Михаил Евгеньевич Скрябин 2 страница

— Я, я струсил?! — задохнулся от обиды Витя. — Повтори! Я?

— Ты! И закройся!

И не успел Витя опомниться, как около его носа мелькнул рукав флотской форменки и торчащая из рукава рука натянула ему прямо на глаза ученическую фуражку.

Это было уже оскорбление действием. Такого с Витей не случалось за всю его тринадцатилетнюю жизнь. Пальцы сжались в кулак, правая рука без всякого Витиного участия бросила сжатые пальцы вперед, под подбородок обидчика, а левая инстинктивно заняла оборонительное положение. И вовремя. Не ожидавший нападения «плавсостав» опешил только на мгновение, но тотчас же ответил на Витин удар серией полновесных ударов.

Это был честный мальчишеский бой, хотя заранее не были оговорены никакие условия. Само собой подразумевалось — ниже пояса не бить, подножек не ставить. С первых ударов дальневосточник ощутил, что превосходство в силе на его стороне. Зато Витя обнаружил в себе гибкость и собачью изворотливость Ветрогана.

В обязанности охранницы не входит разнимать драки. И что за драки у ребят. Она остановилась в нескольких шагах от них — интересно же, чем кончится эта потасовка. Но когда отлетевший от толчка Витя свалил какой-то ящик, охранница кинулась на защиту вверенного ей имущества.

— Разойдись! Ишь вы, петушиное племя! Кому говорю? Не положено! Сейчас смена придет, а у меня тут спортивный клуб! — Солидная фигура охранницы втиснулась между ребятами. — Прекратить шум!

— За ящики можно... Пойдешь? — стараясь прорваться из-за охранницы, крикнул мальчик. — Вызываю на бокс на одну левую.

— Давай! — принял вызов Витя. — И на левую, и на правую. Без всяких боксов получишь! По-ленинградски!

Витина мама встретила капитана Шапорина не доходя до диспетчерской. Он спокойно шагал по причалам, полагая прибыть к «точке рандеву» точно к назначенному часу. Мама же очень торопилась. Ведь ребенок оставлен один в порту, мало ли что может случиться! И действительно, они пришли на опустевшую территорию.

— Исчез! — сказала Витина мама.

— Вещи брошены, как и следовало ожидать... —подошла она к рюкзаку. — Сергей, ты уж следи за ним! Ты понимаешь, я ему галоши забыла положить.

— Ужасно! Как же он по морю будет без галош ходить? — засмеялся Сергей Иванович.

— Сергей, пойми: ребенок не привык к суровым условиям.

— Понимаю, Нина. И постараюсь его приучить.

Нет, Витина мама, кажется, допустила ошибку. Кажется, Витин дядя Сергей, несмотря на свои сорок лет, легкомысленный, беспечный человек. Он и сейчас совершенно спокоен. Он нисколько не встревожен отсутствием племянника.

— Понимаешь, у Вити была зимой ангина! Ангина, пойми, — снова постаралась она воздействовать на родственника, оглядываясь в то же время по сторонам в поисках исчезнувшего сына.

— Нина, ты пойми: ребенок перешел в седьмой класс. Это уже взрослый мужчина, а тебе все хочется его за ручку водить! Сколько ему?

— В августе исполнится только тринадцать!

— Уже тринадцать. Его отец в этом возрасте в кругосветное плавание ходил. Юнгой! И будь он жив, я уверен... он бы не вооружал сына зонтиком и галошами. Не сердись!

В душе Витина мама была согласна с Сергеем Ивановичем... Ну, может быть, не во всем. Иначе она бы, конечно, не отпустила мальчика с дядей в море. "Мальчику мужская опека на какое-то время — на лето — не повредит. Она действительно все еще видит в нем первоклассника... Воспитывать мальчика без отца нелегко.

— Витя очень развитой мальчик, — защищается она от упреков Сергея Ивановича. — Состоит в кружке радиолюбителей. Массу книг читал!

— А драться он умеет?

Витина мама возмущенно открыла рот, чтобы отмести это нелепое подозрение. Витя по поведению пример для всей школы. Уж что-что, а поведение... И вместо этого только и смогла сказать:

— Замечательно!

Из-за ящиков и бочек с камчатской сельдью выскочили мальчики — ленинградец и дальневосточник. У обоих в руках головной убор — чужой. Трофеи. Раскрасневшиеся, потные, покрытые с ног до головы портовой пылью.

— Нет, ты первый упал! — орет Витя. — Я тебя нокаутировал!

— Это не по правилам. Ты мне подножку, — настаивает «плавсостав» и внезапно вытягивается, как по команде «смирно».

— Товарищ капитан!

Теперь и Витя заметил маму...и оторванную пуговицу на воротнике, и черную краску на рукаве, какой на днищах бочек написана надпись «Дальрыбпром»,

— Витя, что за вид? — охнула мама.

— Ну, Коля, как твои успехи?— спокойно, словно ничего не заметив, спросил у местного мальчика капитан.

— К-какие, товарищ капитан?—Коля смущенно одернул вылезшую из брюк форменку; не глядя на Витю, поменялся с ним головными уборами, постучал нога об ногу, стараясь стряхнуть пыль с ботинок.— Кто кого? Да?

— Нет, — сказал капитан, но сейчас же поправился: — Да! Кто кого: ты науку, или наука тебя? Перешел?

Коля покосился на Витю. Вспомнил принятое решение не говорить капитану правду. Ну, хотя бы до выхода в море, и неожиданно для самого себя невнятно процедил:

— Не вполне, товарищ капитан.

— Опять русский язык подвел?

— Да нет. По русскому все хорошо. Я же обещал исправиться. По русскому — тройка. А вот по геометрии...

Негромкий гудок подходившего к причалу катера дал возможность Коле не продолжать до конца саморазоблачение.

— Товарищ капитан, катер! Наш катер! Богатырский! Я и ночью его по голосу узнаю! А где «Богатырь» стоит? На Чуркином мысе? Да?

— Ну, Витя, — словно не слыша вопросов Коли, сказал капитан.— Прощайся с мамой. Катер за нами. А, между прочим, какие отметки у тебя по математике?

— Я же тебе говорила! У Вити по всем предметам круглые пятерки,—ответила за сына мама. — Он ведь с первого класса отличник.

— Ясно? — спросил Колю капитан.

Но Коле все сейчас неясно. Откуда капитан знает этого Ленинградского мальчишку? Что значат слова капитана, обращенные к ленинградцу: «катер за нами» и «прощайся с мамой»? Его отец вчера ни слова не говорил о том, что на «Богатырь» взяли второго юнгу. Коля так погрузился в эти неразрешимые загадки, что даже не обернулся на крик с катера:

— Держи конец!

Между причалом и носом катера осталась полоска воды на хороший шаг, когда боцман «Богатыря», Колин отец, со швартовным концом в руках прыгнул на берег и закрепил его на бетонную «пушку».

— Ну, что стоишь как пень? Не слышал команду? — бросил боцман сыну.— Товарищ капитан, мотор глушить?

— Да нет! Зачем же! Сейчас и отойдем. Ну, вояки, марш в катер,— подтолкнул он набычившихся мальчиков.

— Сергей, неужели Витя все лето будет в обществе с этим двоечником и хулиганом?—спросила Витина мама, как только ребята, не глядя друг на друга, двинулись к катеру. Она была уверена, что драку затеял этот местный мальчишка.

— Моему племяннику есть чему поучиться у этого «хулигана»! — сухо сказал капитан. И, чтобы смягчить сказанное, добавил: — А чем плохо, если Витя подтянет в рейсе нашего воспитанника по математике взамен на морскую практику?

— Подержи-ка мешок, пока гость сядет,— услыхал капитан слова боцмана. — Мальчик пока береговой, а ты матрос второго класса.

— Он пока что не матрос, — резко поправил боцмана капитан.

— Но, товарищ... — Коля осекся. Не скажешь ведь: «Товарищ капитан, я нахвастался вашему знакомому мальчишке».

— И вряд ли скоро им будет. На флоте безграмотные матросы не нужны!

— Но я знаю и техминимум... И устав морского флота... — Коле уж неважно, что его слышит Витя. Ведь сейчас рушится его мечта.— Мне только пройти комиссию. Квалификационную комиссию на матроса второго класса...

— А я,допустить на комиссию ученика шестого класса не имею права — прыгая на борт катера, поставил точку капитан.

Третий день «Богатырь» в море. Третий день Коля и Витя шефствуют друг над другом. И живут они вместе в свободной двухместной каюте, предназначенной для практикантов.

Коля приподнял голову и заглянул на верхнюю койку. Витя спит. Раскраснелся во сне. Одну щеку подпер кулаком. «Маленький, как третьеклассник. А знающий... — думает, глядя на него, Коля. — Наверно, всю свою жизнь пыхтит над книгами с утра до ночи».

И оттого, что самому-то Коле это кажется величайшим подвигом — заставить себя над учебниками сидеть! — он жалеет Витю... Еще очень рано. Пусть уж отоспится.

В открытый иллюминатор он услыхал крик петуха. Думаете, на судне петухов нет? У кока целый курятник. На кормовой рубке, куда не попадает зыбь. Построили там им клетку. Судовое расписание у них точно как береговое: чуть свет пошли петь свои песни.

Коля вспоминает, как в первое утро по выходе в море Витя... завтрак проспал! И кому досталось? Коле! «Не приучаешь к трудовой дисциплине!» Вечером того же дня и Вите, правда, вскочило по первое число... Вызвал их капитан. У него правило — спросить вечером, как провел день. Коля об этом знал. Капитан спросил Витю: «Расписание занятий составил?» Тот и не думал... «В чем твой подшефный больше всего отстал? Выяснил?» И не думал...

А первый урок? Тоже не сошел гладко... Ни для Коли, ни для Вити. Витя объяснял, почему против равных углов лежат равные стороны. Коля слушал... но не очень! В пол-уха. «Подумаешь там — дело большое: нужно будет, возьму метр и замерю эти стороны».

— Смотри!

Прямо по носу судна вилась стая чаек. Их было не меньше сотни. Одна за другой, а то и целыми группами, они ныряли в воду и моментально снова появлялись на поверхности с рыбешкой в клювах.

— Бакланы, — сказал Коля.

А Витя взъелся:

— Я тебе про бакланов объясняю или про стороны треугольника?!

Тогда Коля бросил на палубу тетрадь.

— Что здесь происходит?

И Коля и Витя, как по команде, застыли: возле них стояли капитан и боцман...

— Не хочешь учиться — дело твое, но идешь с нами в последний рейс,— сказал капитан. Сказал —как отрубил. А отец не заступится, не жди! Отец с капитаном никогда не пойдет в раздрай...

И Коля «сорвался»:

— Не буду я больше учиться! Не буду! Не хочу! Раз мне не дается... В грузчики пойду!

— Пожалуйста, — спокойно согласился капитан. — Можем и характеристику тебе дать — как толковому, сообразительному парнишке, из которого, надеялись, получится отличный моряк... Кто знает, может быть, штурман! Парнишку тянет к управлению судном, казалось нам...

— Я и хочу! — крикнул Коля. — Хочу стоять на руле!

— Не хочешь! Ничего ты не хочешь! Баклуши бить ты хочешь! — оборвал его капитан. — Что это за «не дается»? Головы на плечах нет? Все есть, только выдержки нет, упорства! А без них — что за мореплаватель? В грузчики он пойдет! Не возьмут и в грузчики лентяя безграмотного! А ты как думаешь, учителю выдержка и терпенье не требуются?— подошла Витина очередь получать нагоняй. — Насмешка над учеником — плохой метод скверного педагога!

После ухода боцмана и капитана Коля с Витей долго молчали. Вите-то легче... Ему же краснеть приходится за одного себя. А Коле — и за отца. Ведь получается так, что и отец перед капитаном виноват: чей сын лентяй?

— Будешь со мной еще заниматься? — не глядя Вите в глаза, спросил Коля.

— Ну да! — с нескрываемой радостью ответил Витя.

Коля тряхнул хохолком. И —с добрым утром! Впрыгнул в робу, в тапочки и подался на палубу. Где ж мы идем? В Лаперузе? Нет, берегов не видно. Все еще в Японском. А что за посудина впереди? Встречное судно. Нефтеналивное. Горючее на Комчатку возили или в бухту Ногаево. А ленинградец спит. Интересно же — встречный танкер!

Коля машет проходящему мимо судну. Семафорит руками: «Счастливо!». «Богатырь» и танкер обмениваются короткими гудками. Капитаны знакомые, значит! И еще значит, что капитан «Богатыря» в рубке. Когда он спит?

На палубе одиноко стоит ведерко с охрой. Должно, подвахтенный красил стрелы, а вызвали на мостик — убрать не успел. Непорядок! Подобрал. Отнес под полубак, в малярную. Вернулся под спардек. Заглянул в матросские каюты. Койка Королева заправлена. На вахте, значит. На руле.

Четырех, наверно, еще нет. Самая трудная вахта—с полночи до четырех. «Собака» называется.

Коля заглядывает в каюту к отцу. Спит... Дышит он во сне шумно, с подхрапом. Получается сердито. «Захрапишь», — думает Коля. Покружись-ка с подъема дотемна. А заштормит? Носись волчком по палубе, следи, чтобы крепленье груза не ослабело,— ты боцман. А по палубе волна гуляет! Ну, в шторм и всем достается не меньше. Как там ни качает, а вахту нести нужно. Сейчас-то — разлюли-малина, как отец говорит.

Вон заря загорается. Край неба от воды краснеет... Скоро сделается золотой! Как медяшка надраенная... День опять будет... кожу спалишь, если жариться на полубаке! В порту грузчики, чуть с работой затор, бултых в воду — и пошли кролем! И на рейде со всех бортов матросы в воду прыгают! А на ходу не прыгнешь! Затянет под винт!

Коля идет по коридору мимо машинного отделенья. Выходит на решетки. Заглядывает вниз: кто на вахте? Второй механик. Он считается хозяином машинного отделенья! Этот про машину как про человека говорит! Она у него и «чихает» и «кашляет»!

Коля становится на трап и легко на руках скользит по поручням. На нижней площадке останавливается. Делает вид, что чихнул. Потом спрашивает жестами про дизель: «Нет?» Вахтенный механик задрал голову. Грозит Коле пальцем. Беззлобно! Он добряк! Только вниз к нему не просись. Вредный народ—механики! «Подземное царство».

Коля выскочил из машинного отделения. Побежал на нос. Здесь утренний ветерок пожестче. Коля поеживается... На носу стоит впередсмотрящий Королев. В огромном тулупе. Чудно летом на тулуп смотреть! И клюет носом. Голова дергается. Смешно со своей головой не справиться! Он ее вверх — пошла на место! Она — то вниз, то вправо, то влево. Что попишешь, если сон матросу за шиворот лезет? А не заснешь,—в извещении мореплавателям было сообщено: «Замечена плавающая мина».

Коля подсаживается рядом. «Хочешь подремать? Давай. Я выспался! Не подведу». Коля видит, что Королев борется с искушением. И вдруг он отодвигается от Королева: в рулевой рубке сам... Когда же он спит?! «Раздобыть кружку кипятку? — спрашивает Коля у матроса. — Глотнешь и оживешь. Принесу?» — и бежит на камбуз.

Из воды выползает длинный солнечный луч. В однобокой подсветке капитан снизу Коле видится огромным. В полрубки... И чего он своего племянника вместе с Колей в одной каюте разместил? Сам все равно до кровати не дотрагивается в рейсе. На диван подушку бросит. И — в чем есть... Ну, китель да фуражку скинет. Японское море — подлое! Да и Лаперуза не слаще! Тут по курсу как по ниточке иди! Не то враз на рифы сядешь! Без лоцмана идем... А с кого спрос? С него...

Коле хочется подняться в рубку. Поздороваться. Прежде так всегда и было! Теперь он проходит на камбуз, опустив голову... А кто виноват? Племянничек... Хотя, по правде, и не он... Учительница математики! Вообще учителя! Они, может, и хорошие сами по себе. Но — береговые!

Как им понять Колю, который еще не умел точек расставить, а уже мог флажками передать «счастливый путь», «добро», «привет вам, товарищи». Коля в свой первый рейс вышел, когда ему было восемь лет. К этому времени мать Коли, буфетчица на пассажирской линии Владивосток-Камчатка, не вернулась из рейса.

Осиротевшего мальчика капитан «Богатыря» разрешил взять на судно. На время каникул. Да с тех пор так и повелось: зимой —школа, летом — плавание. Отец Коли оказался неважным воспитателем. Упрашивал сына, когда надо было ему приказать. Уступал, когда надо потребовать. И воспитанием мальчика занялся капитан. Само собой вышло, что обязанности разделились: отец ворчал и прощал. По ночам поправлял сползающее с сына одеяло. Как прежде мать... А капитан в любом затруднении приходил мальчику на помощь. Но не допускал лжи, мелких проказ, похожих на пакости. И никогда не разговаривал с ним как с маленьким. Только как с равным! И по вечерам требовал от Коли отчета за весь прожитый день. Место отца у мальчика занял капитан. Родной отец взял на себя материнские заботы.

А Коля обоих считал обязательной частью своей жизни. И никогда не задавал себе вопросов, кого он больше любит, к кому он ближе, кто ему родней.

Коля любил людей! Вообще людей: Не дичился. И проявление недоброжелательства к себе встречал как ненормальную редкость. Все крановщики в порту ему знакомые! А мотористы на катерах? Душа-люди! Бесплатно катают! Раза четыре даже Коле доверяли сбегать на тот берег и обратно. За рулевого! Тот берег — Холодильник, Чуркин мыс, бухту Диомид — Коля знает так же хорошо, как Эгершельд — район основных причалов порта. Да и живет Коля на Голубинке. Среди моряков, моряцких семей, портовых новостей, среди горя и радости, связанных с морем. С людьми ему интересно.

А вот с книгами —ну нисколько! И чего над ними спину гнуть? Учителя говорят: «Книги учат, как устроить жизнь, чтобы на земле все люди были счастливые». И без книг ясно — как! Чтоб не было злых на свете. Чтоб воды минами не начиняли. Чтоб все порты в мире были открытые для всех! И чтоб империалистов поскорей спихнули.

Еще учителя говорят: «Из книг мы узнаем о том, чего не видим сами. Например, о других народах, странах». Сходили бы они хоть разик в пароходство! В отдел кадров — там всегда соберутся несколько моряков... вот где узнаешь! Про США. Про Индонезию. Про Вьетнам... И про Одессу, про Черное море, про Мурманск... А «верба»? Откуда-ниоткуда съезжаются? Учителя небось и не слыхали, что «вербой» завербованных зовут! Дальний Восток всех к себе манит! С Кубани, из Карелии, с Карпат... Вот тоже рассказов у кого! «Книги развивают...» А рассказы не развивают?!

И потом — день мал... То крабов половишь. То грузчикам подсобишь, когда у них аврал. То делегация какая-нибудь высадится в порту... Надо посмотреть. Под вечер сядешь за учебники, а под веки хоть спички подставляй. А тут и экзамены подкрались... А на что ему эти экзамены? Он же не лезет ни в ученые, ни в учителя! Его дело — матросская служба! Вон хотя бы отец — что, математику знает? А лучшего боцмана в пароходстве нет! Сам капитан говорил про это! На собрании! Так зачем он с Коли пятерки требует?! Нет, все оттого, что племянничек-отличник заявился.

Коля давно напоил чаем впередсмотрящего. Давно солнце показалось из воды. Давно закончилась вахта «собака». Уже к концу подходит следующая. Скоро побегут по каютам вахтенные с одним и тем же предупреждением: «без четверти... без четверти...» Это будет без четверти восемь —в восемь смена вахты и начало рабочего дня. Тогда нужно будет и Витю будить.

Коля помог коку помыть посуду. Потом пошел покормил кур — это уж его постоянная обязанность. И только после этого направился в свою каюту.

— Без четверти восемь! Без четверти!.. — выкрикивал вахтенный в двери кают.

— Витя, подъем! — крикнул Коля.

— Не хочу...

— Подъем!!! Мало бы чего я не хочу... Сам вставай! Все лето, что ль, мне тебя будить «убежденьем с принужденьем»?

— Водой на него прыснуть! —сказал вахтенный.

Витя понимает, что больше «слабину выбирать» не удастся. Он нехотя слезает с верхней койки, и ребята бегут умываться и завтракать в столовую команды. Витю капитан почему-то не берет с собой в кают-компанию, где завтракают все офицеры. После завтрака дядя Сергей разрешил им посетить штурманскую и рулевую рубки. А Колю в это время отец позвал на полубак. Помочь что-то там у брашпиля. Витя поднялся на капитанский мостик один.

Охотское море встречало «Богатыря» сплошным туманом. А еще говорят, что Ленинград туманный пород. Вот посмотрели бы, что значит настоящий туман. Витя старается разглядеть полубак, где сейчас Коля. Расстояние до полубака не больше сорока метров, но густые волны похожего на влажную вату тумана окутали все судовые надстройки, даже высоченные стальные мачты спрятали в своей толще и словно отгрызли всю носовую часть судна.

Страшный рев судового тифона прямо над головой заставляет Витю прижиматься к переборке. Через каждую минуту гудок ревет, подавая туманные сигналы. Внизу, в помещении, это просто сигналы, а здесь это похоже на предсмертный вой раненого чудовища. Витя с опаской оглянулся на огромный, похожий на старинную граммофонную трубу тифон, укрепленный на судовой трубе. Никто им не управляет, а точно, минута за минутой, труба сама по себе начинает дрожать от яростного рева. Коля-то, наверное, знает, как это все происходит, кто каждую минуту включает гудок.

И нужно же было боцману позвать сына именно сейчас. И что он там делает у брашпиля? Коля вчера объяснял Вите, что брашпиль — это один из важнейших судовых палубных механизмов, обеспечивающий отдачу и выбирание якоря. Теперь Витя уже не спросит, услыхав команду: «Отдать якорь!» — кому отдать якорь? Витя теперь знает и то, что на брашпиле при подходе судна к берегу, при проходе узкостей стоит сам боцман, что это нельзя доверять обычному матросу.

А Коля помогает боцману. Честно говоря, Витя еще не очень ясно представляет себе, как «отдает, выбирает якоря» брашпиль. Как можно «стоять на брашпиле»? Залезть на него и стоять на самой верхушке, широко расставив ноги? Может быть, расспросить обо всем дядю Сергея? Но к дяде не подступишься. Дядя шагает по мостику от одного крыла к другому, не замечая племянника.

Витя проскользнул в штурманскую рубку. Тут нет тумана. Мягкий оранжевый свет льется из светильника на разложенную на штурманском столе карту западного побережья Камчатки.

Напряженность, царящая на мостике, чувствуется и здесь. Вахтенный штурман пристально наблюдает за искоркой, мелькающей на циферблате какого-то прибора. «Эхолот», — читает Витя надпись на приборе. Об эхолоте Витя знает из книг. Это прибор, определяющий глубину под килем судна. Это проще брашпиля — электромагнитные волны исходят от датчика и, отражаясь от морского дна, возвращаются в приемник. Время прохождения волн позволяет определять расстояние, то есть глубину.

Витя с интересом смотрит на циферблат. Острый огненный язычок перемещается от тридцати метров в меньшую сторону. Вот уже двадцать восемь, двадцать семь...

Вите невдомек, что уменьшение глубины опасно для судна. Вахтенный штурман отрывается от эхолота и тревожно всматривается в экран радиолокатора. Вите не видно, что он там разглядел, но штурман, быстро поставив на карте карандашную точку, вышел на мостик и стал что-то докладывать капитану.

Воспользовавшись уходом штурмана, Витя тоже заглянул в окошечко радиолокатора. В ровных светлых кругах четко вырисовывалась извилистая линия берега. Ощущение наползающего на судно берега было так велико, что Витя, отпрянув от экрана, тоже выскочил на мостик:

— Дядя Сергей!

— Что тебе?

— Берег!

— Знаю! Мили две осталось!

«Миля — это одна шестидесятая градуса меридиана. Две мили это два, умноженное на 1,852 —равно 3,704 километра», — быстро в уме перемножил Витя. Он повторил эту цифру вслух. Но никто ею не заинтересовался. Его знания никому здесь не нужны. Все точно знают свои обязанности. Каждый находится на своем месте. И дядя Сергей, и вахтенный штурман, и рулевой, и даже Коля.

— Стоп машина! — раздалась команда капитана.

— Есть стоп машина!—вахтенный штурман резким рывком поставил вертикал.ьно рукоятки машинного телеграфа. И в то же мгновение внутри круглой коробки телеграфа звякнул ответный звонок. Красная стрела прыгнула на квадратик под надписью «стоп».

Машина остановилась. Это Витя почувствовал по прекратившемуся дрожанию палубы, по внезапно наступившей тишине.

— Отдать левый якорь! — вновь прозвучала команда капитана.

— Есть отдать левый якорь, — глухо донесся из тумана голос Кол иного отца.

«Бом, бом, бом...» — послышались в тумане три удара в судовую рынду.

— Три смычки! [1]—доложил капитану вахтенный матрос,

— Канат туго! — донеслось с полубака.

— Травить еще. Четыре в воду! — поднес к губам рупор капитан.

Судно дернулось. «Как Ветрогон на цепи», — отметил Витя; и снова грохот брашпиля сообщил, что команда «травить еще!» выполняется.

— Панеро! [2]— доложил голос боцмана.

— Задержать, когда надрается! — откликнулся рупор капитана.

Вот и слова все русские, а о чем говорят моряки, для Вити — как китайская грамота. Коля — тот, наверно, не только понимает, но и сам «травит и выбирает». И Витя вдруг почувствовал себя лишним. Прямо как иностранный турист.

— Держать машину в десятиминутной готовности, — сказал дядя Сергей штурману. — Все время стоянки на рейде вахты остаются морские [3].

Опять Витя ничего не понимает. А какие еще бывают в море вахты, как не морские, и что такое «держать машины»? Как держать?

— Из-за тумана нам пришлось сбавить ход, — опять заговорил с помощником дядя Сергей. — И неизвестно, сколько еще придется простоять в ожидании выгрузки. Погода срывает нам выполнение плана. Придется помудрить, как ускорить разгрузку. Пригласите ко мне парторга и предсудкома, отдал он последнее распоряжение вахтенному матросу и спустился в свою каюту.

А Вити вроде и нет в рулевой рубке. И снова мимо него капитан дядя Сергей прошел как мимо пустого места. Ну, конечно, «мудрить», как ускорить разгрузку, Витя не сможет. Но неужели же на всем судне для него — отличника — не найдется подходящего дела?

— Эй, сумма квадратов, как дела? — услыхал он рядом голос Коли. — Теперь будем болтаться на рейде, пока туман не умотается. Пошли на камбуз. Пробу снимать. Харч сегодня кок наготовил мировой!

Отличнику, получающему по русскому языку с первых дней учебы одни пятерки, Колина речь показалась сейчас насыщенной великолепным русским языком. Наконец-то Витя все понимает, что говорится вокруг. А это удивительно здорово, что он не один на «Богатыре», что у него есть шеф, обучающий его «хорошей морской практике». Дё и перспектива посещения камбуза тоже кое-чего стоит.

На следующий день Витю разбудили вместе со всей командой. Раннее утро. А он уже стоит у второго трюма. В одной руке у него карандаш, в другой блокнот. Тумана как не бывало. Лучи несмелого утреннего солнца косо падают на мокрые еще палубы, блестят в капельках росы, висящих на стоячем такелаже. Около борта «Богатыря» ошвартован буксирный катер. Это он привел с берега пузатые деревянные кунгасы, в которые сейчас грузятся с «Богатыря» мешки с солью.

В трюмах все свободные от вахты моряки насыпают в рогожные мешки соль. Обычно это делают береговые грузчики, но ведь недаром «мудрил» судовой «треугольник». Команда взяла на себя обязательство подготовить судно к разгрузке. Считать количество поднятых сеток с грузом помощник капитана поставил на одном трюме судового фельдшера, на другом,— Виктора Шапорина.

— Семьдесят семь, — вписывает очередную палочку в блокнот Витя.

На палубу вышли капитан и боцман, остановились около Вити и заглянули в трюм.

— Раньше чем за три дня, пожалуй, не разгрузимся! — сказал капитан.

Боцман что-то прикинул в уме. Рассчитал. И не слишком уверенно ответил:

— Хорошо бы за три дня, товарищ капитан.

Дядя Сергей опять словно не замечает племянника. Ну, на мостике вчера — ладно. Там Витя действительно бездельничал. Но сейчас ведь он при деле. А может быть, дядя Сергей не знает, что его племянник занимается делом? От нечего делать чиркает палочки в тетрадку?

— Дядя Сергей! А я уже семьдесят семь подъемов записал! Не пропустил ни одного! — говорит Витя.

— Кто у вас несет вахту у трюма? — глядя куда-то мимо Вити, спрашивает у боцмана капитан. — Кто за тальмана?

— Это я, дядя Сережа! Я за тальмана!

— Товарищ тальман! Капитан обращается не к вам! Товарищ боцман, почему у вас выполняет матросскую службу пионер, не знакомый с элементарными понятиями о дисциплине?

Витя чувствует, как краска заливает лицо. Он, конечно, сразу понял, о каких понятиях говорил капитан...

Нельзя говорить «дядя»? Я не буду больше...

—...товарищ капитан, — подсказывает дядя Сергей.

— Все, что вы требуете от Николая Самохвалова, требуйте и от Виктора Шапорина! — снова отдал он распоряжение боцману.

— Но, товарищ капитан! Коля мне сын...

— А Витя мне племянник. И, между прочим, тоже морская косточка. Так, Витя?

— Да, дядя... товарищ капитан!— без всякого воодушевления подтвердил Витя.

— И вряд ли он поблагодарит вас, — опять обратился капитан к боцману,— если вы будете считать его неженкой, который боится труда, ветра, холода!

— Я не боюсь, — неожиданно для себя перебил капитана Витя. — Виноват, товарищ дядя...

— Сколько, говоришь, насчитал? Семьдесят семь? Добро. А может, за три дня и уложимся. При таких темпах. Вы как, не вызвали первый трюм на соревнование?

Капитан присел на сложенные у комингса [4]трюма деревянные лючины [5]и поманил к себе Витю.

Другой человек... Только что разговаривал служебным голосом. А теперь улыбается. Трогает Витю за уши. А чего их трогать? Ну, холодные и холодные... Нет, пристально рассматривает Витино лицо. Смеется! Наверно, Витя от старания измазал лицо чернильным карандашом? Витя трет, на всякий случай, щеки. Потом сам смеется. Ему становится удивительно легко и весело. А если и было только что немного прохладно, то теперь даже жарко стало.

— А у рыбаков девочка считает, — показал дядя Сергей на рыбачий катер. — Кончится разгрузка, сверим ваши подсчеты! Во-он следит за сеткой, нос подняла кверху. Видишь ее, Витя?

— Да, товарищ...

— Вот теперь не товарищ, а дядя Сергей. Почему? Да потому, что я назвал тебя по имени. Значит, обратился не к тальману, а к своему племяннику!

— Внимание, на кунгасе! — крикнул матрос, командовавший работой грузовой лебедки. Его боцман называет «ухман». — Вира! Вира помалу, — покрутил он поднятым вверх большим пальцем правой руки. Лебедка весело зажужжала, стальная сетка с грузом выплыла из трюма и, пролетев над палубой за борт, повисла над водой.

Дата добавления: 2015-10-21