Роберт даже посвятил Ламбертона в свои планы, окрыленный возвращением Уоллеса: он хотел убедить лидера повстанцев тайно собрать еще одну армию, наподобие той, что разбила англичан под Стирлингом. С этими силами они нанесут удар по Эдуарду, воспользовавшись тем, что Роберту известны его слабые места. В случае успеха он захватит трон и заручится поддержкой всего народа, а репутация Уоллеса станет ему в том подмогой. Он закончил тем, что попросил Ламбертона разыскать сенешаля; единственного человека, который может убедить Уоллеса помочь ему.
Епископ согласился, сказав Роберту, чтобы он ничего не предпринимал до его возвращения. Поначалу вдохновленный подобной перспективой, со временем Роберт стал все с большим нетерпением ждать от него известий. И теперь, глядя на мрачное лицо епископа, он вдруг заподозрил, что его вера в Ламбертона оказалась неоправданной.
— Я разговаривал с сэром Джеймсом, как и обещал, — сказал Ламбертон, глядя на него. — Я передал ему все, что вы рассказали мне. Слово в слово.
— Он не согласился со мной?
— Мы с ним сошлись на том, что возможность ослабить и даже подорвать власть Эдуарда существует. Как только король создаст новое правительство, он вернется в Лондон с большей частью своих людей. В Англии нарастают беспорядки, распространяются преступность и нищета. Ему придется обратить внимание на собственное королевство, если он хочет предотвратить его сползание в пучину хаоса. Вот тогда и наступит момент для решительных действий. Для нового восстания.
Роберт кивнул.
— Совершенно верно.
— В прошлые кампании наша борьба была ослаблена разногласиями среди наших лидеров. Наши восстания походили на лесные пожары, быстро вспыхивающие и жарко горящие, но потом неизбежно пожирающие сами себя. Вражда и личные амбиции вбивали клинья в каждый совет хранителей. Но мы с сенешалем полагаем, что сможем поднять восстание, которое продержится более одного сезона, если во главе его будет один человек. Мы можем вернуть себе Шотландию. Но для этого нужно объединить ее.
— Именно это я и собираюсь сделать, когда стану королем. А Уоллес будет моим разящим мечом.
Ламбертон положил руки на выщербленную поверхность стола и сплел пальцы.
— Уильям Уоллес больше не сможет помочь вам в этом, Роберт. Вы сами сказали, что он превратился в главную мишень короля. Многие вельможи загорелись желанием изловить его, заручившись обещанием Эдуарда сократить им срок ссылки или сумму выкупа конфискованных владений. Уоллес не сможет объединить Шотландию; скорее уж его присутствие разрушит все наши попытки обрести единство. Эти ублюдки будут драться друг с другом за право заковать его в кандалы и доставить к королю. — Он вперил в Роберта строгий взгляд. — И вы знаете, что я прав.
Роберт покачал головой, но без внутренней убежденности. Слова епископа прозвучали в унисон его тревоге, нараставшей в нем на протяжении последних месяцев, когда он видел, как стремление короля поймать Уильяма Уоллеса перерастает в одержимость и как внимательно Эдуард изучает сообщения, многие из которых приходят от самих шотландцев, видевших преступника то в одном, то в другом месте.
— В глазах многих, — продолжал Ламбертон, — Джон Баллиол по-прежнему имеет больше прав на престол. Не забывайте, что, пока он жив, вы говорите о его низвержении. А это не простая задача. Если вы завтра возложите корону себе на голову, за вами последуют очень немногие. Даже те люди, что раньше поддерживали вас, теперь видят в вас предателя. Для того чтобы в вас признали короля, а мы добились единства, которое позволит нам вернуть себе страну, нужно, чтобы за вас встала вся Шотландия. А ради этого нам нужно заручиться поддержкой единственного человека, который обладает самой большой властью во всем королевстве. И этот человек — не Уильям Уоллес. Это — Джон Комин.
Роберт, не веря своим ушам, в оцепенении смотрел на епископа.
— Это и есть ваш план? — Он коротко рассмеялся хриплым, лающим смехом. — План сенешаля?
— В качестве хранителя Джон Комин наделен правом говорить от имени народа страны. Более того, за прошедшие годы он привлек к себе многих последователей и заручился поддержкой армии Галлоуэя. Будучи лордом Баденохом, он имеет многочисленных вассалов. А ведь есть еще его родственники — Темные Комины и Комины Килбрида. Но самое главное, своими победами при Лохмабене и Рослине он вселил надежду на победу.
— Победу? — огрызнулся Роберт. — Его жадность стала причиной гибели сотен шотландцев!
— А от чьих рук они приняли смерть? — парировал Ламбертон и внезапно встал. В глазах его горело обвинение. — Вот это и увидят люди, если вы предстанете перед ними сейчас, Роберт: ваше участие в нашем поражении. Признаюсь вам, мне и самому трудно не заметить этого. В одиночку, так же, как и Уоллес, вы стали разъединяющей силой. Комин же, напротив, превратился в цемент, скрепляющий собой все королевство.
— Не могу поверить, что Джеймс согласился с вами.
— Мне пришлось очень постараться, чтобы убедить его, — признал Ламбертон. — Но в конце концов он понял, что я прав.
Роберта захлестнула ярость. Гнев на сенешаля за то, что тот согласился с этими доводами, на Ламбертона — за то, что он выдвинул их, и даже на крошечную часть самого себя, которая понимала, что епископ говорит правду. Но принять ее он не мог.
— Джеймс убедил меня сдаться на милость Эдуарда. Это из-за него я оказался в таком положении!
— Он поступил правильно. В то время он верил, что король Джон вернется. Мы все верили в это. И капитуляция перед Эдуардом стала для вас единственным способом защитить свои интересы. Если бы вы продолжали сражаться против короля на стороне повстанцев, то сейчас пытались бы выкупить свои конфискованные земли или отправились бы в ссылку. Вместо этого вы счастливо избегли преследования и теперь пребываете в уникальном положении, позволяющем вам влиять на формирование нового правительства. Вы обладаете властью в покоренной Шотландии.
Роберт в упор взглянул на епископа.
— Все это время вы боролись за реставрацию Баллиола, ваше преосвященство. Вы возглавили делегацию в Париж. Почему же теперь вы помогаете мне занять его место?
— Потому что теперь я знаю, что Джону Баллиолу больше не суждено сидеть на троне Шотландии. И мне также известно, что сенешаль и Роберт Вишарт на протяжении вот уже многих лет оказывают вам поддержку в борьбе за престол. Я доверяю их мнению.
— Есть и другие претенденты, — пробормотал Роберт. — Включая Джона Комина.
— Но их права на трон выглядят далеко не так убедительно, как ваши. Ваш дед стал бы королем, избранным народом, если бы Эдуард не отдал предпочтение Баллиолу. Многие считали, что у лорда Аннандейла было намного больше прав занять трон. Полагаю, будет вполне справедливо, если на престол взойдет его потомок. Нужно сделать мир таким, каким он должен быть. Начать с чистого листа. И мы способны этого добиться. Но для начала необходимо укрепить вашу репутацию среди народа королевства.
Роберт перевел взгляд на букет с засохшими цветами. Лепестки стали коричневыми и хрупкими, скрюченными, словно дохлые пауки. А перед его внутренним взором появился круглый зал в Пиблзе, где он сам стоял напротив Джона Комина в окружении толпы мужчин. Он увидел ненависть на лице Комина, ненависть, отравившую многие поколения, которые не давали ей угаснуть; ненависть, которая наконец вызрела в них до открытого противостояния. Он увидел лезвие кинжала, прижатого к его горлу, руку Комина, обхватившую его за шею; увидел, как их сторонники обнажают клинки, готовые броситься друг на друга.
— Вы говорите о необходимости объединиться, ваше преосвященство. Но вы же были в Пиблзе. Вы своими глазами видели то, что случилось в последний раз, когда нас с Комином избрали хранителями. — Роберт покачал головой. — У нас ничего не получится.
— Должно получиться, Роберт. Никто из нас не в состоянии сражаться с королем Эдуардом в одиночку. Потребуется влияние Джона Комина и законность вашего права на трон, чтобы объединить страну и сломить его волю.
Роберт отвернулся от епископа в полном смятении чувств и мыслей. С одной стороны, ему отчаянно хотелось сделать хоть что-нибудь — разорвать цепи лояльности монарху, которого он презирал и ненавидел всей душой, выпрямиться во весь рост и взять то, что отняли у его семьи. И, похоже, именно это и предлагает ему Ламбертон. Но какой ценой?
Они с Уоллесом не всегда находили общий язык, но Роберт уважал его: его неизменное стремление видеть Шотландию свободной, его целеустремленность и верность людям, которые пошли за ним, его неутомимую ярость на поле брани. Джон Комин был совершенно другим человеком. Он был его кровным врагом. И Ламбертон просил его забыть о десятилетиях ненависти, простить все зло, что причинили Комины его семье, а сами они — семье Коминов. Проще говоря, довериться ему. Заключить сделку с дьяволом или погибнуть.
Роберт принял нелегкое решение.
— Как вы сами только что сказали, король Эдуард наделил меня властью. Более того, ему понадобится наместник в Шотландии, когда сам он уйдет отсюда. — Он повернулся к Ламбертону. — Я еще не окончательно потерял надежду. Но если вы правы и я более не могу рассчитывать на то, что Уоллес соберет новую армию, тогда я воспользуюсь своим положением, дабы укрепить свое влияние в Шотландии. Позже, возможно, мне удастся убедить его назначить меня единственным хранителем. Да, на это уйдет больше времени, но уже с позиции власти мне будет легче бороться за трон.
— Только смотрите, не повторите ошибку своего отца, Роберт, — предостерег его Ламбертон. — Он поверил обещаниям короля. А что они принесли ему в итоге, кроме одинокой смерти в Англии?
Фионн вдруг вскочил со своего места у кровати и залаял. Мгновением позже отворилась дверь и на пороге появился Нес.
— Сэр, с королем случилось несчастье. Он ранен.
ГЛАВА СОРОКОВАЯ
Роберт протиснулся сквозь толпу, собравшуюся у королевского шатра, полог которого был плотно задернут. В воздухе висел возбужденный гул голосов — рыцари и бароны обсуждали трагический момент, когда стрела со стены осажденного замка угодила в монарха. Кое-кто сокрушался оттого, что не смог предвидеть подобной опасности. Другие на все лады проклинали скотта, выпустившего злосчастную стрелу, и грозили гарнизону страшной местью.
Разлитое в воздухе напряжение, от которого над толпой, казалось, вот-вот разразится гроза, породило в Роберте странное возбуждение, ощущение того, что мир должен измениться, а с ним — и его место в нем. Если Эдуард умрет, королем станет его двадцатилетний сын. Принц, судя по словам брата, отнюдь не разделял одержимости короля непременно покорить Шотландию, и его собственные страсти лежали в совсем иной плоскости. Более того, в начале своего правления молодому Эдварду придется во всем полагаться на опыт и подсказки людей постарше, много повидавших. Если Роберт станет одним из них, быть может, ему удастся убедить принца вернуть Шотландии свободу? Убедить его в том, что стране нужен король, если он хочет сохранить в ней мир и процветание?
Когда Роберт подошел к шатру, полог откинулся и оттуда вынырнул Хэмфри. Граф выглядел измученным, но нашел в себе силы улыбнуться и поднять обе руки, обращаясь к толпе и требуя тишины.
— Наш король жив и чувствует себя хорошо.
Вздох облегчения, прокатившийся над головами собравшихся, сменился аплодисментами.
— Стрела попала в плечо, но рана неглубокая. Его лекарь ожидает скорого выздоровления.
Роберт в оцепенении слушал, как мужчины вокруг издают крики радости после этих слов Хэмфри. Он уставился на Хэмфри, чувствуя, как угасает в душе надежда. Неужели старый ублюдок остался жив?
— Король Эдуард требует, чтобы прискорбный инцидент не помешал дальнейшей осаде Стирлинга. Он намерен присоединиться к нам во время инаугурации «Вервольфа».
Толпа вновь разразилась бурными аплодисментами.
— Приведите зверя! — проревел Хэмфри.
Инженеры начали выбираться из толпы, чтобы выполнить приказ, и тут Хэмфри заметил Роберта. Он подошел к нему, озабоченно хмурясь.
— Роберт? — Он положил ладонь ему на плечо. — Ты побледнел как полотно.
Роберт встряхнулся и взял себя в руки.
— Я только что узнал о том, что произошло.
— Это стало потрясением для всех нас. — Хэмфри понизил голос. Толпа начала расходиться, мужчины возвращались к своим обязанностям, и лагерь ожил в предвкушении отмщения. — Должен признаться, я уж думал, что ему конец. Лекарь говорит, что от боли король лишился чувств. Он пришел в себя, когда мы снимали с него доспехи. — Граф изумленно покачал головой. — Клянусь, из его плеча вытаскивали стрелу, а он сидел и говорил мне, что еще до заката отомстит гарнизону. У быков, по-моему, и то меньшая…
— Я могу его видеть?
Хэмфри оборвал себя на полуслове.
— Прямо сейчас?
— Его ранил один из моих соотечественников. — Роберт встретил взгляд графа, найдя, как ему показалось, убедительную причину. — Я не хочу, чтобы этот инцидент поставил под угрозу мир, которого мы все с таким трудом добились. Я хочу быть уверенным, что дурные поступки отдельных людей не повлияют на судьбу большинства.
После недолгой паузы Хэмфри согласно кивнул.
— Подожди минутку, я узнаю, готов ли он дать тебе аудиенцию.
Роберт остался ждать, чувствуя, как гулко стучит у него в груди сердце, когда граф скрылся внутри шатра. Он вновь мысленно вернулся к своему разговору с Ламбертоном, прерванному известием о возможной смерти короля. Его снедало желание действовать немедленно. Он прождал много месяцев, надеясь, что епископ вернется с ответом, которого он искал. Но ему предложили лишь отравленный кубок. Ему хотелось доказать, что Ламбертон ошибается, доказать, что он способен добиться своего и что для этого ему не нужно сотрудничать с Комином. Епископ был прав — он завоевал благосклонность короля. Пришло время посмотреть, что это ему даст.
Появился Хэмфри и знаком подозвал его к себе. Когда Роберт приблизился к нему, граф положил руку ему на плечо.
— Король может казаться крепким, как столетний дуб, но все-таки постарайся не утомить его.
Пройдя мимо стражников на входе, Роберт вошел внутрь королевского шатра. Масляные лампы заливали интерьер медным сиянием, подсвечивая позолоту на резном троне с подушками и на стульях королевы и ее придворных дам, расставленных полукругом. Они были пусты. Мимо Роберта проскользнул слуга с тазом в руках, вода в котором была окрашена розовым. Во второй половине шатра, полускрытой богато вышитыми драпировками, он увидел короля.
Эдуард сидел на стуле, и его лекарь с иглой в руках трудился над его плечом. Король был обнажен до пояса, одетый в одни лишь панталоны. На животе у него собралась складками обвислая кожа, но грудь его, поросшая седыми волосами, оставалась столь же широкой и мускулистой, как и руки, напряженно лежавшие на коленях. Над самым сердцем у него змеился длинный шрам от старой раны, показывая, как близко от цели прошел кинжал наемного убийцы. Эдуард уцелел в смертельных стычках на поле брани в Англии, Шотландии, Уэльсе, Франции и Святой Земле, пережил несчастные случаи на охоте, лихорадку, обрушение башни, в которую попала молния, штормы и ураганы на море. Казалось, сама смерть боится предъявить свои права на него.
В шатре король был не один. Рядом стояла королева Маргарита, жалобно морщась всякий раз, когда игла протыкала кожу короля, стягивая края раны. Еще дальше, у стены, застыл принц Эдвард, на лице которого читались страх и дурные предчувствия. Были здесь и другие — епископ Бек и Томас Ланкастер, несколько королевских советников и пажей, — но Роберт видел только короля.
Эдуард смотрел, как он приближается.
— Сэр Роберт, Хэмфри сказал, что вы хотите что-то сообщить мне.
— Я желал засвидетельствовать вам свое почтение, милорд, и еще раз заверить в своей лояльности. Мне бы хотелось убедиться, что действия гарнизона Стирлинга не скажутся на вашем отношении ко всем шотландцам.
Пока король молча смотрел на него, между ними поплыли клубы благовоний, возжигаемых в кадильнице в углу. Но дымный аромат не мог забить запах пота и крови. Уголком глаза Роберт заметил лежащую на сундуке сломанную стрелу, древко которой лоснилось красным. Он вдруг ощутил укол боли в плече, пронзенном арбалетным болтом. «Теперь мы в расчете», — подумал он, встретив взгляд прозрачных глаз Эдуарда.
— Стрелу выпустил один человек, а не все королевство, — проговорил наконец король. — Я был слишком беспечен. Этот случай преподал мне урок осторожности и напомнил о том, что нужно беречь собственную спину от врагов. Скотты — дьявольски хитрый и злопамятный народ.
От внимания Роберта не ускользнула улыбка, искривившая губы епископа Бека.
Как только лекарь закончил зашивать рану и обрезал концы нитки, Эдуард осторожно пошевелил плечом и встал.
— Вы хотели сказать мне что-то еще?
Роберт заколебался, не желая разговаривать в присутствии Бека и остальных.
Король нахмурился, но потом резко взмахнул рукой, приказывая домочадцам и советникам удалиться.
— Оставьте нас.
Проходя мимо, епископ Бек поймал взгляд Роберта и попытался что-то передать ему глазами: некое предупреждение или угрозу. Принц, похоже, с облегчением воспринял возможность удрать и быстро выскользнул из шатра впереди королевы, которую сопровождали ее фрейлины.
Паж помог королю облачиться в свежую сорочку, и Эдуард взял кубок с вином.
— Говорите, сэр Роберт. Я не в настроении разгадывать загадки.
— Я много думал, милорд, о будущем Шотландии и ваших планах по формированию нового правительства. И сегодняшний инцидент лишь подтвердил то, что беспокоит меня более всего, — необходимость укрепления союза между нашими народами ради поддержания мира и обуздания бунтарей, способных поколебать его, особенно учитывая, что Уильям Уоллес до сих пор на свободе. — Роберт с удовлетворением отметил, как на бледных щеках короля заалели пятна румянца при упоминании его злейшего врага.
— Продолжайте, — хрипло повелел Эдуард, отпивая глоток вина.
— Более указов и чиновников вам необходимы преемственность и взаимодействие, которые и способен обеспечить только сильный лидер, после того как вы вернетесь в Англию. Я уже доказал, что могу поддерживать мир и порядок на западе в качестве шерифа Ланарка и Эйра. Полагаю, в качестве лорда-наместника Шотландии я могу сделать намного больше. Я знаю этих людей, милорд, — продолжал Роберт, не давая королю возможности возразить. — Мне известны их страхи и надежды. Я бы заметил первые признаки нового мятежа задолго до того, как он вспыхнет ярким пламенем.
Король допил вино.
— Я уже выбрал своего наместника. Им станет мой племянник Джон Бретонский.
Удар оказался неожиданным, но Роберт попытался взять себя в руки.
— Ему будет нужен советник. Кто-нибудь, кто знает Шотландию и ее народ. Я мог бы…
— Я также назначил своего казначея и камерария,[48] а сейчас подбираю судей и шерифов, и некоторые из них и впрямь будут шотландцами. — Эдуард заговорил повелительным тоном. — Шотландия — далеко не первая страна, которую я беру под свою руку, сэр Роберт. Я не столь наивен, чтобы не разбираться в деликатных вопросах завоевания. И я вполне понимаю все выгоды от назначения местных жителей на важные посты. — Он повернулся к кровати, на которой лежала его накидка, и взял ее в руки, с неудовольствием глядя на окровавленную дыру, которую проделала в ней стрела. — И при этом смотрю, чтобы они не преисполнились сознания собственной незаменимости. — Подойдя к гардеробу, он снял с крючка свою ярко-алую мантию. — Шотландия останется почти такой, какой она была после низложения Баллиола. Она сохранит все свои свободы и вольности, но подчиняться станет мне. Не будет ни хранителей, ни регента. — Он повернулся к Роберту. — Никакого короля. — Эдуард долго смотрел на него, а потом попытался набросить мантию себе на плечи. Лицо его исказилось от боли. — Помогите мне надеть ее, — брюзгливо приказал он.
Роберт заставил себя сделать шаг и принял у короля мантию, сминая пальцами мягкую ткань. Он встал позади Эдуарда, вдыхая запах трав, исходивший от мази, наложенной лекарем. Король был на несколько дюймов выше его, но сейчас Роберт заметил, что годы берут свое и Эдуард начинает горбиться. Он встряхнул мантию, и золотые львы на ней глумливо оскалились, глядя на него. Возлагая мантию на широкие плечи Эдуарда, он вспомнил красного льва Шотландии, сорванного с накидки Баллиола.
Время замедлило свой бег. Роберт увидел родинку на шее короля под прядями его редеющих седых волос. Он увидел, как просвечивает кожа черепа, обожженная солнцем. Господи, да ведь он — самый обычный человек, облеченный столь же хрупкой телесной оболочкой, как и все прочие! Как мог этот шестидесятипятилетний человек, ослабленный старческими немощами, стать причиной стольких смертей и разрушений? Руки Роберта — сильные, загорелые руки тридцатилетнего мужчины — замерли над плечами короля по обе стороны от шеи.
Эдуард резко обернулся, застегивая брошь на горле.
— Я ценю ваше предложение помощи, сэр Роберт. В самом деле, я приветствую его. Война окончена, и я желаю, чтобы так оставалось и в дальнейшем. Шотландский Совет должен будет регулярно сноситься с моим наместником и его подчиненными. Я желаю, чтобы среди его членов были Джон Комин и епископ Ламбертон. Но более всего мне нужны вы. Вы станете моими глазами и ушами в этой новой Шотландии.
— Вы оказываете мне честь, милорд, — пробормотал Роберт.
— Пойдемте, — сказал король, и жестокая улыбка пробежала по его губам. — Я хочу собственными глазами увидеть, как работает «Вервольф».
Эдуард широким шагом вышел из шатра, и Роберт последовал за ним. Оказавшись на ярком солнечном свете, он едва расслышал крики радости, которыми рыцари приветствовали появление своего короля. В его ушах звучал голос Ламбертона, заглушая все остальное: «Только смотрите, не повторите ошибку своего отца. Он поверил обещаниям короля. А что они принесли ему в итоге, кроме одинокой смерти в Англии?»
Еще до низложения Баллиола Эдуард пообещал отцу Роберта трон Шотландии в обмен на его лояльность. Роберт вспомнил нетерпение, снедавшее его отца, пока они ехали в Монтроз в тот судьбоносный летний день. Его не было рядом, когда отец отправился требовать своей награды, но впоследствии ему рассказали о том, что случилось. «Вы что же, думаете, — пожелал узнать король, — что мне нечего больше делать, кроме как завоевывать для вас королевства?» А отец так и не оправился от этого унижения и краха своих надежд.
Английские вельможи обступили своего короля, вознося благодарственные молитвы за его чудесное избавление от смерти, а Роберт стоял в одиночестве, всеми забытый, и в голове у него царил сумбур.
«Вервольф» медленно двигался по лагерю, влекомый четырьмя десятками быков. Животные жалобно стонали от натуги, когда погонщики охаживали кнутами их окровавленные бока, заставляя ускорить шаг. За ними катилась осадная машина с волочащимися канатами и цепями, деревянные колеса которой перемалывали почву, и казалось, что ее колоссальный корпус достигает облаков. «Вервольф» был требушетом, но таких размеров, каких еще никогда не видели глаза человека. Для его постройки понадобилось два месяца и более пятидесяти инженеров. Его возводили, балка за балкой, на лугу под городом, используя доски и бревна, сорванные с ближайших домов и доставленные из леса. Англичанам приходилось задирать головы, чтобы окинуть его взглядом, когда он проплывал мимо; его гигантская корзина мирно покоилась на колесной платформе, а балка с обратной стороны цепляла облака.
На стенах замка царила тишина. Нигде не было видно и следа его защитников. Над бастионами серой пеленой клубился дым, взвиваясь в небо там, где за стенами бушевал невидимый отсюда пожар. Когда «Вервольф» остановился, погонщики бросились выпрягать быков из передней платформы, в то время как инженеры натягивали веревки и цепи, обильно смазывая колесо лебедки, дабы обеспечить гладкое скольжение. Солдаты, кряхтя от натуги, стали опускать балку с петлей. Наконец корзина со свинцом поднялась в воздух, а стрела опустилась. Солдаты принялись закатывать огромный камень, намного больше предыдущих, в кожаную петлю. Едва он устроился внутри, как петлю прикрепили к крюку на стреле.
Мужчины, копошившиеся вокруг осадного орудия, поспешно отошли назад. Старший инженер взглянул на короля, который утвердительно кивнул. По его приказу расчет освободил тормоз лебедки. Корзина на мгновение замерла в воздухе, пока цепь с лязганьем разматывалась, а потом ухнула вниз, как якорь. Одновременно стрела «Вервольфа» с кожаной петлей на конце взмыла вверх, описав широкую дугу. Когда она достигла зенита, катапульта петли выплюнула камень, и тот полетел к стенам Стирлинга, угодив прямехонько в одну из надвратных башен замка. Осколки камней брызнули во все стороны, и верхняя часть башни с грохотом обрушилась в ров. При виде зияющей раны, которую «Вервольф» прокусил в боку замка, англичане разразились радостными криками, и эхо от них прокатилось по склону.
— Еще! — яростно выкрикнул король. — Все машины, разом!
Расчет «Вервольфа» вновь налег на рукоять, поднимая корзину со свинцом. Когда в сторону Стирлинга полетел очередной камень, к обстрелу замка подключились требушеты и баллисты, и земля под ногами задрожала от их грохота. Там и сям вспыхивал греческий огонь, и дым стал гуще, затягивая небо непроницаемой пеленой.
В непрерывной бомбардировке прошел час, и вдруг солдаты близ стены закричали, показывая руками на надвратную башню. Там медленно опускался подъемный мост. Стрельба прекратилась, когда из замка вышли человек пятьдесят или около того и медленно двинулись по дороге, осторожно пробираясь среди обломков. Их встретили рыцари короля, грубо обыскали на предмет оружия и погнали к тому месту, где ждал Эдуард.
Они являли собой жалкое зрелище. Некоторые были ранены, но большинство выглядели изможденными от нехватки еды и сна. У всех были серые лица и одинаковые бесформенные одеяния. Когда они приблизились, окруженные рыцарями, Роберт, стоявший рядом с королем, понял, что защитники Стирлинга надели мешки поверх накидок и доспехов. Одновременно стало понятно, почему у них такой странный цвет кожи. Они вымазали себе лица золой. Мешковина и зола: демонстрация раскаяния и покорности. Явно зная о том, что часть солдат гарнизона Карлаверока повесили после капитуляции, Уильям Олифант и его люди искали милости короля.
Олифант опустился на одно колено.
— О великий король, — хриплым голосом проговорил он, протягивая ему ладонь, в которой был зажат большой ключ на кольце. — Стирлинг ваш. Я смиренно прошу вас принять мою безоговорочную капитуляцию. И молю лишь пощадить моих людей, сохранив им жизнь.
Роберт покосился на короля, который хранил молчание, глядя сверху вниз на коленопреклоненного воина.
— Нет, — после долгой паузы ответил Эдуард. — Я ее не принимаю.
Приближенные короля в недоумении уставились на него. Хэмфри нахмурился. Уильям Олифант вскинул голову, и глаза его наполнились страхом.
— На строительство «Вервольфа» ушло два месяца, и я хочу испытать его должным образом. Я обдумаю вопрос о вашей капитуляции, когда буду удовлетворен работой моей новой осадной машины. И вы сдадитесь, когда я решу, что настало время. Ни минутой раньше. — Король жестом приказал своим рыцарям: — Отведите их обратно и забаррикадируйте двери.
Уильям Олифант поднялся, обводя взглядом лица людей, окружавших короля. Никто не пришел ему на помощь. Спустя мгновение он повернулся и зашагал обратно к разрушенной надвратной башне Стирлинга, и его спутники последовали за ним. Стрела «Вервольфа» медленно поднималась в небо.
Роберт смотрел на короля, чувствуя, как в душе у него просыпается холодная ненависть. Отвернувшись от Эдуарда, он окинул взглядом толпу. Ему не понадобилось много времени, чтобы отыскать тонзуру Уильяма Ламбертона.
ГЛАВА СОРОК ПЕРВАЯ
Берствик, Англия
год
Они собрались на рассвете во дворе королевского особняка, баюкая в ладонях кубки с горячим вином, пока грумы седлали их коней, а слуги выводили собак из псарен. Кроме двенадцати гончих, здесь были и два алаунта[49] в кожаной сбруе и шипастых ошейниках, мощные челюсти которых способны были перекусить добычу пополам. Когда прискакали егеря и доложили, что лаймеры взяли след, собравшиеся выехали со двора, трубя в рога, дабы взбодрить гончих перед охотой. Солнце только-только показалось над горизонтом, когда они въехали в лес. К восторгу молодых людей примешивалась опаска, поскольку сегодня они собирались охотиться не на оленя или зайца, а на дикого кабана.
Рассыпавшись меж деревьев, мужчины продирались сквозь густой подлесок и заросли шиповника, понукая коней перепрыгивать через узкие ручьи и упавшие стволы и следуя за гончими, неизменно остававшимися впереди. Иногда их было видно, но чаще охотники ориентировались лишь на их заливистый лай. В самой середине легким галопом скакал и принц Эдвард, и изумрудно-зеленая мантия вилась за его плечами. Под попоной бока его жеребца уже покрывал пот. Сердце бешено стучало у него в груди, а в жилах кипела кровь. Чувства его обострились, взглядом он выхватывал золотые блестки солнечного света на упавших листьях, уши улавливали малейшую перемену тональности в реве рогов, которые сейчас уводили всю компанию на запад, по следам гончих, а рот и нос забивали запахи сырого мха и гниющих желудей. Вокруг пышной смертью умирало лето, охваченное гаснущим пожаром опавших листьев.
Дата добавления: 2015-10-21; просмотров: 24 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |