было бы преждевременно делать вывод, что они сильнее личаются от современного рабочего, чем в начале века мышленный рабочий отличался от сельскохозяйственного, лее того, обратив внимание на другие подобные различ] внутри профессий физического труда, мы можем возразит, что периода гомогенности рабочего класса, как предлагаете фордистской типологией, никогда не было. И, наконец, еслщ| говорить об избирательных предпочтениях, следовало б»| вспомнить, что в 1950-х годах в Великобритании консервато- f ры пользовались постоянной поддержкой.
В общем, нельзя забывать, что приравнивание работай, ков физического труда к рабочему классу, обладающему якобы единым мировоззрением, - всего лишь теоретическая конструкция интеллектуалов. И она может навязать выводы, которые не имеют ничего общего с действительностью, заставить нас предположить, что непреодолимая пропасть отделяет труд рабочего класса от труда «белых воротничков» (и, значит, среднего класса?). Наконец, рассматривая эти проблемы, нам следует помнить, что физический труд вовсе не исчез в «пост-фордистскую» эру - в Великобритании сейчас им заняты чуть меньше половины работников.
Постфордизм много внимания уделяет сокращению занятых на фабриках и заводах и сдвигу в сторону услуг, связанных с финансами и досугом. Это бесспорная эмпирическая истина, но, как мы уже говорили в главе 3, трудно доказать, что это означает действительно глубокое изменение. Напротив, рост сектора услуг следует объяснять разделением труда, которое вводится для увеличения эффективности капиталистического предпринимательства.
Особая роль, которую постфордизм отводит потреблению,
к чему я еще вернусь в следующей главе, вызывает много
возражений. Вот главные из них:
- Отмечают, что потребление имеет долгую историю, а потому постфордистское утверждение о его новизне порождает сомнения. Потребление стало играть важную роль по крайней мере с конца XVIII в., когда промышленность начала выпускать доступные потребительские товары в больших масштабах (McKendrick et al., 1982). И в долгосрочной перспективе процесс развития в последнее время может свидетельствовать об ускорении тенденции и вряд ли - о том, что произошел сейсмический сдвиг «от производства к потреблению».
- Довод о том, что потребление характеризуется возросшей индивидуализацией людей (акцент на различия) и способностью производителей обеспечивать соответствующий кастомизированный продукт, является спорным, особенно потому, что с его помощью утверждается отличие постфордизма от фордистской эры массового потребления и массового производства.
Против этого выдвигается много возражений, и основное среди них - массовое производство и массовое потребление не снижают темпов. Если в 1960-е годы это были телевизоры и автомобили, то автомобили остаются в этом ряду и сейчас, к ним лишь добавились видеомагнитофоны, плееры и компакт-диски, персональные компьютеры и посудомоечные машины, кухни со встроенным оборудованием, сборная мебель и прочее из этого последнего поколения массово производимых потребительских товаров (которое хотя бы отчасти стимулируется рыночной ситуацией в других областях). Конечно, сегодня стало доступно больше потребительских товаров, но все это вписывается в рамки традиционного массового производства для массового потребителя. Это полностью стандартизованные товары (зачастую конструируемые на основе модулей), что предполагает значительное единообразие потребителя.
Кроме того, утверждение постфордистов о несовместимости массового и индивидуального потребления (тут обязательно вспоминают о мрачных и тусклых 1950-х) сомнительно, хотя бы потому, что сейчас - как и поколение назад - вполне возможно так использовать массово произведенный товар, чтобы он подчеркивал вашу индивидуальность. Например, из сшитой на конвейере одежды можно подобрать такие сочетания, которые будут сугубо индивидуальными. В действительности потребительские товары на основе модулей, сознательная стратегия корпоративных поставщиков - это попытка удовлетворить потребность покупателя в выборе в рамках массового производства.
Отметив, что массовое производство остается преобладающим, перейдем к рассмотрению того, какова организация корпоративного сектора. Одна из главных тем постфордист-ской теории - гибкость, которая в наше время предоставляет маленьким, быстро разворачивающимся инновационным организациям возможность выйти на рынок и взять верх над более крупными конкурентами благодаря большей ориентированности на нужды потребителя.
» Против этого следует возразить, что история послед; 50 лет демонстрировала постоянную экспансию корпо] ций и увеличение их размеров. Одной из основных характер ристик глобализации стало постоянное преобладание Kopjf пораций, которые - в какой бы сфере они ни действова»* ли - всегда имеют львиную долю рынка. Любое изучение* ведущих секторов любого экономически значимого рынка -с будь то компьютеры, автомобили, телекоммуникации, бы-? товая техника, радиоаппаратура, фрукты и все что угод-? но - подтвердит сказанное. Действительно, производит впечатление, что очень много корпоративных лидеров первых десятилетий XX в. продолжают удерживать передовые позиции в современной глобализованной экономике, например, Ford, General Electric, Shell Oil, Siemens, Proctor and Gamble, Daimler-Benz, Coca-Cola, Kellogg, IBM, ICI, Kodak, Philips, General Motors и Ля/. Это ярко демонстрирует фундаментальную преемственность (мы не принимаем в расчет редкие смены названий и слияния) в послевоенной (и даже довоенной) истории, что может убедить каждого не торопиться с провозглашением какой-либо «постэры».
Кроме того, весьма мало оснований предполагать, что эти индустриальные гиганты собственными силами не могут удовлетворить разнообразный спрос или даже создать его. Новые технологии вместе с более подвижным маркетингом означают, что ТНК «полностью готовы к разнообразию массовой продукции» (Curry, 1993, с. 110). Одна из ложных предпосылок постфордистских теорий - предположение, что корпорации почему-то не способны быстро реагировать на локальные и особые потребности. Но не существует никакой логической несовместимости между глобальным масштабом и способностью отвечать на локальные потребности (Harrison, 1994). Действительно, умные маркетологи, вооруженные соответствующими информационными базами и сетями, вполне готовы к целевому удовлетворению потребителей, разбросанных по всему земному шару. Таким образом, глобализм и удовлетворение локального спроса могут гармонично существовать в «гибких транснациональных корпорациях», как определил их Кевин Робине (Robins, 1991b, с. 27). Кроме того, ТНК обладают мощной формой гибкости, которая меньшим компаниям не под силу, а именно ресурсами, что дает им возможность поку-. пать небольшие и предприимчивые компании, которые за- |
рекомендовали себя, например, продвижением нового продукта или открытием новой ниши.
Постфордизм критикуют с разных сторон, но суть критики - в отрицании того, что фордизму как достаточно точному описанию капиталистического предпринимательства брошен серьезный вызов. Возрастающая угроза европейским и американским корпорациям со стороны Японии и Юго-Восточной Азии, где массовое производство разрастается, вызывает еще больше вопросов к тем исследователям, по мнению которых, оно уже нежизнеспособно. Кроме того, хотя и можно найти примеры вертикальной дезинтеграции, относительно доминирующих ТНК это, по меньшей мере не совсем верно, поскольку они предпочитают сохранять и вертикальную, и горизонтальную интеграцию, так как это усиливает корпоративный контроль.
Гибкая специализация
Подобная критика постфордистских концепций имеет основания, но она всегда может быть отвергнута, во всяком случае последователями школы регулирования, тем доводом, что рассматривается не вся система в целом, а скорее, мутация капиталистического режима накопления. Можно возражать против неточности и неопределенности их анализа - какова конкретно преемственность? как велики перемены? каково соотношение между преемственностью и переменами? - но, поскольку большинство этих теоретиков исходят в своих взглядах из широкой марксистской перспективы и интерес для них представляет динамика капитализма, у них всегда остается последнее оборонительное оружие: в ответ на аргумент, что капиталистические отношения продолжают свое существование, эти авторы могут возразить, что они только выявили иной способ капиталистического предпринимательства.
Однако существует другая влиятельная школа, для которой отправной точкой служит более сфокусированная позиция и которая представляет другой вариант постфордизма, где предусматривается еще более решительный разрыв с прошлым. Труды Майкла Пайора и Чарльза Сейбла (Piore and Sabel, 1984), в центр которых поставлена работа (выражаясь более академически, трудовые процессы), предполагают, что распространение гибкой специализации и гибкого производства повлечет за собой существенные преимущества для различных образов жизни. Поскольку эти теоретические построения особо подчеркивают роль информации (знания) в
постфордистских трудовых процессах, они заслуживают рассмотрения отдельно от более общей теории школы регулирования.
Посылка такова: во времена фордизма, когда доминировало массовое производство, его большие объемы стандартизованной продукции требовали специализации оборудования и как следствие специализации труда, что неизбежно приводило к низкому уровню трудовых навыков. Если представить конвейер на большом заводе, то сразу понимаешь, о чем идет речь. Тогда нормой была тейлоровская система (жесткий хронометраж движений, иерархический надсмотр, сведение операций до рутинных движений, расписанных менеджерами), а необходимым условием - малоквалифицированный или неквалицированный труд.
По причинам, о которых я скажу далее, Пайор и Сейбл считают, что «мы переживаем второй индустриальный раздел», сравнимый с тем, что происходил в конце XIX в. и привел к массовому производству. Второй разрыв возвещает «гибкую специализацию», радикальный разрыв с монотонным и неквалифицированным трудом эпохи фордизма, в результате которого повысится квалификация наемных работников и возрастет разнообразие производимых товаров. Подобная гибкость задает тон новому веку, она уже существует в итальянской области Эмилия-Романья* (Sabel, 1982) и призвана покончить с отупляющим трудом и вернуть нас к ремесленному способу производства - Пайор и Сейбл мечтают даже о возрождении «демократии йоменов» - в маленьких кооперативных предприятиях, которые способны быстро отвечать на изменчивые потребности рынка.
Чтобы объяснить возникновение гибкой специализации, приводятся три основные причины. Во-первых, предполагается, что неспокойная обстановка в сфере труда в 1960-х и начале 1970-х годов побудила корпорации децентрализовать свою деятельность посредством, скажем, увеличения числа субконтрактов и ухода с отечественных производственных мощностей. Это дало толчок распространению небольших, технически оснащенных фирм, очень часто учреждаемых теми, кто был уволен с реорганизумых производств, но имел желание работать, квалификацию и способности к адаптации. Во-вторых, перемены в рыночном спросе стали очевидными, определилась дифференциация вкусов потребителей. Это создало возможности для производства небольших объемов продукции и высококачественных рыночных ниш, к чему гибкая специа-
* Имеется в виду «кластер», т.е. группа мелких и средних фирм, которые объединились, чтобы легче было противостоять изменяющимся запросам рынка. - Прим. перев.
лцзаиия была хорошо адаптирована. В-третьих, новые технологии позволили маленьким фирмам производить конкурентоспособную продукцию, поскольку преимущества масштабного производства уменьшились, когда высокопрофессиональные фирмы стали более подвижными благодаря гибкости современных компьютерных технологий. Более того, новые технологии, чрезвычайно гибкие благодаря соответствующему программированию, одновременно и увеличивают конкурентоспособность малых фирм, и повышают квалификацию, потому что они «возрождают контроль человека за производственным процессом» (Piore and Sabel, 1984, с. 261).
Это упрощенный вариант теории гибкой специализации, который имеет мало общего с японской системой kan-ban («точно в срок»). Я остановлюсь на двух основных соображениях относительно гибкой специализации.
Во-первых, озабоченность вызывает удивительное разнообразие точек зрения, которые сходятся на этой концепции. Некогда многими разделяемая уверенность Гарри Брейвермана (Braverman, 1974) в том, что прогресс капитализма требует все более неквалифицированного труда (ср. Репп, 1990), сменилась убежденностью интеллектуальных кругов в том, что гибкая специализация, которая станет знаком наступающего века, может поднять квалификацию наемных работников. В Великобритании в число этих интеллектуалов входят многие - от Джона Аткинсона (Atkinson, 1984), чьи ранние исследования «гибких фирм» устраивали политических и бизнес-лидеров, требующих гибкой рабочей силы для противостояния конкурентным вызовам и рецессии (Atkinson and Meager, 1986), до Пола Хирста и Джонатана Цейтлина (Hirst and Zeitlin, 1991), которые, опираясь на марксистскую традицию, утверждали, что гибкая специализация может быть сформирована всюду, где существуют благоприятные условия для «сотрудничества и координации», которые обеспечивают необходимый «несократимый минимум доверия» между рабочей силой и нанимателями (с. 447). За Атлантическим океаном также существует большое число сторонников этой идеи, от радикалов, как Фред Блок (Block, 1990), который считает, что «постиндустриальные возможности» поднимут «уровень квалификации» (с. 103), до профессора Гарвардской школы бизнеса Ш. Зубофф (Zuboff, 1988), которая усматривает в развитии последних лет перспективу «серьезных перемен в трудовых навыках» (с. 57).
Во-вторых, информация, которой отводится главная роль в гибкой специализации, рассматривается с различных точек зрения. Согласно одной из них, которую разделяют многие авторы, сосредоточившие свое внимание на производительном труде, ИКТ
служат главным признаком гибкой специализации и обеспечива.1 ют ее. Новые технологии - это умные технологии, их отличитель*. ная черта - инкорпорирование больших объемов сложной инфор. мации. Таким образом, программы, по которым они работают являются их более значительной составляющей, чем любая другая функция, которую они исполняют. Именно эти встроенные в них информационные блоки определяют степень их гибкости, позволяя, например, выпускать рентабельную мелкосерийную продую-цию, осуществлять кастомизацию товара и быстро менять операции. Кроме того, именно этот информационный элемент обеспечивает гибкость самого трудового процесса, так как для работы тут требуется владение различными навыками и адаптивность, а значит, и гибкость (что само по себе выдвигает информацию на первый план). Если раньше работник выучивал некий набор приемов «раз и навсегда», то в информационном веке он должен быть постоянно готов к овладению новыми навыками по мере внедрения новых (или перепрограммированных) технологий. Такая «широта навыков» (Block, 1990, с. 96) означает, что работник будет обучаться и переобучаться в постоянном режиме, а это в первую очередь информационная задача.
Другой способ объяснения главной роли информации также основывается на том, что в производство внедряется все больше программируемых технологий. Само наличие такого сложного оборудования требует от работника владения информацией (знанием) обо всей системе в целом для того, чтобы справляться с неизбежными сбоями в работе этой системы. Таким образом, информационные технологии не только стимулируют постоянное переобучение, но и нуждаются в работнике, который мог бы овладеть сведениями о внутреннем устройстве системы. По терминологии Ларри Хирш-хорна (Hirschhorn, 1984), это «постиндустриальные рабочие», которые «должны уметь наблюдать за всем производственным процессом и понимать его настолько, чтобы ликвидировать любую неполадку» (с. 2). Информационные технологии на производстве - это «постиндустриальные технологии» (с. 15), которые снимают значительную часть физических нагрузок и монотонность работы на конвейере, однако требуют «большей мобилизованности и наблюдательности, что необходимо из-за несовершенства кибернетических технологий и сбоев в их работе». Поэтому «обучение должно быть организовано так, чтобы оно готовило рабочих к вмешательству во время неожиданных неполадок системы», т.е. им необходимо понимание работы всей системы в целом и постоянные «переподготовка и обучение». Таким образом, мы можем предвидеть, что «рабочий, который был контролируемым элементом
производственного процесса, станет сам осуществлять контроль, контролируя контроль» (с. 72-73). Таким образом, труд рабочего будет «образованным» (Block and Hirschhorn, 1979, с. 369), а сам рабочий, вынуждаемый к тому информационными технологиями, будет вести «подвижный, гибкий образ жизни» (с. 379).
Более того, гибкая специализация побуждает работника к участию в планировании работы. То есть компьютеризация производства обеспечивает оператору «петлю обратной связи», «кибернетическую обратную связь» (Hirschhorn, 1984, с. 40), что дает ему возможность перепрограммирования системы. Здесь рабочий предстает как человек, информационно восприимчивый, осведомленный благодаря передовым технологиям обо всем, что происходит в производственном процессе, и способный умственным усилием совершенствовать систему в целом. Зубофф (Zuboff, 1988) называет это рефлексивностью, которая возникает из самой работы с ИКТ как «информирующего» (с. 10) процесса, который, как она полагает, порождает «интеллектуальные навыки».
Скотт Лэш и Джон Юрри (Lash and Urry, 1994) элемент рефлексивности поднимают на еще большую высоту, перенося акцент с ИКТ на информацию как таковую и принимая во внимание не только процессы производства, но и другие виды труда. По их мнению, мы живем в эпоху «рефлексивного накопления», когда экономическая деятельность все больше зависит от работников (и от нанимателей), поскольку она становится все более самоконтролируемой, способной отвечать на запросы потребителей, рынков сбыта и - что немаловажно - быстро и эффективно реагирует на технические инновации. Тут информация занимает центральное место, так как она одновременно является элементом важнейшего рефлексивного процесса, который направляет все, и исходным материалом для постоянного процесса принятия решений и совершенствования на основе мониторинга продукции и рынков сбыта.
Символы проникли в производство товаров настолько, что во многих отраслях дизайн выходит на первое место, причем одновременно наблюдается взрывной рост отраслей, в которых символ является первичным и доминирующим (например, индустрия культуры). Эти перемены особенно наглядны, доказывают Лэш и Юрри, в автомобилестроении (где огромная часть новизны касается дизайна, а не технических усовершенствований), но еще сильнее они проникли в музыкальный бизнес, на телевидение и в издательское дело - быстро развивающуюся индустрию культуры, где информацией пропитаны все аспекты работы (с. 220-222).
Утверждается, что по мере увеличения информационной составляющей возрастает «дизайн-интенсивность» работы, либо в
производстве «стильной» одежды и мебели, либо в сфере туризма и досуга. Возражая против представления, что труд - это монотонное фабричное производство, Лэш и Юрри рассуждают, каким образом даже в производстве товаров оказываются задействованы процессы, требующие от продукта «эстетизации», т.е. отражения культурных тенденций, что влияет и на трудовые отношения, в которые, особенно в области ИКТ, внедряется этика, «подобная университетской». С учетом этих тенденций Лэш и Юрри полагают, что труд может принимать одну из двух форм: либо инновации передаются в производственную сферу и операторы выполняют большую роль в процессе производства (по Хиршхорну), либо производственная сфера будет оставлена в стороне, а ее функции примут на себя «профессионалы-менеджеры» (с. 122), которые уже заняты в области высоких технологий и передовых производственных и потребительских услуг. В любом случае в эру гибкой специализации будущее остается за высокопрофессиональным трудом.
Web-отношения
Здесь стоит вернуться к Роберту Райху (Reich, 1991), идеи которого были отчасти представлены выше. Предположение Райха о том, что «символические аналитики» стали главным двигателем экономики и организаторами инноваций, легко сочетаются с концепцией гибкой специализации. Райх полагает, что «символические аналитики» - те, кто обдумывают, анализируют и планируют в информационный век, - осуществляют и развивают те методы работы, которые легче понять не с позиций внутрикорпоративной иерархии, а с позиций «глобальной паутины». Эту идею разделяли многие влиятельные социологи, в том числе Мануэль Кастельс, которому будет посвящена следующая глава.
Главный аргумент состоит в том, что труд все в большей степени становится предметом не столько вертикальных, сколько горизонтальных отношений. В фордистскую эру большинство людей работали на какую-то определенную компанию, и годами взбирались по карьерной лестнице, получая в обмен на свою лояльность твердую ежегодную прибавку и гарантированную пенсию в конце трудовой жизни. Однако сейчас корпорации разрушают корпоративную иерархию из соображений экономии затрат (и потому что ИКТ дают такую возможность), а также для повышения своей конкурентоспособности, но все эти меры ведут к тому, что больше полномочий получают те, кто внедряет и инициирует иннова-
n/t
I цци (co
(соответственно обеспечивая новые рыночные возможности). Это хорошо образованные и квалифицированные люди, их не слишком интересует бюрократические тонкости. Их лояльность и заинтересованность обращены не на компанию (которая раньше извлекала немало из лояльности сотрудников для повышения эффективности и конкурентоспособности), а на проект, над которым они работают. Но в еще большей степени они идентифицируют себя с коллегами по всему миру, работающими в той же области. Высокая оценка коллег - вот главная мотивация, а не ежегодная надбавка к заработной плате или выходной, проведенный с сотрудниками компании.
В своей ежедневной работе они опираются в основном на сетевые связи с коллегами, которые могут находится на значительном расстоянии от них. Но поскольку все они в «паутине», их легко собрать, когда это необходимо. В мире, где главным конкурентным преимуществом является гибкость, информационные эксперты, которые умеют действовать быстро и имеют список достижений, подтвержденных несколькими успешными проектами, пользуются наибольшим спросом, хотя на долгосрочной основе компании мало что могут им предложить. Понять это явление нетрудно, если представить себе работу программиста высокого класса, научного работника или журналиста. Такие люди редко придают основное значение своей компании, университету или газете, для них чаще всего самое важное - оценка коллег. Для них главная забота - программный продукт, находящийся в разработке, исследовательский проект или статья, готовящаяся к печати; с этой целью они постоянно прибегают к экспертизе своих сетей. Такие работники непрерывно совершенствуют свои умения, общаясь с коллегами и готовясь к следующему проекту; они с удовольствием переходят от одного проекта к другому. Короче говоря, они - гибкие специалисты par excellence.
Вполне понятно, насколько заманчивой кажется идея гибкой специализации, связанная с интенсивной информационной работой и высоким уровнем подготовки. Представление о постоянно обучающемся работнике придает образу «гибкости» достаточную достоверность. Еще более привлекательно то, что такого профессионального работника каждый видит в индустрии культуры, где все заняты тем, что подхватывают и развивают жадно выискиваемые новые идеи и стили, постоянно имея дело с информацией и ее обработкой, открывая новые рыночные ниши с помощью бесконечных инноваций. К этому типу может принадлежать автор книг по самообразованию, гид-экскурсовод, продюсер на телевидении, консультант по менеджменту.
И все же теории гибкой специализации вызывают упорную критику. Остановлюсь на основных возражениях.
Во-первых, у некоторых сторонников этих теорий заметен след технологического детерминизма, хотя они это и отрицают. Те из; них, кто, как Хиршхорн (Hirschhorn, 1984), делает упор на кибернетические возможности компьютеров, легко попадают в русло традиции, которая предполагает, что передовые технологии предъявляют повышенные требования к квалификации. С точки зрения Хиршхорна, «индустриальная технология» «транскультурна» и с неизбежностью «повсюду формирует социальную жизнь по одним и тем же шаблонам» (с. 15); преодоление же такой ситуации (и освобождение) принесет только «постиндустриальная технология» [sic], которая влечет за собой гибкость.
Во-вторых, гибкая специализация противопоставляется массовому производству и тем самым некоторым образом противоречит сохраняющемуся доминированию больших корпоративных организаций. Однако это возражение сомнительно по нескольким причинам. Одна из них, о которой говорилось, состоит в том, что тут недооценивается гибкость гигантских корпораций, которые оказались способны внедрить новые методы работы, новые технологии, обеспечивающие подвижность производства, и выпускать продукцию на модульной основе, что дает возможность ее значительной дифференциации при сохранении массового производства.
Майкл Сейбл (Sabel, 1982) сам допускает, что «существующие фордистские фирмы могут оказаться способными удовлетворять меняющийся спрос без изменения фундаментальных операциональных принципов» (с. 194). На эту возможность указывают и кейс-исследования на больших автомобилестроительных фирмах: Nissan, например, построила новый, с гибкими технологиями завод в Сандерленде, однако и там сохранил такие отношения между работниками, которые предполагают неусыпный контроль за подчиненными (Garrahan and Stewart, 1992). Исследования Nike (Vanderbilt, 1998) также показали, что производство остается совершенно фордистским, причем компания получает дополнительную прибыль в связи с тем, что 70% тренажеров производится в Китае и Индонезии, а организационные структуры и маркетинг - та самая критически важная информационная работа, которая создает добавленную стоимость в той части, которая касается кроссовок, - размешаются в Соединенных Штатах. Возможно, отмечает Кейт Гринт (Grint, 1991), не стоит придавать концептуального значения переменам, проводя столь решительное различие между гибкостью и массовым производством. Скорее, «происходит не замена одного способа производства другим, а развитие парал-
чельных и накладывающихся друг на друга способов, работающих на разные виды рынков» (с. 298).
В-третьих, несмотря на определенно существующие примеры гибкой специализации, массовое производство доминирует в развитых экономиках. Таким образом, резкая смена способа производства эмпирически ложна. Другие же утверждают, что в гибкости нет ничего особенно нового, она была присуща капиталистическому предпринимательству с момента его зарождения (Pollert, 1988, с. 45-46). XIX в. дает множество примеров специализированных предприятий для удовлетворения отдельных сегментов рынка, но никому не приходило в голову объявить, скажем, занятых в розничной торговле или игрушечных дел мастеров представителями гибкой специализации (ср.: Mayhew, 1971).
Хотя сторонники гибкой специализации представляют ее только в положительных тонах, ее можно интерпретировать и как возрождение «сегментированного рынка труда», как это называют некоторые исследователи. То есть ядро компании может действительно состоять из доверенных, профессиональных и подвижных работников, но за пределами этого ядра остаются намного более уязвимые (и как следствие менее гибкие) «периферийные» работники, занятые неполный рабочий день или работающие на основе краткосрочных или одноразовых контрактов (Gordon et al., 1982). За последние годы их число значительно увеличилось, но остается сомнение в том, действительно ли это так, и бесспорно, что такая рабочая сила издавна была характерна для капиталистических предприятий.
В-четвертых, серьезное возражение связано с тем, что, как утверждается, вместе с постфордизмом возникает инициативная, быстро адаптирующаяся и легко перемещающаяся рабочая сила, тогда как на самом деле продолжительность работы на одном месте не уменьшается. Хотя существуют сведения (ср. Sennett, 1998) о «кратковременном» персонале и краткосрочных контрактах, более систематические данные говорят, что в действительности в 1980-1990-х годах люди стали дольше работать в одной компании (Bowers and Martin, 2000). Это может быть связано с тем, что люди предпочитают держаться за место в наши беспокойные времена, или возможность менять работу они находят внутри своей организации. И вполне может быть, что теория гибкой специализации надуманна и является плодом измышлений журналистов (у которых на самом деле положение с работой нестабильно) и академических ученых, проецирующих собственный опыт на все общество.
Дата добавления: 2015-10-21; просмотров: 32 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |