– А если сейчас родители вернутся? – сытым голосом запугивал нас Сурикат.
– Неа. Они снова на дачу свинтили. Огурцы для сыночка окучивают. Влюбленный Вайпер просил потом все прибрать за собой и его не ждать.
– Клево. Видать, у студентки свободная хата, – едко позавидовал Сурикат, складывая на ломоть булки круглую жопку от колбасы.
– Не всем же в подворотнях… Ой, Стася, извини. Я совсем про тебя забыл, – бесчестным голосом ерничал Танго, нечаянно выдавший половые пристрастия Суриката.
– Попомните мое слово. Капец нашему Вайперюльке. Если она его раскусит и поймет, что диплому хана, – она от самого главного идеолога мокрого места не оставит.
– Пускай раскусывает, авось потравится, – с затаенной надеждой пробормотал Танго.
* * *
Сегодня мама без предупреждения ворвалась ко мне в комнату и все там перерыла. Словно ураган прошелся по шкафу и книжным полкам. А сама все талдычит, что если взяла что – положи на место.
– И что мы искали? – решила поинтересоваться я, наверняка зная, что ничего крамольного она найти не могла.
– Ты хоть осознаешь, во что вляпалась? – воспаленным фальцетом спросила мама.
– Нет. Может, ты мне объяснишь? Наклонившись, мама поднимает брошенную Митькину машинку, отчего халат натягивается на попе так, что лопается по шву.
– Тебе бы килограммов пять сбросить не помешало, – посочувствовала я.
– Сама знаю, – буркнула мама. – Отличный был халат. Лет десять прожил. Сейчас таких не купить.
– Устрой ему пышные похороны. Или залатай как обычно. Так что ты у меня хотела найти? – не отстаю я.
– Меня предупредили, что первого сентября в школе можешь не появляться. Даже если станешь одеваться по‑другому. Ты теперь – нежелательный элемент. Социально опасный.
Не стоит уточнять, кто ее науськал.
– А искала чего?
– Наркотики, – скорбно сообщила мама.
Хотя она не узнает наркотики в лицо, даже если столкнется с ними нос к носу.
– Не нашла? Ты пол разбери, я их туда ссыпаю между досками, ближе к плинтусу.
– Ерничаем? Мать родную в гроб готова вогнать, лишь бы показать себя умнее. А у самой мозгов палата.
– Мама, мозгов палата, это когда черепок пополам.
– Как я иногда тебя ненавижу. Просто не пойму, почему ты такая выросла? Никакого уважения. Ты ведь совсем со мной не считаешься.
– А ты со мной?
– А как ты себе это представляешь? Мы для тебя все делаем. А что в ответ? Сплошная неблагодарность.
– Так вы не делайте. Зачем так себя напрягать?
– Все. Мое терпение лопнуло. С завтрашнего дня никаких поблажек. Поговорю с отцом, решим, что с тобой делать. Жаль, дом в деревне продали. Вот бы куда тебя отправить. Ну ничего, какие‑то лагеря еще наверняка есть для таких как ты.
– Класс! Вот тогда‑то я буду в наркоте как дурак в фантиках. Мама, ты что, с луны свалилась? Там все пьют, трахаются и курят.
– Ври, да не завирайся.
– И вообще, у меня последнее лето детства. Имею я право его отгулять?
– Ты про свои права забудь. Нет у тебя никаких прав. Вот закончишь школу, поступишь в институт, пойдешь работать, выйдешь замуж – пускай тогда за тебя муж отвечает. А пока ты от нас зависишь. И если еще хоть раз придешь позже одиннадцати, я тебя в милицию сдам.
С элементарной логикой у нее проблемы, чего она не замечает.
– А как же я в школу теперь пойду? Ты только что сказала – меня туда не пустят.
Стоп‑кадр. Мама думает, прежде чем открыть рот.
– Я уже обо всем договорилась. Тетка состряпает тебе нейтральную характеристику и переведет в соседнюю школу.
– В выпускной класс? Сомневаюсь, однако. Кроме того, тетке не совестно засылать им мину замедленного действия? Предупреждаю, они от меня плакать будут.
Потом я проанализировала разговор и расстроилась не на шутку. Как же я там буду без Кирилла?
* * *
– Ты знаешь, что‑то странное происходит, – признался мне Кирилл. – Моя маман нечаянно оговорилась, что в курсе некоторых моих дел. Точнее – наших. А я ей про это ничего не говорил.
– Да ну. Наверное, забыл.
– Вряд ли. Про то, что мы собрались заняться совместным творчеством, – точно ничего не говорил.
– Ты это о чем? – недоумевала я, напрочь забыв о своих планах.
– Ну, про нашу будущую совместную работу. Я типа, дома строю, а ты цветочки рассаживаешь.
– Понятно. А как же комиксы?
– А как же я?
Вот. Уже начинается. Теперь придется корректировать свое «хочу» с чужим мнением. С мнением человека, который тебе так дорог, что наступишь на горло собственной мечте. Впрочем, о садах и клумбах я тоже когда‑то мечтала. Лет сто назад.
– А с комиксами все просто. Когда мы станем жить вместе, они будут твоим хобби. Как тебе такой расклад?
– Ого. Типа предложение сделал. Сначала «поиграем», а теперь свадьба, марш Мендельсона, а сверху комиксами посыпать. Кто нам позволит быть вместе? Не мечтай, богатенький мальчик. Это только в старинных сказаниях принцы женятся на нищенках. И то перед этим с ними происходят всякие гадости.
Кирилла явно взбесило мое замечание. Теперь надуется как мышь на крупу. И придется самой крутиться вокруг и мурлыкать.
– Дуешься? Вот противный какой. Я ничего нового не сказала. Кстати, а на что ты обиделся? Что нам не позволят быть вместе? Ты и сам знаешь, что я права.
– Хватит обзывать меня жирной скотиной. Признаюсь, я немного запаниковала.
– Богатенький не я, а мой предок.
– И он действительно «жирная скотина»? Офигеть! Извини. Но на фотках твой папа похож на жилистого охотничьего пса. Только висячих ушей не хватает.
– Только ему не говори, когда познакомишься, – улыбнулся Кирилл. – Он просто обожает всяких там гончих и сеттеров.
– А мама?
– При чем тут мама? А, чем она увлекается? Собой. Она круглосуточно увлечена собой. Своей внешностью, своим положением в обществе, своим достатком и барахлом. Все что не входит в перечисленный круг, ее не заботит.
– А ты?
– Косвенно. Я вроде нахожусь в кругу ее приоритетов где‑то между машиной и новой сумочкой.
Пригорюнившись, я сразу вообразила, какое место уготовлено мне. Между испорченным йогуртом и использованной туалетной бумагой. Бедная моя мама. С такими родственниками ей худо придется.
Боже, о чем я думаю! Словно я действительно на секунду решила, что возможно войти в такую семью.
– А мы отдельно жить станем, – словно прочитав мои мысли, сообщил Кирилл.
– Прости. Но так не бывает. В реальной жизни так не может быть. Давай радоваться, пока можно! А потом – хрен с ним, с этим «потом».
* * *
Тем же вечером Вайпер передумал жениться.
А у Танго в очередной раз физически развитые гопники отобрали очередной мобильник. Предварив это насилие издевательской просьбой «позвонить».
А Оля забыла про разлучницу, потому что впервые в жизни ступила ногой на океанский берег. По которому фланировали породистые самцы в ассортименте.
А Ирина волком выла, сосланная в деревню к строгой бабке, которая экономила свет и заставляла ложиться спать вместе с солнцем.
А мои родители строили планы, как разлучить меня с дурной компанией для моего же блага. Причем под словом «компания» они по ошибке подразумевали Кирилла.
А где‑то кто‑то решил извести всех эмо, посчитав, что молодежи пора обзавестись идеологией.
Мама Кирилла вдруг поняла, что никому не нужна. Потому что ее бросил прежний любовник, а ничего стоящего на горизонте не было.
Артем впервые принял предложение своей новой девушки ширнуться для поднятия настроения.
Аль блаженствовала в Лондоне со своим будущим мужем.
Кроликовод выпил лишнего и твердо уверился в существовании чертей, у которых почему‑то оказались чересчур длинные уши.
Моя скучающая тетка прикидывала, куда бы направить свою кипучую энергию. Ей хотелось заявить о себе как об эталоне руководителя школы. Для чего требовались кардинальные скандальные меры. Стася идеально вписывалась в намечающуюся схему.
Дядя Кирилла печалился от отсутствия законнорожденных детей. И почему‑то завидовал Кириллу. У которого еще осталась надежда прожить свою жизнь так, как ему, говнюку, хочется. И люто ненавидел его за это.
А Петлюра перетирал с друзьями, как вытрясти из меня душу, хотя они и уверяли его, что он напрасно парится по пустякам.
Что делала Дочечка, не ведомо никому.
А что делали мы с Кириллом – я никому не скажу.
* * *
– Народ. У меня возникло предложение.
Народ, состоящий из меня, унылого Вайпера, Танго и Суриката, уставился на многозначительного Кирилла. До того мы пытались раскрутить Вайпера на рассказ о его несостоявшейся женитьбе. На что этот гад молча изображал гранитный памятник самому себе.
– Ну и?
– Мне хочется, чтоб вы, не задавая вопросов, поехали со мной и просто посмотрели на кое‑что поучительное.
– Бррр!
– Оооо!
– Ботаник на раздолье.
– Ребята. Ну как вам не стыдно? Когда Вайпер тащит нас для своих экспериментов, мы соглашаемся. Все равно делать нечего.
Дружным табунком мы добрались до центра города. Кирилл посоветовал занять места на скамейке прямо у выхода из супермаркета. Кирилл посоветовал сосредоточить наше внимание на эмо. Мы, естественно, посмотрели друг на друга и захихикали.
Потом до нас дошло, чего он хочет. Из супермаркета с завидным постоянством вываливали порции разного народа. И каждый раз в числе прочих мы обнаруживали не менее пяти приверженцев нашей эмо‑культуры. Которые брели погруженные в себя, не обратив на нас никакого внимания.
– Так, значит? – сам себе сообщил Танго.
– Считать будем? – предложил практичный Вайпер и тут же заголосил: – Раз, два, сразу четыре…
Скоро мы заметили некоторую несуразность. Только что мимо проскакала на огромной скорости высокая кудлатая девчонка, с виду – эмо. Но Сурикат отрицательно покачал головой:
– Мимикрирует.
– Да ни фига.
Танго наперегонки с Сурикатом рванули за неопознанным бегущим объектом. Отсутствовали не менее десяти минут.
– Вот паразитка. Ей бы на Олимпиаду. Носится как угорелая.
– И кто она?
– Еле догнали, – рядом присаживается вспотевший Сурикат.
Он пахнет. На носу висит мутная капля. Я жертвую ему свой платок.
– Прикиньте! Она только и рыкнула на нас: «Я – не эмо!»
Кириллу становится смешно.
– Шестьдесят для ровного счета, – бормочет Вайпер.
– И половина из них не пойми кто.
– Пропали мы, ох как плохо‑то. Как жить? Я не понимаю? – вовсю куражится Сурикат, небрежно обмахиваясь моим платком.
Эмо шли косяком. В том, что они были именно эмо, сомнений иногда не возникало. Вот троица, два высоких субтильных юноши и худенькая девочка‑ангел. Одеты как следует, длинные челки подрезаны бритвой, длинные виски, у девочки заметно оттенены глаза. У всех троих отстраненные выражения лиц.
– А рожи‑то готовские, – вскользь заметил Кирилл. – Этакая потусторонняя сумрачность.
– Точно, – скорбно фыркнул Вайпер. – Но вон та – точно наша.
Неподалеку, явно кого‑то поджидая, стояла одинокая маленькая эмочка. С чудными удивленными глазами. Немного потерянная, но вполне адекватная. В том смысле – что она правильно реагировала на окружающую среду. Когда на нее косились, она удивлялась, когда кто‑то ее грубо толкал – расстраивалась.
– Все на лице. Бездна тончайших оттенков эмоций. Я срочно влюблен. Я покорен. Я в восторге!
Восторг Танго несколько стих, когда к эмочке подбежал ее бойфренд и, нежно чмокнув в перламутровую щечку, увлек в неизведанные дали.
– Смейся, паяц, над разбитой любовью, – продекламировал угрюмо Танго.
– Раньше, когда все только начиналось, на меня показывали пальцем, – горестно ностальгировал Вайпер. – Как они насмехались над моими узкими короткими брюками! Как обзывали за прическу!
– Похоже, ты сожалеешь? – удивился Кирилл.
– Да. И имею на это полное право. Я был первый! – соврал Вайпер.
– А теперь еще кое‑куда сходим.
– Кирилл, а может, достаточно? Мы и так все уже поняли. Эмо стали ширпотребом. Скоро хлеб начнут запаковывать в черно‑розовую упаковку.
– Вы еще не все поняли. Вам лет сколько, школьники? И до вас пока не дошло, что вы теперь старые.
Под предводительством упертого Кирилла мы вскоре очутились в длинной кишке подворотен, обклеенных афишами, и начали предполагать, зачем он нас сюда притащил. Мы все тут давно не были. Одежду изобретали сами, аксессуары тоже. Кастл‑рок был нам без надобности. Для нас он оставался крутым подвалом для любителей рока разной степени тяжести. Но в этот день все перевернулось с ног на голову.
– Где мои четырнадцать лет? – вопрошал Сурикат, словно кто‑то незамедлительно ему их отдаст.
Внутри, как всегда оглушительно, гремела музыка и царил полумрак. Эмовских товаров было более чем достаточно. Напульсники не дороже ста тридцати. Эмовские значки от двадцати пяти до шестидесяти. Эмовские футболки по триста рубликов. Недорогие ошейники. Торбы стоили около двухсот.
А вот галстуки оказались дороже всего, по триста пятьдесят. Ремни были не совсем как надо, зато недорого. Нашивок – завались и дешевле грязи.
– И все это барахло проникло в магазин не ранее года назад, – весело просветил нас жизнерадостный продавец, предполагая, что дождался оптовых покупателей.
Которыми мы не являлись.
Эмовская мода оказалась ширпотребной дешевкой, рассчитанной на всеядную ребятню. Хотя дело не в цене. И не в возрасте. Но от этого веселее не становилось.
Ни на одном из нас не было ни единой вещи из этого магазина. Когда все начиналось, купить что‑то натурально эмовское было практически невозможно. Мы изыскивали ресурсы в других магазинах. Мы изобретали что‑то свое. Кому‑то везло, и он с гордостью хвастался чисто эмовской обновкой. Но теперь все это в прошлом. Теперь мы одеваемся кто во что горазд. На что у кого фантазии хватает, но соблюдая стиль в целом.
– Все. На этом ставим точку. Сейчас он потащит нас в галошный магазин и докажет, что эта практичная черная резиновая ботва имеет розовую подкладку. Кирилл. Отвянь по‑хорошему. Ты Стасе устроил променад. Мы составили вам компанию. Прекрасный день, но дальше нам не по пути.
– А почему ты не женился? – внезапно оживился Сурикат, хватая Вайпера за уши и заглядывая ему в испуганные глаза.
– Отстань, дурак, уши оторвешь!
Но Сурикат, если на что нацелился, не отступится. И все про это в курсе.
Когда ушам стало совсем плохо, Вайпер сдался.
В куцем кастловском дворике мы услышали его краткую, но поучительную исповедь.
* * *
– Если станете перебивать, вообще ничего не скажу, – заранее предупредил Вайпер.
Мы дружно поклялись, что будем немы как дохлые гадюки.
У Вайпера есть несносная привычка снабжать рассказ миллионом ненужных ветвистых подробностей. Если их отбросить, то картина вырисовывалась следующая.
Вайпер откликнулся на мольбу некоей девушки, пообещав помощь в написании какой‑то институтской пофигени. Она вроде как об субкультуре эмо ее кропала, а реальной информации – ноль. Вот дура‑то. Коли не в курсе, зачем вообще лезть в чужую тему?
У Вайпера была цель. Он не скрывал, что твердо намеривался выказать себя самым главным идеологом эмо‑течения. В чем‑то он прав, но в остальном – врет и не краснеет.
– Она такая! Она меня три часа слушала и все фиксировала на камеру.
– Ну‑ну, – не удержался Сурикат, но тут же показал жестом, что его рот на замке.
– А как она готовит! Ребята! Это просто праздник живота!
Танго больно стукнул Суриката по макушке, чтоб заткнулся.
– Невероятное взаимопонимание. Я только начну говорить, а у нее рот так немного приоткрывается от…
Тут Суриката прорвало. Он скакал как бешеная макака и такое кричал!
Потом его отловили и попинали слегка. Я тоже участвовала. Кирилл стоял неподвижно и оглядывался по сторонам, опасаясь, что мы привлекаем слишком много внимания.
– Так почему ты не женился? – задыхаясь от смеха, твердил Сурикат.
– Она отнесла готовую работу в свой универ. А там ей какой‑то гад сказал, что все это лажа. А она рассердилась и послала меня на… Больно надо! Я ей цветок купил, а она…
– Что за цветок? – деятельно заинтересовался Танго, зная о ботанических пристрастиях Вайпера.
– Какая разница.
– Кактус? А она им тебе по морде, – довольным голосом уточнил Танго. – Ты, батенька, во второй раз наступаешь на те же грабли. Помнишь, та куколка…
– Еще слово про кактусы, я с вами навсегда не разговариваю!
Пока мы молча переваривали услышанное, из Кастла вынырнули страшно занятые нагуталиненные эмочки. Им кто‑то вдолбил в мозг, что волосы должны быть толстые и черные. Они и рады стараться. От изобильных теней вокруг глаз они казались двумя взъерошенными совенышами в коротких клетчатых юбках.
– «Юбка клетчатая. Шотландская. Очень модная», – пробормотал Кирилл, а потом, заметив наше удивление, пояснил: – Там, в Кастле, на ценнике так было написано. Ей‑богу.
Мы, не сговариваясь, дружно вздохнули и пошли прочь.
* * *
В кафе тем же днем мы в том же составе угощались всякими вкусностями. Счет оплатили пополам Кирилл и Вайпер, как самые кредитоспособные. Причем сдачу Сурикат зажопил, туманно объяснив, что у него малые дети по лавкам плачут.
– Купи им лавки, чтоб они по ним не убивались, – издевался Танго, чуткий на чужие словарные ошибки.
– А какие тебе эмо нравятся? – спросила я у Вайпера.
– Чисто внешне или по характеру? – И не дожидаясь уточнения, Вайпер тут же принялся расписывать прелести своего идеала: – Они скорее должны быть ближе к эмо‑кид. Но не совсем. Эмо‑кид не для меня. Эмо‑кид слишком много о себе мнят. Моя девочка будет мне друг, умная, но скромная. Девочка‑соратник. Мы с ней таких дел понаделаем! Столько всего можно натворить! Ну а внешне? Красивая на меня не западет. Я свою планку знаю. Но чтоб не страшненькая. Может, китаянку соблазнить? Они такие особенные. Я как их вижу…
– У тебя… – спошлил Сурикат.
Когда Сурикат перенес майонез от вайперовского салата со своего лица на салфетку, разговор продолжился самым неожиданным образом:
– А мне нравятся такие, как в кино. Васаби? Или еще как‑то. Убей, название не помню. Там еще девчонка из Японии папашу нашла из Франции… – мечтал Танго.
– Скорее, наоборот, – перебил неутомимый Сурикат.
– Там такая прикольная девочка, яркая, веселая, непосредственная, открытая.
– Папаша тоже ничего… – изумил нас Вайпер. Сурикат незамедлительно сделал вывод, что знает, какой у вайперовской девочки будет нос.
– Значит, вам нравятся азиатки? – решила я.
– Национальность не имеет значения.
– А мне такие, как Стася, нравятся, – немало огорошил меня Сурикат.
Кирилл тоже сильно удивился. Если честно, остальные тоже.
– Но ты, Стася, слишком ангел. А мне нравятся ангелы с червоточинкой. Ты уж больно правильная. И ранимая. Тебя обидеть, что ребенку в душу насрать.
– Сурикатище, ты – человек! Мы с Вайперенышем все о сиськах‑жопках, а ты про душу вспомнил. Человек! Напиши про нее стих!
– Не надо, – испугалась я.
– Та девочка у метро тоже была ангел, но ее хмырь чужой увел, – как ни в чем не бывало продолжил Танго.
– Да что вы все делите на «наших» и «чужих». Прямо как на войне, – недоумевал Кирилл.
– Брат. Это и есть война. И мы в ней наверняка проиграем. Мы те, которых победят. И мы с этим живем, – спокойно сказал Вайпер.
* * *
Обстановку дома я не сумела бы охарактеризовать одним словом. Приличным. По всей видимости, маме стало скучно без работы. Она, как только уходит в отпуск, сразу меняется. И не в лучшую сторону. Ей кажется, что все нормальные люди нежатся на дорогих пляжах, и только она страдает в душном городе.
Что ни день, снова я слышу рассуждения мамы про школьные интриги. Получается, что директриса вроде всевластной барыни, которая может приблизить, а может и оттолкнуть. То приветливая, то высокомерная. И все страдают, не зная наверняка, почему впали в немилость. Особенно часто мама вспоминает про завхоза, которая буквально стелется перед барыней. Если ей позволяют выпить чашку чая в заветном кабинете, то на нее вроде как падает отсвет чужого величия. И за это готова разбиться в лепешку. И муж ее батрачит после основной работы. Лишь бы барыня слово доброе молвила.
Мне кажется, что мама так погрязла в этой паучьей войне, что уж сама как эта завхоз. Иногда я замечаю, что она с нами разговаривает как директриса. Те же замашки, те же интонации. И еще мне кажется, что она из‑за своих фантазий жутко одинока. Ведь никто не сумеет всерьез подыгрывать ей в спектакле, где она владычица морская, а мы, типа, кильки у нее на посылках.
– Папа. Давай я не буду больше брать у тебя деньги, и накопим на маленький участок в садоводстве?
Такая сельскохозяйственная идиллия папе кажется откровенно дурацкой:
– Ты можешь себе представить маму с лопатой? Я – не могу.
– А если без лопаты? На хрен нам сдались эти корнеплоды. Пускай будет газон и пара яблонь для тени. И маленький домик в одну комнату.
– И кухня. И мангал. И беседка, чтоб там есть шашлыки. И баня, чтоб гости могли расслабиться. Идет. Надо попробовать ее уболтать.
Мы смело отправились на разведку. Я – в первых рядах, папа на шаг отстает, так, на всякий пожарный случай.
Мама уперлась в телик. Злая, несвежая, на голове воронье гнездо. Причем фантазия у вороны явно подкачала.
Митька тряс будильником, очевидно строя глобальные надежды на его содержимое.
– Жена, участок покупать будем?
Нехотя оторвавшись от суда, который, как водится, идет, мама подняла на нас тяжелый взор мрачной недоеной коровы.
– На какие шиши? Или вы думаете, что я с зарплаты заначки делаю?
– А деньги от продажи бабушкиного дома? – напомнила я.
– А какое тебе дело до тех денег? Вот тебе, а не деньги! – Мне показали фигу.
– Ты что, в самом деле? Она дело говорит. Давай купим участок, будешь валяться там на травке, загорать, подруг приглашать на природу. Все лучше, чем сиднем дома сидеть.
Постепенно, словно дирижабль, мама стала надуваться, одновременно поднимаясь со стула. Папа струхнул и подался назад. Поближе к двери.
– Значит, вот вы как? Сговорились. Лишь бы от меня избавиться. А еще отложенное на черный день растранжирить?
– Так и будешь все лето дома киснуть? – почти ретировавшись, поинтересовался папа.
– А что ты можешь предложить? Канары? Лазурный Берег? Или Египет?!
Удирая, я попробовала вообразить маму на этом самом Лазурном Берегу, где б он ни был, и не смогла. Ее на второй день вышлют за нытье во все стороны. Она там спрячется в номере и начнет хныкать, что сначала надо было купальник нормальный купить, фигуру нормальную сделать, мужа богатого завести. И т. д. и т. п., как выражается одна моя знакомая.
Вот сейчас мама насмотрится телевизора, вобьет себе чужие проблемы в голову, особенно из передачи «Пусть говорят». Начнет попрекать меня тем, чего и в помине не было.
Быть может, это все от безделья? Так вроде как она занята Митькой. Меня почти дома не бывает. Папа все время на работе.
Опасаюсь я немного. В последнее время она стала часто рассматривать меня, словно рачительная хозяйка, которая прикидывает, когда скотину забивать пора. И с теткой, с сестрой своей, часто по телефону шепчется.
А потом я забыла про маму. Надела светлые льняные бриджи, купленные по совету Аль, поверх – кожаный черный ремень с ангелочками, один из которых без крылышка, топик цвета хаки. Схватила сумку и побежала на свидание с Кириллом.
По пути сердясь на коварство долгожданного лета. Где солнце? Почему почти каждый день дожди? И куда подевался чистый свежий воздух? Лето, блин, мать его ети!
* * *
Мы устроились на верхней палубе речного пароходика. Наслаждались друг другом и медленной сменой городских декораций. Вода пахла как‑то неправильно. Но не воняла, и за то ей спасибо. Рука Кирилла не выпускала мои плечи. И хотя кожа от этого казалась влажной, я только шутила по этому поводу:
– Вот приклеишься ко мне намертво, что делать будем?
– Хорошая идея. Давай купим клей и станем сиамскими близнецами.
Потом мы всерьез решали, в какой позе нам надо склеиваться. И веселились от души. Благо рядом никого не было, чтоб краснеть за наши высказывания.
Потом Кирилл внезапно сменил тему разговора:
– Я недавно ночью набросал план нашего дома. С тебя план участка.
– Вот дела? А где мы будем его строить?
– Да папаша скупил земли в разных районах. Что, ему жалко выделить любимому сыну кусочек чернозема?
– А как же институт?
– Да фиг с ним. Дипломы купим. А эти годы потратим на нужные знания.
– А как же армия? Тебя ведь обязательно загребут?
– А вот это вряд ли. У меня какая‑то хитрожопая болезнь. Мама подсуетилась.
– Если тебя загребут, я умру.
Кирилл внимательно всматривается в мое лицо:
– Почему ты всего боишься?
Я объяснила, что боюсь не всего. Вот только смерть щенка на меня сильно подействовала. И еще, один раз мы отправились с родителями в поход, и меня из наилучших соображений затолкали в узкий, но теплый спальный мешок. И я сначала там грелась, а потом вдруг поняла, что не могу шевельнуть ни рукой, ни ногой. Ни на бок перевернуться, ни ноги подогнуть. И мне стало невыносимо жутко. Лежу как мумия и ору. Орала, пока они не поняли, в чем дело, и не помогли мне высвободиться. А теперь я еще боюсь, что нас разлучат.
– Мне тоже этого не хочется. Но я не боюсь. Думаю, мы справимся.
Потом Кирилл всерьез напал на меня с расспросами, каким я представляла своего мужа.
– Чтобы он любил меня. Чтоб я могла ему верить. И чтоб он заботился о нашем ребенке.
– А мне кажется, самое главное, чтоб он не мешал тебе развиваться. У каждого человека есть потенциал. Главное – его раскрыть.
А потом позвонила Аль. Ей срочно надо было, чтоб ее кто‑нибудь пофотографировал. Ее бой‑френд, который в Англии, соскучился и желает немедленно наслаждаться лицом любимой девушки.
– Я не могу сегодня. Мне сегодня с Митькой придется сидеть. Родичи намылились в гости.
– А Кирилла попросить нельзя?
Что ж, он хоть и не хотел, но уговорился.
После прогулки я понуро потащилась домой, а Кирилл чмокнул меня в щеку и остался дожидаться Аль. Которая должна была вскорости подъехать.
* * *
– Мороженое можно дать только одно. Если скормишь ему два, сама потом лечить будешь. Заставь его съесть целую тарелку супа. И картошку с котлетой. Перед сном – стакан молока. И чтоб зубы почистил!
Митька перестал прыгать на диване и заметно скис. Но, заметив, как я ему подмигиваю, приободрился. После чего так активно начал прощаться с наряженными родителями, что они заподозрили что‑то неладное. Чуть не передумав идти в гости.
Как только за ними затворилась дверь, я в первую очередь решила выполнить их завещание. Взяла блюдце, расписанное в красные горохи на белом фоне. Вполне сгодится. Сообщила Митьке, что это самая настоящая тарелка и он просто обязан съесть весь суп, который я в нее налью.
Дата добавления: 2015-10-21; просмотров: 25 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |