Караулов Юрчи Николаевич 18 страница

Поток сознания, передаваемый в художественном произведении, юдобно поэтической речи, моделирует внутреннюю речь индивида и юге му содержит как минимум дра ряда сопоставлений — отсрочен­ное (тезаурусное) отражение в образах и актуальное, т~хущ е отра­жение в представлениях. Отде и ть одно от другого в текстовом по­токе почти так же трудно, как в поэтмческой речи, но здесь по­могает заданная за*>г не: включенность в ситуацию, которая в слу­чае: поэтической p. ih сама:ше требует расшифровки. "Зазоры" меж­ду двумя (или более^ рьдами сопоставлений в потехе подлежат зна­ковому (вербальному для воспринимающей личности) заполнению, i используемые личностью (говорящим, автором) вербальные знаки иг­рают эоль своеобразных "вех", позволяющих фиксировать "направ­ление" потока сознания. Рассмотрим следующий текст, представляю­щий собой отрывок из ро иана, построенного как поток сознания

u D г».

гл- ного действующего ллц; екст размечен в соответствии с при­водимой ниже п:Moif анализа; цифра в скобках, обозначающая номер предложения в текст стоит перед ним, буква с индексом, квали­фицирующая тот или иной фрагмент как единицу соотгегствующ' го ряда, стоит гоелс этого фрагмента.

(1) "Кафедра, Ai (2) Виноградов А] — твой колаеса Аг, твой молоч- ньг орат Б|: последний аспирант проф< ссора Штакаян Аг.

(3) — [П рия-тствую вас, товарищ Виноградов! А₄ = А_г (4) Громко и жизнерадостно. As (5) [Больше никого на ^а^едре Ai, только зябну­щая Бг лаборантка Нина Ai с прозрачным лицом Ei, но с ней ты уже виделся сегодня. Аз] Вэ] Lli

(6) [Молочный брат Б- отрываете» от журнала.] А] (7) [Роговые оч:си At, взгляд умен и сеш>езен. Аз] В₂

(8) — Здравствуйте. А_с

(9) [Прерогатива дураков — броско интеллектуал»ная внешность Бг, но в данном случае перед тобой исключение^ Бэ, Вг (10) "Вы знаете, я верю в Виноградова. (11) Очегь способный и, главное, большой труженик. (12) А как человек — пселесть, (13) Просто прелес-ь, вы ее гпасны со мной?" Б_с, В₃ = Bi (14) [Согласен, Маргарита Горацлев- на, и искренне ^недоумеваю, чем не угодил] d₆ своему молочному брату. (1S) Уиднт бог, ни единой стычки ре было м.жду нами, и на зависть, по-видимому, он нс способен.] Б_г, Ел

(16) — Как диссертационный марафон' А_г, Б| (17) — Ухмыляешься А«, но не обращайте внимания, Маргарита Горациеша, это ровно ничего Не значит. As (J8) [Он Miie глубоко симпатичен, ваш посл~дний рспирант, симпатичен,1 Bi [несмотря на обнаженную неприязнь] Bi] Б] к моей плг'Зейской роже Бд, Вг

Жук,ре А. Го| д // Новый мир. 1981. N 7. С. 78 (иреев Р. Пос-ди:ль // Г Киреее Победитель: Апология М„ 1980. С. 52—53.

(19) — Работаю А_с.

(20) [Видигс, профессор, какой вызывающий демарш! Аз, Б| (21) Гд в ць я ваш любимый ученик, ваш духовный сын и при мник Б«

Но и р вности, клянусь, я н: подозреваю в нем. Аз] Бз] В<"

В тексте выделим три слоя — два на поверхностном уровне (А и Б), каждый из которых мо:хет имтгь и вербальную и невер. бал ну «о выраж! ность, и третий (В) — на глубинном, причем;ito ряд принципиально не в >бализуемый в дачном тексте, присутствую- щи и в нем имплицитно и выводимый к выражению лишь в метатек- с; формальным показателем е "о наличия може^т служить компози­ционное расположен!': фрагментов исходного текста, оиредепяющее "за "екстовыHjiH "над ге кетовые*' имплнка.ивные суждения. Итак, схема такова*

АКТУ.¹ ЦЬНОЕ. ПРЯМОЕ ОТРАЖЕНИЕ СИТУАЦИИ. СОБЫТИЙ (РЯД А) Невербальный ряд Вербальт ш улд

Ai — отражение — констатация, номи- А_г — говоре"*ие субъек- нация ("представление") та отражения (внешняя

Г чь)

Аз — отражение — характеристика, пре- А_с — аудирование, слу- дикация ("пр дстав.1ГЬние") шан-«

Аз — оценка констатации, оце жа ха­рактеристики

А< — собственные действия (субъекта отражения)

А^ — оценка собственных действий

ОТСРОЧЕННОЕ ОТРАЖЕНИЕ С ИСПОЛЬЗОВАНИЕМ ЗН ' ЧИЙ О МИРЕ СУБЪЕКТА ОТРАЖЕНИЯ (ТЕЗАУРУСНЫЙ УРОВЕНЬ — РЯД Б)

Невербальный / д Вербальный ряд

Б1 — эмоциональное пе|_. кивание внешних Б_г — говорение (инут- событий, их соотнесение с субъективным те- j нняя речь) заурусом и оцг 1ка на о фон. (м тафора, Б_с — слушание (отсро' nepi носнс значен "образ") чг 1ное, выступаюшее в тек-

Б₂ — манипулирование стер этипами те- _ст, _как проговариваипе заурусного уровня — ге! рализованными чужой речи) высказываниями

Бз. — использовани эксплицитных схем суждечий, умозаключений

Б₄ — устойчивая, "тезаурусная" само- оиенка

Bj — возможная оценка субъекта отра­жения Г] тьим лицом Бб — "проблема"

РЯД НЕВЫР* КЕННЫЙ. МЕТ/ ТЕКСТОВЫЙ, РЕКОНСТРУИРУЕМЫЙ (РЯД В> Bi — имплицитно • умозаключение (схема скрыта, поддается частич­ной реконструкции)

в? — развитие ассоциаций, развертывание поля вокруг дескриптора,

актуализация поля знаний

Bi — аргументирование

В, — мотив, установка

Приписывание фрггг еитам техста индексов из схемы представляет собо'Ч опыт классификации потока сознания, опыт опрел 1ения еди щи различных уровней отражения при функционировании интеллек­те в процесс) общения. Эта задача является обратной по отношению к обычно рассматриваемой в психолингвистике задаче перехода от коммуникативного намеренны через план ре'чаого поступка к его вер­бализации — порожд~ 1ию текста на поверхностном уровне. Выделен­ные;десь Невербальные единицы всех трег рядов слпдуе^-. трактовать,:ак типы -диниц так называемого "промежуточного" (в т< рмино- логии Н.И. Жинкнна) языка, т._. языка пер «одной ступени — м*жду языком мозга, состоящим в передаче неявных импульсов, и естест­венным, словесчым человеческим языком. Противопоставление трех ти- пег | диииц основано на следующих признаках. Единицы ряда А ха­рактеризуются известной текучестью, изменчивостью (т.е. разновре­менная актуализацил одной и той же единицы одним и те.л:: субъек­том не будет обладать абсолютной тождестве' шостью) и в своей моментальности подобны "представлениям". Очи ноеят, безусловно, знаковый характер, но их зчаковость — непосредственного, прямого и потому, быть может, самого примитивного типа, это энаковость, осгованная на прямом сходстве реального предмета и его отраж< ия ('вязь между единицами этого ряда и способами их вербализации не жесткая, довольно свободная, т.е. соогвстствуюшие им фпагмен- ты текста достаточно просто могут быть пер даны и с помощью других слов. Единицы ряда А назов.м "единицами узнавания".

Принципиальное слимг' единиц ряда Б от предыдущих — в их постоянстве, устойчивости, вос™рс извсдимости для данного субъек­та, цанной языкозой личности, в их тяготении к инвариантному характеру, т.е. зд«сь мы встречаем устойчивый образ, стер-отип, стандартную пропозициональную структуру, с неэамеш ч.яыми места­ми, стабильное эмоциональное отношение, постоянный вербальный символ, способный к развертыванию в цельный фрагмент "картины м ipa" и выража иый словом, морфемой, корнем, словосоч_'тани< м, "ос колками" фразы, формулой генерализованного высказывания. При­веденная характеристика определяет, с одной стороны, как будто типично знаковую природу «.дингщ этого ряда, но. с другой сторо­ны, обнаруживает намекающий характер этой энаковости, ее тяго- т. ние к символизму, выявляет тип знака, выполняющего роль перво­толчка, некоего начального стимула, роль, которая на деле вел г к размыванию энаковости в строгом смысле слова. Единицы этого уров­ня с учетом перечисленных, а также других своих свойств могут быть названы "единица ии знания". Некоторые из этих единиц тре­буют пояснения. Так, в пр«цложении (2) предикация твой коллега квалифицирована как прос.'ая характеристика, а, казалось бы, рав­ная гй, синонимичная твой молочный брат оти< сена к циницам знания. Такое решение связано с переносным употреблением послед­него словосочетания, обусловливающим его образный характер и эмо­циональную насыщенность, а значит — его принадлежность тезаурус- ному уровню. Аналогично обстоит дело в предложении (5), где но­минации лаборантка Нина присваивается индекс единицы узнавания, тогда как свойства называемого лица — зябнущая и с прозрачным лицом получают обозначения единиц знания, что объясняется постоян­ством. устойчивостью этих характеристик, их нераздельностью с их носителем и потому возможностью с помощью одного—двух скупых штрихов создать стабильный, воспроизводимый образ всегда зябну­щей (кутающейся, вероятно, в теплый платок и даже набрасы­вающей иа себя иногда пальто, сидя на кафедре), худенькой, блед­ной, с тонкой кожей, сквозь которую просвечивают синенькие про­жилки, болезненной молодой женщины. К этому же уровню мы отно­сим "проблему", которая с лингво-когнитивиой точки зрения есть результат либо несводимости двух актуально отражаемых полей (об­ластей реальности), которые в субъектном тезаурусе выступают как сопрягаемые и коррелирующие, либо, наоборот, как результат реаль­ной корреляции областей, которые согласно существующей системе знаний (индивидуальной или коллективной) не должны, казалось бы, иметь между собой ничего общего.

Обращаясь к 3-му уровню — ряду В, мы ие найдем здесь отчет­ливо выраженных "единиц", здесь нельзя провести границу между вербальным и невербальным способами оформления. Сознание опери­рует здесь крупными блоками информации, лишенными, как пред­ставляется, всяких признаков зиаковости и являющимися уже не еди­ницами в собственном смысле слова, а скорее процессами. Тем не менее, оставаясь логически последовательными, мы должны назвать единицы этого уровня "единицами познания". Из приводимого ниже комментария к явлениям рассматриваемого ряда можно сделать за­ключение, что они представляют собой своего рода суперпропози­ции с замещением каждого места целой цепочкой суждений, разверну­той аргументацией, системой доказательств и умозаключений. Так, неявное умозаключение-объяснение Bi, скрывающееся за фразами (3), (4), (5). в метатексте выглядело бы следующим образом: "я поздо­ровался с одним Виноградовым (потому что на кафедре, кроме иего, только лаборантка, с которой я уже здоровался), но поздоровался нарочито громче, чем этого требует обращение к единственному вд- ресату, для того чтобы подчеркнуть объективистский, ровный харак­тер моего отношения ко всем моим коллегам, что в этом случае на месте Виноградова мог быть любой другой или все вместе и ничего в моем приветствии ему (им) не изменилось бы, что я никак не выделяю его среди прочих, а если и замечаю его скептически-осуж- дающее отношение ко мне — моим принципам, ценностям, идеалам, целям, поступкам, то не придаю этому никакого значения, это меня нисколько не трогает и не беспокоит, я всегда бодр, весел, жизне­радостен и уверен в себе". Из всего этого развернутого умозаклю­чения в реальном тексте, т.е. в предложениях (3, 4, 5), в вербаль- но-знаковом исполнении представлена лишь небольшая часть: (А<.

однако As, хотя Bj) нлн "Виноградов, однако громко, хотя никого", фраза (7), квалифицированная как Bj, содержит исходный пункт для направленного развития цепочки ассоциаций — умный — серьезный, интеллектуальная внешность, не дурак (исключение), верить в него, способный, труженик, прелесть, не завистлив (7—15). Причем внутрь этой цепочки в качестве самостоятельного фрагмента включается ар­гументация (Вз) Маргариты Горациевны, также развивающая идею "умный", а кроме того цепочка получает антонимическое продолжение в скрытом противопоставлении "интеллектуальная внешность" (9) — "плебейская рожа" (18). Последнее подкрепляет формулировку пробле­мы "чем не угодил?" и позволяет четче выявить главное — мотив данной языковой личности, пусковой механизм гностического усилия, дающий энергию движения всему трехрядному потоку сознания. Мо­тив же заключается в потребности выяснить, понять, почему "ум­ный" (я тоже умный), "преуспевающий и ценимый" (я тоже), "не зави­дующий мне" (а я? если да, то чему?), "не ревнующий меня к нашему руководителю" (а я его?), наконец "симпатичный мне" Виноградов относится ко мне неприязненно. Таким образом, выделяемые в ряду В приемы формирования этого незнакового уровня работы интел­лекта — умозаключение, аргументирование, мотивация — отражают состав и структуру самого акта познания, подчеркивают его твор­ческий характер и опережающий принцип функционирования. Это и опережение говорения, и опережение собственных действий, и опере­жение слушания. Такое опережение можно наблюдать, например, в реконструированном выше (гипотетическом, конечно) метатексте, содержание которого предваряет и коллизию формулировки "пробле­мы" (Бб), и выявление мотива (ВО, рассматриваемой языковой лич­ности.

Ясно, что список единиц в каждом ряду мог бы быть продолжен, но границы между рядами устанавливаются довольно четко. Сами эти ряды, или слои, потока сознания обнаруживают вполне определенную аналогию и корреляцию с тремя уровнями организации языковой лич­ности, о которых речь шла выше. Практически совпадающими показы­вают себя единицы и их свойства, полученные при рассмотрении уровней языковой личности, и единицы, выведенные из анализа по­тока сознания. Результаты последнего позволяют, во-первых, подтвер­дить тезаурусный источник образности, а во-вторых, предложить такой вариант ответа на вопрос о способах и формах субъективи­рования гносеологии: на месте знака вопроса (см. с. 176) следует поставить "познавательные потребности личности", подразумевая под ними мотив, цель, интерес, установку, желание, которые относятся к ряду В и реконструируются из метатекста. Этот вывод, с одной стороны, может показаться достаточно тривиальным, поскольку, соот­нося такие эмоционально заряженные единицы, как мотив, цель, интерес и т.п., с познавательной деятельностью личности, мы только подтверждаем общеизвестное положение о том, что без эмоции не может осуществляться человеческое познание. Но, с другой стороны, наш вывод обладает и известной долей неожиданности, ставя поз­навательные потребности, входящие в более широкую сеть коммуни-

1ВЗ

кативно деятельностных потребностей личности, в один рхд с вербаль- но-ассоциативной сетью и тезаурусом (вертикальный ряд в схеме 1) Этот результат треjyev осмысления и дальнейшего развития.

Подьодя итог нашим размышениям, следует констатировать, что рассмотре! ная на уровне целостной языковой личности проблема со­отношения семантики и гносеологии приводит к необходимости по­строения т жады, системы, в которую в качестве среднего члена включается совокупность знаний о мире, эта трехчленная, трех­уровневая система в:е субъективированном воплощении позволяет сделать прс (положение о слецифию промежуточного языка, евьзывающеге три:е урочня, и показать, как образ, образность мо­жет играть роль посредника в осуществлении этой связи; наконец, попытка реконструирования единиц гносеологического уровня путем построения метатекста заставляет поставить вопрос о i еоб- ходимости рассмотоения операций компрессии, информационного сжа­тия, (в прикладных целях — от текста к рефе> >ату) и расширения, разверть:зания текста (от текста к мстач: кету) — как --стсственных лингво-коггЖтивных преобразований, постоянно осуществляемых < ело- веком л процессе коммуникртквно-поэнавательной деятельности.

ПРОМЕЖУТОЧНЫЙ язык — язык мысли

То, что в мысли содержится симуль- танно, то речи развертывается сук- цессиино.

Л. С. Выготский Проблема состой- в том, чтобы «сле­довать сть-к меиду языком и речью, уз­нать, в какой форме зарождается у че­ловека мысль и как он: реализуется в

речи.

Н И. Жинкин

Л

Прежде всего о терми! е: он навеян идеями Н.И. Жинкина и я обозначаю им явление, которое стоит между звуковой, внеш­ней речью и сп< цифичеекчм языком (языхами) мозга в процессах ителлектуаль-iofi деятельности и е~ вербализации, или, как го­ворят, в процессах ре^емыслиз^льной деятельности. Понятие.пеш­ней, дискоетной речи представляется интуитивно ясным, наблюдае­мым и не требует пояснений для лингвисте, что зте касается языка мозга, то это объект явно выходящий за пределы обычных его иыересоз и сферы деятельности, поскольку предполагает изучение нервных n >ханизмов речеобразолания, кодовых п| еобразований нерв­ной импульсации в акусти:ские парам;тры и обратно, различие в мозге ответственных за речь функциональных блоков, опре- де.ни^ функций кейронов в pi 1епроизведстьс, анализ "диссипа- тивных структур", образуемых возбужденными нейронами, исполь­зование методов "нейронной голографии". Так понимаемым языком мозга занимаются психологи, нечропсихологи и физиологи, тогда как звуковой речью — в первую очор«чь — лингвисты. Промежу- 184
точный ж.' язык, т.е по сути дела язык мысли, язык интеллекта, ₀с~ается ничейной эемл С сдной стороны, к этой пробг мати»гг как будто подбираются психологи, исслсдующье "знутреннюю речь", с Другой стороны, к не 1 движутся психолингвисты, развивающие идеи ^речезого мншл." ж»". Однако ни те, ни другие впрямую я. ставят такой задачи, как Изучеш • языка мысли, а широкий разброс используемой т.рми.юлогии свидетельствует об отсутст­вии необходимой определенности и целостности в понимании этого объекта. Уж." сам Н.И. Жинкин употребляв, для обозначения про- ме (суточного языка такие разные термины, как "смешанный код", внутренняя речь, универсальный предметный код (УПК), "язык внутренней речи", внутренний, субъективный язык, "изобразитель­ный язык внутренней речи". В работах других авторов, обращав­шихся к этому Ж(пре,см:ту и ссылаьшилс>. на идеи Н.И. Жин- кина, встречаем такие трансформации термина: предметно-схемный код, гредме гно-изобрззит'.льный код, внутриречевой смысловой код, и.щу видудльный (предметно-схемный, изобразительный) кед, УПК мышления, образный Код, гейтральный язык, язык-посредник. Такой разнобой в терминологии (при условии, конечно, что ш..еется в виду одно и то ж явление) имеет и известное преимущество: прнЕед~нны: именования, характеризуя объект с разных сторон, выявлгют существенные его свойства — универсальность, изобра­зительно-образную природу и, следовательно, непроизнссимость, системное устройство, субъективности, нейтральность (ч данном елучхе имхтся в виду г'езаьисимость от национального языка, т.е. вне­национальный характер УПК), посредничество (промежуточность) между деятельностью интеллекта и о^чепроиэводст! ом, предмет­ность, знаковую сущность (ыдь "коц"!) и, нако ец, в содержа­тельном план: — опору и на семантику (значения), а на смысл (знания).

Как только мы сформулировали эти свойства столь определенно и ьсе сразу, то, не страдая предвзятостью, должны признать, что оии и суммарно, и попарно обнаруживают крайнюю проти­воречивость. Так, "унииерсальность" тргбуст объяснения на фене "субъективности"; ''изобразительно-образчая природа" (а значит, пря­мая зависимость от отображаемого, мотивированность) приходит в етол сновени< со "знаковостью", которая по определению в общем случае предполагает условность, кон 1снциональность единиц, но никак не их "изобразит льность"; с другой стороны, "энаковость" плохо сопрягается со "смыслом", "знаниями", поскольку нормаль­ным коррелятом зна <а (либо его составляющей в плане содер­жания) должно быть "знач< нне", а Не "знание"; "нейтрг льноетт", или независимость от национального языка, делает абсурдным употреб­лена для обозначения этого феном, на ¹ 'ермина "внутр. иьяя речь", которая I— может н содержать в качестве отдельных эле центов (очевидно, наряду с другими) также слов гстественного, а значит национального, языка; "предметность" УПК, или промежуточного языка, при отожд(:твл~нии:го с внутренней речью не согласуется с представлениями о предикативном характере поел.дней; его "про-

межуточность между процессом мысли и процессом говорения как будто ставит под сомнение правомерность номинации "УПК мыщ. ления", которая по сути должна означать "язык мысли", "язык интеллекта"; наконец, "a<J hoc* овость" промежуточного языка труд_Но увязать с его системностью, равно как и с попытками обобщения и усреднения его единиц по наблюдениям за внутренней речью в пенхологич! l.khx и психолингвистических экспериментах Как же выходить из зтих трудностей?

Харакп ризуя взаимодействие кодовых к;рез сдсв в пр«цессах понимания и производства речи, Н.И Жинкин выделял четыре CTyricHH на пути к язмкам мозга: язык — звуковая речь — внутрен­няя I ечь — интеллект. "Противопоставленности двух дискретных кодов языкам интеллекта, — писал он, — породила смешанный код — внутре шюю речь, которую нужно рассматри ють как уни­версальный пр. дметный код, ставший посредником hi только м:жду языком и интеллектом и между ус ной и письменной речью, но и n жду национальными языками"". В этих словах скрыты все отмеченньп выше противоречия, но одновременно цитата, на наш взгляд, содержит и ключ для их разреш гния. Таким ключевым понятием является оценка промежуточного кода как смешанного, в HwM сть сторона, обращенная к звуког.ой речи, — и это то, что называют "внутренне? р!ью", и есть сторона, обращенная к интеллекту, — и это то, что можно назвать "языком мысли". Иначе говоря, две последние ступени в схеме Н.И. Жинкина должны быть слиты, "склеены" воедино таким обоазом, чтобы одной сто­роной, на которой написано "язык мысли", получившаяся в резуль­тате склейки "лента" была обращена к интеллекту, а другой сто­роной — "с надписью" внутренняя речь — она была б: J повер­нута к реальному звуковому потоку, к зоуковой речи. Тогда го, ч^то я называю промежуточным языком, действительно будет зани­мать своеобразную прослс «ную позицию, выполнять посрс щи 1ескую функцию и допускать изучение и трактовку с д; ух противостоящих одна другой позиций — взгляд от текста, с позиций внешней I ечи, и взгляд от интелл1.хта, с позиций корре пирующих с наблю­даемой речью интеллектуальных (когнитивных) структур и npoi;ес- сов.

Еще несколько слое о термине, чтобы покончить с обоснова­ниями его введения и использования. Во-первых, он хорош гем, что будучи новым, не отягощ: всеми теми противорг ивыми кон­нотациями, которые связаны с другими перечисленными претен­дентами на эту роль Во-вторых, с учетом того его наполнения, которое излом но в предыдущем абзаце, внутренняя форма термина становится прозрачной и содержательной. И наконец, в-третьих, промежуточность обозначаемого им феномена и < го посредническая роль опр цененные ею полож шем между языком мозга и естест­венным языком, подкоепляются еще по крайней меве дважды: один раз при оценке его как средства перехода от знаний, ко­_торыми оперирует интеллегт, к, значениям, являющимся п грога- тиь->й языка, и другой раз двуликоянусная природа его выступает л! первый план при попытке (пока чисто предположите ьной) _тр?ктовать его как связующую прослойку, об:п жваюг'.ую воз- мсжность перехода, между сичкретически-обэаэными, "симультан­ными" продуктами деятельности правого полушария и вербально- дискретными, "сукцессивными" продуктами деятельности левого по­лушария.

Согласившись с npt [лагаемой гипотезой суп ствования и функ­ционального положения промежуточного языка, мы вправе, очевидно, поставить вопрос и о гго структуре. Но и здесь мы сталкивг мся с логическими, h етодологическими и чисто методическими труд­ностями. К числу первых относятся разделяемые ве:ми лингви­стами и психолингвистами посылки об индивидуальном, субъек­тивном характере рассматриваемого феномг ia и его ad Ьос'овости: коль скоро:диницы такого языка сугубо индивидуальны, то как же можно их выделять, исчислять и структурировать? В мето­дологическом план серьезным препятствием на пути решения по­ставленного вопроса становится также широко распространенное убеждение, что единицы этого языка имеют знаковую природу, являются "знаковыми опоср-дователями мышления": что же это за "знаки", которые индивидуальны и не могут быть свед.лы в систему? Такой;:слотизм знаковых представлений (ведь обя­зательно "знаки") отчасти навязывается самим те эмином "язык" или "код" — из-за некритического усво^ жя соврг иной лингви­стической парадигмой тезиса "язык есть знаковая система" и при­дания ему в ряде случаев абсолютного характера. Наконец, наблю- д(ния над промежуточным языком, разнообразные эксперименталь­ные методики по его выявлению, оказавшиеся малоэфе] ктивными, привели к выводу, что самым надежным ср дством в этом случае остается интросп сция. Но при всем уважении к этому методу и признании его равноправное i в ряду других психологических и психолингвистических м ••"■одов ^[59] лингвист, занимающийся изучением такого объекта, как "язык" (негажно промежуточный ли язык, вообще язык или конкретный национальный имеются в виду), не может опираться на интросп' ктивные методики как осново­полагающие для. го исследований.

Перечисленные трудности и привели к тому, что сама идея выявления единиц провижуточного языка и структурирования их набора стала рассматриьаты как сомнительная, бесперспе стивная и даже не вполне научная¹¹. В самом деле, создание каталога диниц, которыми оперирует человеч*:кая мысль в процессах отра­жения сознанием объективного мира и в * >бализации его резуль­татов, — задача безнадежна ч, ибо число единиц и их разно­образие столь же велики, сколь бесконе u i и нгчсче|>п ем окру­жающий елозека мир. Т.е. эти эг" менты нельзя фиксировать так з е

как слова, и значит, промежуточный язык не имеет словаря _в обычном смысле слова. Однако единицы промежуточного языка поддаются обобщению и типизации, их можно, как показывает опыт, усреднить и описать их нормативные свойства, что на­ходит методологическую параллель, например, в статистическом усреднении свободных ассоциаций и установлении ассоциативных норм. Основная трудность в том, где и как, помимо интроспек­ции, зафиксировать это неуловимое нечто, этот промельк искры в нашем уме, след которой иногда остается на заднем фоне нашей внешней речи. Ведь промежуточный язык в чистом, так сказать, виде не наблюдаем, и текстов на промежуточном языке, или "про­межуточных" текстов, не существует.

Итак, к чему же мы пришли? Промежуточный язык прямому наблюдению не дан, у него нет словаря, и текстов на ием тоже нет... Что же здесь делать лингвисту и должен ли он вообще этим заниматься? Поставить вопрос таким образом — это все равно, что спросить, должен ли лингвист заниматься языком: ведь на самом деле он оперирует данными речи, текста, а выводы делает о ненаблюдаемом феномене — человеческом языке, т.е. он в известном смысле "реконструирует" его. Ту же ситуацию мы имеем и в случае промежуточного языка — он недоступен наблю­дению и его надо реконструировать, весь вопрос только в том — на какой основе. Прежде чем рассматривать источники его рекон­струкции, попытаемся коллекционировать и систематизировать те типовые элементы промежуточного языка, которые зафиксированы раз­ными исследователями путем интроспекции или экспериментов.

Приводимые далее в перечне элементы промежуточного языка мы характеризуем как равноправные, принадлежащие языку мысли во­обще, и не проводим различия между ними по их принадлежности к разным типам мышления. Убеждение, будто в техническом, например, мышлении преобладают символы, в образном — нагляд­ные образы, а в речевом мышлении — языковые знаки, мы считаем ни на чем не основанным заблуждением. И живописец, работающий над пейзажем, в одинаковой мере использует и то, и другое, и третье, и теоретик, разрабатывающий новую физическую кон­цепцию, может опираться не только на языковые знаки или спе­циальные символы, но и на зрительные и акустические образы: вспомним признания Эйнштейна о роли музыки в его творчестве. И хотя лиигвист занимается тем, что называют "речевым мышле­нием" (сам я стараюсь избегать употребления этого термина в моих собственных построениях из-за его амбивалентности), т.е. затраги­вает определенные мыслительные процессы, результаты, продукты которых проявляются именно в речевой, а не в сенсомоторной или двигательной или вообще какой-то практической деятельности, тем не менее соответствующий мыслительный "ряд" на промежу­точном языке, который при продукции речи движется параллельно внешнему ряду с большим или меньшим (что зависит от масштаб­ности, величины единиц промежуточного языка) его опережением, содержит, по нашим представлениям, которые мы и попытаемся 188 обосновать ниже, все — или потенциально все — типы элементов этого промежуточного языка, а вовсе ие языковые знаки (слова) предпочтительно, как это навязывается самим содержанием термина "речевое мышление". При этом мы, конечно, далеки от однознач­ного соотнесения дискретных единиц внешней речи с соответствую­щим рядом внутренних представлений, что казалось естественным в нашей науке, не обогащенной еще исследованиями внутренней речи и достижениями психолингвистики ^[60] , и отдаем себе отчет в том, что интериоризованный ряд элементов промежуточного языка связан одновременно сложными отношениями не только с внешним речевым потоком (через ассоциативно-вербальную сеть), но также с тезаурусом языковой личности и системой ее коммуникативио- деятельностных потребностей. Иными словами, в любом, даже эле­ментарном речевом акте всегда проявляется взаимодействие всех трех уровней организации языковой личности — семантического (ассоциативно-вербальная сеть), лингво-когнитнвного (тезаурус) и праг­матического. Итак, после сделанных оговорок, можно перейти к характеристике элементов промежуточного языка.

Дата добавления: 2015-10-21