Чейз медленно возвел курок, при этом раздался почти неуловимый щелчок. Я приготовилась к выстрелу. Приготовилась бежать.
Солдат вышел из ванной.
Секундой позже меня оглушил звук выстрела.
Только спустя несколько мгновений я осознала, что Чейз всем телом вжимал меня в угол шкафчика. Он снова начал что-то шептать. Звук его голоса заглушало отдающееся в ушах биение сердца, но я чувствовала, как его губы шевелились у моего уха.
- Наверх, - сказал один из солдат. - Прикрой меня. Через минутку переместим тело.
Звук поднимающихся шагов. Потолок застонал под весом военных.
Я больше не слышала плача пленника. Он больше не молил за сына. Я почувствовала, как в горле встал комок.
ФБР стало убивать простых жителей.
Не успела я осознать последствия этого, как Чейз вытащил меня из ванной. Ноги меня не слушались. Мне казалось, будто они шли по воде.
Чейз неожиданно остановился у входа в кухню. Я опустила взгляд и увидела, что из-под стола торчали мужские ноги, одетые в джинсы. Перед тем как я могла увидеть что-нибудь еще, меня снова обхватила тяжелая рука Чейза. Ладонь он поднял к моему лицу, заслоняя мне глаза.
Но я чувствовала запах. Металлический привкус крови. Острый аромат пороха.
И слышала, как задыхался перевозчик, как старался глотнуть воздуха.
Ведомая Чейзом, я сделала шаг вперед. Поскользнулась на чем-то влажном. Постаралась сглотнуть, но горло будто превратилось в наждачку.
Судорожное дыхание мужчины на полу изменилось.
Чейз помедлил. Наклонился. Но не опустил руку, прикрывающую мои глаза.
- Льюисбург... Западная Вир... гиния... два... часа... вторник...
- О Боже, - простонала я. Появившаяся в моем воображении сцена происходящего была так же ужасна, как и само происходящее. Потолок снова скрипнул.
- Чисто! - крикнули сверху.
- Ищите... знак...
Это были последние слова перевозчика. С булькающим звуком он вздохнул, и жизнь покинула его.
Чейз не отпускал меня до тех пор, пока мы не вышли из дома, и даже тогда он продолжал держать мою ладонь. Бегом он потянул меня через пустой задний двор к лесу. К моему облегчению, я снова смогла управлять своими ногами.
- Не оглядывайся, - приказал он, нарушив молчание нашего бегства.
Холодный воздух иглами впивался в мои лоб и шею, по которым текли капли пота. Под ногами похрустывала обледенелая трава. Мы вступили под своды деревьев. Чтобы не отставать от Чейза, мне приходилось бежать. Ни он, ни я не старались смягчить шум от ломаемых нами веток. Я не отрывала глаз от рюкзака на его спине; должно быть, Чейз забрал его, когда мы проходили через кухню. Мой напряженный слух улавливал только звуки леса, смешанные с моим собственным учащенным дыханием. Мои мысли кричали, кричали, кричали.
Перевозчик мертв. Убит.
Маме придется разыскать кого-то другого.
Даже если она уже в Южной Каролине, она не в безопасности. Она больше никогда не будет в безопасности. Как и я.
Я никогда не увижу Бет. Связаться с ней я тоже не смогу: это приведет солдат к ее порогу.
И наконец: это все моя вина. Из-за меня перевозчик мертв, хоть ответственность и не на мне. Но сколько бы я себе этого ни повторяла, я знала, что он никогда бы не оказался в подобной ситуации, если бы не такие, как я.
"Нам говорили, что такие девочки, как ты, опасны", - сказал Чейз после того, как я пыталась убежать. Тогда я не поверила этому, но теперь все поняла.
Я была опасна. Только что, чтобы спасти наши жизни, умер человек, которого я совсем не знала.
Меня охватила требовательная решимость. Если я погибну сейчас, его смерть будет напрасной.
Сфокусироваться. Последние слова перевозчика должны были помочь нам, но новый план был еще более ненадежным, чем предыдущий. Что за знак? Вряд ли пропускные пункты выставляли свое назначение всем на показ. Мы не знали, куда направиться. Не знали, кому можно задавать вопросы. Теперь мы не могли даже вернуться в грузовику - его описали в радиоотчете. У нас были только время и дата, и дата эта неумолимо приближалась.
Я снова увидела ноги перевозчика, неестественно раскинутые в стороны на кухонном полу. Услышала, как он, давясь рыданиями, умолял отпустить его к сыну - к Эндрю. Мой мозг превратил безликого солдата, убившего его, в охранника из реабилитации - Рэндольфа. Затем представшая перед моим мысленным взором сцена переметнулась из кухни в лес школы реформации, и там тем, кто плакал, была я: я плакала по маме. И это мои ноги были раскинуты на полу.
- Эмбер! - Чейз с силой встряхнул меня за плечо. Я вернулась к действительности. Уже стемнело. Я не помнила, как давно мы покинули тот дом. Я потеряла счет времени.
- Если нас поймают, произойдет то же самое, - сказала я, сосредотачиваясь на настоящем. Чейз снова потянул меня за собой и не стал подтверждать или опровергать мое утверждение.
Я с жадностью глотала холодный воздух. Мое сердце билось учащенно от быстрой ходьбы и адреналина.
- Что, если маму поймают?
Ее уже судили. И если она добралась до базы, значит, уже отбыла свое наказание. Будет ли это иметь значение, если ее задержат на пропускном пункте?
Чейз ссутулился, но продолжал быстро идти. Лес становился гуще. За нашими спинами больше не была видна линия домов.
- "Многократное нарушение Статей подлежит разбирательству Верховным судьей Федерального бюро реформации и карается в соответствии с тяжестью этих нарушений", - процитировал Чейз.
- Что означает "карается в соответствии с тяжестью этих нарушений", капитан Дженнингс? - спросила я, и раздраженность в моем голосе пересилила панику.
- Я не капитан. Я был только сержантом.
- Что это значит? - прорычала я.
Целую минуту он не отвечал.
- Это худшее, о чем ты только могла бы подумать. - Его голос был тихим. - Когда не лишним становится поразмыслить о... реальном положении вещей.
Я резко затормозила. После столь долгого времени в движении у меня закружилась голова.
- Не лишним?
Он повернулся ко мне лицом. Выражение его глаз понять было невозможно. Его челюсть слегка дернулась.
- Не лишним? - крикнула я.
- Не шуми, - сделал он мне замечание.
- Ты... - Мой голос дрожал. Я вся тряслась. Мои эмоции, которые до сих пор кипели на медленном огне, забурлили через край. - Как бы неприятно мне ни было это признавать, мне нужна твоя помощь. Если ты скажешь прыгать, я прыгну. Скажешь бежать, я побегу. Только потому, что ты знаешь вещи, узнавать которые сейчас у меня нет времени. Но ты не будешь мне говорить о том, что считаешь не лишним, когда мы говорим о моей матери! Не проходит ни минуты, чтобы я не размышляла о реальном положении вещей!
Он шагнул вперед, схватил меня за плечо и наклонился к моему лицу. Когда он заговорил, его голос звенел от сдерживаемой ярости.
- Хорошо. Но не думала ли ты когда-нибудь, что ты мне не нужна? Что, если меня поймают и я умру так же быстро, как тот бедолага, это будет невероятным везением? Вот реальное положение вещей для меня: пути назад нет. Я рискую своей жизнью, чтобы ты оказалась в безопасности, и всю мою жизнь меня будут за это преследовать.
Я почувствовала, что вся кровь отхлынула от моего лица. Чейз резко выпустил меня, как если бы только что понял, что сжимает мою руку. Я сосредоточилась на его кадыке. Он ходил ходуном, когда Чейз пытался сглотнуть.
Стыд заглушил мою злость. Горячий, отвратительный, выворачивающий меня наизнанку стыд. Я едва не расплавилась от его жара и обнаружила, что не могу оторвать взгляда от глаз Чейза.
- Я... Я не забыла, насколько это для тебя опасно, - осторожно сказала я, старательно сдерживая дрожь в своем голосе.
Чейз пожал плечами. Я не знала, к чему относилось его пренебрежение: к моему извинению или к цене его собственной жизни. В любом случае это заставило меня почувствовать себя еще хуже.
Каким бы жестоким ни был тон Чейза, высказанное предположение о его возможной судьбе было опустошающей истиной. То, что я так сильно повлияла на чью-то жизнь и смерть, показалось мне невозможным; я не могла этого понять. Поэтому я неловко указала туда, куда мы направлялись.
Время шло.
* * *
Мы шли всю ночь и большую часть следующего дня, останавливаясь только по необходимости. Несколько раз Чейз замечал, как я вздрагивала при виде теней, а иногда его глаза темнели: на него накатывало какое-то ужасное воспоминание. Мы не говорили о том, что наблюдали друг за другом. Когда напряжение между нами становилось невыносимым, мы двигались дальше.
Идти было тяжело. Через эти холмы не было проложено троп. Если нам и не приходилось продираться сквозь кусты, то шли мы по грязи или переходили ручьи. Адреналин выветрился из крови, и тела наши устали, а движения стали заторможенными, как у механизмов, которые давно не смазывали.
Мы не обсуждали то, что произошло в доме или что мы наговорили друг другу потом. Эти вещи я закрыла на замок в закоулках своего сознания. Вместо этого я размышляла о том, была ли моя мама в безопасности, и эти мысли вызвали у меня состояние, близкое к истерии, которое продолжалось до тех пор, пока изнеможение наконец не заволокло пеленой мой мозг.
В сумерках Чейз наконец остановился. К этому времени мы оба шли заплетающимся шагом и двигались неуклюже.
- Нас никто не преследует. Разобьем здесь лагерь. - Тон его голоса был таким твердым и в то же время усталым, что я поняла: спорить бесполезно.
Мы были на небольшой опушке, почти круглой, окруженной рядами сосен. Земля была относительно ровной и не слишком каменистой. Чейз обошел опушку по периметру, замечая возможные пути отхода и проверяя, не поджидали ли нас в тенях сюрпризы, а затем занялся сборкой алюминиевых прутьев украденной палатки.
Когда я потянулась у рюкзаку, чтобы достать еду, Чейз немедленно отвлекся от своего занятия и сам вытащил припасы. Мне было интересно, что он прятал, но я была слишком усталой, чтобы меня это обеспокоило. У нас оставалось две упаковки сухого супа и восемь ФБРовских батончиков мюсли; надолго нам этой провизии не хватит. Скоро придется поискать еще еды.
- Чейз? - некоторое время спустя позвала я.
- Да?
- Как ты думаешь, если бы охранника в реабилитации поймали... с одной из местных... его бы тоже казнили? - Я надеялась, он понял, что я имела в виду, потому что мне не хотелось пускаться в долгое и запутанное объяснение произошедшего тогда.
Чейз с усердием цеплял нейлоновые петли за прутья. Мне показалось, что его лицо немного потемнело, но, возможно, все дело было в освещении.
- Может быть, и нет. Он не совершил предательства. Его бы судили военным трибуналом. С позором бы уволили. Это происходит, хоть и не очень часто.
Я подняла лицо, почувствовав себя немного лучше. Освобождение от ФБР было как раз тем, чего хотели Шон и Ребекка.
- Это плохо, - добавил Чейз, увидев мое лицо. - Гражданский сектор исключает с позором уволенных солдат из всего. Таких не берут на работу, они не могут купить себе дом, подать заявление на социальную поддержку. Их вычеркивают из всех списков. Если такой солдат начнет просить милостыню, его будут презирать.
- Но как он должен жить?
- Никак не должен. В этом и весь смысл.
Мои плечи опустились. Если бы не я, Шон бы так и был солдатом, который не любил свою работу потому, что любил Ребекку.
Чейз остановился и уставился на меня.
- Ты как будто сильно за него беспокоишься, - выпалил он.
- Ну, да. Его жизнь, возможно, загублена из-за меня, - несчастно ответила я.
Чейз вернулся к установке палатки с неменьшим яростным усердием, чем раньше.
- Если бы он не нарушал правила, то не попал бы в беду.
- И если бы ты следовал правилам, у тебя бы тоже не было проблем! Я помню! - огрызнулась я. У меня болела голова. Мне вспомнились его слова после убийства и заново ранили меня. Его будут преследовать всю жизнь из-за меня. Я помеха. Я опасна. Я бремя. Это я уже поняла.
Нас отвлек долгий, воющий крик откуда-то издалека. Я подскочила на ноги, Чейз только повернулся в сторону звука. Через мгновение он спокойно продолжил устанавливать палатку.
- Койот, - проинформировал он меня.
Я в замешательстве поежилась.
- Голодный койот?
Мгновение он смотрел на меня, оценивая степень моего страха.
- Возможно. Но не волнуйся. Он боится нас больше, чем мы его.
Я окинула взглядом нашу стоянку, воображая стаю сорвавшихся с цепи койотов, выслеживающих свою добычу.
Внезапно Чейз рассмеялся.
- В чем дело? - спросила я.
- Ни в чем. Ты просто... Просто после всего, что произошло за последние пару дней, ты пугаешься койота.
Я надулась. Он снова рассмеялся. Скоро я тоже захихикала. Его смех был заразительным.
Напряженность всех моих эмоций, казалось, придала веселью больше остроты. Скоро из моих глаз потекли слезы и я схватилась за живот. Я радовалась, что мы с Чейзом были в одной лодке. Когда возбуждение прошло, он улыбнулся мне.
- Как хорошо, - сказала я.
- Что?
- Твой смех. Я не слышала его уже, ну, целый год.
Его улыбка исчезла, и я почувствовала грусть от этого отстранения. Между нами повисло неловкое молчание. Фраза о прошлом была ошибкой.
Он повернулся, чтобы закончить с палаткой, и тут я увидела, что из-под его рубашки высовывался пистолет. Должно быть, он засунул его за пояс, когда я отвлеклась. Очевидно, голодный койот беспокоил его больше, чем он показывал.
Почистив зубы, я почувствовала себя лучше. Ополоснув лицо водой, я сняла со своих ноющих ступней обувь и забралась в палатку. Она была не более трех футов (0,91 м) в высоту - маленькой для одного человека и очень тесной для двоих, особенно если один из этих двоих был размером с небольшую гору.
И все же, когда Чейз застегнул за мной вход в палатку и повернулся, я с неожиданностью осознала, что между нашими лицами было всего несколько дюймов.
В моем мозгу возник образ с черно-белой фотографии. Его взлохмаченные волосы, щетина, густые ресницы. Высокие скулы, благодаря которым тени делали его лицо смелым и загадочным. Мягкий изгиб нижней губы.
В глубине моего живота вспыхнул жар. Какой-то миг я слышала только стук своего сердца. А затем неуловимым движением Чейз отстранился.
Я приказала своему пульсу замедлиться, но он мне не повиновался. Чейз забрал мои силы, одним пристальным взглядом ослабил мой самоконтроль. А это, как я знала из опыта прошлого, оставляло меня балансировать на острие.
Мне нельзя было снова влюбляться в Чейза Дженнингса. Это означало бы влюбиться в грозовой шторм. Да, в захватывающий и мощный. Даже красивый. Но жесткий по характеру, непредсказуемый и, в конечном итоге, недолговечный.
"Ты устала. Просто ложись спать", - сказала я себе.
А затем я поняла, что спальный мешок был только один.
- Как я понимаю, раздеваться не стоит? - У меня кружилась голова. Я зажмурила глаза.
- Как хочешь, - сказал он тихим голосом.
- Я только имела в виду на случай, если нам нужно будет быстро выбираться. Как вчера.
- Разумно.
"Заткнись и ложись", - приказала я себе. Но это было не так просто. Живот сводило от нервов. Я совершенно не понимала, как вести себя с Чейзом. Я начала тщательно продумывать каждое свое возможное действие, решать, как поставить ногу или шевельнуть рукой.
- Ты думаешь так громко, что у меня заболела голова.
Я старалась отвечать на его раздраженность той же монетой, и это помогло. С ним было легче, когда он вел себя грубо. Сложнее было, когда мы не спорили. Тогда я слишком явственно вспоминала о том, как бывало раньше.
- Ты ждешь персонального приглашения? - спросил он.
- Оно не помешало бы, - ворчливым тоном признала я.
- Забирайся уже.
Я не смогла сдержать улыбку. Он был таким вежливым. Глубоко вздохнув, я легла рядом с ним, подложив под голову свой свитер.
Чейз театрально вздохнул. Его рука проскользнула мне под спину, и он сильно прижал меня к себе. Я чувствовала тепло его кожи через одежду, его дыхание в своих волосах. Мое сердце пустилось в галоп. Чейз застегнул спальный мешок, и, повинуясь порыву, я закинула колено на его бедро, а голову положила ему на плечо. Я слышала стук его сердца. Оно билось быстрее, чем я ожидала, и сильно.
Он прочистил горло. Дважды.
- Прости. Здесь немного тесновато. Надеюсь, ты не возражаешь. - Я слегка шевельнула ногой, показывая, что имела в виду.
Он снова прокашлялся.
- Все в порядке.
- Тебе удобно? - спросила я.
- Удобно, - коротко ответил он.
Щекой я ощущала твердость и притягательность его груди, а запах его - запах мыла и леса - помог мне расслабиться и одурманил меня. Каждая моя мышца ныла, натертые ноги рыдали, но все это отошло на второй план. Изнеможение ослабило мои барьеры. Я знала, что мне нужно быть острожной, находясь к нему так близко, но я ничего не могла с собой поделать. Наконец я почувствовала себя в безопасности. Ощутила спокойствие. Через несколько минут я даже перестала бояться, что МН найдет нас, - главным для меня было хоть немного поспать.
Чейз медленно вздохнул, и по тому, как поднялась его грудная клетка, он сразу показался мне больше человеком и меньше солдатом. Какая-то часть того одиночества, что давило мне на плечи весь день, исчезла. В какой-то миг я поняла, что хочу, чтобы он коснулся моего лица, моих волос, моей ладони, которая свободно лежала на его груди. Чтобы он подал мне хоть какой-то обнадеживающий знак, что все будет хорошо. Но он этого не сделал.
Долго и уныло провыл койот. Я непроизвольно поежилась.
- Что, если он...
- Никаких если. Я об этом позабочусь. - Чейз помедлил, тихо вздохнул и прошептал: - Спи спокойно, Эмбер. - И хоть земля была холодной и неровной, а джинсы, обхватывающие мои ноги, перекрутились, я провалилась в сон.
Глава 10
Началось все с того, что он слегка передернул плечами. На самом деле ничего необычного, но моя голова все еще лежала на его груди, и движение разбудило меня.
Тихий стон. Приглушенные звуки удушья. Я услышала, как что-то ударилось о землю - возможно, его кулак или пятка. Чейз оставался в спальном мешке только наполовину - это я могла сказать по свободе, с которой он двигался. Скользкая ткань громко зашуршала, когда он снова дернулся.
Я полностью высвободилась из спального мешка и села. Когда между нашими телами прошла волна холодного воздуха, у меня перехватило дыхание. Теперь Чейз был абсолютно неподвижен. Я подумала, что мое шевеление разбудило его, но внезапно он резко дернулся, повернувшись ко мне верхней частью туловища, а ноги его согнулись в коленях и оказались под моими.
Через нейлоновую ткань палатки пробивался лунный свет. Я увидела, что лицо Чейза было искажено от боли. Сцена того, как такой крупный мужчина корчился и дрожал от страха, заставила меня почувствовать, будто кто-то сжал мое сердце железным кулаком.
А потом он вскрикнул. Этот звук эхом отозвался в моих костях.
Какие бы сомнения у меня ни были до сих пор по поводу Чейза Дженнингса, в этот миг они испарились. Одно руку я положила на его плечо, другой дотронулась до щеки.
- Чейз, - прошептала я.
Его глаза, дикие и ошарашенные, широко распахнулись. В мгновение ока его рука обхватила меня за горло. Другая была отведена назад, готовая ударить.
Я не могла вдохнуть, чтобы закричать. Мое горло горело. Обжигая кожу, по щекам потекли слезы.
- Эмбер. Боже. - Он выругался.
Затем он мгновенно выпустил меня. Отшатнулся, врезавшись спиной в несущую стену палатки, что всколыхнуло все сооружение. Ошарашенный, он попытался встать, но это у него тоже не получилось: приподнявшись, он ударился головой и потолочный шест и вынужден был пригнуться. Все его тело дрожало, как у дикого зверя, загнанного в клетку. Я не видела его лица, но слышала, что дышал он тяжело и прерывисто.
Мои руки, которые я подняла вверх в знаке капитуляции, дрожали. Я все еще чувствовала его ладонь на своем горле, чувствовала, как лихорадочно билась жилка на шее. Это напомнило мне о дубинке Рэндольфа. О моей уязвимости, в которой я сама же была виновата. Я отпрянула, ударившись об один из этих неудобных металлических шестов. Палатка снова содрогнулась.
- Прости, - слабым голосом произнесла я.
- Подожди. Я не... - Он опустился на колени, потянулся к моему плечу, но замер в последний момент: он не доверял себе. Я закрыла ладонью рот, другой схватила себя за локоть. Крепко зажмурила глаза.
- Я сделал тебе больно? - Его голос звенел от напряжения.
Я ничего не ответила, только быстро покачала головой. Я не хотела открывать глаза. Я не хотела видеть солдата: когда я ложилась спать, со мной был не он.
- Пожалуйста, прости. Я... Я не знал. Это был сон. - Слова полились из него, и в них я слышала гремучую смесь страха и ненависти к самому себе.
Его ладони были так близко к моему телу, что я ощущала их жар. Очень медленно кончики его пальцев дотронулись до моей влажной щеки. Я рефлекторно отпрянула от этого прикосновения, каким бы нежным оно ни было.
Он содрогнулся. Затем, не произнося ни слова, всунул ноги в ботинки, схватил свою куртку и вылетел из палатки.
* * *
Долгие часы я сидела, ошарашенная, и пялилась в темноту, а Чейз ходил туда-сюда возле палатки. Я снова подумала о бегстве, но знала, что, без сомнений, в конце концов я потеряюсь в ночном лесу.
Какое-то время спустя я осознала, что звук его шагов сменился тишиной. Внезапно меня окатило ужасом: мне показалось, что Чейз решил бросить меня. И хотя мне совершенно не хотелось этого признавать, но теперь в поисках мамы я полагалась на него. Я нуждалась в нем.
Я выползла из спального мешка и пробралась к выходу. Мои окоченевшие пальцы не сразу смогли справиться с молнией, но наконец я откинула в сторону нейлоновый клапан двери.
Тьма немного рассеялась, но рассвет еще не наступил. Чейз сидел, прислонившись к дереву, в десяти футах от палатки - нес вахту. Я присела на пятки, успокоившись, когда увидела, что он никуда не делся.
Температура воздуха упала. Еловые иголки на земле блестели инеем. К тому времени как я выбралась из палатки, Чейз встал. Как старик, он, окоченевший и полузамерзший, распрямил спину. Меня обожгло волной раздражения. Почему он просто не вернулся в палатку? Я бы подвинулась. Наши непонятные чувства по отношению друг к другу были гораздо предпочтительнее смерти от воспаления легких.
Но, когда я подошла поближе, раздражение сменилось беспокойством. Его щеки были покрыты ярко-красными пятнами, а губы посинели и потрескались. Хоть на нем и была куртка, она плохо защитила его от непогоды; она громко шуршала каждый раз, когда он вздрагивал. Дыхание Чейза не оставляло возле его лица облачка пара, какое образовывалось у моего рта. В нем не осталось не капельки тепла.
Я бегом кинулась обратно в палатку и вернулась со спальным мешком. Чейз не протестовал, когда я накинула ткань ему на плечи, но, когда он попытался взяться на спальник, тот выскользнул из его окоченевших пальцев. И тогда я увидела, что костяшки его правой руки распухли и были покрыты синяками. Засохшая дорожка крови вела от его пальцев к запястью.
- Твоя рука! - воскликнула я.
Он уставился в землю, намеренно избегая моего неодобрительного взгляда, как ребенок, которого поймали на краже.
- Я в п-порядке. Ты можешь еще п-поспать. - Даже его голос казался обледеневшим.
Я скрестила руки на груди и выжидательно подняла брови.
Вздрогнув, он разогнул пальцы.
- Я подрался, - сказал он с небольшой улыбкой. И, увидев мое смятение, добавил: - С деревом.
Мои глаза расширились.
- Как я понимаю, ты проиграл эту битву.
- Да ты бы в-видела дерево.
Я непроизвольно рассмеялась, почувствовав теперь, что под мою одежду просочился холод. И как только Чейз пережил эту ночь, совсем не двигаясь?
Его кровь начала разогреваться, и он потопал ногами. Это немного обнадежило меня.
- Я п-прошу тебя простить меня, Эмбер.
Звук собственного имени застал меня врасплох. Когда мы наконец встретились после долгой разлуки, Чейз произносил его, отдавая мне приказы, в ярости или даже в удивлении. Но то, как надломленно он произнес его сейчас, заставило мою грудь болезненно сжаться.
- И я прошу прощения за вчерашнее, за то, ч-что я сказал. На самом деле я так не думаю. И за все остальное. За школу реформации... за все. Я никогда не думал... Господи, взгляни на свои руки. И я знаю, это не самое худшее, что произошло с тобой. Я вижу. Я бы хотел... Мне так жаль. - Он пнул ногой землю, вздрогнул, будто сломав палец.
Я знала, что он заметил следы от розги Брок и то, как неуютно я себя чувствовала по отношению к его пистолету, но не думала, что это настолько засело в его мозгу. Раньше он ничего не говорил.
Не в состоянии это больше терпеть, я придвинулась к нему, не смущаясь, когда он отстранился. Я погладила его по рукам, избегая касаться того места, где он был ранен. Я не знала, что сказать. Его извинение застало меня совершенно врасплох, и я не была уверена, могу ли доверять его искренности.
- Не надо. - В его голосе не хватало убежденности. - Тебе не следует...
- Прикасаться к тебе? Не волнуйся. Я никому не расскажу, - сказала я, уязвленная.
- Я не тот, кем был, - сказал он. - Тебе не следует вести себя со мной по-дружески.
Я задалась вопросом, что же такого ужасного он сделал, что это не позволяло ему принять даже каплю доброты от кого-то другого. В этот миг показалось невозможным, чтобы я могла ненавидеть его больше, чем он сам ненавидел себя.
Очень осторожно, как если бы я была стеклянной, он оттолкнул меня. Я понимала: он боялся снова причинить мне боль, но почувствовала укол обиды - мне показалось, будто он меня отверг.
- Я бы позволила тебе вернуться в палатку, - сказала я.
- Я знаю.
Я подняла на него взгляд. Под его глазами залегли темные тени.
- Так почему...
- Я пообещал, что никогда не причиню тебе боли.
Я прикоснулась к своей шее. Ничто больше не напоминало о его захвате: он быстро убрал тогда руку. Он напугал меня, но не ранил.
Как если бы чувства вины и стыда было для него недостаточно, он подверг себя наказанию с помощью своей же физической силы, путем извращенных логических заключений решив, что заслуживал боль. Я знала, что таким его сделала МН. Я поняла, что желаю, чтобы во мне нашлось достаточно злости и я бы выругала его за это, но злости во мне не обнаружилось. Тем, что я чувствовала - а это было сочувствие, - я поделиться не могла: знала, что он использует это, лишь чтобы разгорячить свой стыд. Поэтому, когда я снова ощутила жгучее желание обнять его, я сдержалась. Я удовольствовалась тем, что просто стояла рядом с ним, пока он согревался, надеясь, что по моему присутствию он поймет: наказание завершено.
Дата добавления: 2015-10-21; просмотров: 26 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |