Джейнц-Михаэлю и Марии-Маделяйн посвящаю 6 страница

– Спасибо, Селим, – рассеянно произнес Али.

Старый слуга удивленно посмотрел на него.

Не так уж часто приходилось ему слышать слова благодарности от своего господина, да еще за столь незначительную услугу.

– Рад служить вам, – произнес в ответ Селим и склонился в благоговейном поклоне.

– Позови старую женщину и ее сына. – Али поднялся. – И закрой ворота, чтобы другие пациенты больше не приходили. На сегодня прием окончен.

– Будет исполнено, мой господин. Я позабочусь об этом.

Пока Селим уходил, шаркая подошвами, Али проклинал себя за то, что согласился провести прием до конца. Добродушие покинуло его. В конце концов тот, кто сидел весь день, мог бы подождать и до следующего утра.

В «час женщин» Беатриче и Мирват прогуливались по саду и наслаждались вкусом свежих фиников, которые предлагала им служанка. Мирват рассказывала, что иные зимы здесь бывают настолько холодными, что пруды затягиваются ледяной коркой и замерзают фонтаны. К счастью, до зимы еще далеко.

Теплый воздух касался их щек, и свет заходящего солнца покрывал все золотистыми отблесками. Вокруг царила атмосфера праздника – настолько все было великолепно.

Беатриче уже несколько дней мучило нарастающее беспокойство, которое именно сегодня достигло своего апогея. Не было никакой возможности изменить что-либо в ее загадочном пребывании в восточном Средневековье. Она была подавлена, удручена, нервозна, раздражительна…

– Что ты на это скажешь?

Ее размышления прервал вопрос Мирват.

– О, думаю, ты права, – поспешно ответила Беатриче.

– Не утруждайся, Беатриче, – возразила Мирват с улыбкой. – Ведь ты не услышала ни слова из того, что я сказала. Где ты витаешь?

В бессильном отчаянии Беатриче воздела руки к небу. Возможно ли здесь скрыть что-нибудь?

– Мне очень жаль, но я действительно думала о другом. Это пока еще разрешается? – Она заметила, что ее вопрос прозвучал резче, чем она предполагала. – Извини, у меня сегодня не очень хорошее настроение.

– Да, я сразу это заметила. – Мирват покачала головой. – Что с тобой происходит? Ты вся на нервах, раздражена, как лев в клетке.

Беатриче на секунду задумалась. Как лев в клетке. Пожалуй, Мирват дала самое точное определение ее состояния. Она была пленницей в этом дворце, тюрьме категории «люкс» с мраморными полами, шикарной мебелью и служанками, исправно несущими свою службу. Ни на секунду ей не удавалось остаться наедине с собой. Женщины из гарема эмира искали ее общества, служанки и евнухи постоянно крутились рядом – приносили еду, убирали комнату, помогали одеваться, раздеваться, причесываться. Когда по утрам она только открывала глаза, Жасмина уже ждала от нее указаний, а вечером, перед тем как лечь спать, служанка разглаживала простыни. Беатриче вздрагивала во сне, чувствуя, что и ночью за ней наблюдают.

Кроме того, она страдала от смертельной скуки. Поначалу женщины часто обращались к ней за советом по поводу здоровья, зачастую даже ночью. Но со временем их визиты почти прекратились. И Беатриче уже подумывала о том, что могла бы оказывать медицинскую помощь тем несчастным в тюрьме работорговца, хотя это, конечно, было запрещено. Мирват чуть не хватил удар, когда Беатриче поведала ей о своих намерениях, но как она могла помочь Беатриче в осуществлении этого плана? Ее связей было недостаточно, она даже не знала, где находится эта тюрьма.

Время тянулось долго. Жизнь Беатриче ничем не была заполнена. Ни радио, ни телевизора, чтобы отвлечься, – только разговоры, темы которых всегда сходились к одному и тому же: мужчинам, тряпкам, детям. Беатриче сильно тосковала по книгам, мечтая уединиться где-нибудь в тихом уголке за чтением романа. Но она была пленницей этой эпохи. И не видела никакой возможности обрести свободу.

– Ты выглядишь печальной, – сказала Мир-ват и взглянула на нее изучающим взглядом. – Что с тобой?

Беатриче вздохнула.

– Думаю, что это ностальгия – тоска по родине.

– Скучаешь по своей семье? – с сочувствием осведомилась Мирват.

Беатриче наморщила лоб. Странно, но она совсем не думала ни о своих родителях, ни о друзьях. Да и что могло с ними случиться? Заметили ли они ее исчезновение? Возможно, переживают за нее, думая, что она лежит где-нибудь при смерти. Ей стало страшно.

– Да, я скучаю по своей семье. Но больше всего мне не хватает моей привычной жизни, свободы действий.

– Но ты вольна делать то, что хочешь, – возразила Мирват, с непониманием качая головой. – Никто не имеет права приказывать тебе.

– Да, да, конечно, – с горечью в голосе согласилась Беатриче.

Мирват, конечно, не понимала ее. Пределом мечтаний ее родителей было отдать дочь в гарем эмира, так как жизнь во дворце казалась раем. Ну а для нее самой? Беатриче такой образ жизни казался преддверием ада. В своей прошлой жизни после напряженного рабочего дня она только и мечтала о том, чтобы, вернувшись домой, лечь спать, благодаря Бога за возможность отдохнуть. Здесь же сон был не нужен в принципе. Ее душа и тело требовали привычной интенсивной работы, от которой наступала бы усталость, требующая отдыха. Беатриче спала плохо, часто просыпалась среди ночи и потом долго не могла заснуть. Ей снилась всякая чепуха. Часто она вставала к окну, чтобы посмотреть на звезды. Но деревянная решетка искажала вид ночного неба. Если бы она могла хоть иногда исполнять свои личные желания… Но как раз это и было невозможно.

Когда пару дней назад она сказала Жасмине, что хотела бы одеваться сама, та, громко заплакав, выбежала из комнаты, решив, что ее гонят с работы. Мирват определенно ни разу в своей жизни не одевалась сама и уж, само собой, ни дня не трудилась. Поэтому ей было невдомек, чего так не хватает Беатриче.

– Давай присядем, Мирват, – предложила Беатриче. Они устроились на скамье в отдаленном уголке сада. – Дома, в Гамбурге, – начала Беатриче после того, как они немного посидели молча, прислушиваясь к пению птиц, – я заботилась о себе сама. Покупала продукты и готовила еду. Сама принимала ванну, одевалась и стирала вещи.

– Но ведь это так противно! – воскликнула Мирват с нотками отвращения и одновременно сострадания. – У тебя вообще никогда не было слуг? Бедняжка!

Беатриче улыбнулась.

– Это не так уж противно, как тебе кажется. Мне не надо, стирая вещи, стоять у фонтана. Для этого есть специальные машины, которые помогают стирать. А вода по водопроводным трубам подается прямо в квартиры и дома. Но, – продолжала Беатриче, не обращая внимания на удивленное выражение лица Мирват, – я всегда была сама себе госпожой, сама себе хозяйкой. Когда мне хотелось побыть одной – я наслаждалась одиночеством, когда становилось скучно – звала друзей. Как мужчин, так и женщин.

– Что???

– Тебе, конечно, сложно поверить. Но это правда. Я пила с мужчинами кофе, прогуливалась по городу… ходила в кино! – продолжала Беатриче, с тоской вспоминая о прошлом. Неужели были те счастливые времена?..

Мирват с недоверием качала головой.

– Но ведь это невозможно! Никто не позволил бы тебе открыто встречаться с мужчинами. Ты ведь женщина!

Беатриче печально улыбнулась.

– Там, где я родилась, это возможно. Женщина вправе появляться в обществе в любое время наравне с мужчинами и в открытой одежде – нам не нужна паранджа.

– Не может быть! Не делай из меня дуру. Выдумала себе сказочку.

– Нет, Мирват. Клянусь, все чистая правда. Сначала я даже не собиралась рассказывать тебе об этом. Я знала, как трудно тебе будет поверить, что все услышанное не сказка. Но, может быть, теперь, после всего, что ты узнала, ты сможешь понять, почему ваши обычаи кажутся мне странными и мне сложно к ним привыкнуть.

– Не верю ни одному твоему слову! – воскликнула Мирват и вскочила со скамьи. – Каждое слово – ложь. И разговоры о целительстве тоже вранье. На самом деле ты не врач, а знахарка, ведьма и хочешь изменить нашу жизнь приемами черной магии!

– Успокойся, пожалуйста, Мирват! – в испуге попыталась утихомирить подругу Беатриче.

О чем она говорила?

– Нет! – завизжала Мирват и с широко распахнутыми глазами отскочила от нее. – Не дотрагивайся до меня!

– Мирват! Потише, пожалуйста, тебя могут услышать!

– А это разрушит твои планы, не так ли? Что ты хочешь сделать с нами? Заколдовать и отправить в свою черную страну? А может быть, убить всех по очереди, друг за другом? Думаю, что и болезнь Зекирех на твоей совести. Вдруг она умрет от твоего сглаза?..

Это было уж слишком. Беатриче влепила Мирват такую пощечину, что звук разлетелся по всему саду. Молодая женщина с испугом уставилась на нее, держась за щеку. Она медленно приходила в себя.

– Как ты смеешь говорить такое?! – Беатриче вся дрожала от гнева. – Если бы я хотела всех умертвить, то разве стала бы вынимать из твоего горла финиковую косточку? Я бы наверняка позаботилась о том, чтобы дать тебе скончаться в страшных мучениях.

Беатриче заплакала.

– Беатриче, пожалуйста, я…

Но Беатриче была слишком разгневана, чтобы слышать ее.

– Исчезни, Мирват, я не хочу тебя видеть. Когда придешь в себя и поразмыслишь над тем, что я тебе сказала, тогда и приходи. Ты знаешь, где найти меня.

Громко рыдая, Мирват убежала прочь. Беатриче опустилась на скамью.

Сейчас, когда злость начала постепенно стихать, она уже жалела о том, что ударила подругу. Но как иначе она могла привести в чувство впавшую в истерику женщину?

– Ты все сделала правильно, – неожиданно раздалось за спиной, – иначе Мирват всему дворцу рассказала бы, что ты ведьма.

Ошеломленная Беатриче повернулась и увидела перед собой Зекирех.

– Ты все слышала?

– Ну не все, но достаточно для того, чтобы понять, о чем речь. Мирват не особенно заботилась о том, чтобы ее не было слышно.

Беатриче вздохнула. Очень может быть, что и другие слышали их спор и наутро весь дворец будет знать об этом.

– Я не хотела вас подслушивать. – Зекирех опустилась на скамью рядом с Беатриче. – Все получилось совершенно случайно. Я разыскивала тебя.

– Как ты себя чувствуешь? Боли усилились?

– Нет, – ответила Зекирех и руками оперлась о свою палку. – Странно. Но с тех пор, как я узнала, что умру, боли уменьшились. Предчувствие неминуемой смерти облегчает страдания. Дни мои сочтены, но у меня еще есть время отдавать распоряжения. – Она рассмеялась. – Мирват чудовищно глупа. Однако я пришла для того, чтобы кое-что сказать тебе. Обязательно сходи к Замире.

– К Замире? – удивленно переспросила Беатриче. За все время, что она провела во дворце, она ни разу не слышала этого имени. – Кто эта Замира?

– О, уж ее-то Мирват, несомненно, сразу назвала бы ведьмой, – улыбаясь, ответила Зекирех. – Она целительница и ясновидящая. Замира живет на окраине Бухары. Я хочу увидеть ее, чтобы спросить совета. Если пожелаешь, Ханнах может проводить тебя к ней.

– И что мне там делать? – спросила Беатриче.

– Я знаю о тебе мало, Беатриче, и не желаю знать больше. Но то, что ты не такая, как мы, стало ясно уже в первую нашу встречу. Ты самостоятельная, умная женщина, и тебе не пристало исполнять любые повеления такого жирного, рыхлого мужлана, как Нух II. – Зекирех вздохнула. – Хоть он и мой сын, но я не боюсь называть вещи своими именами. – Она ударила палкой о землю. – Замира знает больше кого-либо в Бухаре. Она разбирается в таких делах, в которых никто другой не смыслит. Быть может, в ее силах помочь тебе.

Беатриче пожала плечами. В конце концов терять ей было нечего.

– А почему бы и нет?

Зекирех кивнула:

– Хорошо. Я сделаю необходимые приготовления. О времени сообщу.

Зекирех кряхтя поднялась со скамьи и молча пошла прочь. Беатриче глядела ей вслед и не знала, восхищаться этой женщиной или жалеть ее. Казалось, что и Зекирех чужда своему времени. Беатриче чувствовала, что если бы у этой женщины был выбор, она бы предпочла для себя другую судьбу взамен судьбы матери эмира Бухары.

Удар гонга, означавший окончание «часа женщин», разнесся по саду и прервал размышления Беатриче. С третьим ударом женщины должны были покинуть сад.

Поднявшись со скамьи, Беатриче медленно направилась к дворцу. Она подняла глаза: небо было усеяно россыпью звезд. Прямо над дворцом расположилось особо красивое созвездие, название которого Беатриче не могла вспомнить. Всякий раз, глядя на него, она тихо радовалась. Гонг раздался во второй раз, так что у нее было еще немного времени. Беатриче поймала себя на мысли, что расположение звезд напоминает форму глаза. Пришло осознание того, что жизнь готовит ей новый поворот. Тот, кто наверху, не бросит ее в беде.

– Иди во дворец. Пора.

Голос Юсуфа вернул ее на землю. Бесшумный и темный, как ночь, евнух внезапно появился за ее спиной. Беатриче не заметила его, хотя тот стоял совсем рядом.

– Да, сейчас иду, – ответила она.

Беатриче знала, что Юсуф ни на секунду не выпускает ее из поля зрения. Евнух исправно нес свою службу.

Как только Беатриче подошла к двери гарема, гонг прозвучал в третий раз. На лестнице она обернулась, чтобы напоследок взглянуть на созвездие. Глаз, большой и светящийся, смотрел прямо на нее.

Над горами встало солнце, осветив острые вершины королевским пурпуром. Муэдзин поднялся на минарет, и над куполами Бухары зазвучали восхваления Аллаху. Чистый, звонкий голос раздавался в утренней тишине, парил над крышами спящего города, сквозь оконные и дверные щели проникая в дома бедных и богатых.

Али стоял у окна своей опочивальни, вслушиваясь в звуки утра. Когда он был еще маленьким мальчиком, голос муэдзина представлялся ему самостоятельным существом – джинном или демоном, летящим по воздуху и проникающим в дома через замочные скважины и щели в стенах. Страшась этого, однажды вечером он даже заткнул пропитанными воском тряпками все отверстия в стенах своей комнаты, чтобы воспрепятствовать появлению этого призрака. Но назавтра, конечно же, опять был разбужен пением муэдзина. И весь остаток дня оттирал следы воска с двери, окна и стен.

Али рассмеялся своей детской глупости. Тогда он верил лишь в привидения – мир джиннов и демонов был для него живым, настоящим. И хотя это время давно прошло, голос муэдзина не лишился своего волшебства. Песнь звучала магически, особенно в ранние утренние часы. Как только смолк заключительный звук, Али отвернулся от окна и разобрал подзорную трубу. Всегда, когда раздумья не давали ему спать, он наблюдал за звездами – с тех пор, как в десять лет получил в подарок от отца свою первую подзорную трубу. Конечно, та труба была простой. Она состояла из двух линз и куска кожи, свернутого в трубку. Подобные ей носили с собой кочевники и вожаки караванов, когда находились в пустыне.

Али любил ту подзорную трубу. Каждый вечер он рассматривал в нее звездное небо и страстно желал хоть раз побывать там, чтобы рассмотреть звезды вблизи. Часто, увлекшись, мальчишка забывал о времени, и тогда отец делал ему строгое замечание и отправлял в кровать. Все свои наблюдения он добросовестно записывал в дневник.

Между тем сейчас у Али была подзорная труба намного лучше и точнее. Он приобрел ее по совету известнейшего толкователя звезд из Багдада. Просматривая свои нынешние записи, он удивлялся тому, насколько они совпадали с теми, которые он делал, будучи ребенком.

Али почистил одну из линз, держа ее против света восходящего солнца. На улицах Бухары медленно просыпался новый день. Первые торговцы погружали на телеги свой товар, чтобы ехать на рыночную площадь. Женщины несли с фонтана воду в больших глиняных кувшинах. Али слышал их голоса и смех, когда они обменивались последними новостями из жизни соседей. Потом раздались быстрые, тяжелые шаги мужчины. Возможно, прибыл паланкин, который эмир хотел выслать за ним.

И верно, вскоре в дверь постучали. Али еще раз проверил линзу на свет и бережно опустил в мешочек из черного бархата. Когда принялся протирать вторую линзу, из зала до него донеслись голоса. Наверное, Селим впустил посыльного. Али услышал шаркающие шаги своего слуги, с трудом преодолевающего ступеньки лестницы, чтобы уведомить своего господина о прибытии паланкина.

Али даже не обернулся, когда открылась дверь в его опочивальню.

– Простите, мой господин, вы…

– Я с ночи уже одет!

Али обернулся. Он заметил недовольство, с каким Селим смотрел на открытый ящик, в котором хранилась подзорная труба. Для старого слуги этот инструмент был орудием демонов, он считал, что с его помощью они околдовывали души людей и хотели преградить им путь в рай. Али старался не показывать подзорную трубу старику, чтобы не беспокоить его понапрасну. Но иногда, как, например, сегодня, ему доставляло удовольствие провоцировать его. Селим был так наивен! Как простое устройство, состоящее из металла и стекла, может причинять зло душам людей?

– Подержи-ка это, – сказал он и с ироничной улыбкой вложил в руку старика металлическую трубу. Тщательно расправил обивку ящика, уделив этому больше времени, чем обычно. Селим послушно стоял рядом, не шевелясь и не сопротивляясь, глядя на трубу так, будто в руках у него была ядовитая змея. Али знал, что старик, покинув дом, будет тщательно чистить свою одежду и вымаливать у Аллаха прощения грехов. Сделав глубокий выдох, он забрал у Селима подзорную трубу и, осторожно завернув в ткань, вместе с линзами положил в ящик. Селим с облегчением вздохнул, когда захлопнулась крышка.

Неужели и в грядущем человечество будет страдать от суеверий? Или должны пройти сотни, а может быть, тысячи лет, чтобы судьбами людей начали править разум и рассудок? Али вздохнул. Иногда ему казалось, что с помощью своей подзорной трубы он мог бы не только наблюдать звезды, но и предвидеть будущее. К счастью, Селим ничего не знал об этих мыслях. Пожилого человека, вполне возможно, хватил бы апоплексический удар.

– Ну вот, теперь я готов.

Али неторопливо спустился по лестнице в зал, где его уже дожидался посыльный эмира. Слуга Нуха II, хорошо одетый молодой человек, приветствовал Али низким поклоном.

– Мой господин, благородный и мудрый Нух II ибн Мансур, да хранит его Аллах и дарует долгую жизнь, прислал меня за вами, повелев сопроводить вас во дворец, где мой повелитель, благородный и мудрый Нух И ибн Мансур, да хранит его Аллах и…

Али закатил глаза. Все это он уже слышал в начале приветствия.

– …ожидает вас. Не изволите ли последовать за мной, господин? Паланкин уже подан.

Али направился за молодым человеком, вручив ему свой саквояж с инструментами. Паланкин оказался величиной с небольшую жилую комнату, с шикарным интерьером – большими подушками с набивкой из мягкой шерсти, тяжелыми шелковыми занавесками и шкурами для согрева. Стоял даже поднос со свежими финиками и орехами. Али почувствовал, как паланкин подняли и понесли. Темнокожие рабы обладали отменной выучкой; их быстрые шаги были равномерны, и они так крепко держали ручки паланкина, что Али казалось, будто он парит в воздухе. С наслаждением откинувшись на мягкие подушки, он вытянул ноги, взял несколько фиников и задремал.

Беатриче проснулась от тихого стука в дверь. В первый раз за все время пребывания во дворце она хорошо выспалась. Несмотря на то что ставни окон ее комнаты были открыты, она не слышала даже голоса муэдзина. Вообще-то она редко просыпалась для утренней молитвы. Наверное, оттого, что была неверующей и считала, что призыв пробуждаться ото сна звучал не для нее. Она потянулась и сладко зевнула. Стук раздался вновь, на этот раз громче.

– Беатриче! Ты здесь?

Это была Мирват. Беатриче щелкнула задвижкой.

– Доброе утро, – произнесла Мирват и проследовала мимо Беатриче в комнату. За ней шлейфом тянулся свежий аромат роз и мяты.

– Как ты спала? Я не увидела тебя в купальне и решила зайти.

– Я замечательно выспалась, – удивленно ответила та. – Я…

– Вижу, что у тебя не было времени даже одеться, – прервала ее Мирват и улыбнулась, как будто накануне между ними ничего не произошло. – Я ненадолго. Хочу лишь спросить, не хочешь ли ты после обеда сходить со мной к портнихе.

– Конечно, почему бы нет, – ответила Беатриче. – Никаких дел у меня нет.

Мирват вся засветилась от счастья и захлопала в ладоши.

– Чудесно! Юсуф зайдет за тобой после полуденного сна. Согласна?

– Да, конечно, я…

– Хорошо, тогда встретимся ближе к вечеру.

Мирват обняла Беатриче, дважды чмокнула ее в обе щеки и, шелестя одеждой, выскользнула за дверь.

Беатриче опустилась на кровать. Она не могла поверить в то, что произошло. Неужели это были они с Мирват, разругавшиеся в пух и прах? Та сделала вид, что никакого конфликта не было и в помине. Можно, конечно, и так. Хотя Беатриче предпочла бы обоюдное извинение. Но может быть, она слишком уж чувствительна? Или Мирват столь поверхностна?

В дверь снова постучали. На этот раз Жасмина.

– Госпожа, эмир через час ждет вас у себя. Он пригласил врача, чтобы тот вас осмотрел. Подготовьтесь заранее, если не хотите опоздать.

Беатриче впустила девушку и разрешила помочь одеться.

В небольшой уютной комнате дворца Али поджидал новую рабыню эмира. Нух II ибн Мансур и в это утро отменно угостил его: свежими овощами, белым хлебом, острым овечьим сыром, оливами, выпечкой с кунжутом, вареной чечевицей. Великолепное пиршество пришлось по вкусу Али – он был гостем самого эмира! Но как только Нух попросил его вновь осмотреть ту рабыню, которую он недавно приобрел в свой гарем, у Али сразу же пропал аппетит. К счастью, эмир, кажется, не заметил, что его гость без всякого удовольствия двигает кусок по тарелке, хотя совсем недавно угощался с отменным аппетитом. Нух тем временем продолжал говорить, опустошая многочисленные подносы и блюда. Когда он наконец насытился, то велел проводить Али в комнату.

Али ходил взад и вперед, считая шаги; внимательно рассматривал вытканный яркими нитками узор на подушках и коврах, выискивал пятна на побеленных стенах и старался всеми способами отвлечь себя от мысли, что вскоре вновь увидит ЕЁ.

После встречи с ней – постыдной и неловкой для него – в опочивальне Мирват он все время пытался вытеснить ее образ из своих мыслей.

Иногда она снилась ему. И в этих снах громко смеялась над ним. Смеялась ему в лицо, обнажив свои идеальные красивые зубы, потому что он не смог определить причину заболевания Мирват, уступив ей право принятия решения. Иногда, просыпаясь после таких снов, он презирал сам себя, стыдился своей незаслуженной славы. А что ему оставалось делать? Поведать всему миру и, главное, самому эмиру, что это не он спас от смерти любимую жену повелителя – не тот вундеркинд, который в десятилетнем возрасте уже цитировал и понимал самые сложные трактаты известнейших римских и греческих врачей, лейб-лекарь эмира Бухары, – а некая женщина? Да еще рабыня, неверная, дикарка сомнительного происхождения и неизвестного образования, даже не владеющая ни латинским, ни греческим языками! Такое неслыханное известие потрясло бы все привычные устои мира, если бы о нем стало известно народу. Да он и сам не хотел портить свою репутацию и стать посмешищем.

Али передернул плечами. По спине пробежал холодок. Он принялся внимательно рассматривать искусно декорированную медную масляную лампу, пытаясь по силе удара молотка определить возраст чеканщика, обрабатывавшего медь. Неожиданно отворилась дверь. Али обернулся и увидел темнокожего евнуха, который был вынужден пригнуть голову, чтобы не удариться о балку. Скрестив руки на груди, он встал возле двери и окинул Али таким мрачным взглядом, будто тот был его заклятым врагом.

Али с трудом удалось отвести взгляд. Юсуф был таким громадным, что одно лишь его присутствие внушало страх.

Вряд ли, подумалось Али, найдется такой мужчина, который бы отважился посмотреть на одну из женщин эмира или коснуться ее, если вблизи находился Юсуф.

Легкое покашливание заставило Али обернуться. Перед ним в парандже стояла она, загадочная женщина. По ее глазам он понял, что она улыбалась. Презрительно? Снисходительно? Благосклонно? А возможно, дружески? Али затруднялся сказать.

– Простите, если напугала, – произнесла она спокойным, приятным голосом. – Я здесь не по своей воле. Боюсь, вы меня не помните.

Али вскипел. Мало того, что она, хоть и с легким акцентом, но говорила на литературном арабском языке, как образованная женщина, так еще и первая обратилась к нему. Захотела поиздеваться над ним? Продемонстрировать, насколько его презирает? Или просто не знала, что по всем законам вежливости как женщина и тем более как рабыня не имеет права заговаривать с мужчиной первой?

– Ты не напугала меня, – быстро возразил он, чтобы не позволить ей радоваться тому, что она застала его врасплох. И почувствовал, что краснеет. – Я всего лишь задумался.

Что, скажите на милость, он творит? Почему оправдывается перед этой женщиной? Наверное, потерял голову. Или она околдовала его?

Али подумал, что сейчас его стошнит. Быстро повернулся к своему саквояжу и глубоко вздохнул. Тошнота почти прошла, но злость на себя самого осталась. Почему он не может справиться с этой женщиной?

– Сними паранджу, я хочу осмотреть тебя, – быстро приказал он, бесцельно роясь в своем саквояже и стараясь не смотреть на нее. Это помогло. К нему частично вернулось самообладание, он смог даже посмотреть ей в глаза.

Беатриче сняла паранджу и наблюдала, как врач со знанием дела, но, казалось, абсолютно бессмысленно ищет что-то в своем саквояже. Он казался нервным и взволнованным, как юный студент перед первой встречей с пациентом. Беатриче откровенно разглядывала его. Темные большие миндалевидной формы глаза. Черные густые коротко остриженные волосы. Слегка округлые щеки. Может быть, это признаки того, что в будущем у него возможны проблемы с весом, а может, просто детская припухлость? Но даже темная борода не скрывала поразительной молодости врача. Ему могло быть чуть за двадцать. Когда она увидела его в первый раз, это так не бросалось в глаза.

При мысли об их встрече Беатриче испытывала неловкость. Она хорошо помнила, как грубо накричала на врача за то, что он не сделал Мирват кониотомию. А ведь тот просто ничего не знал об этом! Даже если бы он был самым лучшим врачом своего времени, то все равно не мог обладать знаниями психологии и хирургии XXI века. Беатриче сомневалась, что в те времена была изучена анатомия гортани и трахеи. Какие мысли пришли ему в голову, когда он увидел, как она хлопотала вокруг Мирват? Ведь он мог посчитать ее либо сумасшедшей, либо ведьмой. Наверняка сначала подумал, что она хотела убить любимую жену эмира. И слава богу, что судьбе было угодно перенести ее в исламскую страну, так как, насколько ей было известно из мировой истории, именно мусульмане в эпоху Средневековья являли собой образец терпимого отношения к другим культурам и религиям. В христианской же Европе все, что невозможно было объяснить, приписывали дьяволу, а человека, который пытался сделать нечто непостижимое, после долгих мучительных пыток объявляли еретиком и сжигали на костре инквизиции.

Молодой врач приблизился к ней. Как его звали? Беатриче смутно помнила, что в их первую встречу он произнес свое имя. Но тогда она не знала по-арабски ни слова. Может быть, спросить? Немного поразмыслив, Беатриче решила этого не делать. Рано или поздно она все равно вспомнит. А если нет, то на помощь придет Мирват.

– Начнем осмотр, – еще раз предупредил молодой врач. – Открой рот.

Беатриче задалась вопросом, так ли уж это было необходимо, ведь у нее не болели ни зубы, ни горло, а у него даже не было нормального зеркала или лампы. Невероятно, что он мог при этом хоть что-то увидеть. Однако она послушно открыла рот.

Дата добавления: 2015-09-29