– Фокус‑покус, – находчивый клоун срочно прицепил Кошкин хвост на прежнее место при помощи большой булавки. Как пить дать – это был Сурикат.
Малышня развеселилась, даже плачущая девочка рассмеялась. Надо же, как просто. Все поверили и решили, что так и надо. Девочке дали снова подергать за хвост, и после недолгих уговоров она смело рванула Лялю за хвост, едва не оставив ее с голой попой. Сурикат повалился на землю, дрыгая ногами.
Мне доверили контроль за текстом. Который был четко расписан по репликам. Между ними теснились карандашные заметки, понятные только тому, кто их написал. А этот кто‑то находился черт знает где, но только не тут.
По сценарию Сурикату было положено кидать дротики в надувные шарики, постоянно промахиваясь и попадая в накладную задницу Танго. Но эта подлая поролоновая подушка свалилась при надевании, и Танго легкомысленно ее «забыл».
Но сценарий есть сценарий.
Когда Танго кривлялся, якобы мешая Сурикату попасть в мишень, случилось ужасное. Дротик полетел в нужном направлении. А потом раздался рев смертельно раненного медведя. Детишки буквально визжали от восторга. Пока Танго гнался за Сурикатом, Ляля, которая кошка, не растерялась и подставила ему ножку, отчего получилась куча‑мала. Изнутри которой раздавались такие слова, которых деткам знать не положено.
Алиска вместе с ребятней спела милую глупую песенку, которую дети выучили загодя на уроках музыки. У Алиски голос – как у ангела. Родители просто расчувствовались от умиления. Знали бы они, какие слова порой вылетают из этого чудесного ротика.
А так все совсем неплохо прошло. Даже странно, но все были довольны. Хотя от изначального текста не осталось почти ничего.
– Ах ты, коварный злодей! – театрально размахивая руками, голосил Сурикат. – Ты вчера прокрался ко мне домой в замок и покрал все жувачки! Дети, что надо делать с жадинами‑говядинами?
– Убивать! – Родители малость охренели от такой кровожадности.
– Поставьте его в угол, – мстительно пропищал несчастный детеныш.
– По попе! Антонина Ивановна! Я правильно говорю? – Антонина Ивановна сделала вид, что не понимает, о чем речь.
Сурикат незамедлительно последовал совету. Последовал замах ноги, обутой в нелепые огромные ботинки ярко‑желтого цвета. Поджопника не получалось, потому что клоун путался в просторных штанах и хронически валился на землю. Малыши верещали, выражая радость. А Танго почему‑то пустился в какой‑то неистовый краковяк.
Самый пик веселья пришелся на похищение Алиской парика Суриката. Который и без искусственных волос показался всем присутствующим сущим клоуном.
Напоследок вся четверка скооперировалась и сбацала танец маленьких кошмарных лебедей. У Алиски лопнула нитка, скрепляющая ткань слоеной юбки. Танго срочно изобразил пажа при королеве и замотал Алиску в сетку, как в кокон. Который они с Сурикатом взвалили себе на плечи и утащили в помещение детсада. Шествие завершала наглая изящная кошка. С хвостом на булавке.
– Я не понял, что мы делали, но теперь я твердо решил поступать в цирковое, – потный Сурикат с размазанной по лицу краской казался допотопным демоном разнузданного веселья.
– Вот это правильно. Это просто здорово. Кстати, нас уже пригласили на другой утренник. Капусты нашинкуем. Сколько нам отвалили? Да мы теперь богачи, Сурикатыч! Я тебя люблю!
– Пошел ты, поганый извращенец. Нечего тискаться, а то девчонки про нас черт знает что подумают.
– Все‑таки надо написать свой сценарий. Чтоб добро побеждало зло. Чтоб почти спектакль!
– Ляля, они не театр, они клоунов приглашают. Им нужен шум, гам и балаган. А это мы и без репетиций умеем. Хотя песенный репертуар можно расширить. Сурикат, как мыслишь, песенку про голубой вагон осилим?
– В жопу!
* * *
Танго явно неравнодушен к Оле. Сурикат вне всяких сомнений впечатлен Лялей. Алиска смотрит на всех как‑то по‑взрослому снисходительно. А вот Оля какая‑то потерянная. Словно воробушек морозной ночью. Наверняка что‑то случилось.
– У тебя неприятности?
Вместо ответа бессильно поднятые плечи. Быть может, все‑таки удастся расспросить? Или досужее любопытство в данном случае неуместно?
– Если захочешь поговорить, то я не против. Наверняка в глазах Оли я взрослая, почти тетка, которой не понять ее проблем. На сколько она меня младше, на пару лет? Мне в ее возрасте выпускники школы казались самодовольными замшелыми динозаврами.
– Оля, прикинь, когда мне было столько, сколько тебе, я никак не могла въехать, почему я творю столько глупостей, после которых иногда от стыда вешаться охота.
– И что, теперь поняла? – В голосе сквозит вызов.
– Ага, – теперь положено сделать равнодушную долгую паузу, словно задумалась о чем‑то постороннем, не имеющем отношения к поднятой теме.
– И что ты поняла? – не выдерживает Оля.
– А? – словно очнувшись, спохватываюсь я. – А, ты про это. Надо все пробовать. Все – без разбору. Иначе не понять, что мое, а что – нет. Бывает, скажешь, как в лужу пукнешь, а потом стыдно. Или обидишь кого‑нибудь, а потом ночь не спишь.
Я явно говорила что‑то не то. Во всяком случае, Олю мои банальности не вдохновляли. Попробуем подойти с другой стороны:
– А однажды я по уши втрескалась в одного придурка, которому цена рубь за пучок в базарный день.
– И что? – Судя по горящим глазам, я нечаянно попала в точку.
– Так переживала, мучилась. Точнее, это он меня мучил. Надеялся потрахаться по‑легкому.
– Это как?
– Три дня ухаживаний, неделя проникновенных лекций о неземной любви, а потом ноги в руки, и понеслось.
– Ты пошлая, – с удовольствием отметила Оля. – Короче, а что потом было?
– Когда да него доперло, что трах отменяется, он взял свои ноги в руки и отвалил к другой девчонке.
– А ты что?
– Попереживала, не без того. А потом подумала – я себя не на помойке нашла. Обидно по простоте душевной довериться какому‑то козлу. Но я же не сразу поняла, что он козел? Я же не могла знать, что поведусь на его внешность и треп? Так что стыдиться нечего. Попробовала – невкусно. И вообще, лучше быть некоторое время одной, чем с кем попало.
– Что тебя постоянно заносит в тупые штампы.
– Ты про что? – растерялась я.
– Ты сама‑то замечаешь, что через раз цитируешь чужие мысли?
Вот вам и малолетка!
– Короче, спасибо за сочувствие и т. д. и т. п. Я не понимаю, что этим козлам надо? Если спишь с ними – сука, не спишь – сука. Пускай сами с собой спят.
– А ты потом не навестила эту шалаву, к которой твой козел свалил? – В Олиных глазах горит бешеный огонь, а кулачки сами собой сжимаются.
– На кой она мне сдалась? Она ни в чем не виновата.
– А если бы была очень даже виновата?
– И что с того? Если парень запал на другую, надо делать выводы…
– Или бить морду.
Мрачное Олино личико не предвещало ничего, кроме войны. Неужели и вправду бить будет?
– И что ты рассчитываешь получить в результате военных действий?
– Моральное удовлетворение, – вопреки всякой логике заявила эта маленькая засранка.
– А как же принципы эмо?
– Я сначала получила массу чистых эмоций от нежной и страстной любви. Потом были эмоции от того, как его уводили, словно телка на веревке. Теперь я вправе получить эмоции от мести, а потом буду страдать от одиночества. Или наоборот, радоваться. Я еще не решила. Короче, сплошное крези‑эмо.
– Ясно. Это все объясняет. Все счастливы, – пробормотала я, поражаясь такому утилитарному подходу к решению проблемы.
– Да не парься ты, Стася. Пресно жить скучно. Мне надо, чтоб все было офигенно ярко. Я, если тебе интересно, вааще намерена устроить из своей жизни сплошной фейерверк. Чтоб каждый день запомнился. Чтоб все было не зря и со смыслом.
– А какой смысл в мордобое?
– Чтоб знали, подонки, как меня обижать!
– А у меня есть приятель, который на тарзанке прыгает, – мягкими интонациями Танго можно было устилать гнездышко малиновки.
Танго змей, хоть он и не Вайпер. Танго быстро перевел стрелки в Олиной голове, и они спустя минуту уже всерьез забивались на четверг прыгать с какого‑то высотного объекта.
А я пошла восвояси. Ждать. Ожидание такая мука. Мечешься, как свинья на веревке. Оля бы сказала, что я снова повторяю чужие изречения. Но как описать бесцельное брожение по комнате в ожидании звонка?
* * *
Я нарисовала свинью на веревке. Потом переделала свиное рыло в свою физиономию. Получилось что‑то дикое. Потом пришел папа и выдал мне денег, и я начала думать, что бы такого подарить Кириллу, когда он вернется. Потом пришла к неутешительному выводу, что у него наверняка есть все, что он хочет.
Потом прибежал Митька, и мы нарисовали картинку про войну, где наши мочили поганых врагов. Каких именно, Митька не уточнил, но враги получились страшными монстрами. Потом пришла мама и увела Митьку, сказав, что я порчу его неуравновешенную психику.
Я плюнула на рисование и стала прикидывать, как подготовиться к институту. И решила, что раз это идея Кирилла, то пускай он все разузнает. А я уж из кожи вон вылезу, но непременно поступлю. Надо чем‑то поразить приемную комиссию. Набралась смелости, позвонила Аль, чтоб выяснить, нет ли у нее знакомого препода по рисунку.
– А то. Сегодня не обещаю, но завтра перезвоню. У папы друг профи по этому делу. Он тебя за год натаскает так, что с первого раза примут. Только, чур, не филонить. У тебя деньги‑то есть? А то он бесплатно только гениев учит.
Не поняв, на кой черт гениев учить, я одновременно сообразила, что, по ее мнению, я к избранным не отношусь. Немного обиделась, но тут же подтвердила наличие денег и намерений бороться за теплое место под солнцем.
Потом я решила перебрать шмотки в шкафу и выяснила, что просто необходимо обновить половину гардероба. Потом подумала, что подруги Кирилла наверняка одеваются в самое навороченное фирменное тряпье.
И так расстроилась – жуть.
Потом я заметила, что мне не по себе. Где‑то в районе грудной клетки образовались ощущение большой пустой дыры. Наверное, так реагирует организм на бесконечное ожидание, на неопределенность и на невозможность хоть на что‑то повлиять. Последнее ближе всего к истине.
А потом позвонил Кирилл, и я про все забыла:
– Они устроили раздел империи. Я им сказал, что неприятно видеть их такими…
Ему явно недоставало слов, чтоб определить степень противности предков.
– Мама вцепилась в меня, как в щит. Она мной обеспечивает свое безбедное существование. И, похоже, ей невыгодно меня отпускать.
– А отец?
– Я с ним почти не разговаривал. Но его адвокат согласен замолвить за меня слово. Так что мои шансы растут. В том смысле, что я постараюсь настоять на своем. Ладно, хватит про пауков в банке, давай лучше про тебя. Чем ты там занимаешься без меня?
Пришлось вкратце рассказать про детский утренник и про мое намерение подготовиться к институту.
– Ты думаешь у себя поступать? Давай сначала прикинем, что для нас удобнее. Я все выясню сначала. Кстати, я показал твои рисунки своему приятелю. Он в восторге. Хотя считает, что тебе недостает техники. Как он сказал, надо больше подробностей. Чтоб на листе свободного места не было. Он передал мне какие‑то альбомы. Из Франции притаранил. Там все без исключения считают, что комиксы – это востребованная тема.
– А у нас они почему‑то не прижились.
– Ты просто не видела, какого уровня там рисунки. Зашибись! Я все по нескольку раз пересмотрел. У каждого автора своя тема и свой стиль. Так что работай. Глядишь, до Парижа дорастем.
– А как же наши планы про возведение рая на земле?
– Одно другому не мешает. Тебе сказали – у тебя талант. Вот и соответствуй.
– Слушаюсь и повинуюсь, господин.
Мы еще немного поболтали. Кириллу было любопытно, почему я не захотела быть клоуном на утреннике. Ему очень нравятся карнавалы с переодеванием.
– Карнавал – это здорово. Но когда на нем есть опасность подвернуться под руку Сурикату, я – пас. Он и Танго травмоопасные. Они покалечить могут.
Кирилл посетовал, что я неактивная в смысле спорта. Бегать с ним отказалась, игры подвижные не уважаю и вообще медленная.
– Ты и сам перестал бегать. Ты теперь не тренируешься, а на меня батон крошишь. Еще скажи, что я виновата, что ты завязал с боксом.
– Конечно ты, – быстро заявил Кирилл, словно только и ждал поднять эту тему.
– Блин. Снова я во всем виновата. Вот дела! Ну не нравится мне носиться по парку как угорелая.
Мне больше нравится медленно прогуливаться с тобой по городу. Съел?
– Это ты сейчас так говоришь. А вот пройдет лет десять, станешь неповоротливой колодой, сама локти кусать станешь. Это пока лет мало, фигура классная…
Я срочно согласилась бегать, прыгать, сигать. Но только с ним на пару.
Когда я отключила трубку, то почувствовала себя просто на седьмом небе от счастья. И решила срочно сесть рисовать. Персонажи у меня уже были. И про них вполне можно сотворить миллион историй. Странно, но на этот раз меня вдохновила Оля. Которая бьется, словно кулачный боец, с разлучницей. История получилась такая агрессивная и тупая по своей кровожадной сути, что я слегка ошалела. Особенно убедительно смотрелось Олино лицо, перекошенное в момент драки. И топор в ее черепе. Не рисунок, а пособие для серийного маньяка. Мне стало страшно. А вдруг ее эта девчонка изувечит?
– Оля, а ты когда планируешь разборки с этой, которая парня твоего увела?
Надо было сначала посмотреть на часы.
– И тебе доброй ночи. Ты что, совсем не спишь? Погоди, только сигарету возьму.
Возникла пауза, прерываемая шорохами в телефонной трубке. Потом щелчок зажигалки и шумный выдох. Мне показалось, что у меня перед лицом возникло облако дыма.
– Стася. Ты либо полная крези, либо наивняк. Ты думаешь, я дебилка? Я не спорю, с неделю психопа‑тила, но теперь настроение – позитив форевер. Все пучком, подруга. И спасибо тебе. Ну, что тогда меня выслушала. Я иногда пургу гоню, извини. Короче – драки не будет.
Попрощавшись на этой оптимистической ноте, я твердо решила – показывать нарисованное Оле я не буду.
Утром позвонил Кирилл и пожелал мне доброго утра. А я потребовала в обед услышать «приятного аппетита». На что он обиделся, потому что я ему «доброе утро» забыла сказать. Тогда я извинилась и пожелала ему удачного дня оптом и в розницу. Вот! Мы распрощались до «спокойной ночи». То есть до вечера. И он впервые сказал на прощание «целую». А потом ждал моего ответа.
– И я тебя в то же место.
Кирилл обозвал меня ехидной, и на этом мы расстались, довольные друг другом.
* * *
Надеюсь, что с вами не случалось подобного. Если случалось, вы поймете, как мне было трудно.
Я ненавижу, когда мной манипулируют и принуждают делать то, что не хочется. Когда на меня наседают родичи, взывая к совести или чувству долга, типа «я твоя мать, и ты должна…», я поступаю как считаю нужным. Впрочем, часто сдаюсь под прессингом родительского авторитета. Но – именно «сдаюсь», изо всех сил показывая всем своим видом, что меня вынудили. А если докапывается подруга под соусом «Помоги! Спаси! Только ты и можешь!»?
– Стася! Если ты этого не сделаешь – мне не жить, – и далее в том же духе.
Оля ворвалась в мое спокойное ожидание Кирилла, как целеустремленный паук, который уже врезался в мое темечко и опутал все, до чего дотянулся, своей липкой паутиной.
Ей не давал покоя вопрос «Почему ее парень выбрал другую девочку?». Быть может, она просто решила меня использовать для выяснения шанса на возвращения бойфренда. Но она яростно отвергла мое предположение.
– Если я не буду знать, то стану постоянно совершать одни и те же ошибки и никогда не встречу ту самую любовь. Которая навсегда. Ты мне поможешь? Ты не откажешь? О, я знала, у тебя доброе сердце…
«И очень слабая воля», – мысленно прибавила я. Короче, мной воспользовались в деле идиотской миссии переговоров с неизвестным мне поганцем.
Оля выбрала дислокацию в кафе, намериваясь дождаться меня с информацией в клювике. В этот день она облачилась в яркую разностильную одежду, слизав образец из молодежного журнала мод японского розлива.
Везет японским подросткам. Они прирожденные эмо. До определенного возраста.
Думаю, все дело в этих замечательных черных прямых волосах и удивительных глазах. Кроме того, они такие эстетичные, тощенькие, кривоногие. Просто шуганутые эмо‑пупсики! Хоть игрушки с них лепи и продавай вместо Барби. Поверьте, влет уйдут!
Японцам я успела позавидовать, пока шла к объекту. Который, ничего плохого не подозревая, с сотоварищами намеревался выпить пивка на скамейке неподалеку от школы.
Когда я увидела эту гоп‑компанию, мне стало не по себе. Ничего из Ольгиной затеи не выгорит. Во всяком случае, путного.
От растерянности я сразу задала неверный тон:
– Простите, пожалуйста, а кто из вас Артем?
– Че те надо?
– Детка, ты случаем не из этих? – Компания презрительно загоготала, намекая на что‑то мне непонятное.
– Не. Я из тех. «Эти» ко мне никаким боком.
– Я тебя где‑то видел, – задумчиво пробасил чересчур длинный субъект с невероятно аккуратной стрижкой под «офисного клерка».
Кроме роста и стрижки, в нем не было ничего примечательного, разве что потрясающие усики, придающие их обладателю сходство с мохнорылым грызуном. Образ мелкого хищника усиливался мелкими глазками свинцового цвета.
– Очень может быть. Если Артема тут нет, то, пожалуй, пойду, – я прекрасно знала, кто из них Артем, отличительными приметами которого Оля прожужжала мне все уши.
– Ну я. И дальше что?
Того, который вылитый грызун, вдруг осенило, где он меня видел. Точнее, мы вспомнили одновременно. Я на всю жизнь запомню тот парк и жесткие ребра скамейки. И его потные руки на моем лице. Он тогда все пытался мне рот закрыть ладонью. То еще воспоминание.
– Какая встреча! – Меня обуял кураж. Несостоявшегося насильника смыло. Сутулясь так, что лопатки торчали, он, словно на ходулях, ускоренным темпом потрусил прочь.
– Ты чего? А пиво? – Изумление компании зашкаливало разумные пределы.
– Это все из‑за нее, – с подозрением в голосе высказался бритый наголо.
– Ага. А еще из‑за меня вчера была хорошая погода. Артем, разговор есть. Отойдем?
– Не ходи с ней, Артемушка, козленочком станешь.
Снова липкие ухмылки.
А потом кураж прошел, и я словно язык проглотила.
– Ну и какая во мне надобность? Забыла, что ли? Ранний склероз, обусловленный поздним половым созреванием.
– Я от Оли, – словно набрав полный рот манной каши, сообщила я.
Не самое умное начало совсем глупого разговора. Но на Артема мои слова подействовали как‑то странно. Он весь подобрался, как перед броском, и состроил такую похабно‑самодовольную рожу, что мне стало как‑то не по себе.
– И что ей надо? Ишь ты, додумалась вместо себя парламентера прислать. Я ей сто раз говорил – между нами все кончено. Неужели не понятно?
Во‑первых, он меня не послал сразу. Во‑вторых, явно мечтал, чтоб нас услышали его собутыльники, которые перекидывались ничего не значащими фразами, сдабривая их «круто», «тачка», «бабло» и традиционно‑неистребимое «бля».
– Она не хочет тебя видеть, поэтому пришла я. Если ты не полный дятел, то кратко поясни, что в ней не так, а то она зациклилась и комплексует по поводу своей самооценки.
– Переведи.
– Дурака не включай. Мне моя миссия поперек горла. Так что, чем быстрее, тем лучше.
– Вот уж удивила. Обычно, чем дольше, тем лучше…
– Ты эти байки своему приятелю трави. Он у вас большой спец по насильственному траху.
– Ты это про что, тетенька?
– Да, в общем, ничего особенного, если не считать того, что он с приятелями меня хотели изнасиловать.
– Ты че, белены объелась?
Тут вспомнилось зачем я тут нахожусь:
– Давай лучше про Олю.
– Нет уж. Начала – договаривай.
Раз пошла такая ботва, надо пользоваться моментом:
– Артем, давай сделаем ченч. Я тебе про твоего обдолбыша, а ты мне коротко и по теме про Олю.
Артем крепко задумался. Если я не ошиблась, ему был нужен компромат на приятеля. Кто их знает, с виду такие «успешные», «упакованные» с явной перспективой стать нужными винтиками в гайках строящегося государственного скелета. Которым они в скором времени будут рулить. Для таких компромат – хлеб насущный. Всегда легче нажать на нужного человечка, имея в кармане козырного туза.
– О'кей. Валяй.
– Щас, как только, так сразу. Сперва ты. Мне Оль‑гины тараканы до фени, – расчет оказался верный.
– Прикинь, у меня день рождения. У мамани крутая тусовка. Приперлись друзья папаши с работы. Нужные люди, сечешь тему? И вот – явление Христа народу. И причем я загодя ее дрессировал, как себя вести и в чем быть. А она, тварь такая, в черном топе, гипюровой белой юбке, на ногах черные чулки. Ногти, губы и вокруг глаз сплошной траур. Хаер на затылке начесала. Отец пошутил даже в кои веки – вам, деточка, кто‑то петарду в волосы сунул.
На мой взгляд, ничего смешного. А если и смешно, то ничего страшного. Небось его гости выглядели в молодости вовсе не завзятыми консерваторами. Я читала, что любая молодежная мода в принципе повторяется. И каждый раз ее ругают те, кто сам такое носил. Или кому модно одеваться запрещали.
– Значит, все дело в одежде?
Теперь у Артема случился приступ честности:
– Да нет. Просто она меня задрала постоянными тупыми звонками. Как можно через минуту выяснять, люблю ли я ее? Или как тебе вопросик: «Ао чем ты сейчас думаешь?» Сказать правду, обидится. Скажешь, что о ней, доконает расспросами типа: «А что именно ты обо мне думаешь?» Я так не могу. Мне нужно хоть какое‑то личное пространство. У меня есть друзья, дела, учеба в конце концов. Мне батя все расписал на ближайшие годы. Универ, работа, перспективы.
– И Оля в них не вписывается? – догадалась я. – У нее нет крутых предков, связей, она из другого круга?
– Нет, ну зачем же так. Мы неплохо проводили время. А потом мамашина приятельница как‑то зашла со своей дочкой.
– Но Оля откуда‑то ее знает, – напомнила я.
– Ну, она тоже была, типа, эмо. До того момента, когда ее предки не намекнули, что эмо – отстой. Ты в курсе, что правительство собирается ваших травить? Не боишься? Тебе небось тоже в универ поступать? Не надейся. Если не сменишь прикид, хана твоему высшему образованию. Ладно. Теперь о деле. Что ты там про Петлюру намекала?
Не вдаваясь в ненужные подробности, я описала, как меня хотели поиметь. Про Кирилла ни слова. Сказала, что спас случайный прохожий.
– Точно. Вспомнил. Петлюра тогда зубы латал. Ему клык сломали. Он еще врал, что в аварию попал. Я‑то думаю, что за авария такая? По челюсти словно лошадь копытом лягнула. А с кем он был?
Попробовала вспомнить внешность остальных. Странно, но общее впечатление панического ужаса и беспомощности осталось, а все остальные подробности словно выветрились из головы.
– В ментуру не заявляла? Жаль. Но и то хлеб. Сучонок драный, я ведь догадывался про его делишки, но чтоб такое! Ты не парься, я ему ничего не скажу.
На прощание мне крепко пожали руку. Как равной. Правда, мне показалось странным бояться эту самую Петлюру. Это она должна бояться.
– Слушай, – не удержалась я напоследок, – а почему вы так его называете?
– Тебе лучше не знать. Олюсику привет. Скажи, пусть не комплексует. И, это самое, извинись за меня. Она хорошая, это я гнида. Думаешь, не понимаю? Я все понимаю, но судьба такая.
Оля, зеленая от нетерпения, страдала в кафе. Она уже успела обкофеиниться до состояния трясущихся рук. Я честно передала наш разговор. Кроме подробностей в виде Петлюры.
– Так и сказал? Теперь я точно знаю, что мне надо делать!
Мне катастрофически не понравился ее энтузиазм. С таким выражением лица обычно шастают по баррикадам и мечут бомбы в красивых царей.
– Эту козу драную надо проучить! Все, решено, подговорю девчонок, и побреем ее налысо.
– Вряд ли облысение козы сподвигнет Артема на возвращение к тебе.
– И фиг с ним! Но козу проучить надо. Вот тебе и тру‑эмо. Она же до сих пор втихаря по нашим тусовкам пасется. Трендит про свою исключительность и романтически поводит глазами.
Я сидела в полупустом кафе и прикидывала шансы козы остаться невредимой. Надо бы ее предупредить. А с другой стороны, это теперь не моего ума дело. Кроме того, я просто не знаю, где ее найти.
* * *
– Стася – Ася. Может, лучше звать тебя Асей?
Ась?
– Лучше не придумал? Тогда я стану тебя звать Кирюшей. Или Кирой?
– Стася тоже хорошо звучит, – мгновенно передумал он. – Мне кажется, ты мне что‑то недоговариваешь?
Быть или не быть? Сказать или промолчать? Вот что со мной происходит? Как только появляется секрет, я не удержусь и пяти минут – все выболтаю Кириллу. Короче, я снова не удержалась, и теперь он знает, что я видела одного из насильников.
– Так. Надо подумать. Он тебя точно узнал?
– Ага. Еще как. Эта Петлюра улепетывала как ошпаренная.
– Зря ты так легкомысленно относишься к этим подонкам. С другой стороны, они на тебя выйти никак не сумеют?
– Если только через Олю. Но это вряд ли. Она с Артемом общаться не будет. Хотя…
– Похоже, мне пора возвращаться. Сегодня попробую уболтать маман. А ты футбол смотрела?
– Еще как! Мы с папой орали на весь дом. Даже Митька кричал: «Оле‑оле‑оле‑оле!» У них такой тренер симпатяшный. Мне так его жалко было.
– Ты это про кого? – недоверчиво удивился Кирилл.
– Ну, у этих, которые против нас были. Которых мы обыграли.
– У голландцев?
– Наверное.
– Тут все на ушах стоят. Орут, что Россия порвет Испанию, как тузик грелку.
– Сильно вряд ли. И при чем тут Россия?
Мне десять минут разжевывали, как важна гордость за победу страны в таком сложном турнире.
– При чем тут страна? Футбол – это футболисты. А страна ни при чем. У нас тоже все праздновали. Орали «мы их сделали», «Россия – лучше всех». Бред сивой кобылы. Если Испания нас раскатает как Бог черепаху, будут орать «России писец»?
– Посмотрим. Хотя ты права.
– И когда тебя ждать? Лето уже, а мы пока толком и не отдыхали. Я себе туфельки такие прикольные купила. Нога просто радуется. Можно хоть сто километров прошлепать.
– По‑моему, ты фанат удобной обуви.
– Точно. Я просто обожаю дружелюбную обувь. Особенно когда знаю, что мы с ней будем тебя встречать.
– А как твой учитель по рисунку?
Учитель оказался прикольным добродушным дядькой. Аль представила меня, словно я чертовски талантливая художница. Которой для полного счастья не хватает отполировать свой талант под чутким руководством.
Просмотрев мои альбомы, дядька переместил брови на прежнее место. Зачем‑то постучал себя карандашом по передним зубам. Последующее за этим «м‑да» ничего не объясняло.
– Очень плохо? – Дрожь в испуганном голосе была слишком заметна.
– Да как вам, деточка, сказать?
– Лучше правду.
– Я не уверен, что вы нуждаетесь в каком‑то академическом обучении.
– Я хотела пойти на ландшафтного дизайнера, – робко пролепетала я.
– По вашим работам я не заметил нацеленности на эту специальность. Вы хоть немного представляете, чему вас там будут обучать? Уж не комиксам.
Дата добавления: 2015-10-21; просмотров: 22 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |