Достижению транса способствует определенная ритмичность воздействий. Удержание постоянного, верно выбранного ритма имеет большое значение в action.
Летать — это так приятно. Особенно когда каждый полет ты видишь что-то новое. Ах, какие там реки, горы и долины или ничего этого нет… Тебе будет неважно. Что-то пульсирующее и синеватое справа, что-то струящееся красное слева, что-то извергающееся вокруг… В полете всегда хорошо пахнет. Хорошо пахнет и в заплыве, когда тебя съедает волна, и ты можешь разговаривать с рыбами и гладкобокими дельфинами, но чаще все-таки бывает полет.
Я опять летаю в чьем-то теле, вспомнила Урсула, наверное, в своем.
Из частной переписки Кузнеца и Якоба
А со мной вот что приключилось. Возвращаюсь из гостей. Поздно, холодно, торможу «тачку». В ней две женщины. Думаю, колымят девушки, плохо ли. Пока ехали, я пытался флиртовать, а когда полез за кошельком, одна, посмелее, к тому же слегка навеселе, сообщила, что приехала погостить у подруги, предложила зайти к ним в гости, но с условием, что я за ними буду ухаживать.
— А как же, — сказал я, — я за красивыми девушками всегда ухаживаю.
— Нет, ты не понял, прислуживать за столом обнаженным и исполнять все наши прихоти.
Она еще не закончила фразы, а я почувствовал, как у меня напрягся и привстал член. А девушка продолжала, повернувшись ко мне:
— Сначала ты вылижешь наши сапоги, потом поможешь в переодевании, как заботливая горничная, потом будешь подавать нам напитки и еду, передвигаясь на коленях.
Член стал настолько твердым и огромным, что грозил прорвать ткань на брюках, и я, слушая девушку, незаметно расстегнул ширинку и обхватил рукой набухшую, влажную головку.
— Потом мы станем мочиться на тебя, а ты должен будешь с благодарностью выпивать нашу мочу — это называется «золотой дождь», малыш…
Я содрогнулся, поймал свое семя в кулак и три раза сказал: «Да».
Трактир «Чем Бог послал», меню на 19.11.1993:
«Перец, фаршированный овощами.
Суп-харчо.
Пирог картофельный с грибами.
Сметанные блинчики с заварным кремом.
Приятного аппетита!
С уважением и заботой
Хозяева».
Доска объявлений в трактире «Чем Бог послал»:
«Милые гости! Завтра, в субботу, неожиданно возросший Дискуссионный Клуб занимает под свои заседания не только Кабинет, но и Гостиную, так что приносим свои извинения и ждем в воскресенье, наш дражайший повар намерен приготовить шоколадный торт с карамелью.
Ваш Георгий».
Звонок телефона. Разумеется, Марусечка.
— Еду сейчас по улице. Висит рекламный щит. На нем изображена длинноволосая улыбающаяся девушка, которая развела руки в стороны. Она стоит на фоне кухонного гарнитура. Внизу большими буквами надпись: «Уж о цене договоримся!» — Марусечка заливается смехом в моем ухе. Полина и Людочка заливаются смехом на моей кухне. Мне очень жаль, но я не могу присоединиться к общему веселью, так и говорю:
— Извини, пожалуйста, не могу присоединиться к твоему веселью, у меня полно народу в гостях и дурацкие дела, перезвоню.
Кладу трубку. «Тесты полосатятся, и все сложно». Плеск воды в ванной. Савин всегда сначала чистит зубы, потом бреется, потом принимает душ. Сушит волосы полотенцем, тщательно расчесывает. Надо действовать быстро, сколько еще в минутах соседки смогут заливаться смехом? Не более пяти, потом еще минут пять поговорят о необыкновенной зиме, повышении тарифов на что-нибудь и преимуществах клубничной «Маргариты» перед персиковой. Потом Полина несколько раз произнесет: «пинцет», Людочка на правах старожилки подъезда спросит: «А куда наша хозяйка подевалась?» И отправится меня искать… Я не хочу, чтобы меня нашли.
Розовая пантера — вот что. Ввожу в поисковик слово «мамба», захожу на «сервер виртуальных знакомств» — они неточно себя позиционируют, прельстившись богатым словом «сервер». Почти год назад я присутствовала при регистрации своей подруги Маруси на этом сайте, был ее день рождения, 25 января. «Почему тебя не назвали Татьяной?» — вечный вопрос этого праздника.
Примерно сто лет назад, на Марусечкино десятилетие, папа подарил ей немецкую куклу, прообраз Барби или ее более дешевой товарки — Синди. Марусечкина кукла называлась Сьюзен, это имя казалось нам настолько изысканным, что произносилось вполголоса, после почтительного выдоха. Сьюзен отличалась густыми волосами цвета овсяной каши, первоначально они были длинны и доставали до игрушечной задницы. Марусечка в ту пору мечтала освоить профессию парикмахера — постепенно Сьюзен приобретала все более и более короткие прически. Потом рассеянная Марусечка забыла куклу в детской поликлинике, на специальном столике с бортиками для младенцев до года. Марусечка решила, что пусть у нее нет младенца до года, зато есть Сьюзен, и будет очень здорово посадить ее верхом на коричневую клеенку в разводах.
На Марусечкино семнадцатилетие мы поругались навсегда, потому что она обозвала мою большую любовь придурком. Я справедливо заметила, что большая любовь Марусечки — тоже придурок.
На Марусечкино девятнадцатилетие я кашляла и лечила бронхит антибиотиком пенициллинового ряда, который не сочетался с алкоголем. Досадно, что обнаружилось это опытным путем.
На двадцатом, двадцать первом и двадцать втором днях рождения я не присутствовала по личным причинам, а на двадцать третий впервые появилась с Савиным, это был наш первый выход, я волновалась, ведь каждое новое знакомство добавляет реальности отношениям. Савин был влюблен, не отпускал моей руки или куска одежды, а когда я выходила из комнаты, непременно выходил следом.
На дне рождения в прошлом году Марусечка выбрала ник Розовая пантера — в честь своего давнего плюшевого подарка моим детям. Марусечка — человек, абсолютно незнакомый с Интернетом, редкость, но бывает. Я помогла ей создать аккаунт. Для легкости и удобства запоминания логин и пароль сделали одинаковыми, pink-panther.
Проходило время, Марусечка с подробностями рассказывала о письмах, поступивших в ее ящик, потом о знакомствах «вслепую», о развитии отношений с некоторыми из этих знакомцев — мы их называли «мамбовцы», — и очень веселились.
Совсем недавно возник слесарь механосборочных работ. «Зато он добрый, — убеждала Маруська, — и мастеровитый!» Наши беседы о слесаре стали традиционны, каждый вечер я получала свежих историй. Иногда подруга спрашивала что-то вроде: «И что мне с этим делать», имея в виду его бесперспективность как подходящего мужа. Иногда я отвечала что-то вроде: «Да ничего, господи», имея в виду, был бы человек хороший.
Савин был вовлекаем в наши разговоры, с целью уточнить: «Можно ли позвонить мужчине вечером первой после того, как он позвонил тебе утром первым, но пропал на десять часов и не отвечает на эсэмэс».
Если имеется слесарь механосборочных работ, Савин не может существовать с ним парно. Савин — он такой, эгоистический индивидуалист, существует автономно. Ввожу логин — есть логин, ввожу пароль, — есть пароль. Отлично.
Забавно, какими только путями не ходит отчаяние. Оно выбирает разные дороги, никогда не повторяется.
Может дружелюбно приветствовать тебя отсутствующими входящими сообщениями почтового ящика.
Прошуршит результатом анализа с синей печатью и красным восклицательным знаком рядом.
Блеснет ртутным столбиком близ цифры «40» на градуснике, вынутом из горячей подмышки ребенка.
Завибрирует телефоном, пискнет эсэмэс-кой, и откуда-то знаешь, что лучше не открывать ее никогда, — откроешь.
Ухмыльнется со страниц учебника черными буковками, не желающими складываться в нормальные фразы и укореняться в глупой голове.
Ослепит синим экраном смерти windows, сообщением «удаленный компьютер не отвечает» или любым иным по теме.
Разбудит поутру головной болью, подгоняя глотать таблетки анальгина и пирамидона, хотя нет сейчас пирамидона, придется давиться зеленым чаем, похожим на раствор йода в горячей воде.
Или вот подмигнет с экрана ноутбука синей прямоугольной рамочкой:
«Данный аккаунт заблокирован. Читать больше».
Читаю больше: «Данный аккаунт уничтожен владельцем без возможности восстановления 26.01.2010».
— Хозяаааайка! — ожидаемо раздается из кухни. Это Полина, низковатый голос с продуманными модуляциями.
— Дорогая! Ты в порядке? — чуть писклявый Людочкин.
Недолго же просуществовал Марусечкин аккаунт. Около суток.
— Уже иду, — немного привираю я, потому что иду только через время. Плеск воды в ванной. Звонок телефона.
— Алло, — Ирка Альперовская, — алло. Ты не обижайся на меня, конечно, но мы не пойдем сегодня в группу худеющих. У меня такие траты. Ты не представляешь. Володюшка, как вчера вернулся из Лондона, просто сам не свой. Сел, положил ноги на стол и сказал, что плов кушать не будет. «Я не ем это». Так и сказал… Володюшка — избалованный Иркин и Альперовского сын. Чему-то там учился в Лондоне последние полгода.
— И у меня траты! Ты знаешь, Володюшка очень стал разбираться в одежде, в брендах. Говорит: я от Дольче и Габбана согласен только на первую линию… А этого мудака Альперовского нет как нет! Типа, по делам уехал! Сына даже не встретил. По телефону позвонил. А Володюшка очень переживает. Говорит: «Черутти — никогда!..»
— Ира, ты меня извини, я перезвоню тебе.
Возвращаюсь на кухню.
— Прошу прощения, — обращаюсь к соседкам, — мне надо ехать за сыном, и…
— Ага, — радуется Полина, потирая ладони, — мы тоже уходим. Ледорубов мне отзвонил, уже катит по Московскому шоссе… У него сегодня идиотская встреча идиотских выпускников. Сто лет со дня выпуска… Пинцет!
Полина хохочет и красиво размахивает рукой. Золотой браслет чуть взлетает и опадает снова. И это тоже красиво: гладкая рука, блестящий металл.
— Я его спрашиваю: Ледорубов, а мальчики там будут? Для любви и дружбы? Отвечает: «Только женатые». А я ему: а мне других для любви и дружбы и не надо!..
— Почему? — с жадным любопытством выговаривает Людочка, подаваясь вперед на стуле. — Почему других не надо?
— Люууудочка!.. — мелодично тянет Полина, закуривая вновь. — Драгоценная моя, спроси меня, пожалуйста: кто сейчас не женат? Ты спроси меня, а я отвечу: кто сейчас не женат, тот встречается с двадцатилетней красавицей, студенткой гуманитарного вуза. А кто женат, встречается со своей женой, усатой злобной климактеричкой весом в сто кило! Ну и подумай, кто более заинтересуется… Любовью, извиняюсь, и дружбой!
Стремительно выхожу. Плотно прикрываю за собой дверь, это неприлично. Но еще более неприлично при посторонних людях рыдать, сморкаться в черный длинный рукав и повторять: усатая-злобная-климактеричка-весом-в-сто-кило.
Как Урсула познакомилась с женой Господина, и что было потом
Поезд
Урсула и Господин вернулись из Москвы. Разумеется, сначала они поехали в Москву. Потом проживали там какое-то время, небольшое. Господин решал вопросы. Урсула немного ходила по улицам, немного по магазинам, а по музеям нисколько, не говоря уж о Красной площади, больше оставалась в гостиничном номере, валялась с книжкой на удобном диване в желто-коричневую клетку. Это было отдельное мероприятие — на диване с книжкой. Урсула ложилась на диван, книжка — тоже, рядом. Урсула думала о своем. Книжка не думала ни о чем, призывно шевелила страницами, но ненавязчиво.
Лежа на диване, Урсула смотрела на большое окно, наполовину закрытое плотной портьерой. Если встать с дивана и подойти к окну ближе, то можно увидеть обширный Измайловский парк с деревьями и, наверное, кустарниками, ведь не бывает парков без кустарников.
Но Урсула не подходила к окну. Она переворачивалась со спины на живот, иногда садилась, прижимая колени к подбородку. Вспоминала спальный вагон и его непревзойденный на железной дороге комфорт. До текущей поездки с Господином она путешествовала поездом преимущественно плацкартно — особо запомнилось ей возвращение с родителями из курортного Сочи, лет пять тому назад. В соседях у семьи оказался солдат, очень разговорчивый. Ему удалось в подробностях пересказать Урсуле содержание нескольких популярных зарубежных кинофильмов, наибольшее внимание было уделено «Терминатору». Прошли годы, а Урсула все еще немного вздрагивала при словах «Сара Коннор», или как там звали героиню.
Спальный вагон был не очень похож на плацкартный. Урсула смотрела в окно на меняющиеся картинки.
— Разденься, — сказал Господин, бесшумно помешивая ложечкой крепко заваренный чай в стакане внутри металлического подстаканника. На подстаканнике ветвились и переплетались телами какие-то буквы, на белой салфетке в выпуклый горошек лежало несколько кусков сахара-рафинада в обложке.
— Разденься, — повторил Господин, — выйди в коридор голой и оставайся там десять минут. Можно дольше, если тебе понравится.
Урсула молчала. Она бы хотела сейчас взглянуть на себя вон из того темного угла купе, на гладко причесанную русую голову, ресницы, удлиненные революционной тушью «Макс Фактор», горящие щеки, прыгающие пальцы.
Скомканные черные брюки, мягкий свитер из хлопка, немного запутавшийся в сжатых кулаках, отброшенный назад. Бледная кожа, просвечивающие дуги ребер, родинка на плече, темно-коричневая и яркая. Простые черные трусы (Господин не признавал помимо aсtion претенциозного белья), теплые гольфы, узкая разноцветная полоска волос на лобке — зеленая с фиолетовым.
Дрожащие колени. Маленькие ступни, темно-красный лак на ногтях. Неуместные мысли в голове: подруга Маруся посетила впервые открывшийся в городе солярий, для процедуры требовалось собрать волосы на голове. Не найдя никаких подручных средств, завязала кудрявый «хвост» собственными трусами. Потом чуть не рехнулась, разыскивая их в закоулках раздевалки, вышла на улицу в дождь. Всю дорогу удивлялась обилию счастливых, улыбающихся людей, проходящих мимо и навстречу. Дома обнаружила, что радовала взгляды прохожих бело-голубыми гороховыми рюшами. Утаила все это от родителей, потому что они наверняка упрекнули бы ее в глупости и наложили запрет на дальнейшие посещения солярия, а загар ведь так необходим девушке. Гораздо больше, чем, например, часы.
Часы, на которых можно было бы отмерить десять минут. Теплый металлический браслет опустился в ее руку. Господин расстегнул свой настоящий «Ролекс», ставший притчей во языцах и героем анекдотов про новых русских. Господину абсолютно наплевать на весь этот треп, он высвободил запястье из золотого ненадежного плена. Может ли считать себя плененным тот, кто упрашивает об этом на коленях, сжимает во рту наручники и плачет от счастья, обнимая холодную водопроводную трубу — будущего собеседника на всю ночь и еще часть утра?
Господин утверждает, что может. Урсула не совсем разделяет его мнение, но не спорит, конечно, не спорит.
От страха и возбуждения соски изрядно затвердели и на ощупь показались бы элементом какой-то странной кости. Узкая ковровая дорожка порядком вытерта, но тем мягче кажется босым ногам. Темное вагонное окно — двумя неравными прямоугольниками, стук колес в классическом ритме, если прижать к стеклу нос, с другой стороны увидишь свиной пятачок — детская шутка. А если прижать к стеклу грудь? А если взять вот эту начищенную железную урну, хорошенько двинуть ею по стеклу, один раз и второй, если понадобится, рассматривать трещины, по-французски трещины — кракелюры, красивое слово. Если раскачать один из осколков, как молочный зуб, клык. Вынуть клык, вложить осколок внутрь тела и подвигать немного, разрезая ткани поступательно или по кругу?
В коридоре тепло, и отчего мурашками покрылись руки и ноги, непонятно, Урсула подышала на ледяные пальцы.
Она хотела бы сейчас взглянуть на себя, глазами случайного попутчика, из вот того купе, например, за красивой дверью цвета умбры. Представительного гражданина избирательного возраста, собравшегося перекусить в вагоне-ресторане и обнаружившего голую Урсулу. Ее прерывистое дыхание громче, еще чаще, рука между влажных бедер, один палец на клитор, два внутрь, три пальца внутрь, а левой рукой зажать элемент странной кости — сосок, выкрутить его против часовой стрелки, отпустить, поймать эхо затухающей боли, выкрутить снова. Достать мокрую правую ладонь, чтобы зажать рот, впихнуть обратно стон, надо тихо — вскрикивать и издавать звуки не полагается. Напомнить себе, что надо дышать — вдох-выдох, вдох-выдох.
Урсула подняла с мягкого ковра часы Господина, неужели прошло всего шесть минут, да, шесть, осталось четыре. Купейная дверь цвета умбры так и не открылась.
Потом была Москва, потом из Москвы вернулись.
Жена
Еще ковыряясь в замке ключом, Урсула услышала голоса. В квартире кто-то разговаривал, причем громко. В квартире просто кто-то орал. Странно, подумала Урсула.
— А я вам говорю, что не надо никуда звонить! Немедленно отдайте мне телефон и уходите. Я не буду тратить время, препираясь с незнакомой прислугой… Причем неряшливой…
Урсула бережно повесила в шкаф красивую итальянскую дубленку, новогодний подарок Господина, вошла в гостиную. На светлом кожаном диване сидела неизвестная кареглазая дама, темные волосы ее лежали безукоризненным «каре», обуви она не сняла и закинула одну длинную ногу в высоком сапоге на другую длинную ногу в высоком сапоге. Зеленый пиджак, бледно-желтая юбка, рядом небольшая гора, состоящая из изящного чемодана, второго изящного чемодана и саквояжа праздничной расцветки.
У стены стояла разгневанная Анфиса в спортивных шароварах и фартуке с грудкой, сжимая в руках синюю тряпку для пыли. Щеки ее пылали, губы дрожали, недавно остриженные волосы неравномерно торчали в разные стороны, как у больной оплешивевшей белочки.
Урсула была хорошо воспитана и знала, что находящихся в помещении людей должен приветствовать человек, входящий в него. Она произнесла с дружелюбной интонацией:
— Привет, Анфиса! Все в порядке?
— Ни хрена ничего не в порядке, — успела ответить Анфиса.
И:
— Здравствуйте, будем знакомы, я — Урсула.
— Рада видеть, — сказала дама, голос ее был высок, но не визглив. — Что ты Урсула, я как раз знаю. Я только не знаю, что ты сейчас делаешь здесь. Я рассчитывала, что тебя какое-то время не будет. Да и муж мне обещал… Хотя верить его обещаниям я перестала уже давно. Не знаю, как ты… Во что вы все верите, его девочки. Припевочки…
— Да пошла ты отсюда, кобыла! — с негодованием высказалась Анфиса и немного замахнулась синей тряпкой. Дама цокнула языком и постучала себя наманикюренным пальцем по виску.
— Сумасшедшая уборщица, лучше займитесь делом! Под диваном пыли кошмарно, у меня аллергия на пыль! Может быть спровоцирован присуп астмы!
— Ах, на пыль? А на пинки под жопу у тебя нет аллергии? — Тряпка в Анфисиных руках отплясывала танец.
— Уборщица!
— Проститутка!
Тряпка взлетела в воздух и шмякнулась у ног Урсулы. Зачем-то она ее подняла. Мокрая. Холодная.
— Муж? — новым для себя голосом переспросила она.
— Естественно, муж. — Дама коротко хохотнула. — Он женат, неужели ты не знала? Что твой… Как ты его называешь? Мастер?
Анфиса громко выругалась. Урсула прислонилась спиной к стене, не выпуская из рук синей тряпки.
Пытаясь осознать услышанное, она молчала. Челюсти сжала так, что выкрошила пломбы. Ощущать языком цементный мусор было приятно — возвращало к реальности.
— Ну что же ты молчишь, девочка? — Дама поднялась с кожаного дивана, сделала три шага к окну, подержалась руками за широкий подоконник, повернулась, сделала три шага к центру комнаты:
— Как ты его называешь? Ну?
— Господин, — с трудом проговорила Урсула, чуть не по слогам. Бывает ли такое, чтобы люди разучивались разговаривать?
— Чудесно, — обрадовалась дама, широко улыбнулась. Зубы ее то ли выдавались вперед, то ли заходили назад, в общем, что-то явно не то было с прикусом, подумала Урсула и удивилась, что в ее голове могла взяться мысль о такой ерунде. У нее свело пальцы на руках и на ногах тоже, скрутило живот, стукнуло по виску, много раз.
— То есть ты не знала, что твой Господин женат?
Дама сделала еще шаг, встала строго напротив, одну ногу отвела в сторону, под углом тридцать градусов, юбка натянулась на стройных бедрах. Урсула сглотнула пломбовое крошево, потрогала себя за лоб — горячий, подергала за ухо — холодное, «Дурак, и уши холодные», — говорила всегда мама. «Я сорок тысяч лет не звонила маме, как же болит голова, как будто дятел выдолбил отверстие и вгрызается в мозг, может ли дятел вгрызаться или надо говорить впивается в мозг».
— Нет, не знала.
Зачем я отвечаю ей, подумала Урсула, не буду больше говорить ничего. Она развернулась, оставив в гостиной даму и верную Анфису разбираться, у кого из них аллергия и почему.
— Пошла вон, уборщица!
— Ага, просто слушаюсь! Всю жизнь мечтала, чтобы мной покомандовала старая астматическая блядь…
Разлука
…Лишь когда за Господином сочно захлопнулась дверь, Урсула открыла глаза и заплакала. Хотя она даже не плакала, она подвывала на одной ноте, тихо, монотонно и долго. Остановиться сама не могла и знала, что не сможет и в дальнейшем. Волоча ноги, выбралась на кухню, вслепую нашарила пачку бритвенных лезвий «Нева» — использовались Господином для правильной заточки карандашей, точилок не терпел, — быстро надрезала подушечки пальцев левой руки крест-накрест. Перестала выть, будто выключили звук или пропал слух. Не отходя далеко, легла на пол. На спину. Какие-то мысли возвращались в голову постепенно. Крови было не очень много. А слез — очень много. Странно.
«Зря я вообще начала этот разговор. Совершенно верно, это меня не касается. Никто меня не обманывал. Как я вообще додумалась в чем-то Его упрекать. Нет, может быть, я всего этого не делала? Не кричала Ему противным голосом ужасные вещи? Не обвиняла во лжи, предательстве, манипуляциях? Не цеплялась за полы Его пальто скрюченными пальцами, не дергала на себя фрамугу окна, угрожая немедленным прыжком вниз?
Не закрывала собой шкаф для одежды, мешая Ему собираться? Не прятала Его ботинок и портфель? Не вцеплялась зубами в Его запястье, о Боже, только не это, ну я же не сделала этого, правда?»
Слезы текли по щекам куда-то к ушам, горячие, обжигающие.
Она сделала все это, и Господин ушел, сказав только: «У тебя две недели, собирай вещи».
Пряди волос у висков стали совсем мокрыми, это противно — лежать в собственных мокрых волосах, она принялась разрезанными и неразрезанными пальцами отодвигать их от лица, наткнулась на кожаную полоску ошейника, погладила.
Внезапно захотелось осмотреть ошейник в зеркало, убедиться, есть ли он еще на самом деле, не тактильная ли это иллюзия кровоточащих пальцев. Она встала на колени, на коленях поползла в сторону зеркала, в доме Господина было много зеркал.
Из личной переписки Урсулы и Кэрол
Письмо
«Дорогая подружка, извини, пожалуйста, что я не открыла тебе дверь и не отвечала на звонки, это не от какой-то обиды на тебя, как ты могла подумать, просто я не могу разговаривать, это нестрашно и скоро пройдет. Зато вот напишу тебе письмо, не знаю, правда, когда сумею его отправить, да и адреса твоего я не помню, смешно, да? Ты разговаривала со мной из-за двери, я слышала очень хорошо — удобно устроилась на тумбочке для обуви, ты сказала, что беспокоишься обо мне и даже расплакалась. Спасибо тебе, это было неожиданно, но приятно. Еще ты сказала, что видела в трактире Господина и подслушала его разговор с Холодным. Кэрол, дорогая, я тебе очень-очень благодарна, но прошу тебя, не делай так больше никогда, обещаешь?
Когда я услышала, что Господин задумал игнорирование меня, как наказание за дерзость и непристойное поведение, то ощутила такое счастье, что временно оглохла. Несколько минут не имела возможности слушать тебя, включилась на словах, что у Кузнеца в скором времени ожидается прибавление в семействе, и какое именно торжество он намерен устроить по этому достойному поводу. К сожалению, я не расслышала, на какой временной промежуток рассчитывает Господин мое наказание, ведь прошло уже десять дней, как он ушел. Глупо спрашивать тебя об этом в письме, которое ты не получишь, но я рассудила, что все-таки сделать это имеет смысл. Вот я перечитываю строки: „Господин задумал игнорирование меня, как наказание за дерзость и непристойное поведение“, и я снова становлюсь счастливой, могу не плакать и даже поняла, что сумею поесть».
И вновь
— Неожиданное же ты место выбрала для сна! Урсула! — Голос Господина был странно глух, точно он вложил лицо в пуховую подушку и говорил оттуда. Поскольку такого он сделать никак не мог, надо было искать какое-то другое объяснение происходящему, но, может быть, потом? Вот она немного поспит еще, и уж тогда…
Господин на руках вытащил ее из шкафа, в три шага отнес в спальню, положил на аккуратно заправленную кровать.
На какое-то время оставил ее в покое, потом она ощутила на левой руке сдавливающий манжет тонометра, у сердца холодное неприятное прикосновение фонендоскопа. Она поморщилась и заснула крепче.
Господин, быстро действуя, достал из холодильника большие стеклянные бутыли с глюкозой и физраствором, из кладовки принес шаткий торшер капельницы, поработав Урсулиным кулаком, проколол прозрачную кожу предплечья и ввел иглу. Из чемоданчика черной кожи достал еще шприц и две ампулы, ввел лекарства в трубку капельницы. Опустился на пол. Смотрел на постепенно розовеющее ее лицо.
Сказал вслух: «Надо завязывать с этим, я скоро не справлюсь с ней, я уже сейчас не справляюсь с собой».
Помолчал и повторил фразу еще раз. Провел пальцем по наборному паркету, рисунок «французская елочка», когда-то казался красивым.
Из личной переписки Кошки и Биг Бена
«Я довольно недавно в Теме. Где-то около года. Почему я пришел сюда? Да потому, что я чувствую — это мое. И мне глубоко без разницы, как это все называть. Но мне не без разницы мои чувства и мысли. И моя жизнь. Ну а теперь по существу. (Не обойтись без пафоса, но что делать.)
Отвечает каждый за себя. Ответственность — это быть сильным. Ответственность за себя и еще за того человека, который отдал именно тебе свою жизнь. Я — Хозяин, я — Главный.
Владеть человеком — вовсе не кайф. Нет в этом никакого кайфа. Это другое. Это то, что дополняет тебя. Что делает тебя целым. Быть единым с тем, кто любит тебя. Пускай и не так, как это общепринято.
Что чувствую я, когда вижу ее или просто думаю о ней? Я становлюсь счастливым, потому что она есть у меня. Она со мной. Не как жена или друг, не как любовница. Как часть меня. Она готова пройти со мной через все. Доверять во всем. Не задавать вопросов. И не жалеть об этом.
Мне приходилось вытягивать свою собаку из настоящей собачьей бойни. И, делая это, я сам превратился в собаку. Я рвал зубами плоть и раздирал руками. И все только ради нее. И поверьте мне, эта любовь к моей собаке — лишь малая часть того, как я люблю свою вторую половину. Я убью за нее. Загрызу…»
Трактир «Чем Бог послал», меню на 15.05.1994:
«Луковый салат с яйцами и огурцами.
Суп из куриных потрохов.
Баранина с фасолью.
Крем шоколадный.
Приятного аппетита!
С уважением и заботой
Хозяева».
Доска объявлений в трактире «Чем Бог послал»:
«Милые гости! Завтра Дискуссионный Клуб провожает одного из своих основателей, всеми нами любимого Доктора в Москву, достигать высочайших высот и всего остального. Опять окажется занятым не только Кабинет, но и Гостиная, так что приносим свои извинения и ждем послезавтра, наш дражайший повар порадует вас чешским ореховым тортом с шоколадом.
Ваш Георгий».
— Что, Марусь?
Марусечка сидит на своем любимом месте в моей кухне, поджала левую ногу, она в тонких колготках телесного цвета, длинная юбка касается пола. Темные волосы туго забраны в «хвост», в ушах какие-то дурацкие клипсы со стразами — так и не решилась проделать отверстия для серег. Боится боли, смешная.
— Да что-то…
Шевелит пальцами подогнутой левой ноги, кривит рот. У Марусечки удивительные губы, будто бы заимствованные у двух разных людей: верхняя губа очень тонкая, вырезанная по правилам, а нижняя — шире чуть не в три раза и выдается вперед, как у рыбы.
— Да что-то как-то мне фигово, — говорит она, берет из стеклянной миски сухарь и грызет громко.
— Бывает, — соглашаюсь я.
— К отцу утром ездила. — Марусечка подбирает сухарные крошки со стола и отправляет их тоже в рот. — Забрать его хочу к себе. Лидка, блин, забила на него. На кухонную дверь замок повесила. Он у себя в комнате питается. Плитка там у него… Холодильник.
— Так он же не хотел к тебе. — Я достаю из шкафчика чай «Английский завтрак», старательно маскируя прочие изыски. Марусечка ненавидит элитные чаи. Новая жена ее старого мужа Алеши — элитная чаеторговица.
— А он и не хочет. Орет на меня как потерпевший. Но я так тоже не могу, знаешь. Сижу вот и каждый вечер думаю, что Лидка еще учудила. Прошлый раз милицию вызывала, типа, деньги у нее пропали. Отца таскали куда-то, в отделение. Подружился там с каким-то алкоголиком, Жорой. Собираются в воскресенье в баню… А Лидка сегодня опять плясала в гостиной. Пляшет с криками: «Батман тандю жете!» Глотка луженая…
Я слушаю. Ничего нового. Лидка — третья жена Маруськиного отца. Балерина кордебалета на пенсии.
— Может, ему лучше так. Что к нему пристаешь? Был бы здоров. Он с этой Лидкой все время в тонусе. Полон жизни. В баню вот пойдет…
— С алкоголиком Жорой.
— С алкоголиком Жорой. А у тебя он что делать будет? В твоей вылизанной квартире киснуть?
Марусечка молчит, я ставлю перед ней чашку с чаем и блюдце. Наверное, она думает о том, что скоро ее отец сможет вполне заниматься с внуком. Не знаю, о чем она думает, но говорит следующее:
Дата добавления: 2015-09-29; просмотров: 20 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |