Тот мнется, и вместо него слово вставляет сухонький старичок в штатском пиджаке, но с очень серьезным набором орденских планок. Я плохо знаю ленточки, но, по-моему, две из них Красная Звезда и вот та — серенькая — «За отвагу».
— Вынужден согласиться с молодым человеком. Мне надоел этот балаган. Поэтому предлагаю сейчас выслушать представителя МЧС, потом обещанные медицинские выводы и решать, что делать дальше. Предлагаю выбрать председателя собрания — полковника Овчинникова, а вас, барышня, попрошу вести протокол собрания. Когда мы тут обустроимся и нам ничто не будет угрожать, мы с удовольствием послушаем диспут о культуре и духовности между вашим коллективом и монетчиками.
— Что вы себе позволяете? — щетинится полная дама.
— Позволяю себе напомнить вам, мадам, что чем дольше вы ведете пустопорожнюю болтовню, тем ближе к нам подбирается смерть. В том числе и ваша. — Старичок лязгает металлом в голосе, как танк на развороте. Старая школа!
— Против предложенной моей кандидатуры есть возражения? — Сидевший рядом со старичком полковник в форме встает.
— Разумеется, есть! — вспыхивает полная дама.
— Значит, единогласно, как говорил в такой же ситуации Остап Бендер, — невозмутимо отвечает полковник, ставший председателем. — Прошу, товарищ из МЧС, вкратце что можно сказать об эпидемии?
Эмчеэсовец сухо докладывает, что началось все с Москвы 19 марта. Причина оживания умерших не ясна, но вал покатился страшный — уже сейчас известно, что то же самое происходит в Европе и США. По ряду данных, это пандемия. Укус зомби заразен и смертелен. Остановить зомби можно только разрушением головного мозга. Еще отметил, что заражение идет в геометрической прогрессии. Прогнозы самые паршивые. Хотя, судя по всему, бороться и с этой напастью можно. В Кронштадте флотские стабилизировали обстановку.
Далее полкан дает слово Валентине. Она озвучивает свои результаты. Забавно видеть, что в общем-то достаточно простая работа вызывает удивление — часть присутствующих рты раскрыла, второй эмчеэсовец сомневается, что такой объем работы можно выполнить за сутки, полная дама фыркает в том духе, что заниматься вивисекцией глубоко безнравственно. Ее Валентина игнорирует, а эмчеэсовца спрашивает:
— Вы кто по специальности?
— Водитель судна на воздушной подушке «Хивус», — удивляется тот.
— Вы можете довести свое судно до Кронштадта?
— Разумеется.
— А я не смогу, я не умею водить. И ваше умение выполнить такой объем работы удивляет меня так же, как вас — объем моей.
— Я понял, извините.
— Не за что.
Следующим докладывает о своих слабых силах представитель внутренней безопасности: ну мы уже слыхали о его дюжине бойцов.
Доклад Михайлова чуть веселее — все-таки оружных у него в четыре раза больше.
По его предложению дают слово и Николаичу — в основном он рассказывает о том, что мы можем отсюда проводить спасательные операции, но для этого нужно создать структуру гарнизона крепости. Также он отмечает, что в городе уже пошел разгул преступности.
Тут полковник неожиданно обращает внимание на мою скромную персону:
— Вы что-то говорили о карантинных мерах. Что конкретно вы считаете нужным сделать прямо сейчас?
— Да то же, что делали еще в Средневековье, — стража осматривает проходящих в город. В нашем случае это следы укусов, раны, кровь на одежде и коже. При наличии такого подозрительного следует отправлять в карантин на сутки. Ну а в карантине — как еще Ушаков делал — изолировать от других, чтоб при общении никого такой человек укусить не смог. То ли клетушек наделать, то ли в отдельные комнаты помещать.
— Вас понял! Руководителям охраны настоятельно рекомендую направить распоряжения своим сотрудникам.
Оба без прекословий начинают отзваниваться.
— К орудиям, — это сообщает начарт, — есть тридцать восемь холостых выстрелов. Оба Д-30 исправны. Нужно, однако, решить вопрос: не перейти ли к сигнальным выстрелам из имеющихся старинных пушек девятнадцатого века, чтобы сэкономить современные выстрелы и расходовать дымный порох, который привезен в крепость из охотничьего магазина, но не очень востребован? Также вызывает потребность в обсуждении вопрос производства выстрелов. Судя поданным, сегодня здесь изложенным, шум выстрелов привлекает зомби, но также этот выстрел привлекает и здоровых. Так, сотрудники МЧС поехали в крепость только из-за услышанного выстрела. Наконец надо решить, стоит ли прикрыть дульнозарядными старинными пушками с бастионов мосты. Разумеется, эти орудия маломощные, но тем не менее могут произвести продольный залп по мосту той же картечью или даже каменным дробом, что вполне рассеет и истребит толпу зомби.
Наступает очередь того старичка с планками. Он предлагает выбрать или назначить: коменданта гарнизона, зама по тылу, зама по разведке, зама по артвооружению и технике, ну и начальника комендантской службы. Старичок извиняется, что у нас полувоенная организация выходит, поэтому немного не так, как положено, но структурно надо решать немедля.
— Вы тянете одеяло на себя, вся власть у вас получается в руках военных! — Ну ясно, кто возмущается.
— Нет, почему же. Вот, например, хотите взять обязанности зама по тылу? — Председатель благостен и добр взглядом.
— Быть завхозом? Да за кого вы меня принимаете? Может быть, мне еще и метлой мести прикажете?
Поднимается потертый мужичок с черными руками. У него странная прическа — издалека его темечко словно бы покрыто розовым плюшем, так странно смотрятся реденькие седые волосюшки.
— Учитывая важность момента, чтоб не терять времени, предлагаю у нас в Печатне прямо сейчас отпечатать результаты лабораторных исследований и развесить по территории.
Председатель соглашается моментально, и плюшевый протискивается к нам с Валентиной. Печатня — забавная артель, находящаяся в толще крепостной стены — куртине около Невских ворот, в которой собраны разные древние печатные станы и где при небольшой оплате можно самому оттиснуть на каком-либо из этих чугунных устройств понравившуюся гравюру.
Пока мы пишем текстовку для печатника, страсти разгораются дальше. Одна за другой словно нарочно вскакивают две тетки — одна от жильцов домов тринадцать и пятнадцать Петропавловской крепости. Вот не думал, что тут люди живут. А другая — служащая туалета, который находится в Иоанновском равелине. Понять сразу их трудно, потому что они пытаются перекричать друг друга, но видно, что председателя не зря выбрали. Из сумбурного дуэта он сразу вычленяет главное: тетки просят защиты. Потому что и жилые дома, находящиеся в Алексеевском равелине, и все, что находится в Иоанновском — а там кроме туалета еще и магазины, и кафе, и музей ракетостроения и космонавтики, — не защищены толком. Стены равелинов почему-то соединены со стенами крепости низенькими декоративными заборчиками, и потому любой живой мертвец туда залезет в момент!
— Алексей Сергеич! Доложите соображения по инженерному обеспечению крепости!
А, ну да, разумеется, Артиллерийский-то музей полностью называется военно-исторический музей артиллерии, войск связи и инженерных войск! Так что саперы там точно есть!
— Докладываю! — Это сухой, долговязый и совершенно седой флегматик.
— Только, Алексей Сергеич, тут в основном штатские, так что, пожалуйста, учтите это.
— Учитываю. Итак, крепость в плане — вытянутый шестиугольник с шестью бастионами, по одному на каждый угол. Бастионы осовременены, снабжены орильонами. Высота куртин от десяти до двенадцати метров. Учитывая наиболее вероятного противника — оживших мертвецов, можно считать, что сама крепость при дополнительном укреплении ворот защищена хорошо. Равелины — боковые дополнительные укрепления с торцов самой крепости — раньше отделялись от тела крепости рвом с водой. То, что женщины называют заборчиком, остатки от ботардо со стилизованным палисадом — частоколом.
— Алексей Сергеевич!
— Извините. Проще говоря, там во рву, соединяя боковую стену равелина и внешнюю куртину крепости, стояла стенка-плотина, удерживавшая во рву воду, а сверху по стенке шел частокол, чтоб препятствовать десантированию. При штурме атакующим пришлось бы либо лезть на стенки равелина, либо перебираться в воде через палисад — под перекрестным огнем это удовольствие сомнительное. Сейчас ров засыпан, и палисад дает неудовлетворительную защиту. Считаю, что мы можем разобрать часть заборов и временных оград внутри крепости и из полученного материала сделать достаточное заграждение от мертвецов. Это ж не спецназовцы, и подрывные заряды использовать не будут. Нужны рабочие, сварочные аппараты и грузовик до грех тонн. Высота стен равелинов — шесть метров. Если сделаем забор такого же уровня, вполне хватит. Второй момент — подходы и подъезды к крепости. В настоящее время Заячья протока покрыта льдом и никакой защиты не представляет. Два моста, по которым можно попасть в крепость, — Кронверкский и Иоанновский — имеют меньшее значение, потому что и без них попасть на территорию Заячьего острова по льду легко. Но в дальнейшем — ЕБЖ — придется либо ставить серьезные предмостные укрепления, либо, что на мой взгляд разумнее, разобрать настилы этих мостов и вместо них навести мост от середины между ними — напротив ворот Кронверка, а Кронверкскую набережную перекрыть, защитив таким образом оба Артиллерийских моста. Это, на мой взгляд, будет более разумно.
— Вы бы не матерились при женщинах! — щетинится безвкусная девушка.
— А где я матерился?
— Да как же, ЕБЖ ваше!
— Хм… Если будем живы… Где ж тут матюки? Обычное присловье.
— Ну и присловья у вас!
— Ближе к теме! Попрошу без перепалок! У вас все, Алексей Сергеевич? — Председатель рубит спор как топором.
— Так точно. Заборы и защиту для проездов делать надо быстро, тут женщины правы. И укрепить ворота стоит. — Сапер по-прежнему флегматичен.
— Ясно! Монетный двор, ваши рабочие могут построить забор?
Та самая стильная дама фыркает: ну разумеется! Рабочие на Монетном такой квалификации, что вообще стыдно их использовать на строительстве заборов! Это вполне могут сделать гастарбайтеры, которые наняты заповедником!
— Нам сейчас нужно качество именно петербургское! Именно квалифицированное! Ваши рабочие должны понять, что они сейчас не забор делают, а восстанавливают обороноспособность Петропавловской крепости. И лучше, чтоб первый рубеж обороны у нас проходил не по Монетному двору, а по Алексеевскому равелину.
Ай, молодца председатель! Как завернул! Дама кивает — такой подход делает работу ответственной и почетной, вполне достойной Монетного двора. Да и вторая линия обороны явно ей пришлась по душе больше, чем первая. Она звонит по мобиле, распоряжается очень кратко. Потом поворачивается к саперу:
— Э-э-э…
— Товарищ полковник. Так лучше всего обращаться…
— Хорошо… товарищ полковник. Вы можете подойти к Монетному двору. Сейчас там соберется полсотни рабочих со сваркой и инструментами. Грузовик тоже будет. Правда, грузоподъемностью поменьше, но, полагаю, хватит. Если что-то будет не выполнено, позвоните сюда. Ответственный там Гришаев.
— Ясно. — И глянув на председателя: — Разрешите покинуть собрание?
— Конечно, Алексей Сергеевич!
— Эй, а какие это заборы вы собираетесь разбирать? Они же у нас на балансе! Вы, перед тем как ломать что-нибудь, с нами должны согласовывать!
Ну почему я не удивлен, слыша это?
— Непременно согласуем.
Седой сапер ввинчивается в толпу и выкатывается наружу.
Председатель смотрит на Николаича и Михайлова:
— Прошу вас придать строителям по паре стрелков хотя бы. Нам нужно, чтоб им не мешали работать.
— Принято, — кивает Михайлов.
— И еще, у вас вроде бы были патроны 7,62 к «мосинке» и СКС?
— Да, только мало. Вот они привезли.
— Я понимаю. Но у нас есть еще оружие, а боеприпасов нет совершенно. Сейчас переговорите с майором. Прошу поделиться, мы добро помним.
Николаич морщится и, когда к нему добирается невысокий невзрачный человечек в штатском, начинает с вопроса:
— Получается так, жену отдай дяде, а сам иди… к тете?
— Цену себе набиваете? Я ж прекрасно понимаю, что патроны сейчас буквально на вес золота. Но вы вооружили охрану монетчиков. Значит, не чужды альтруизма. Или понимаете, что лучше иметь организованную оборону, чем отбиваться в одиночку. Мы, к слову, тоже не чужды альтруизма. Вы в этом убедитесь, если сутки-другие продержимся.
— Мягко стелете. Особняк?
— Был.
— Ясно. Насчет был не верится, но ладно. А оружие откуда?
— Есть коллекция экспериментального оружия, не принятого на вооружение по результатам испытаний. Холостить его запрещено — было много ситуаций, когда при появлении новых боеприпасов или технологий старое оказывалось востребованным. Так что есть и пистолеты, и винтовки, и автоматы. А вот патронов нет.
— Это-то понятно… Но и у меня патронов не пуды.
— Нескромный вопрос: сколько?
Николаич начинает сыпать цифирью, из которой я успеваю выхватить разве 7,62. Тем более что оно повторяется несколько раз.
— Вопрос ясен. Прошу триста 7,62 мм М1908/30 к винтовке и хотя бы четыреста 7,62 мм Калашников.
— И нежно поцеловать в придачу.
— Нет, без поцеловать. Это уже лишнее.
— Знаете, мой альтруизм не так велик и обширен. С вас пять стволов. Тогда пойдет.
— Вас, случаем, не Джек Потрошитель зовут? Стволы же уникальные. Еще нашим сотрудникам я могу их выдать, да и то как бы с меня голову не сняли. Это ж спецхран! Их по-любому будем пользовать пару дней, потом с полигона нормальное оружие привезут.
— Приказ есть на раздачу оружия?
— По Московскому гарнизону — да.
— А по Петербургскому?
— Пока нет…
— А если не будет вообще приказа?
— Если все будет так плохо, то приказ отдаст местное руководство. Как мы сейчас это сделали по музею.
— Ага. А вы моими патронами застрелите кого важного…
— Три ствола. Винтовка, автомат, пистолет.
— Еще винтовку добавьте — и договоримся.
— Не могу. Честно. Потом сочтемся, гарантирую.
— Не получится так, что пуля в затылок? По вашей основной профессии?
— Да ладно, если б это вон те демократы говорили… Ну не могу винтовку. Могу прицел дать к снайперке.
Дальше оба опять начинают сыпать какими-то сокращениями и аббревиатурами. Николаич морщится, как от кислого, но соглашается. Бьют по рукам и, дождавшись, когда наш главный дает распоряжения по мобиле Андрею — отдать патроны в обмен на три единицы огнестрела нарезного и прицел, майор-особист моментально исчезает.
Михайлов тихо шепчет Николаичу на ухо (но я все же слышу):
— Ну ты и бандит. Обобрал до костей. Прикидываешь, сколько сейчас раритетные, экспериментальные, музейные образцы стоят?
— Сейчас они стоят семьсот патронов. А скоро и вообще нисколько. Запчастей нет, а коллекционерам… еще и выжить надо. А это не бык пописал — сейчас выжить. Хотя в одном ты прав. Вот будет минута отдыха, я помечтаю на эту тему… И получу кайф как от кальяна!
Оба тихонько посмеиваются.
С улицы входит еще мужичок. Румяный, но седоватый, что видно, когда он снимает шапку. Фамилию его расслышать не удается, но председатель ему явно рад:
— Вот замечательно, что вы появились. Очень вовремя! Что скажете?
— Ситуация такова: сейчас на территории заповедника более двух тысяч человек. Из них триста двадцать шесть — сотрудники Монетного двора и их семьи, размещены частью в Монетном дворе, частью в Трубецком бастионе. Сто пятнадцать — жильцы и их родственники и знакомые, размещены в жилых домах у Алексеевского. Четыреста три — сотрудники музея-заповедника и их семьи и знакомые, размещены в комплексе зданий Кавальера и фондовых капиталов. Шестьдесят шесть — те, кто относятся к арендующим у нас фирмам; они пока нигде не размещены, так как и кафе, и лавочки сувениров торгуют в обычном режиме. И более тысячи трехсот неорганизованные; тут и туристы, и беженцы, и посетители — с ними сложнее всего. В общем. Уже стоит проблема их питания, размещения, и, вынужден сказать, что штатные туалеты зашиваются. Женщин в очереди масса — я таких очередей не припомню, разве что как при Горбачеве. Настроение у всех отвратительное, скандалят. Охрана на воротах уже отфильтровала два десятка человек как подозрительных по карантину. Таких размещаем в казематах Зотова бастиона. Под присмотром, конечно, вот Михайлов своих троих дал. Там тоже все непросто — они ж раненые, бинтовать нечем. Ну Охотничья команда помогла — дали медикаментов.
Ага, нас, похоже, называют Охотничьей командой…
— Но в Зотовом бастионе материальные ценности!
— Так я и есть материально ответственный. К слову, чем тут сидеть, шли бы вы разбираться — там автобус с тридцатью итальянками-туристками, а водитель делся куда-то. Никак с ними договориться не получается. И что делать с дамочками — непонятно. Они еще и голодные в придачу!
Очевидно, что между импозантным мэтром и вновь пришедшим сотрудником заповедника давняя и стойкая любовь.
— Я не могу покинуть собрание, так как без меня интересы заповедника будут нарушаться!
— Кроме вас тут еще пятеро ответственных лиц не ниже вас по должности, а по-итальянски только вы говорите. То есть заявляли вы, что говорите по-итальянски?
— Вы что, сомневаетесь в моей компетентности?
— Ни боже мой! Вот вам и карты в руки!
— Я не могу позволить в мое отсутствие прибирать власть к рукам всяким армеутам и разным спасателям кошечек с деревьев!
— То есть не идете?
— Пусть идет Игнатьев. Передайте ему, что я велел.
— Не получится. Игнатьев пропал без вести.
— Тогда Соколова!
— Хватит! Тридцать итальянок уже в относительной безопасности, так что нечего тут распространяться. Прекратите оба! Предлагаю выбрать зама по тылу — вот хранитель фондов заповедника Францев Павел Ильич. Знает заповедник как свои пять пальцев и не допустит нанесения ущерба фондам. Кто против? — Председатель обводит орлиным взором присутствующих.
Никто не против, даже уже достаточно засветившиеся либералы из музейных. Оттуда слышно что-то вроде:
— Самая по нему работа — по туалетам бегать! Венец карьеры!
Гул, однако, начинается, когда полковник Овчинников начинает зачитывать после обязанностей новоиспеченного хозяйственника его права. В обязанности входят обеспечение крепости материально-техническими средствами — продовольствие, вода, топливо, техника и так далее — и обеспечение функционирования жизнеобеспечивающих систем. А вот по поводу прав возникает возмущение, потому как права даются серьезные: ему переподчиняются все хозслужбы, включая принадлежащие арендаторам, соответственно сотрудники музея, включая гастарбайтеров, и много чего еще.
Не давая собранию увязнуть в обсуждении, тут же выбирается ответственный за оборону крепости. Им оказывается наш знакомец начарт — командир сигнальных орудий, которому подчиняются и стрелки внутренней службы безопасности музея.
Далее при минимальном перевесе голосов на Михайлова вешается комендантская служба. Ну а комендантом после долгих и тошных споров становится, естественно, полковник Овчинников.
Последнее сообщение от коменданта на собрании — требование всем умеющим обращаться с оружием сдать в течение двух часов сюда, в штаб крепости, свои военные билеты, военным пенсионерам — пенсионные удостоверения или список, заверенный от Артмузея.
— Это еще зачем? На учет ставить?
— На учет и так поставим. Возможно, удастся получить оружие и боеприпасы в Кронштадте. Сейчас приготовим приказ о мобилизации военнообязанных.
— Это ж будет филькина грамота, так не положено действовать.
— Давайте не будем спорить. Если под этот приказ нами будет получено оружие и боеприпасы и прочая поддержка от клешников, то я готов и на большие глупости.
После чего собрание объявляется закрытым. И лишних просят покинуть помещение, чтобы приступить к своим непосредственным задачам. Коротко и ясно.
Хранитель подходит к нам:
— Вы не можете поделиться продуктами? Это сейчас самое сложное в нашем положении. Сотрудники-то худо-бедно едой обеспечены пока, с собой принесли, да в Монетном своя столовая есть, а вот туристы и беженцы… Сейчас еще и школьные каникулы, детей много. Попробуем что-нибудь сварганить, чтоб готовить горячую пищу, но не из чего. И потом надо обеспечивать доставку, безоружных посылать бесполезно, а охранники… У них специфическая работа.
— Через час ответим, что можем вам передать, — разобраться с грузом нужно, у нас все свалено в кучу. Потом соответственно и решим, как быть. А полевой кухни у вас в хозяйстве нет?
— К сожалению. Полевая кухня многие проблемы бы решила. А часа на разбирательство у вас нет. Судя по сообщению наблюдателя с колокольни Петропавловского собора, мертвецы уже в поле зрения. И не один, а куда больше. Пока держатся поодаль, но полагаю, что скоро мы с ними столкнемся. Так что через полчаса я к вам подойду с людьми.
— Хорошо. А как насчет нас на довольствие поставить?
— Как я помню, разведка обычно сама себя питала.
— Когда это мы стали разведкой?
Овчинников поворачивается к нам:
— А вот только что. Вы, — смотрит на Николаича, — назначаетесь начразведслужбы, вы, — глядя на меня, — начмедслужбы. А начвора вы уже видели — майор, которому вы кишки вымотали за пару сотен патронов…
— За семь сотен, за семь…
Овчинников тяжко вздыхает… Горек хлеб отставника, командующего черт знает кем… Но он сдерживается, наверное, считает до десяти и мирно говорит:
— Ладно уж вам. В одной лодке сидим. А теперь, когда на нас две с половиной тысячи людей, — тем более. Ну удерете вы с командой. А дальше что? Выжить, безусловно, выживете. А через сорок лет как жить будете? Я не в плане совести, это десятое дело. Я про физический уровень.
— Знаете, товарищ комендант, зря вы меня агитируете. Меня вон докторица уже ночью просвещала, спрашивая, у какого племени лучше шансы выжить — у которого десять воинов и одна женщина или один воин и десять женщин… Только это все зря, я и сам не маленький, хорошо все понимаю. Но обеспечить в день минимум две с половиной тонны жратвы — это непросто. К тому же я понимаю, кормить детей — тут святое. А кормить дармоедов, вон как у вас за спиной сидит… С какой стати мне корячиться со своими людьми? — возражает Николаич.
— Да как вы смеете! Вы умеете одно, я другое! Вот и выполняйте свои обязанности! Вы обучались воевать, а я нет! Вы обязаны защищать нас! — подпрыгивает уязвленный мэтр.
— Я так думаю, комендант, надо вводить карточную систему. Иначе не разберемся и сдохнем тут бесславно.
— Да, пожалуй что… Павел Ильич, подготовьте списки всех: отдельно трудоспособных, отдельно владеющих оружием, отдельно имеющих боевой опыт. Доктор, разворачивайте медпункт, Павел Ильич место покажет.
— Не пойдет. Доктор нам в группе самим нужен. Тут он у вас будет сидеть да йодом царапины мазать, а нам он нужнее.
— Что сами-то скажете, эскулап, предпочтете носиться на выездах или вам тут больше нравится сидеть?
— Здесь, как я знаю, есть медпункт при Монетном дворе. Насчет моего сидения на одном месте — не мой уровень. Вполне хватит медсестры. Только ее усилить надо, среди этих двух тысяч точно есть медики, медсестры например. А на выезде может быть и серьезнее ситуация.
— А если что серьезное будет здесь? Чтоб по вашему уровню?
— А с серьезным здесь я сам не справлюсь. Одно дело рану забинтовать или кровотечение остановить на выезде. Инфаркт лечить в полевых условиях или операции на Комендантском плацу голыми руками делать… Надо налаживать связь с Кронштадтом. Если у них есть больница, надо договариваться, чтоб у себя они принимали наших.
— Резонно… Сегодня был разговор с комендантом Кронштадта. Ситуация у них тяжеленная. Но говорят, что справляются. Очень просили прислать докторшу. Мне это, честно говоря, не нравится — два врача лучше, чем один. Значит, организуете работу здесь и поедете к мореманам договариваться. Обещаете вернуться?
— Почему спрашиваете?
— Жизненный опыт. Если в Кронштадте справились с ситуацией, там жить будет легче. А найти себе оправдания, тем более что вы тут особо и не связаны ничем…
— А вы?
— У меня семья сейчас в городе. Велел им не выходить. Не выходят. И таких много.
— Ясно. Землю есть не буду, но вернуться обещаю.
— Тогда приступайте. Павел Ильич сейчас провернет аферу с топливом, обеспечим эмчеэсовцев и себя заодно — и на Кронштадт. Кстати, сейчас у нас в музее идет работа по подготовке колесной техники. Из экспонатов две БРДМ на ходу скоро будут. За сутки обещали управиться, да и мужики с Монетного двора взялись помогать, а там действительно мастера-феномены. Так что у разведки будет дельный транспорт. Учтите это.
— Учту. С детства мечтал на ваших машинках покататься.
— Вот и хорошо…
Из распахнувшихся дверей кто-то кричит:
— Тут доктора? Там женщине плохо!!!
Ну вот и началось…
Началось, однако, еще хуже — на выходе нас поджидал довольный собой Крыс Подвальный. По его словам, он хорошо поработал, в связи с чем не пора ли поднять ему звание? Все пожитки из машин уже перетащили в магазинчик, даже рассортировали, все пучком, только Няку девки забрали. Сейчас с нею там, в тюрьме, играются.
— Какую Няку?
— Да кошку из клетки! Ее так девки назвали.
Валентина белеет как полотно и неловко — мешком — садится на ступеньки лестницы. Что это она?
— Мурка… Она же укушена! Она инфицирована!
— Бежим!
Я и Михайлов галопом несемся к тюрьме. Николаич остается с обезножевшей Валентиной, куда-то лихорадочно звонит. По дороге Михайлов цепляет парный патруль из своих орлов, и те бегут с нами.
В тюрьме все как-то слишком нормально. Нет, конечно, кто-то из детей ревет в голос, кто-то переругивается по-женски, на высоких тонах, но все спокойно — и рев из категории «дай, а то не заткнусь!», и перебранка рутинная. Охранник, из михайловских же, взъерошен и потен, но без ужаса в глазах.
— Обстановка? — Это Михайлов.
— Кошмарная! Смените меня, а? Тут же одни бабы — и то им не так, и это не так… Я ж им не нанятый. Не поверишь, требуют, чтоб я им мебель двигал. А тут все привинчено и к полу приколочено! Я им: мужики закончат работу, пусть и двигают… Так дармоедом обозвали…
— Кошка где?
— А вон у девчонок. Они ее сейчас до смерти загладят.
Подбираемся к куче малышни. В центре действительно наша Мурка. Вполне благополучного вида. Обычно она так поет песни, когда нажрется до отвала.
— Уфф… — громко выдает Михайлов. И, переведя дух, продолжает: — Девочки, кисе надо своих деток проведать. Доктор, возьмите кису на руки.
Девчонки начинают канючить, но шеф охраны тверд как скала. И мы торжественно отбываем с Муркой на руках. Вообще-то тут что-то не так. Кису кусали, судя по рассказам Валентины, уже явно больше, чем сутки назад. И кисе хоть бы хны.
Киса довольна собой и жизнью, на вид совершенно здорова. Но царапины на морде есть.
Дата добавления: 2015-09-29; просмотров: 23 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |