Ну, где же Мак? Где все? Почему их нет до сих пор? А то она тут договорится до чего-нибудь нехорошего.
— …вот ведь пройдоха! Я даже просил его нам тебя продать. Ничего, что на «ты»? — Неряшливый мужик повеселел. — А он все: «Да нет у тебя таких денег!». Теперь точно вижу, что нет — такие женщины бесценны!
Лайзе все меньше нравились обильно потекшие в ее сторону комплименты. Слишком хрупкий под ногами лед — сойти бы.
Мак, ну где же ты?
Его взгляд она чувствовала без перерыва — настойчивый, свербящий. На лице застыла фальшивая улыбка, вторившая неприятным смешкам проводника, чьего имени она до сих пор не знала.
— А вас как зовут?
— А Малыш никогда не говорил обо мне?
Лайза осеклась, ответила осторожно.
— Я просто… чтобы убедиться.
— Да Кей Ларвин я, милочка. Твой новый босс.
Она хотела ответить что-то льстиво-приятное, мол, приятно познакомиться, конечно же, много о вас слышала, но не успела — звуки выстрелов они услышали одновременно.
И тут же закрутилось.
Если раньше казалось, что время задремало, слиплось в единый комок и прекратило ход, то теперь оно понеслось со скоростью наступившего на осиное гнездо жеребца. Крики, стрельба, гомон… Лицо стоящего напротив Кея моментально превратилось в гримасу ненависти, рука потянулась к пистолету.
— Ты привела?! Ты?! — хрипел он, брызгая слюной. — Я знал!!! Сучка! Чувствовал…
Она метнулась в сторону, но куртку и лицо все равно забрызгало его кровью; куда попали, не смотрела — боялась, что зрелище въестся на всю оставшуюся жизнь. Только услышала, как упало за спиной тело, и бросилась к кустам, к ближайшей чаще.
Все смешалось воедино: громкие выкрики, написанная на сонных лицах паника — из домов повыскакивали прямо в трусах, — выпученные в безумии глаза…
Лайза нырнула в густые заросли, оцарапала веткой щеку, подвернула лодыжку. Ойкнула, поскользнулась на сыром мхе, с размаху уселась на пятую точку и поехала на ней, собирая хвою и шишки, вниз, к берегу небольшой речушки. Остановилась, набрав полные ботинки воды и грязи, спешно отползла под навес из корней, свернулась там в комок и накрыла голову руками.
— В меня стреляя-я-яли!
— Не в тебя — в главаря.
— Я попу отбила! Свалилась прямо на нее!
— Залечим.
— И щеку расцарапала!
— Тоже исправим.
— И напугалась!
— Ну, я же пришел?
Да, он действительно пришел. Нашел ее под корнями — грязную, напуганную, дрожащую, — вытащил, как трясущегося в панике щенка, на руках донес до машины. А там не удержался, прижал так крепко, что едва не задушил. Поцеловал уже позже, когда «надержался», долго гладил по волосам, сжимал затылок и все не верил, что «вот оно»…
А теперь вез домой. Домой.
Потому что все закончилось.
Лайза дрожала и канючила без перерыва, но Мак понимал — это стресс. Так иногда реагируют.
— У меня в ботинках столько грязи… видишь? Как теперь отмыть? По колено, видишь?
Голос тоненький, расстроенный, глаза большие.
— Вижу.
— А еще я лодыжку подвернула.
— Сильно?
Пауза.
— Не знаю… И ладошки расцарапала.
— Лично зацелую.
Она на минуту притихла, немного успокоилась. Затем взглянула на него ясными наивными глазами и спросила:
— А ты кольцо не привез?
Вот дьяволенок! Мак взревел:
— Прямо сюда?!
— А чего такого…
Надутые губки и выражение, мол, действительно, а чего такого?
— Женщина… — прорычал он, глядя на дорогу, услышал в ответ: «Знаю-знаю! Ты вынесла мне мозг»!» — и, глядя в хитрющие глаза, расхохотался.
Глава 12
(Robin Spielberg — Flower In The Rain)
Лайза забыла, что можно быть такой счастливой. А может быть, никогда об этом не знала. Она лежала, чувствуя обнимающую ее руку, и млела. Тепло постели, ласковый утренний свет, спокойное дыхание.
Он не коснулся ее этой ночью… Нет, коснулся, но не так: всю ночь прижимал к себе, нежно гладил по волосам, целовал. Просыпался, даже если она чуть откатывалась во сне, снова придвигал к себе, окутывал теплом и лаской, усыплял.
А вчера мыл ее в ванной. Мыл так осторожно, будто она была хрупкой фарфоровой статуэткой: аккуратно тер шею, спину, пальчики на ногах, а после укутал в огромное пушистое полотенце и унес спать.
Как хорошо… Как чудесно снова быть здесь. Дома.
Не сидеть, припарковавшись на пустой дороге в Мираже, глядя на темные окна; не думать, узнает ли тебя сканер, если войти в ворота; не пытаться уснуть в душной от тишины квартире, поддерживая слабый огонек надежды, что завтра будет лучше….
Все, она здесь. Дома.
Может подняться в ту спальню, где висит знакомая картина; может развалиться на диване в гостиной; может прыгать с попкорном вокруг огромного экрана в кинозале.
Дома.
Мак не выспался, устал, она знала это. Но все же не удержалась, повернулась к нему лицом, дождалась, пока откроются сонные глаза, и улыбнулась.
— Привет, чудо! А давай во всех комнатах дизайн переделаем?
Раздался стон; из-под натянутой на голову подушки донеслось:
— Создатель, выключи ей мотор в попе…
— Эй! — Лайза оторвала от лица прижатую подушку, откинула ее в сторону и со смехом навалилась сверху. — Доброе утро! А как насчет поцелуя?
На небритом лице растеклась добродушная улыбка.
— Вот с этого и надо было начинать… Если поцелуй будет хорошим, тогда делай, что угодно.
— Ура-а-а-а!
— Вот же какая…
Мак комично зарычал, перевернул Лайзу на спину и принялся щекотать; комната наполнилась счастливым заливистым смехом.
— Яичницу будешь?
— Буду!
— И бекон?
— Да!
— Тосты?
— Два!
Со сковороды на тарелку соскользнула аккуратная, с дольками томатов, глазунья. Сверху легли два съежившихся гармошкой ломтика мяса. Все это присыпалось укропом и петрушкой.
— Вкуснота какая! — В ожидании завтрака Лайза крутила в руках пустое блюдце, разрисованное яркими пестрыми цветочками; неизвестный художник с душой прорисовал каждый листочек, усик и нераскрывшийся бутон. К блюдцу прилагались шесть тарелок и стаканов со схожим дизайном. — Ты правда сам это купил? Ходил между рядами, разглядывал, выбирал?
Мак почему-то смутился.
— Да. Подумал, что тебе понравится.
И быстро перевел тему:
— Кофе, сок?
— Конечно, кофе! Он у тебя замечательный.
Когда на столе появились две исходящие кофейным паром кружки, повар отложил полотенце, сел напротив, отодвинул в сторону яичницу и достал из кармана знакомую бархатную коробочку. Открыл, поставил на стол; зеленовато-коричневые глаза хитро блеснули.
— Ну что, попытка номер два?
Лайза тут же прытко приподнялась, будто только и ждала этого момента; упершись носочками в нижнюю перекладину стула, дотянулась до коробочки, извлекла кольцо и натянула себе на палец. С широкой улыбкой три раза кивнула.
— Да! Да! И да!
Аллертон завис с отвисшей челюстью, затем шлепнул себя ладонью по лбу, притворно застонал и достал второе кольцо — мужское.
— Ну, хоть с эти ты мне поможешь? Или я, как ты, должен сам?
Она надела ему кольцо со всей нежностью, на которую была способна, погладила по ладони и заглянула в глаза.
— Люблю тебя, Мак. Очень-очень!
Он прижался к ней лбом, переплел их пальцы и прошептал:
— А я-то тебя как.
В прихожей, как упаковки из-под гигантских подарков, стояли две пустые картонные коробки. В них отправлялась свернутая одежда, обувь, книги, нужная, полезная и просто привычная мелочь. Карандаши, бумага, любимая кухонная посуда.
— Гречка?
— Угу.
— Овсянка?
— На завтрак.
— А заливать ее чем? Йогуртом?
— Варить на воде.
Мак, помогая собирать вещи, прохаживался по гостиной, переступая через многочисленные пакеты и свертки.
— А газовую горелку ты тоже уже купила?
Лайза вытащила из шкафа розовую блузку, придирчиво осмотрела и бросила на стопку вещей с мысленной пометкой «с собой».
— Не успела.
В соседней комнате зашуршал полиэтилен.
— Хлеб?
Она не ответила, лишь улыбнулась, время от времени любуясь переливающимся в кольце камнем.
— Слушай, принцесса, наличие некоторых круп я могу понять, но горох?
— А что горох? Его можно грызть и сухим.
— А потом пукать?
Из спальни послышался смех.
— Меня бы все равно никто не услышал. Там я могла бы устроить «узорную мазаницу», и никто бы мне слова не сказал.
— Ну да. С таким-то количеством консервов. Печеночный паштет, рыба, рыба, еще рыба… крабовое мясо. Королевский выбор!
— Отвезем Хвостику. Сами все равно не съедим.
Мак вошел в комнату и нежно обнял несостоявшегося матроса сзади; Лайза отложила штаны, которые держала в руках и замерла — пропиталась нежностью момента. Его щека, прижатая к ее голове, теплые пальцы, поглаживающие запястье.
— Неужели ты правда собиралась выйти в море?
Она кивнула; перед глазами встал тот вечер, когда она составляла список. Собрала всю волю в кулак, наплевала на отсутствие знаний и атакующие, как стая коршунов, страхи.
— Собиралась.
— Даже катер купила. — Он хмыкнул, но не весело — грустно, с оттенком боли из прошлого. — Поверить не могу. Чудище… Ты ведь могла утонуть. Первый шторм, и что тогда?
— Знаешь, мне было проще утонуть, чем жить без тебя.
Это была правда без излишней сентиментальности или жалости к себе, а от того и высказалась легко.
Мак развернул Лайзу лицом, долго и тяжело, поджав губы, смотрел в глаза.
— Никогда не рискуй собой, слышишь? Нас двое. Ты не одна. Никогда больше так не делай.
— Тогда я была одна. А теперь так делать не буду.
Прижатая к широкой груди щека, закрытые глаза и один на двоих пульс.
О том, как жила в одиночестве, о серых буднях, трудностях с вдохновением и деталях несостоявшегося морского плана она рассказала тем же вечером, когда они, закончив с переездом, сидели в машине, если жареную картошку из картонной упаковки и смотрели на тонущий в прохладном розоватом закате город.
— Я чуть деру не дала из того магазина, когда продавец спросил меня про водоизмещение!
Мак делал вид, что трет глаза — деликатно пытался не хрюкнуть.
— Смешно тебе! А я вообще ни в зуб ногой о том, какие бывают двигатели. Он на меня смотрел, как на дуру! Ну, собственно, не так уж он был и не прав…
— Не дура. Просто редкая девушка, которая идет вперед несмотря ни на что.
— Да уж… А я и не знала все это время, что ты жил на яхте, голову сломала, почему дом пустой, пока доктор мне не сказал, где ты…
— Так вот кто ответственен за покупку катера!
— Мы ему его и подарим.
Лайза мягко улыбнулась.
Осень, теплый вечер, хорошо на душе. Внутри наконец появилось ощущение, что горбатое полотно жизни расправилось, разровняло складки, и впереди расстелилась долгая гладкая и счастливая дорога. Пусть иногда в дождь, а иногда в солнце, лишь бы вместе.
Отражали лучи уходящего солнца высокие небоскребы, висели вдали дымчатые, как вуаль, облака, теребил высыхающие листья ветер.
— А я видел тебя по телевизору в тот вечер.
— Правда?
Он смотрел на нее с такой теплотой, что Лайза порозовела. И почему-то смутилась.
— Я пацанка, да?
— С такими-то титьками? Уж прости за слово…
— Да я не об этом!
Она хлопнула его по колену и притворилась возмущенной. Каждое действие, каждый жест теперь доставляли особенное удовольствие и еще раз напоминали о том, что теперь можно все: шутить, дурачиться, сидеть обнявшись. Потому что теперь разрешено. Теперь есть время…
— Нет, Лайза, ты не пацанка. Ты чудесная женщина — мягкая и живая. Очень подвижная. И я очень гордился тобой тогда. Даже выкинул телефон за борт, чтобы не позвонить и не поздравить.
— Что, правда? Телефон выкинул?!
— Угу. А наутро поехал за новым. Мне шеф головомойку устроил, потому что я пропустил два вызова.
— Вот это да! А я тебе не рассказывала, как праздновала месяц нашего знакомства одна? В ресторане? Где какой-то идиот подсел ко мне за столик?
— Это какой еще идиот?! Найду и зарэжу!
Мак смешно скопировал акцент из популярного фильма, и Лайза рассмеялась, неуклюже дернула рукой и снова, как и когда-то, рассыпала остатки картошки по коврику и виноватыми глазами посмотрела на поднявшего брови водителя.
— Я все исправлю! Отработаю!
— Натурой?
— Э-э-э…
— Ну, что ж, — водитель радостно потер друг о друга ладони, — поехали!
С готовностью взревел мотор пригревшейся на холме машины.
— Если это называется «отработкой», то я готова отрабатывать за все… Днем, ночью, в выходные…
Обнаженная Лайза мягко приподнялась и опустилась на то, по чему она истосковалась не меньше, а то и больше, чем по всему остальному — скользкому, горячему, тугому…. ох, какой же она вновь стала пошлой. И как же она скучала по пошлой себе…
Расслабленное мужское тело под бедрами, взгляд из-под полуприкрытых век, лежащие на бедрах горячие мужские ладони.
— Сделай так еще раз…
Она вновь приподнялась, почувствовала, как влажная упругая головка почти выскользнула наружу и мягко села, сделала движение тазом вперед назад, потерлась.
Не отрывая взгляда от округлой груди, Мак застонал.
— Обожаю твои соски… с ума от них схожу… Одна мысль о них — и «стояк» на полдня обеспечен. А теперь и этот «ежик»…
— Этот «ежик» там только потому, что брить его некому. — Лайза наклонилась вперед и медленно, смакуя каждое движение, поцеловала самые вкусные на свете губы. Потерлась своей грудью о мужскую, чем вызвала еще один хриплый стон.
— Что значит «некому»? Руки оторву любому, кто попробует…
— Мне было не до того, а тебя рядом не было.
— Так сегодня и займемся, не будем откладывать…
Она улыбнулась довольной кошкой, а когда Мак принялся подушечкой пальца ласково поигрывать с влажным клитором, ускорила темп, начала «насаживаться» до самого конца.
— Женщина, мне крышу от тебя снесет!
М-м-м…
Отыскала пальчиками круглую тугую мошонку и принялась ее поглаживать. И без того большой член ощутимо увеличился и стал еще тверже. Теперь, когда Мак согнул колени, тот напоминал поршень, обосновавшийся внутри — да, мой домик, только мой, внутрь, наружу, внутрь, наружу…
Лайза застонала. Выпрямилась на несколько секунд, но затем снова легла Маку на грудь, слишком вкусно было его целовать в процессе, не хотелось отрываться. Мужская ладонь, до того поглаживающая ягодицу, сместилась — один из пальчиков проник в попку.
— Перестань… негодник…
— Я же вижу, что ты с ума сходишь, когда я так делаю…
Движение пальца вторило движению члена. От жара тела скользили друг по другу; влажные губы, жаркое дыхание, слипшиеся в «непорядочном» месте тела. Они совокуплялись, отдаваясь процессу полностью, в экстазе мозг, в экстазе тело, жаждали лишь одного — проникнуть друг в друга еще глубже, еще жарче, с еще большей страстью…
— Обожаю тебя, сладкая…
Ее толкали на себя, надевали, вколачивались по самую мошонку, а она готова была отдать все на свете, лишь бы процесс не прерывался. Поднималась и опускалась, покручивала тазом, покусывала губы.
— Прекрати… меня… трогать… Везде. Я же так…
Но сладкие пальчики остались глухи к липовым молитвам — один поглаживал клитор, второй продолжал проникать в попку.
— Мак… я… Мак…
Ускорившись еще, скользил туда обратно член.
Она не сумела закончить фразу — взорвалась невидимой вспышкой, вцепилась в мощные плечи, застонала и почувствовала, как стальные ладони сжали бедра, запретили им двигаться, и как секундой позже запульсировал внутри, содрогаясь, пенис.
Эпилог
Теплый ветерок гонял вдоль пешеходных дорожек желтые листья, тянули к еще теплому солнцу пестрые лепестки цветы, всматривались в прозрачное и глубокое небо, покачивались в такт дуновениям, разливали вокруг чувство удивительной безмятежности.
На углу шумел проспект: под тканевыми тентами торговали фруктами — еще в открытых лотках, пока не хлынули стылые осенние дожди, — прохаживались легко одетые прохожие, нежились, как и цветы в клумбе, в лучах пригревающего солнышка. Прохаживался у светофора, сметая с дороги листья в кучу, пожилой бородатый дворник, на него с протянувших ввысь ветки деревьев тут же падали новые.
Мак, прислонившись к выкрашенной черной краской ограде, ждал. Сложив руки на груди, стоял и смотрел на прилегающую к проспекту улицу, ту самую, на которой, скрытое кленами, притаилось высокое невидимое глазу обычного прохожего здание Комиссии.
Ровным рядом дремали бок о бок похожие друг на друга, как две капли воды, серебристые машины. Семь штук. Без проходящей по крылу ровной белой линии — до поры до времени.
Аллертон бросил взгляд на главный вход, проверил, не показалась ли фигура Начальника, и достал из кармана тонкую полоску бумаги, в который раз перечитал бесхитростный написанный ручкой текст.
«А ты умеешь рассказывать сказки на ночь?»
Он случайно нашел их прошлым вечером в спальне, где Лайза разбирала одежду. Крохотные записки-послания, лежащие в коробке из-под конфет.
Сколько всего она их написала? Собиралась ли показать, отправить, передать? Некоторые закапанные слезами, как та, что он дольше всего мял в пальцах…
«Мне без тебя холодно. Я не жалуюсь… я держусь…»
Каждый раз читая, он чувствовал тяжесть на сердце. Каждое слово — крик души. Каждый обрывок — символ прошлого. Символ ее одиночества.
И символ безграничной любви.
Простые бумажки.
Невероятная ценность.
Как и та, склеенная из частей картина «Мечты». Лайза так и не призналась, почему порвала ее… Наверное, в какой-то момент не верила. Да он и сам, было время, не верил.
У крыльца послышались шаги; Мак очнулся, поднял голову: по дорожке к парковке шагал Дрейк. Как всегда собранный, деловой, подтянутый. И как всегда погруженный в никому неизвестные думы.
Аллертон оттолкнулся от прутьев ограды и вышел из тени.
— Добрый день, Дрейк.
— Добрый-добрый. — Легкий кивок, удивленный взгляд. Мак подумал, что никогда не видел у Дрейка по-настоящему удивленного взгляда, скорее, его иллюзию в подходящий случаю момент. — Вроде виделись уже с утра.
— Да, виделись.
И замолчал. Понял, что, оказывается, не знает, с чего начать. И стоит ли.
Начальник смотрел вопросительно, ждал.
Пришлось прочистить горло.
— Я хотел сказать: «Спасибо».
На лице напротив появилась легкая растерянность, мол, не понимаю…
— Спасибо, за тот разговор по телефону.
— Какой разговор?
— Тот, с яхты.
— С какой яхты?
Дрейк поджал губы.
— Хочешь мне в чем-то сознаться?
Аллертон смял в кармане записку и, глядя в проницательные глаза, вновь прочистил горло.
— Не хочу.
— Вот и я подумал, что не хочешь.
Дрейк хмыкнул, перекинул куртку через плечо и прошел мимо. В русой макушке, стоило выйти из-под деревьев, тут же запуталось солнце; заблестела в лучах серебристая ткань.
«Спасибо».
Прошептал еще раз Мак, но уже мысленно.
— Что такого в том, что я хочу подарить вам катер?
Доктор махал руками так рьяно, что напоминал вентилятор.
— Никакого катера! Вы что, рехнулись?
— Разве это плохой подарок?
— Оставьте его себе, Лайза. Это ваш катер. Лучше пригласите меня однажды на нем на прогулку.
— Но я пока не умею им управлять…
— Вот когда научитесь, тогда и пригласите. Хорошо?
Нахмуренные рыжеватые брови и смеющиеся глаза цвета крепкого чая.
Она не выдержала, сдалась. Кивнула.
И тут же надула губы.
— Но я не знаю, когда научусь!
— Я терпеливый, Лайза. Я подожду.
И он похлопал ее по руке теплой ладонью.
Плеск воды за бортом, пропитанный солью ветер, белые барашки на вздымающихся волнах.
Лайза с упоением чиркала набросок, это был уже третий вариант гостиной. Рядом лежали еще два листа — обновленный вид спальни на втором этаже и удобные дополнения к кинотеатру в виде второго ряда кресел, полок для дисков и пары декоративных элементов.
С прядей волос стекала вода, капельки соскальзывали на спину, плечи и иногда, образуя разводы, на рисунок. Засунутый в рот пластмассовый колпачок, припекающее макушку солнце — красота!
Наброски давались легко; вдохновение, поддавшись искрящемуся настроению дня, застыло сверху невидимой радугой и с любопытством следило за движениями карандаша.
Лайза на секунду оторвалась от работы, отпила из запотевшего стакана ананасовый сок — звякнули ледяные кубики — и устремила взгляд в горизонт. Туда, где лазурная гладь моря сливалась с пронзительно синим, без единого облачка, небом.
Тепло. Даже жарко. И не скажешь, что осень.
Где-то в отдалении отфыркивались, слышались одинаковые всплески, в которых легко угадывались гребки сильных мужских рук — наслаждался теплой водичкой Мак. Его мокрая голова то показывалась над поверхностью воды, то вновь исчезала в глубине под волной.
Лайза отложила листок и взяла чистый. Нарисовала на нем улыбающееся лицо в выпуклых пластиковых очках. Штрихами набросала волосы, хорошо ухватила линию губ, добавила тень сбоку от носа.
Теперь с бумаги сквозь плавательные очки смотрел довольный жизнью спортсмен.
Художница привередливо наклонила голову и высунула язык. Погрызла карандаш. Затем пририсовала под водой крупное мускулистое тело в трусах, отдельно выделила спереди бугор.
Еще раз наклонила голову, изучила бугор, хитро улыбнулась и стерла бугор резинкой. Сделала его в два раза больше, заштриховала.
Захихикала.
Через минуту сзади послышались шлепки босых ступней.
— Прохлаждаешься?
— Прогреваюсь.
Лайза продолжала с упоением вырисовывать довольному спортсмену, вероятно, причину его довольства.
Мак, вытершись полотенцем, подошел сзади и положил руки на лямки купальника. Скользнул вниз, погладил, чуть сжал ладонями груди. Потом раздвинул ткань в стороны и высвободил их наружу. Наклонился, полюбовался зрелищем.
— Вот. Они должны быть вот так.
Лайза откинулась назад и засмеялась.
— Ага. То есть как бы в купальнике, но без него.
— Ты же знаешь меня, извращенца. — Довольная усмешка и пальцы, поглаживающие соски. — Каждому мужику хочется раздвинуть купальник в стороны, чтобы все «выпало».
— Догадываюсь! Вам только и подавай, чтобы все «выпало».
— О-о-о, так я не один такой!
Мак отнял ладонь, взял неоконченный рисунок и принялся его рассматривать.
— Вижу-вижу, к какому месту у тебя был наивысший интерес!
— Точно! Я и сейчас хочу проверить, все ли правильно нарисовала.
Лайза юрко поднялась с места, развернулась и стянула со стоящего позади мужчины мокрые плавки. Опустилась на колени, держа их в руках, полюбовалась покачивающимся из стороны в сторону органом. Облизнулась.
— Обожаю, когда с него стекает вода. Какие мокрые кудряшки… какой хорошенький писюн! Моя сосисочка… Ой, большой писюн… Ой! Совсем большой писюн!..
Спокойно висящий до того член набух, заметно увеличился в размере и теперь смотрел не в пол, а прямо ей в лицо.
— Принцесса! Ну, отдеру же тебя сейчас прямо здесь!
Лайза неторопливо приподнялась с коленей, встала, потершись собственным телом о выпуклую часть, приложила палец к губам и спросила, хитро сверкая глазами:
— Прямо здесь?
Тяжелое дыхание, тяжелый взгляд.
— Если решишь убегать, я буду голым бегать за тобой по палубе. Все равно догоню.
— Знаю. Догонишь. Поэтому сначала лучше я… тебя… «отдеру»…
— Что?
И она плавно опустилась на колени.
Догорел закат, на небе высыпали первые звезды. Воздух похолодел; приятно щекотали обнаженную кожу горячие пузырьки джакузи.
Лайза отпила из бокала шампанского, поставила его на бортик, потерлась затылком о подбородок любимого мужчины и промурлыкала:
— Как здорово. Вокруг темно, а мы тут как в освещенном оазисе, да?
— Да.
— От нас свет по волнам. Наверное, рыбы смотрят. Мы им спать мешаем.
— Не думаю, что мы им мешаем.
— Ну, мы же тут плаваем. Лампочки горят, окна светятся, а они в глубине щурятся.
Мак тихо засмеялся и намотал на палец длинный мокрый локон.
— Рыбы не щурятся. Они уплывают туда, где темно.
— На глубину?
— Наверное.
Ее попка приютилась между его раздвинутыми ногами, живот поглаживали пальцы. Иногда сползали к лобку, щекотали его. Лайза жмурилась от удовольствия.
— А мы тоже возьмем и поедем к горизонту! Исследовать, где кончается безымянное море.
— Без карты и направления?
— Точно. Возьмем с собой побольше продуктов…
— Крабового мяса и гороха?
Лайза прыснула в кулак.
— И газовую горелку…
— Тут, вообще-то, полноценная кухня есть.
— А-а-а, все равно… — Расслабленно махнула в воздухе мокрая ладошка. — Я буду капитаном, а ты сильным, крепким и загорелым моряком.
— Ну, вот еще! Морская владычица. Ты у штурвала, а я всю грязную работу? Не согласен.
— А у меня же еще есть неиспользованное желание? Могу всякого пожелать.
— Знал бы я, чем все это обернется…
Тело сзади подрагивало от смеха.
Улыбаясь, Лайза подняла глаза и долго смотрела на черное покрывало неба с россыпью звезд.
— Мак?.. — спросила серьезно.
— Что?
— А вот и у тебя, и у меня… на плече… осталась Печать. Скажи, она умерла, погасла? Я как-то раз чувствовала ее пульсацию, слабую такую…
— Нет, не умерла.
Всплеск воды; темноволосая голова повернулась, взглянули с любопытством синие глаза.
— Как так? Ведь ее…
Мак улыбнулся.
— Печать живая. Ее действие можно прервать, но если любовь жива и оба этого хотят, связь остается.
— Так я могу с тобой мысленно разговаривать!
Как же он любил эти восторженные возгласы, эту искреннюю радость в глазах, эту непосредственность и это неподдельное счастье, разливающееся на ее лице вместе с улыбкой.
— Можешь. Печать окрепнет. Ведь любовь есть?
— Есть!
— И будет?
— Конечно, будет!
— Тогда и все будет.
И он, полностью счастливый, обнял свою избранницу, уткнулся носом во влажные волосы, пахнущие лавандой и солью, переплел под водой пальцы и закрыл глаза.
Конец
От автора
сентября 2013 года.
Ставропольский край, Минеральные Воды.
Я закончила писать шестой роман из серии «Город». Это отличное чувство, очень хорошее, теплое и невероятно мной ценимое. Когда дописываешь последнюю страницу истории, книга будто получает жизнь, по-своему рождается только в этот момент. И вот она закончена.
Я помню, как история Чейзера родилась в моей голове. Родилась исключительно из представившейся под музыку сцены погони. Кто-то убегает — женщина, кто-то догоняет — мужчина. Какой он? Что он? Зачем все происходит? В голове продолжали роиться и множиться детали. Первый вариант этой истории я попробовала накидать в ранних двухтысячных… Теперь не могу сказать точно, потому что когда у моего мужчины начался отпуск и мы поехали гостить к его родственникам, где я собиралась дописывать роман, у меня сломался ноутбук. Пропали файлы, книги, любимые картины. Ну да ладно.
Так вот, в тех двухтысячных была другая история. Тоже с погоней, с догонялками, с развитием отношений. В ней было всего тридцать страниц. В какой-то момент я ее бросила, решила пока не раскрывать, а много лет спустя дозрела. До правильных характеров, до новых поворотов сюжета, до более глубокой психологии.
Эта книга отличается еще и тем, что в ней присутствуют откровенные сцены (скажем, гораздо более откровенные сцены интимного характера, нежели в других моих книгах). Когда роман начало «кренить» в эту сторону и появилось желание дать себе волю и развязать руки, я сначала засомневалась. Покраснела, как та монашка, и долго не могла решить: то ли приструнить себя, то ли дать желанию быть откровенной в волю. Победило второе. Чему я, честно признаюсь, рада. Пусть книги отличаются друг от друга, пусть будут разными. Пусть в каждой будет что-то новое, свое.
Удивительно, что написание каждого романа различается еще и географически. «Ассасин» был написал в Америке, «Корпорация “Исполнение желаний”» начата в России, дописана в Бельгии, там же начаты и «Игры Реальности». А «Чейзер» начался в Сибири и закончился на Кавказе. Как хитра и замысловата, однако, жизнь.
Хочу сказать спасибо за тот период, когда вы ждали меня — в июне в пожаре я обожгла руку и почти два месяца не писала, но вы — любимые читатели — все понимали, не подгоняли, подбадривали. Я очень и очень это ценю. Ценю те картинки и письма, что вы присылали, чтобы добавить «вдохновения», поверьте, это сработало. Ценю то, что, несмотря на различие во вкусах, вы с интересом следили за новыми главами и в том числе за разнообразием в описании интимных моментов. Охали, ахали и щедро делились эмоциями, это очень помогало вдохновляться на большее.
Я, как и все мы, очень надеюсь, что «Чейзер» однажды выйдет на бумаге. Как только появится время, я разошлю роман по издательствам и скрещу пальцы. Скрестите их, пожалуйста, тоже. Пусть удача будет на нашей стороне.
Что ж, остается добавить немного.
Надеюсь, эта история вам понравилась. Здесь была хитрюшка Лайза — где-то смелая, где-то не очень, но всегда открытая и настоящая. Здесь был Мак — сильный, замечательный, иногда серьезный, иногда совсем нет. Со своими неуемными желаниями в сексе и тараканами в голове J (Смеюсь). Они, эти герои, раскрылись мне (как и вам) только в процессе написания. Вышли на свет, улыбнулись и проявили характеры. И оказались такими, какие есть.
Дата добавления: 2015-10-21; просмотров: 25 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |