— А ты что думаешь?
Мила вздохнула.
— Я думаю, что ты запутался, — ответила она. — Ты говоришь то, что на самом деле не думаешь. Ты ведь не думаешь так обо мне? Ну… я о том, что ты сказал… обо мне и о… Гарике. И что я… расчетливая.
Ромка отвернулся и виновато засопел.
— Извини, я… Не знаю, с чего я вдруг… наговорил все это. Конечно, он тебе нравится. Это же понятно. И ты ему…
Мила кивнула, принимая извинения. Но Ромка по-прежнему выглядел мрачнее тучи, и она решила сказать до конца все, что было у нее на уме. Когда-то же надо об этом поговорить.
— И вообще… — осторожно произнесла Мила, — ты сам на себя не похож последнее время. А началось все с того, что ты… отказался от участия в Соревнованиях.
Лапшин молчал. Мила секунд десять подождала, а потом спросила напрямик:
— Ром, почему ты отказался? Ты ведь так и не объяснил ничего.
Ромка нахмурил брови и поджал губы.
— Мила… давай не будем об этом. Не потому, что я не хочу отвечать, не думай. Я просто… не знаю, что ответить, правда.
Она вздохнула и уставилась в пол.
— Я тебя не понимаю.
— Ага, у меня те же проблемы, — отозвался Ромка.
Мила не нашлась, что на это сказать. Спустя минуту хмурое выражение Ромкиного лица сменилось улыбкой, он повернулся к Миле и заявил:
— А я ведь и правда приревновал.
Мила с опаской покосилась на друга.
— Ром, а ты уверен, что тогда, на уроке Акулины, правильно приготовил антидот к любовному зелью?
Лапшин издал негромкий смешок.
— Да нет, ты не поняла… Когда Лютов тебя атаковал, я хотел заступиться… Но Гарик меня опередил. Я знаю, что ты можешь и сама за себя постоять, но все равно… Мы же друзья, а друзья всегда защищают друг друга, прикрывают в случае чего. А теперь у тебя для этого есть Гарик. Я понимаю, это другое, просто… почувствовал себя немного лишним, вот и приревновал.
И Берти, и Белка были не совсем правы в отношении Ромки, подумала Мила. Он вовсе не ревновал Милу как девушку, и популярность Гарика в студенческой среде тоже не имела к этому никакого отношения. Ромка просто испугался, что его место в жизни лучшего друга займет кто-то другой. Лапшин всегда казался окружающим открытой книгой, однако это было не так. Мила помолчала с полминуты, чтобы осмыслить слова Ромки, потом без обиняков заявила:
— Эгоист и собственник.
— Ага, есть немного, — с серьезной миной на лице согласился Ромка.
Секунд десять они пристально смотрели друг на друга, прежде чем дружно прыснуть со смеху.
— Ромка, ты мой лучший друг и всегда им будешь, — отсмеявшись, сказала Мила. — Ты не можешь быть лишним, потому что, как бы там ни было, а я все равно всегда буду на тебя рассчитывать. И ты всегда можешь на меня рассчитывать.
Лапшин кивнул.
— Я знаю.
Он с любопытством покосился на Милу.
— Расскажешь, что это было за заклинание, которым Гарик Лютова уделал?
Мила улыбнулась тому, что Ромкин интерес к высшей магии все-таки взял верх и над ревностью, и над неуверенностью в себе.
— Расскажу.
Глава 15 В гостях у Коротышки Барбариса, или тайны Харакса
Уже в первых числах марта растаял снег. Улицы Троллинбурга оживились звуками весенней капели. Исчезли с деревьев снежные одежды. Самые закаленные троллинбургцы поснимали шапки, подставляя макушки солнцу, которое хоть и слабо, но уже грело.
Прошла неделя весны — для студентов Думгрота наступили первые выходные с начала оттепели. Сидя в гостиной вместе с друзьями, Мила играла с Шалопаем в игру «Отдай ботинок, он несъедобный», когда распахнулась дверь, и с горой свитков в руках вошел третьекурсник Ваня Силач.
— Местная почта, — сообщил Ромка.
— Откуда знаешь? — не отрывая взгляда от учебника по антропософии, спросила Белка.
— Только что в окне Почтовую торбу видел, — пояснил Ромка.
— Да? — рассеянно переспросила Белка. — М-м-м… а я не видела.
Ромка фыркнул и одарил Белку косым взглядом.
— Еще бы! У тебя в книге она однозначно не пролетала.
Мила посмеялась бы над Ромкиной шуткой, если бы не была занята борьбой с Шалопаем за свой ботинок, в который ее драконий пес вцепился зубами и ни за какие коврижки не желал отпускать.
— Шалопай, паразит, будь человеком, отдай! — запыхавшись, ругалась Мила. — Да зачем он тебе сдался?!
Ваня Силач между тем успел раздать большую часть свитков сидящим в гостиной меченосцам и остановился возле Милы.
— Помочь? — участливо спросил Ваня.
Мила медленно подняла на него глаза.
— Только если тебе жить надоело, — невозмутимо ответила она, одновременно держа изрядно обслюнявленный ботинок обеими руками.
Ваня подозрительно покосился на Шалопая. Драконий пес в ответ устремил на него взгляд янтарных глаз и, не выпуская из зубов носок ботинка, издал утробный рык.
Ваня поморгал и, словно придя в себя, протянул Миле свиток, перевязанный алой лентой:
— Тебе письмо. Держи. А мне еще остальные раздать надо.
И быстро ретировался, моментально забыв о своем предложении.
Принимая свиток, Мила вынуждена была освободить одну руку, и в тот же миг Шалопай чуть не стянул ее с кресла — одной руки против хватки драконьего пса было явно недостаточно.
В первый момент Мила решила, что письмо от Гарика. Кто еще в Троллинбурге мог ей писать? Но почти сразу она сообразила, что Гарик перевязывал письма либо золотой лентой, когда отправлял послание из Черной кухни, либо белой — когда отсылал его из особняка Северные Грифоны, здесь же была алая… И тут ее озарило — это было письмо от Коротышки Барбариса! Просто он давно не писал ей, и она совсем позабыла о его привычке перевязывать свои послания алой лентой.
Растерянно пялясь то на свиток, то на ботинок, Мила не могла решить, как ей поступить. Отпустить ботинок — значит, лишиться обуви. Шалопай вмиг оставит от него только шнурки. Миле и так предстояло повозиться с парочкой бытовых заклинаний, чтобы залатать дыры, которые непременно останутся от зубов ее питомца.
— Ромка! — несчастным голосом позвала она. — Помоги мне, сделай с ним что-нибудь! Я письмо прочитать не могу.
Лапшин быстро взглянул на нее, потом перевел взгляд на Шалопая. Секунд пять смотрел оценивающе, потом равнодушным голосом поинтересовался:
— А почему ты решила, что Ваньке жить не надоело, а мне надоело?
И уставился в учебник.
Мила растерянно поморгала, потом одарила Ромку яростным взглядом прищуренных глаз, мысленно подобрав своему другу с десяток нелестных эпитетов, и повернулась к Шалопаю. Янтарные глаза ее питомца посмотрели в ответ с искренней привязанностью… по-видимому, к ботинку.
Мила тихо застонала.
— Лапшин! Ну тогда хоть прочитай письмо, а?!
Ромка живо вскочил с кресла, с готовностью выхватил из руки Милы свиток и вернулся обратно. Устроившись поудобнее, он снял ленту, развернул послание и прочел:
«Даю голову на отсечение, что ты по мне соскучилась. И лучше б так оно и было — госпожа Белладонна уже закупила целый воз продуктов для завтрашнего обеда. Словом, как ты уже наверняка поняла, старый гном приехал на побывку в Троллинбург — отведать домашней кухни и подлечить трудовые мозоли.
Откладывай дела любой важности и срочности. Жду тебя завтра в два часа пополудни. Адрес, надеюсь, не запамятовала?
Коротышка Барбарис
P.S. Надо перемолвиться о касающемся тебя предмете».
В начале письма Мила невольно заулыбалась: Барбарис ничуть не ошибался, она действительно ужасно соскучилась по нему. Однако после постскриптума лицо ее озадаченно вытянулось.
— А что это за «касающийся тебя предмет»? — не преминул спросить Ромка.
Мила пожала плечами.
— Понятия не имею.
— Хм, — недоверчиво отозвался на это Лапшин.
Оценив взглядом мучения Милы, железную хватку Шалопая и истерзанный ботинок, он покачал головой, приподнял руку с перстнем и произнес:
— Махаон!
Сапфир в его перстне сверкнул синей вспышкой, а в воздухе материализовалась неестественно крупная бабочка с яркими крыльями. Вспорхнув, она пролетела над головой Шалопая, янтарные глаза которого в тот же миг загорелись жадным огнем. Выпустив из зубов ботинок Милы, драконий пес с исступленным лаем принялся гоняться по гостиной за гигантским крылатым насекомым.
Пыхтя от обиды, Мила натянула на ногу обслюнявленный ботинок.
— Ты же мог это сразу сделать, — упрекнула она Ромку.
— Мог, — кивнул Ромка. — Но тогда ты не дала бы мне прочитать письмо.
Невинно моргая, Ромка улыбнулся ей, вложив в улыбку все обаяние, на которое был способен.
— Конечно, не дала бы, — фыркнула Мила. — Кстати, на меня твое обаяние не действует, так что можешь пока положить свою улыбку на полочку. Или сходи к Анфисе — она оценит, насколько ты неотразим.
Ромка, ничуть не обидевшись, подскочил с кресла.
— А это идея! — воскликнул он, бодрым шагом направившись к выходу из гостиной.
Мила подозрительно посмотрела ему вслед.
— Он что, действительно к Анфисе пошел?
— Вряд ли, — отозвалась Белка, по-прежнему не поднимая глаз от азов левитации. — Берти с Пентюхом в читальном зале в «Поймай зеленого человечка» играют, наверное, уже заканчивают партию. А следующие на очереди Ромка с Тимуром. Так что он играть пошел.
Мила пожала плечами, а когда отвела взгляд от двери, за которой только что скрылся Ромка, обнаружила сидящего перед ее креслом Шалопая. Он обиженно смотрел на Милу и, проявляя нетерпение, елозил драконьим хвостом по ковру гостиной. Действие Ромкиного колдовства оказалось недолгим, и гигантская бабочка успела раствориться в воздухе; не наигравшийся Шалопай пришел к хозяйке, надеясь, что она вернет ему игрушку.
Мила вздохнула и беспомощно развела руками.
— Извини, Шалопай, я не могу наколдовать бабочку. Это не ко мне.
Шалопай грустно моргнул, тихонечко проскулил, будто бы про себя, и от нечего делать растянулся на ковре, вывалив наружу синий язык.
Мила мысленно порадовалась, что Шалопай знать не знает, на каком курсе Думгрота изучают простейшие иллюзии.
* * *
На следующий день в два часа пополудни Мила постучала в дверь дома номер семь по улице Великого гнома Чага Карадагского. Не прошло и минуты, как дверь открылась, а на пороге появился хозяин.
— Ох, ну и вымахала ты, девочка! — хмуро оглядев Милу, возмутился Коротышка Барбарис. Пропуская ее в дом, он неодобрительно покачал головой: — И куда вы, люди, растете-то всё?
Миле пришлось пригнуться, чтобы войти. Когда-то она была от силы на голову выше, чем ее старый друг гном. Теперь — фута на полтора, не меньше.
— Летом, как мы виделись в последний раз, ты вроде пониже ростом-то была, — оценивающим взглядом окинул ее Барбарис, провожая до гостиной. — На полголовы подросла, уж как пить дать.
Мила снова пригнулась, чтобы не удариться головой о притолоку.
— Барбарис, я с лета выросла на какой-нибудь сантиметр, — улыбнулась она, — никак не больше. Не преувеличивай.
Темные глаза гнома строго глянули на нее из-под густых бровей.
— И вовсе я не преувеличиваю. Ты вон уже и Акулину догнала. Садись-ка в кресло, а то люстру заденешь — мне потом новую покупать.
Мила послушалась. Ворчание Барбариса было явным признаком того, что он по ней соскучился. Такой уж у него характер: никаких вам телячьих нежностей. Проявлением чувств для старого гнома было: поворчать, пожурить, поглядеть строго, в лучшем случае — одобрительно улыбнуться, но непременно пряча улыбку в густую коричневую бороду.
— А где госпожа Белладонна? — спросила Мила.
По прошлым визитам она помнила, что из кухни всегда раздавались какие-то звуки — хозяйка дома занималась готовкой для домочадцев и гостей.
— Жену с детьми я отослал к родственникам, — ответил Барбарис, — чтоб не суетились тут без дела.
— Это из-за того, что ты хотел мне рассказать? — вдруг припомнив постскриптум в письме Барбариса, спросила Мила.
Гном нахмурил брови и погладил бороду.
— Из-за того самого.
Миле стало неудобно.
— Ты так редко приезжаешь в Троллинбург после того, как Акулина стала работать в Думгроте… Твои дети, наверное, по тебе соскучились, а из-за меня вы на один день меньше проведете вместе.
— Ну… дети по мне уже не так скучают, как прошлые года два, — отмахнулся Барбарис. — Они в этом году в школу пошли. Им теперь скучать недосуг — учеба.
— В школу? — озадаченно переспросила Мила. — В Думгрот?
Она вдруг подумала, что за четыре года не видела в Думгроте ни одного гнома.
— Ох, сказанула! — весело хмыкнул Барбарис. — Думгрот — школа для магов, а где ты видала, чтобы у гномов водились магические способности? Нет, зачем же — «в Думгрот»? У гномьей общины в Троллинбурге своя школа есть. Там детвора моя и учится с нынешнего года.
— Если Думгрот — школа только для магов, то как же… — Мила запнулась, жалея, что слова уже слетели с языка, но теперь вынуждена была закончить: — Горангель учился в Думгроте, а он был эльфом.
Барбарис покивал.
— Все верно. Эльфы в магии самый сильный народ всегда был. Все они, без исключения, рождаются с магическими способностями. Даже полукровки. Так где же учиться им, здешним эльфам, как не в Думгроте?
Мила тяжело вздохнула и опустила глаза, бессмысленным взглядом уставившись на ворсистый ковер на полу гостиной.
— Сейчас в Думгроте нет ни одного эльфа, — тихо произнесла она.
Барбарис потянулся и ободряюще похлопал ее по плечу.
— Ну-ну… Не все так плохо, — с улыбкой в голосе сказал он вдруг.
Мила подняла взгляд на бородатое лицо гнома и увидела в его темных глазах лучистые искорки. Он смотрел на Милу обнадеживающе.
— Последние года два эльфов в Таврике, да и в других землях, рождается в несколько раз больше, чем прежде, — многозначительным тоном сообщил Барбарис. — В основном полукровки — от смешанных браков эльфов и магов. Но и чистокровные есть. — Барбарис вздохнул полной грудью и погладил кустистую бороду. — Давно этого ждали. Вымирал ведь эльфийский род… Так что годков через десять в Думгроте снова будут учиться такие же ребята, как друг твой погибший. Чашу-то эльфийскую вы с ним не зря вызволили. Возрождается эльфийский род помаленьку.
Ошеломленная, Мила на какое-то время застыла, пытаясь до конца осознать смысл сказанного, и ожила только, когда почувствовала, что на глаза накатила горячая волна.
— Двена-а-адцать голов гидры на дыбу! — нахмурившись, протянул Барбарис. — Ты чего это удумала? Если собралась реветь — топай в сад. Яблони мне польешь заодно.
Мила быстро вытерла потяжелевшие от горячей влаги ресницы и покачала головой.
— Я не реву, просто… Это потрясающие новости, Барбарис. Просто неожиданно…
Барбарис пожал плечами.
— Чего неожиданного-то? Чашу эльфийскую нашли? Нашли. Веками накопленная в ней эльфийская сила высвободилась? Высвободилась. Вот род ихний теперь и возрождается. Всё как было предсказано. Закономерно?
— Закономерно, — согласно кивнув, улыбнулась Мила.
— Вот и прекрати реветь, — подытожил Барбарис.
— И не думала, — счастливо глядя на гнома, отрезала Мила.
Барбарис посмотрел на нее с одобрением.
— Ладно, давай-ка перекусим — хозяйка моя тут наготовила… — Барбарис откинул прикрывающую стол скатерть. — Сначала скромный обед, а уж дела все опосля.
Старый гном, конечно, лукавил, поскольку назвать скромным щедро накрытый стол у Милы язык бы не повернулся. Куриные ножки, фаршированные баклажаны, жаркое из гуся в томатном соусе, блинчики с печеночным паштетом, а на десерт: запеканка с яблоками, блинчики с творогом, инжир — на обед ушло не меньше часа. Мила чувствовала себя обжорой, не обойдя вниманием ни одно блюдо, но отказаться от стряпни госпожи Белладонны всегда было выше ее сил.
Наконец обед был закончен. Барбарис принес две чашки кваса: себе и гостье — и, судя по сосредоточенному выражению его лица, решил приступить к разговору.
— Акулина рассказала, что тебе и еще пятерым ребятам придется побывать в руинах Харакса, — сказал он.
— Там пройдет последнее испытание Соревнований, — подтвердила Мила.
Барбарис неодобрительно качнул головой.
— Дурное дело — нехитрое, — пробурчал он себе под нос и, уже обращаясь к Миле, добавил: — Место это нехорошее, слава о нем дурная ходит.
Мила задумалась. После того как профессор Безродный объявил, где состоится третье испытание, она видела, как все трое участников из Старшего Дума восприняли эту новость — они были напуганы. Когда она спросила у Гарика о руинах, то услышала в ответ примерно то же, что сказал сейчас Барбарис: Харакс — место опасное, но никто о нем толком ничего не знает.
— Расскажу-ка я тебе легенду о руинах Харакса, — сказал Барбарис. — Начну, как водится, с самого начала…
ИСТОРИЯ, КОТОРУЮ РАССКАЗАЛ КОРОТЫШКА БАРБАРИС
Эта история произошла задолго до появления здесь Трех Чародеев. Тогда у Таврики не было правителей, колдуны тех времен только изучали эту землю. На юге, у самого моря, была построена крепость, которую назвали Харакс. Никто точно не знает, сколько людей тогда жило за крепостными стенами Харакса, но известно, что правителем этого поселения был архонт Тирексий — старый колдун и алхимик.
Тирексий был из тех магов, что одержимы какой-нибудь безумной идеей и посвящают всю свою жизнь умножению познаний по части магии. Седой старец играл с магией словно дитя. Как алхимик он бесконечно ставил какие-нибудь опыты. Новорожденная земля, источающая магию, подходила для его исследований, как никакое другое место.
Много лет Тирексий занимался какими-то таинственными поисками. Он то уходил в леса, растущие вокруг Харакса, и не возвращался неделями, то запирался в подвалах крепостных башен, где располагались его лаборатории, и месяцами не поднимался на поверхность. Ни простые маги-послушники, живущие в крепости, ни приближенные к архонту лица не знали, чем занимается их предводитель.
И вот однажды, когда Тирексий пробыл в своих лабораториях особенно долго, как никогда прежде, на крепость Харакс налетела буря. Мир словно бы сошел с ума. Дневной свет спрятался за окоем, небо над Хараксом почернело. Сквозь крепостные стены, будто бы прямо из-под земли, ударили яркие вспышки света — цветов немыслимых, не имеющих названия ни на одном человеческом языке. И тогда вышел из своего добровольного заточения архонт Тирексий и объявил встревоженным обитателям крепости, что ему наконец удался давно лелеемый опыт, которому он посвятил всю свою жизнь, — он открыл двери в другие миры.
Крепость Харакс превратилась в коридор между мирами. Но случилось то, чего не мог предвидеть одержимый ученый маг Тирексий. Вскоре стало ясно, что миры, в которые он открыл двери, стали проникать в наш мир.
Каждый из чужих миров желал поглотить новое пространство. Своей магией колдун попытался остановить происходящее. Маги-послушники помогали ему по мере сил. Противостояние длилось долго, несколько дней, лишенных восхода и захода солнца, под черным испещренным молниями небом, и в конце концов крепость не выдержала. Стали рушиться крепостные стены и башни. Гремел гром над Хараксом. Вскоре от крепости остались только руины. Двери в другие миры закрылись. Но на месте развалин, словно отрезанные ломти хлеба, то тут, то там разбросало небольшие островки чужих миров, которые на долгие века стали единственными обитателями руин Харакса, ибо в тот день, когда они проникли сюда, бесследно исчезли все чародеи, жившие в крепости, и сам архонт Тирексий.
— Погоди, Барбарис, — озадаченно нахмурилась Мила. — Но я думала, никаких «других миров» не существует! Когда-то я спросила у Акулины про мир По-Ту-Сторону. Я думала, речь идет о другом мире, но Акулина сказала, что мир един, а наша Таврика вместе с Троллинбургом — это просто одно из особых мест, куда не каждый может попасть. Яшка, мой сокурсник, как-то объяснил, что Таврика — это нора в пространстве мира… — Мила потрясла головой. — Но я не об этом! Я о другом… Акулина сказала, что мир один, а из твоей истории выходит, что миров огромное количество. Я запуталась.
Барбарис усмехнулся, делая глоток кваса из кружки.
— Не тараторь, — по-хозяйски велел он Миле. — Объяснить это просто. Твой друг правильно сказал: Таврика есть не что иное, как нора в пространстве нашего с тобой мира. Почему мы говорим «Внешний мир»? Да потому, что он на виду. А такие местечки, как Троллинбург, спрятаны от глаз, как и приличествует норам. Но и Внешний мир, и мир По-Ту-Сторону — все это цельный мир, наш, родимый. А есть другие миры.
Мила совсем запуталась.
— А чем отличаются норы мира По-Ту-Сторону от этих «других миров»?
Барбарис неодобрительно покачал головой.
— Эк я тебе удивляюсь, девочка! Порой сметливая, сообразительная, а бывает, вот как сейчас, куда уж проще понять, что к чему, — а она спрашивает, словно у самой у нее всю смекалку из головы сквозняком выдуло.
Мила насупилась, размышляя, обижаться ей или не стоит. В конце концов, решила, что не стоит.
— Ветер на улице, — отмахнулась она. — А я без шапки, вот и выдуло… Объясни.
Барбарис снова покачал головой, но уже довольный, усмехаясь в бороду.
Никак характер проверял, подумала Мила, памятуя, как Барбарис ценит в людях наличие этого самого характера. Обиделась бы — он был бы страшно разочарован.
— Да уж поясню, куда деваться… Норы эти, которые мы миром По-Ту-Сторону кличем, они ведь не сами по себе существуют. Они ведь с Внешним миром связаны — не разделишь, как пальцы, с рукой сросшиеся. Отруби руку целиком — и в пальце жизни не станет. Так и мир По-Ту-Сторону без Внешнего мира никуда. А другие миры, они сами по себе. Где и как они существуют — того не знаю. Архонт Тирексий, может, и рассказал бы тебе, что тут к чему, поведал бы, как он дотянул те миры до нашего, чтобы двери открыть, да нет его — поплатился за содеянное. А мне такое неведомо — не ученый я. Одно только точно могу сказать: те миры, что безумец этот Тирексий чуть было в наш мир не впустил, — чужие они. Совсем чужие. Не понять нам, что они такое.
Какое-то время Мила размышляла над словами Барбариса.
— Хорошо, — наконец сказала она. — Я, кажется, теперь немного лучше понимаю, что такое руины Харакса. Спасибо за рассказ, Барбарис. Правда спасибо за то, что беспокоишься обо мне и пытаешься помочь.
Мила душевно улыбнулась старому гному. Потом задумалась на секунду и, будто разговаривая сама с собой, негромко произнесла:
— Жаль только, что ты не можешь рассказать ничего об этих застрявших в руинах мирах. Это бы здорово помогло, наверное. Кажется… это будет самое сложное.
Барбарис многозначительно хмыкнул, привлекая внимание Милы. Очнувшись от своей задумчивости, Мила подняла на него глаза.
— Ну… — протянул Барбарис, — кое-что я все-таки тебе расскажу.
Он озадаченно насупил брови. На широком бородатом лице неуверенность сменялась озабоченностью.
— Не знаю, правда, будет ли тебе от того хоть сколько-то проку, но… — вздохнул Барбарис. — О мирах этих я все же самую малость слыхал. Точнее, об одном из них.
— Барбарис! Но это же здорово! — воскликнула Мила. — Это может помочь!
Он качнул головой.
— Не уверен. Никто ведь толком не знает, сколько их там — островков чужих миров. Вполне может статься, что тот мирок, о котором пойдет речь, тебе на пути и не встретится. Скорее всего, так оно и будет. Но что знаю, то скажу. Вреда тебе от моего рассказа никакого, но хотя бы знать будешь, насколько чужое оно, то, с чем может свести тебя судьба в руинах этих распроклятых. Фурия их забери…
Барбарис осуждающе покачал головой, стукнув кружкой о стол так, что во все стороны полетели брызги кваса.
— Эх, не моего ума это дело, но зря — ой, зря! — они тащат вас в эти руины. Не Велемира это задумка, не его. Не пошел бы он на такое. Но ничего не попишешь — не один он решения принимает. Триумвират есть Триумвират.
Мила слушала причитания Барбариса, не слишком разделяя его тревогу. В конце концов, в этом и заключался весь смысл Соревнований: то, что подстерегало их во время испытаний, должно быть приравнено к реальной опасности, которая может встретиться им во взрослой жизни. К тому же в глубине души Мила сомневалась, что руины Харакса могут оказаться опаснее, чем улица Ста Личин или улица Безликих прохожих. Во время первых двух испытаний не ей одной уже довелось столкнуться со смертельной опасностью. А если что-то угрожает твоей жизни, то имеет ли значение, где именно это происходит?
— Так что ты собирался рассказать, Барбарис? — напомнила Мила.
Коротышка тяжело вздохнул и принялся рассказывать.
ЕЩЕ ОДНА ИСТОРИЯ,
КОТОРУЮ РАССКАЗАЛ КОРОТЫШКА БАРБАРИС
Около двадцати лет назад я стал нечаянным свидетелем одного разговора… Случилось это в баре «У тролля на куличках». Время было позднее, за полночь, посетителей почти не было. Я зашел опрокинуть кружечку лучшего троллинбургского пива — такое до сих пор подают только в упомянутом мною заведении. Выбрал столик подальше от входа, в тени. Скорее по привычке. Такая уж у меня работа — до нужного момента в тени держаться. Не успела в моей кружке с пивом даже пена осесть, как в бар зашел посетитель. Признал я его сразу. Это был тогдашний глава нашей гномьей общины — Экзот Дума. Пользовался он в те времена у нашего брата большим уважением. Почти для всех гномов Троллинбурга его слово было все равно что закон. Ни единого случая не было, чтобы кто-то пошел против Экзота. И что примечательно, не перечили ему не потому, что боялись, а потому, что, когда говорил он, всем казалось, что говорит он все верно, а когда принимал решение за всю общину, ни один гном не усомнился, что мудрее решения и быть не может.
Экзот Дума сел за один из столиков, заказал себе кружку пива, как и я, и принялся попивать его, неторопливо и с расстановкой. Меня он не заметил, ибо сидел я тихо, и тень в дальнем, углу бара надежно укрывала меня от глаз.
По некоторым приметам я почти сразу смекнул, что глава гномьей общины кого-то поджидает. Чутье подсказывало мне задержаться в баре, не торопиться уходить. Было у меня ощущение, что в воздухе витает нечто особенное, что в этом полуночном посещении главою всех троллинбургских гномов бара «У тролля на куличках» замешана какая-то тайна. И чутье меня в ту ночь не подвело.
Не прошло и четверти часа, как в бар вошел еще один посетитель. Его длинный плащ и широкий капюшон, скрывающий лицо, не могли сбить меня с панталыку. Это был маг. Окинув помещение бара беглым взглядом, посетитель в плаще направился прямо к старику Экзоту и сел напротив него за тот же столик. Он тоже не заметил меня, а я на всякий случай поглубже укрылся в тени в своем укромном углу.
— Вы заставляете себя ждать, господин маг, — с упреком сказал посетителю в плаще старик Экзот.
— Избавьте меня от бессмысленных реплик, господин гном, — был холодный ответ.
Голос из капюшона прозвучал приглушенно, однако было ясно, что его обладатель довольно молод. Сказанные слова могли бы принадлежать спесивому юнцу из родовитых, избалованных влиянием отцов магов, если бы не прозвучали так холодно. Кем бы ни был молодой волшебник, он пришел на эту встречу, чтобы получить нечто, имеющее для него немалую ценность, и не намерен был обращать внимание на упреки и придирки старого гнома.
— Что ж, господин маг, это ведь вы назначили мне встречу, а не наоборот, — продолжал ворчать Экзот.
— И вы знаете, что меня интересует, господин гном, — отрезал голос из капюшона. — Насколько я помню, вас устроила моя цена.
В ответ на эти слова старик Экзот весь словно съежился и помрачневшим голосом ответил:
— Всё так, господин маг.
— Я освобожу вас от ваших обязательств передо мной, почтенный гном, — тихо и зловеще пообещал голос из капюшона. — Если вы расскажете мне то, что обещали.
Старик кивнул.
— Хорошо, — произнес молодой маг. — Тогда приступайте. Начните с вашей удивительной способности внушать людям угодные вам мысли.
Старик Экзот недовольно засопел. Было ясно, что ему страсть как не хочется делиться своей тайной, но, видимо, молодой маг имел какую-то власть над ним, поскольку хоть и без особого желания, но гном заговорил.
— Право, господин маг, не знаю, чем вас мог так заинтересовать мой скромный дар. Ваш брат волшебник наверняка знает немало способов внушить кому угодно то, что вам надобно. Разве магов не учат этому в этой вашей школе?
— Вынужден вас разочаровать, господин гном, — раздался холодный голос из капюшона, — магам не под силу внушать мысли с такой легкостью, с какой это проделываете вы. Я наблюдал за вами достаточно долго, чтобы понять, как это действует. Ваши жертвы не чувствуют ни малейшего постороннего вмешательства в течение своих мыслей. Вы не навязываете им свои желания. Вам стоит только захотеть, чтобы человек о чем-то подумал, и вот он уже воспринимает вашу мысль как свою собственную, ваше желание, как свое собственное. При этом вы не производите никаких ритуалов, не произносите никаких заклинаний. Я хорошо знаю природу магии, господин гном. Она не обладает таким могуществом. Иначе человечество уже давно превратилось бы в стадо рабов, подчиняющихся всего лишь горстке магов. А теперь перестаньте юлить, господин гном. Я хочу знать, как вы обрели свои удивительные способности. И не пытайтесь применить их на мне. Я, возможно, единственный в этом мире человек, против которого ваш дар бессилен.
Дата добавления: 2015-10-21; просмотров: 17 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |