II.Значение «Деревенской прозы» в русской духовной культуре середины XX века.

ПЛАН.

I.Введение.

II.Значение «Деревенской прозы» в русской духовной культуре середины XX века.

1. Поворот в развитии «деревенской прозы» на рубеже 50-60 гг.

2. «Деревенская проза» как выражение духовной оппозиции.

3. Две ветви – две стадии развития «деревенской прозы»

4. Главные элементы («мифологемы») идеала «деревенской прозы.

III.Заключение.

IV.Список использованной литературы.

I.Введение.

Дереве́нская про́за — направление в русской литературе 1950—1980-х годов, связанное с обращением к традиционным ценностям в изображении современной деревенской жизни[1].

Понятие «деревенская» проза появилось в начале 60-х годов. Это одно из наиболее плодотворных направлений в нашей отечественной литературе. Оно представлено многими самобытными произведениями: «Владимирские проселки» и «Капля росы» Владимира Солоухина, «Привычное дело» и «Плотницкие рассказы» Василия Белова, «Матренин двор» Александра Солженицына, «Последний поклон» Виктора Астафьева, рассказы Василия Шукшина, Евгения Носова, повести Валентина Распутина и Владимира Тендрякова, романы Федора Абрамова и Бориса Можаева. В литературу пришли сыновья крестьян, каждый из них мог сказать о себе те самые слова, которые написал в рассказе «Угощаю рябиной» поэт Александр Яшин: «Я есть сын крестьянина… Меня касается все, что делается на этой земле, на которой я не одну тропку босыми пятками выбил; на полях, которые еще плугом пахал, на пожнях, которые исходил с косой и где метал сено в стога».

Хочу свою работу начать со слов Василия Белова:

«Ни один писатель не может пройти мимо деревенских проблем.

Это национальные проблемы, если говорить честно».[2]

Я думаю, что эти слова можно смело считать актуальной, при этом в наше время её исследования ведутся до сих пор.

Значение деревенской прозы как раз и заключается в том, что, будучи голосом насильственно уничтожаемой крестьянской цивилизации, она раскрыла всему миру ее непреходящие духовные ценности. И, выявив несправедливость и корыстолюбие властей по отношению к этой цивилизации, стала той нравственной силой, которая готовила коренные перемены в нашей стране. В то время вдохновителей её – Белова, Распутина, Крупина, - мгновенно начали клеймить как «врагов перестройки» - «охотнорядцев» и «ретроградов». Эти писатели-правдолюбцы совсем за другую перестройку: не за ту, что делает нищих более нищими, богатых – еще богаче, а за ту, что действительно раскрепощает творческие силы народа.

II.Значение «Деревенской прозы» в русской духовной культуре середины XX века.

1. Поворот в развитии «деревенской прозы» на рубеже 50-60 гг.

50-Е ГОДЫ:

Для литературы этого периода характерна необычайная злободневность. Движение ее тесно связано с движением общественной жизни. Литература прямо отражает состояние деревенских дел.

Отсюда характерные ее черты:

Ø острая проблемность, причем проблемы – социального, социально-психологического плана, так сказать, «хозяйственные дела»;

Ø «очеркизм»: очерк – на авансцене литературного процесса, собственно художественные жанры – как бы во «втором эшелоне», но проблемы, поднятые очерком, разрабатываются в них психологически и на другом, гораздо более высоком уровне обобщения.

Таким образом, предмет изображения – «дело», форма – производственный сюжет, рамки и содержание которого определяются социально-экономической проблемой.

Отсюда – интерес писателей к особого типа героям.

Кто поднимает колхоз? Или пытается поднять?

Как правило – человек со стороны: новый председатель, или секретарь райкома, или главный агроном и т.п. (старые до этого все разваливали, новый призван наладить дело).

Такой социальный статус героя литературы 50-х определяет ее персонажный ряд. Герои произведений – почти всегда – руководители: председатели колхозов, секретари райкомов и обкомов, директора МТС, главные инженеры и агрономы и т.д. Это литература о крестьянской жизни, но по существу, почти «без крестьян». Трудно вспомнить хотя бы одно-два значительных произведения, в центре которого стоял бы просто крестьянин.

Объект изображения и сфера действия, условно говоря, не изба, а контора. Собственно крестьянский быт мало интересовал художников, он почти начисто уходит из литературы либо рассматривается как нечто косное, в духе 20-30 гг., как проявление «идиотизма крестьянской жизни» (пример – повесть В.Тендрякова «Не ко двору»).

Чем это объяснить?

Преёжде всего, злободневностью тогдашней литературы, стремлением решить – как можно скорее – не литературный, а жизненный вопрос, главную проблему дня – проблему хлеба насущного.

Естественно, что в центре внимания встали социально-экономические проблемы, их содержание определило жанровые типы (очерк, социально-психологическая повесть и рассказ), особенности конфликтов, формы и типологию сюжетов, а внимание писателей привлекали в качестве героев или не героев прежде всего люди, от которых в тех условиях решение проблем зависело и которые это решение искали, т.е. начальство, руководители. Язык этой прозы довольно усредненный, часто невыразительный.

60-Е ГОДЫ:

Овечкинская программа – введение в действие принципа материальной заинтересованности колхозника – в 1-й половине 60-х гг. с опозданием на 10 лет была в какой-то степени выполнена. Экономика сельского хозяйства пошла в гору. Деревня получила относительный материальный достаток. Проблема хлеба насущного в принципе была решена, ее острота была для деревни снята.

Теперь можно было подумать и о душе – и литература круто меняет характер проблематики. Суть изменений:

Если в литературе предшествовавших десятилетий (30-50 -х гг.) преобладающим был пафос ПРЕОДОЛЕНИЯ с помощью социалистического города всего отсталого, темного, косного, индивидуалистического, собственнического в деревенском жизненном укладе, то в 60-е на первый план выходит пафос СОХРАНЕНИЯ в качестве непреходящего достояния всего ценного в ТРАДИЦИЯХ РУССКОЙ ДЕРЕВНИ: своеобразного национального уклада хозяйственной жизни, связи с природой, трудовых навыков, народной крестьянской морали, и ПРОТИВОСТОЯНИЕ тому, что несет деревне город.

Таким образом, пафос ИССЛЕДОВАНИЯ СОЦИАЛЬНЫХ ПРОЦЕССОВ И ПРОБЛЕМ сменяется пафосом ПОЭТИЗАЦИИ И ИССЛЕДОВАНИЯ КРЕСТЬЯНСКОЙ ДУШИ.

Произошла очень существенная переакцентировка деревенской темы. И в начале, у истоков этого процесса стоят два произведения: вторая книга шолоховской «Поднятой целины» и рассказ А.Солженицына «Матренин двор».

2. «Деревенская проза» как выражение духовной оппозиции.

В «деревенской» прозе было все, что связывают с понятием «оппозиции»: свой «самиздат», своя литература «в стол»[1], свое диссидентство, свои мученики (Л.Бородин). Но основная борьба, как и в «новомировском» крыле оппозиции, велась в подцензурной сфере, средствами искусства.

«Новая волна» «деревенской прозы» стала глубоким, фундаментальным выражением протеста и неприятия системы, уничтожающей крестьянина, выражением «корневой» духовной оппозиции к власти.

1. Она поднялась на защиту крестьянина от государства, которое десятилетиями давило крестьянина. Она смотрела не только в прошлое и защищала крестьянина не только от коллективизации – от этого защищать было уже поздно,– но от новых бед и напастей, которые навалились на деревню в хрущевские и брежневские времена. Хрущев решил прижать «мелких собственников»: обрезать приусадебные участки, сократить количество коров в личных хозяйствах, для этого запретить сенокосы не колхозных и государственных землях (вспомните трагедию Катерины и Ивана Африкановича из «Привычного дела» Белова: Катерина погибла из-за того, что надорвалась от непосильной работы, так как украдкой, по ночам, должна была косить сено для единственной кормилицы ее большой семьи – коровы Рогули).

А в 60-70-е писатели-деревенщики выступили против нового страшного удара – кампании по уничтожению так называемых «неперспективных деревень». Это был удар не менее страшный, чем коллективизация. Тысячи деревень в результате этой кампании, авторами и вдохновителями которой были сегодняшние записные «демократы».

2. «Новая волна» стала также выражением протеста писателей-«деревен­щиков» и против позиции интеллигенции либерально-демократического толка, которая, совершив цепь предательств своего народа сначала в 30-х, потом в 50-х гг., и теперь, в 60-70-х, когда на глазах уничтожалась окончательно русская деревня, либо активно в этом уничтожении участвовала, либо не обращала на все это внимания, озабоченная только «правами человека», и прежде всего правом на эмиграцию. Именно поэтому писатели-деревенщики становились в оппозицию к городу, и это нашло отражение в их прозе и поэзии.

3. Но самое главное в другом. Пафос «деревенской прозы» – не только поэтизация крестьянской души («новомировская» либеральная критика и сусловско-яковлевский официоз называли это «воспеванием патриархальщины»), но исследование глобальной по своему характеру проблемы трагических судеб деревни в прошлом и настоящем, тревога за ее будущее.

3. Две ветви – две стадии развития «деревенской прозы»

Критики подразделяют «деревенскую прозу» на две ветви – лирическую и социально-аналитическую. Но провести такое разграничение четко и последовательно не удается, хотя феномен «лирической» прозы в 60-е годы, несомненно, существует как относительно самостоятельное художественное явление внутри общего направления «деревенской прозы». Тем не менее, четко разделить писателей этого потока на «лириков» и «аналитиков» невозможно. Дело в том, что практически все писатели «новой волны» прошли через лирическую стадию на ранних этапах своего творчества.

С этой точки зрения «лирическая» и «социально-аналитическая» – это не столько «ветви», сколько стадии, этапы, фазы развития «деревенской прозы», причем с размытыми, «прозрачными» границами между ними. «Лирическая» стадия, кстати, целиком укладывается в рамки 60-х гг., а «социально-аналитическая», вобравшая в себя все открытия «лирической», проходит и через 60-е, и через 70-е, и первую половину 80-х годов.

Обе эти «фазы», отличаясь друг от друга по доминантным принципам и способам художественной разработки материала и проблем, едины по своему резко негативному отношению к современной действительности (особенно не деревенской) и общей духовной ситуации;

Ø по своему пафосу, социально-философскому содержанию, характеру идеала;

Ø по своей ориентации в современной литературе – по отношению к другим литературным направлениям и течениям, идеологическим и проблемно-тематическим группам («молодежной прозе», «новомировской городской», модернистской и авангардистской литературе и т.п.);

То есть это нечто цельное, две испостаси единого целого.

4. Главные элементы («мифологемы») идеала «деревенской прозы.

1). ДОМ. «Дом» – центральное понятие в эстетике «деревенской прозы». Вспомните «Привычное дело» В.Белова: мир ценностей Ивана Африкановича и его жены Катерины. Все в их жизни сконцентрировано вокруг дома, а это понятие включает и собственно дом, избу, и семью, и корову Рогулю, и коня Пармена. Рушится дом – рушится все. Вспомните горе Ивана Африкановича после смерти Катерины. Такого пронзительного художественного изображения горя не было в нашей литературе после шолоховской сцены смерти и похорон Аксиньи в «Тихом Доне». Так же как и трагедии разрушения «дома», вспомните: «все отняла, все порушила безжалостная смерть». Но там была война – жестокая, гражданская; здесь – это результат действий разрушительной антикрестьянской власти.

Либеральная «новомировская» критика в качестве главного обвинения «деревенской» прозе предъявляла претензии в том смысле, что в этой прозе сознание героя не личностное, а как бы доличностное, родовое. Но это, как я уже сказал, не просчет, не ошибка, а принципиальная позиция «деревенщиков»: они были убеждены, что живут люди не массой, не толпами (и в этом противостояли тогда официальной идеологии), но и не сами по себе – волками или небожителями (а в этом существенно противостояли «либеральным» ориентирам, которые стали сегодняшним официозом),– люди живут ДОМОМ.

С этим понятием связана в «деревенской прозе» очень отчетливо выраженная архетипическая символика художественного пространства:

символика пространства своего и чужого,

символика «иномирия»,

символика «границы»;

символика «центра».

Это можно было бы легко и наглядно показать, проанализировав с точки зрения «мифопоэтики» и с использованием ее исследовательского инструментария, например, такие повести, как «Привычное дело» В.Белова или «Прощание с Матерой» В.Распутина (да и любое другое значительное произведение «деревенской» прозы).

«Дом» этот неказист: простая небогатая изба с самоваром, печью, с баней, коровой-кормилицей, и – дальше – с округой, во всем родной и понятной. Обобщенный символический уровень: дом – это родина, Россия.

Критика официальная и либеральная презрительно третировала «деревенскую прозу» за ее «избяной патриотизм». Но, между прочим, этот дом самый прочный. Он самодостаточен. Никакой Чубайс над ним не властен: в нем есть свой «энергетический центр»: печь. Что произойдет с большим городом, если он вдруг, особенно зимой, лишится электроэнергии, а стало быть, тепла, водопровода, канализации, связи и т.д.? Через пару недель – это уже не город, а кладбище, горы трупов. Мужик в случае необходимости выживет в своем доме и без электричества, и без газа. А со своим огородом и коровой – и без пресловутого «рынка».

Но ведь есть свой «дом» как идеальная, прочная и последняя опора и у М.Булгакова – дом с его кремовыми занавесками, с кафельной печью,– дом Турбиных.

Есть свой «дом» как святыня и у бездомного, бесквартирного Мандельштама. Вспомним одно место из его статьи «Гуманизм и современность»: «Как оградить человеческое жилище от грозных потрясений, где застраховать его стены от подземных толчков истории, кто осмелится сказать, что человеческое жилище, свободный дом человека не должен стоять на земле как лучшее его украшение и самое ценное из всего, что у него существует». Можно вспомнить еще его стихотворение «Разговор на кухне».

Есть дом как самое дорогое место на земле, пускай утраченное, у Владимира Набокова. Вспомните его «Другие берега» и проникновенное, пронзительное описание энглизированного дома аристократической великосветской семьи. Вообще образ дома в литературе первой волны эмиграции – один из ключевых, особенно в автобиографических произведениях («Жизнь Арсеньева» И. Бунина, «Лето господне» И.Шмелева, «Путешествие Глеба» Б.Зайцева и др.)

Казалось бы, что общего между этими домами – домом Набокова, домом Мандельштама, домом Булгакова и домом Ивана Африкановича или распутинской старухи из «Прощания с Матерой»?

Их очень много разделяет, но соединяет их гораздо большее, чем то, что разделяет. Это ценность общечеловеческая.

Презрительное третирование деревенского дома – избы, и деревенщиков, которые цепляются за свои убогие избенки, – это ведь в конечном счете отрицание и тех домов – булгаковского, мандельштамовского, набоковского. Это – яд беспочвенности. Это – выражение психологии «граждан мира», обитателей 5-звездочных отелей.

Есть писатели «бездомные» (я имею в виду их творчество, а не реальную биографию). Например, бездомен Горький, он – «проходящий». И не случайна его поразительная, рационально совершенно необъяснимая ненависть к крестьянину, к мужику. Бездомен Бродский. Бездомен Аксенов. Бездомна и бодрая «соцреалистическая» поэзия: «Мой адрес не дом и не улица…»

2). «ЛАД». Это еще одна фундаментальная категория этического и эстетического идеала «деревенской прозы».

«Лад» – значит «гармония»; гармония природно-нравственной, неосознанно-религиозной жизни.

Это очень емкое понятие-образ цельного, гармонического мира («миропорядка», включающее в себя:

§ уклад жизни общественной: в дружбе, соседстве, взаимопомощи;

§ уклад семейной жизни: супружество, любовь; отношения между родными людьми;

§ уклад трудовой жизни: «ладить» – значит, «делать хорошо».

Самый общий смысл «лада» – согласие, гармония. Это вам не прежний «демократический централизм» и не нынешний «консенсус», это нечто гораздо более привлекательное и прочное.

Когда вышла книга В.Белова «Лад» – книга-реквием, роман-исследо-вание, энциклопедия жизни крестьянина, хотя внешне – просто этнографические очерки, критика – официозная и либеральная – приняла ее весьма холодно: «миф», «реакционное предание» и т. п. ярлыки посыпались со всех сторон. Но «миф» – не синоним неправды, это кристаллизованный идеал, представление о сущностных силах жизни.

Очень важный элемент и «дома», и «лада» – труд. Поэтому эстетику «деревенской прозы» нельзя представить вне эстетики труда.

3). ТРУД. Здесь нам придется оглянуться на русскую литературу Х1Х века. Концепция труда складывалась в ней под воздействием двух основных факторов: а) нравственного потенциала православия, с одной стороны, а с другой – б) материалистических установок разночинно-демократической идеологии.

В демократической литературе (Решетников, Помяловский, Успенский, Некрасов) истинный труд, в котором человек может себя реализовать как личность, противопоставлен подневольному крепостному труду – как труд свободный, на себя, когда крестьянин – хозяин своего труда. Причем не обязательно частный труд. Этот идеал включает в себя и идею крестьянской общины, мечту о свободном коллективном труде. (Вспомните сцену из «Анны Карениной»: крестьяне и Левин на покосе, или сцену покоса в 1-й кн. «Тихого Дона») Свободный труд – это достаток, и счастье, и свобода. Отсюда и острота социальной проблематики этой линии литературы: нищета, бедность – следствие рабского труда; освобождение без земли – несвобода, но, с другой стороны, и власть только земли – только собственности – это «власть тьмы», уродующая душу, психологию крестьянина (чеховские «Мужики», «В овраге» – последняя повесть замечательно тонко проанализирована была с этой точки зрения Д.Н.Овсянико-Куликовским в книге О Чехове).

Другая (религиозно-православная) линия русской литературы (Достоевский, Толстой, Лесков) не считала материальный труд главным смыслом человеческой жизни, в системе духовных ценностей ему в отличие от труда души, терпения, страдания отводится явно подчиненное место.

В советский период, особенно в 30-е годы, складывалась (первоначально – стихийно) новая эстетика труда, которая вскоре формализовалась, стала официальной и уже навязывалась литературе сверху как догма. Ее элементы:

Ø труд обязательно коллективный;

Ø по преимуществу промышленный, а не крестьянский;

Ø труд напряженный и жертвенный, что оправдывалось идеей построения нового общества;

Ø труд, связанный с формированием, рождением нового человека.

Короче, это соцреалистическая эстетическая концепция труда[2]. В нем был элемент «принудиловки», особенно в деревне – в колхозе, совхозе. И не только: ведь в советские годы за «тунеядство» (т.е. за уклонение от труда) судили.

III.Заключение.

Вне зависимости от того, воспринимает ли автор деревенский мир как свой, чувствует ли себя там своим или «дачником», он всегда на стороне деревенского мира.

В «деревенской прозе» очень часто есть прямое противопоставление деревни городу. «Деревенская проза» 60-х – 80-х г. – это художественное исследование судеб крестьянства, судеб России в ХХ в. Она заново прошла уже пройденные литературой 30-х – 50-х г. пути, перепахала все заново, прошлась глубоким плугом по всем этапам послереволюционной истории с самого начала.

За эти десятилетия «деревенская проза» прошла большой путь, несколько этапов развития, на каждом из которых в ней происходили внутренние перестройки, изменения, перемены в тоне и пафосе.

Ø 50-е ГОДЫ – «овечкинский» этап – МОМЕНТ ПРОЗРЕНИЯ после «лакировочно-бесконфликтного» наваждения 40-х годов. МОМЕНТ УЗНАВАНИЯ, возвращения литературой утраченного было ею социального зрения, способности глубокого социально-психологического анализа современной жизни. На этом этапе деревенскую прозу характеризуют конструктивность, оптимизм, не утраченная надежда и вера в социалистический идеал, а в связи с этим и некоторый утопизм, сочетающийся с глубоким аналитизмом, острой критичностью и зоркостью реалистического способа изображения.

Ø 60-е ГОДЫ в развитии «деревенской прозы», особенно в «лирическом» ее варианте, – это МОМЕНТ НАДЕЖДЫ на СОХРАНЕНИЕ непреходящих нравственно-этических ценностей крестьянского мира. Происходит переориентация идеала из будущего в прошлое. Литература занимается поэтизацией и воспеванием праведников и страстотерпцев, «вольных людей», правдоискателей и лелеет надежду на удержание, сохранение остатков ценнейшего наследия русской деревни, в том числе и ее патриархальных обычаев и норм.

Ø 70-е ГОДЫ можно назвать МОМЕНТОМ ОТРЕЗВЛЕНИЯ И ПРОЩАНИЯ. Это уже не воспевание, а отпевание русской деревни. У писателей нарастает глубокая тревога, особенно у самых чутких и талантливых. Два шукшинских лейтмотива «Нет, мужика я вам не отдам» и «И в деревне есть всякие» – соединяются в один тревожный вопрос: «Что с нами происходит?»– который звучит и в его публицистике, и в рассказах, особенно в рассказах о трагикомических приключениях шукшинских «чудиков», в которых есть смех сквозь слезы[3].

Приходит в 70-е годы отрезвление и понимание того, что обличением и критикой начальства, системы, так же как и поклонами «праведникам» дело уже не поправишь. Что произошло гораздо худшее, чем просто угнетение деревни и ее жителей – произошли необратимые изменения в самой крестьянской душе.

Ø 80-е ГОДЫ – МОМЕНТ ОТЧАЯНИЯ.

В русской литературе жанр деревенской прозы заметно отличается от всех остальных жанров.

В чем же причина такого отличия? Об этом можно говорить исключительно долго, но все равно не прийти к окончательному выводу. Это происходит потому, что рамки этого жанра могут и не умещаться в пределах описания сельской жизни. Под этот жанр могут подходить и произведения, описывающие взаимоотношения людей города и деревни, и даже произведения, в которых главный герой совсем не сельчанин, но по духу и идее, эти произведения являются не чем иным, как деревенской прозой.

В зарубежной литературе очень мало произведений подобного типа. Значительно больше их в нашей стране. Такая ситуация объясняется не только особенностями формирования государств, регионов, их национальной и экономической спецификой, но и характером, “портретом” каждого народа, населяющего данную местность. В странах Западной Европы, крестьянство играло незначительную роль, а вся народная жизнь кипела в городах. В России издревле крестьянство занимало самую главную роль в истории. Не по силе власти (наоборот - крестьяне были самыми бесправными), а по духу - крестьянство было и, наверное, по сей день остается движущей силой российской истории. Именно из темных, невежественных крестьян вышли и Стенька Разин, и Емельян Пугачев, и Иван Болотников, именно из-за крестьян, точнее из-за крепостного права, происходила та жестокая борьба, жертвами которой стали и цари, и поэты, и часть выдающейся русской интеллигенции XIX века. Благодаря этому произведения, освещающие данную тему занимают особое место в литературе.

Современная деревенская проза играет в наши дни большую роль в литературном процессе. Этот жанр в наши дни по праву занимает одно из ведущих мест по читаемости и популярности. Современного читателя волнуют проблемы, которые поднимаются в романах такого жанра. Это вопросы нравственности, любви к природе, хорошего, доброго отношения к людям и другие проблемы, столь актуальные в наши дни. Среди писателей современности, писавших или пишущих в жанре деревенской прозы, ведущее место занимают такие писатели, как Виктор Петрович Астафьев (“Царь-рыба”, “Пастух и пастушка”), Валентин Григорьевич Распутин (“Живи и помни”, “Прощание с Матерой”), Василий Макарович Шукшин (“Сельские жители”, “Любавины”, “Я пришел дать вам волю”) и другие.

Особое место в этом ряду занимает Василий Макарович Шукшин. Его своеобразное творчество привлекало и будет привлекать сотни тысяч читателей не только в нашей стране, но и зарубежом. Ведь редко можно встретить такого мастера народного слова, такого искреннего почитателя родной земли, каким был этот выдающийся писатель.

Народно - образные ассоциации и восприятия создают цельную систему понятий национальных, исторических и философских: о бесконечности жизни и уходящей в прошлое цели поколений, о Родине, о духовных связях. Всеобъемлющий образ земли - Родины становятся центром тяготения всего содержания творчества Шукшина: основных коллизий, художественных концепций, нравственно - эстетических идеалов и поэтики. Обогащение и обновление, даже усложнение исконных понятий о земле, доме в творчестве Шукшина вполне закономерно. Его мировосприятие, жизненный опыт, обостренное чувство родины, художническая проникновенность, рожденные в новую эпоху жизни народа, обусловили такую своеобразную прозу.

В большинстве своем авторы книг о деревне — выходцы из нее, интеллигенты в первом поколении: в их прозе жизнь сельских жителей осмысляет себя. Отсюда — лирическая энергия повествования, "пристрастность" и даже некоторая идеализация рассказа о судьбе рус. деревни.

Глядя на массив деревенской прозы из дня сегодняшнего, можно утверждать, что она дала исчерпывающую картину жизни русского крестьянства в ХХ веке, отразив все главные события, оказавшие прямое влияние на его судьбу: октябрьский переворот и гражданскую войну, военный коммунизм и нэп, коллективизацию и голод, колхозное строительство и форсированную индустриализацию, военные и послевоенные лишения, всевозможные эксперименты над сельским хозяйством и нынешнюю его деградацию... Она представила читателю разные, подчас весьма несхожие по жизненному укладу российские земли: русский Север (Абрамов, Белов, Яшин), центральные районы страны (Можаев, Алексеев), южные районы и казацкие края (Носов, Лихоносов), Сибирь (Распутин, Шукшин, Акулов)... Наконец, она создала в литературе ряд типов, дающих понимание того, что есть русский характер и та самая “загадочная русская душа”.

Реабилитация крестьянского сознания и образа жизни - важнейшая задача, от решения которой зависит наше самосохранение и выживание, за ними – правда нынешнего момента, правда сложнейшей ситуации, в которой все мы оказались в пореформенный период.

Не только память сердца питала тему «малой родины», «милой родины», но и боль за ее настоящее, тревога за ее будущее

IV.Литература.

1. http://ru.wikipedia.org/wiki/%C4%E5%F0%E5%E2%E5%ED%F1%EA%E0%FF_%EF%F0%EE%E7%E0

2. http://mhpi-studentss.livejournal.com/4281.html

3. Минокин М. В. Современная советская проза о колхозной деревне. — М.: Просвещение, 1977.

4. Цветов Г. А. Тема деревни в современной советской прозе. — Л.: Знание, 1985.

5. Хватков А. И. На родной земле, в родной литературе. — М.: Современник, 1980.

6. Партэ К. Русская деревенская проза: светлое прошлое. — Томск: Изд-во Томского ун-та, 2004.

[1] См., например, «возвращенные» во времена «перестройки» произведения Ф.Абрамова «Поездка в прошлое» (Новый мир, 1989, № 5) и «Белая лошадь» (Знамя, 1995, № 3), вторая и третья книги «Канунов» В.Белова, вторая книга «Мужиков и баб» Б.Можаева и др.

[2] Как ее своеобразная «мутация» в литературе 50-70 гг. возникает тенденция изображения труда как способа самоосуществления личности, которая постепенно перерастает в «эстетику карьеры» (тип «делового человека»).

[3] В русской литературе очередность «проклятых вопросов» как бы нарушена. Ведь надо было бы сначала разобраться в том, «Что с нами происходит?», а потом уже ставить вопросы: «Кто виноват? И «Что делать?».

Дата добавления: 2015-10-21