядах. Всё зависит только от тебя. Для того чтобы стать гражданином нашего Города, людям из лесов приходится проделывать немалый путь, долгое время работать на самой чёрной работе — и лишь после этого они получают право жить с нами под одной крышей. Что делать? — они решили променять нас на «единение с природой», а теперь им, видите ли, надоело копаться в грязи, и они решили вернуться в тёплый уголок. Вину надо искупить, а рабочие руки нам требуются. Так что, не советую сразу верить чужим словам, и считать рабами всех, кого встретишь в нашем Городе плохо одетыми.
Рассуждения Анжелы Заниаровны привели к странному выводу, что не придало мне больше уверенности.
— Не буду, — сказал я. — В моё время тоже были такие люди.
— Интересно... Вот видишь: ты представляешь огромную ценность для историков, и делать тебя рабочим в любом случае невыгодно. Тебя не обижает роль объекта исторического исследования?
— Нет, совсем не обижает.
— Ше-карно, — сказала Анжела Заниаровна. — Это говорит о твоём умении объективно мыслить. Раз так, то ты сможешь побороть предрассудки, оставшиеся от твоего прошлого и усугублённые в настоящем. Освоиться тебе будет трудновато, но, мне кажется, ты справишься. Не советую рассчитывать, что в нашем городе все помещения оформлены так, как мой кабинет. Я люблю старину, а большинство молодых стремиться поскорее попасть в будущее. Итак, ты не будешь против, если я на время поселю тебя с кем-нибудь из молодёжи?
При слове «молодёжь» я почему-то представил зэка, пнувшего меня по пути на Зону, и воспротивился предложению Анжелы Заниаровны всеми фибрами души. Но кивнул. Она слишком хорошо говорила. Комментировать я не мог, да и опасно было.
— Освоишься, сдружишься, получишь ответы на главные вопросы и по всяким мелочам. Подыщешь работу. В рабство тебя не отправят, требовать показать убежище клана тоже не будут — я и сама знаю, что нельзя предавать людей, делившихся с тобой хлебом. Но если всё-таки тебе не понравится у нас, ты всегда сможешь вернуться к своим колдунам... Мне, правда, будет очень обидно, потому что мы, механисты держимся за своих... Шучу, конечно, мы не механисты, гайки на шее не носим и утюгам не поклоняемся. Мы нормальные люди. Но, может, для тебя естественнее твоё нынешнее состояние?.. Нет, не лучше?.. Приятно видеть.
По все вопросам обращайся ко мне. Запомнишь? — кабинет «а шестьсот семьдесят четыре», уровень «минус шесть». Впрочем, я постараюсь подыскать квартиру на этом же уровне. Что-нибудь хотел спросить?
— Да нет, просто... слишком всё стремительно.
— Привыкай. У нас жизнь быстрая, в темпе. Засыпать на ходу не получится.
***
В маленькой комнатке, смежной с кабинетом Анжелы Заниаровны, я переоделся в чистую одежду, не футуристическую, а почти современную для меня, — времён моего раннего детства, последних дней СССР. Это — клетчатая рубашка, коричневые брюки со стрелками, ремень с красной звездой на пряжке, блестящие ботинки и блинообразная кепка «а ля Владимир Ильич». Последнюю я надевать не стал, закатал слишком длинные рукава рубашки, ужаснулся своей немытой и небритой физиономии в зеркале, расчесал пальцами и пригладил слипшиеся после дождя волосы, почистил глаза и вышел в кабинет, оставив, по приказанию Анжелы Заниаровны, старую одежду в комнатке.
Прямая и тонкая Катя стояла перед столом чёрной леди; голубые мужики у входа при моём появлении совсем не по уставу скорчили презрительные гримасы.
— Ше-карно, — оценила Анжела Заниаровна, оглядев меня с ног до головы. — Форма стажёра тебе очень пошла бы. А теперь я пожелаю вам с Екатериной удачи, поскольку жить вы первую неделю будете вместе. Ты, Алекс, прости, начальство решило, что так ты быстрее избавишься от предрассудков и... интегрируешься. Катя, ты всё запомнила?
— Так точно, — отчеканила Катя.
— Всем пока. Ближайшие три часа я буду на заседании в комнате «це сто сорок восемь»; с коммуникатора я буду недоступна, но если случится что-то экстренное, то вы загляните аккуратненько и спросите меня у охраны.
Дата добавления: 2015-10-21; просмотров: 18 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |