Студопедия
Случайная страница | ТОМ-1 | ТОМ-2 | ТОМ-3
АрхитектураБиологияГеографияДругоеИностранные языки
ИнформатикаИсторияКультураЛитератураМатематика
МедицинаМеханикаОбразованиеОхрана трудаПедагогика
ПолитикаПравоПрограммированиеПсихологияРелигия
СоциологияСпортСтроительствоФизикаФилософия
ФинансыХимияЭкологияЭкономикаЭлектроника

В переводе с испанского «Матадор» буквально означает убийца. 3 страница



За громкое хлопанье дверями женщина может позвонить в полицию и та посадит мужчину – на трое суток, мотивируя свой вызов тем, что ей страшно. Те случаи, которые не существуют исключительно в женском сознании, а реальны, случаи грубого обращения с женщинами, не так многочисленны и теряются на фоне манипуляции законом.

Полиция приезжает и, понимая, что поводом для их вызова может быть месть, и что угодно, тем не менее, должны отреагировать. И реагируют. При этом женщина может делать что угодно: выбрасывать вещи мужчины из окна и пугать раскаленным утюгом детей, чтобы те не утверждали, что хотят остаться с отцом – её закон в этом случае не коснется.

Мари-Кармен дала мне возможность ощутить всю полноту власти испанской женщины на собственной шкуре. В первый раз она воспользовалась этим, когда во время очередной ссоры, она вызвала полицейских. Когда те приехали и вошли на кухню, где я выслушивал целый шквал обвинений в свой адрес, она вдруг, за шею упала на пол – «Он бьет меня!» Полицейским было очевидно, что эта ложь разыгрывается прямо у них на глазах, но они не могли игнорировать ее заявление и предложили ей съездить в участок и зафиксировать побои.

Она вернулась довольная – ее отец, известный врач помог сделать ей справку, и она потрясала ею передо мной

«Теперь ты на крючке, дорогой, и будешь делать все, что я скажу, потому что если я вызову полицию еще раз, то на тебя будет возбуждено уголовное дело. Кроме всего прочего мой отец большой друг местного комиссара полиции, и ты сам знаешь, чем это для тебя грозит».

Я уходил от нее на месяц, но скучая по Адриану, возвращался. С детьми от предыдущего брака Мари-Кармен мы записывали для Адриана сказку «Волк и семеро козлят» - я ставил люльку на стол, вешал микрофон, и мы рассказывали ему сказку. Мальчишки с помощью различный приспособлений создавали различные звуки – стук копыт, скрип двери, рычание волка, а я озвучивал всех персонажей. Я очень хотел, чтобы Адриан с пеленок слушал русскую речь….

Последней каплей послужил случай, который произошел на мой день рождения. Собравшись с друзьями, я позвонил Мари-Кармен и спросил ее, могу ли я взять Адриана на праздник с собой. Она согласилась и, отмахав на машине сто восемьдесят километров, я приехал к ней. Не удовлетворившись моими ответами по поводу – кто будет на дне рождения и зачем он вообще этот день рождения нужен, она закрыла все двери, оставив меня снаружи.



«Адриана ты не получишь!»

«Хорошо, дай мне тогда документы и ключи от машины, меня ждут люди!»

«Нет. Потому что нет!»

В конце концов я сам вызвал полицию для того чтобы забрать ключи и документы на машину. Я вполне понимал, что будет, если я попытаюсь проникнуть в дом сам, меня просто посадят. Поэтому я хотел использовать полицейских, чтобы в их присутствии воспользоваться своим правом и пройти в дом. Через почти полтора часа после моего первого звонка в коммисариат, приехала патрульная машина, и из нее вышло двое полицейских.

Один из полицейских был явно выпивший. Он жевал зубочистку и сообщение по рации, что вызывавший полицию мужчина требует идентификационный номер наряда, его явно не обрадовало.

«Зачем вам мой идентификационный номер?» - спросил он у меня.

«Потому что я стою тут уже почти полтора часа и несколько раз звонил в полицию. А если бы тут было преступление? Кроме всего прочего, вы обязаны назвать мне свой номер».

Он тут же закрывает свой нагрудный значок рукой

– а у вас акцент иностранца. Вы откуда?

– Я русский.

– Ваши документы.

– Именно поэтому я вас и звал. Я хочу в вашем присутствии забрать свои документы из дома.

– Ах, вы без документов? – обрадовался полицейский и надел на меня наручники.

Понимая, что все это лишь провокация, желание добиться от меня агрессивных и неадекватных действий, я не двигался: «Вы нарушаете определенные пункты, сеньор. Во-первых, вы не совсем трезвы для выполнения служебных обязанностей…».

«Молчи русо дель мьердо!»

«Во-вторых, оскорбление и унижение достоинства».

Полицейский пихнул меня животом – «Что ты сказал? Повтори!»

«В третьих провокация на агрессию».

В это время Мари-Кармен, завидев полицейских, выбросила из окна мои документы.

Полицейский, с которым у меня был конфликт, вызывает по рации централь и по моим документам диктует мой идентификационный номер.

«Вам ответят «бланко», офицер. Я «чист»».

Через минуту он действительно получает по рации ответ «бланко», то есть, что за мной не числится ничего противозаконного, после чего вынуждены снять с меня наручники.

Я всматриваюсь в его номер нагрудного жетона, чтобы запомнить его и он, поймав мой взгляд, снял свой жетон и спрятал его в карман.

«Ах, так…. Вы без этого жетона никто, поэтому пошел вон отсюда, мразь. Это моя частная территория. Все, что тут происходило, я этого так не оставлю, но я предлагаю выход из ситуации – вы сейчас перед коллегой и перед дамой извиняетесь за свое поведение».

Он взорвался еще больше.

«Хорошо, извиняться вы не хотите. Но и я слов на ветер не бросаю. И если у вас есть демократия, мы проверим это на суде».

К тому времени я успел запомнить нагрудный номер его коллеги и номер его машины. Но они еще какое-то время были там, пока в их присутствии я собрал свои вещи и решил, что ухожу окончательно.

После этой истории, я уже не жил с Мари-Кармен, но началась совсем другая история.

На полицейского, который оскорблял меня, я подал в суд. И все мои испанские друзья говорили: Зачем тебе эта проблема? Ты не выиграешь суда, у них лучшие адвокаты!

«Если вы так будете рассуждать, то никогда ничего не добьетесь».

У меня было единственное оружие – мое имя и внимание к нему прессы. Я оповестил об этой ситуации прессу и был готов к началу суда.

«Почему вы без адвоката? – удивленно спросил судья

«Я как гражданин Испании имею те же права, что и любой другой. Мне не нужны адвокаты, потому что мне не нужно защищаться. В этой ситуации я жертва.

Казалось бы, все было предрешено заранее: какой-то иностранец сам, выступает против агента национальной полиции с одним из лучших адвокатов в Каталонии. Судья поднимает молоток для оглашения решения, но в эту секунду в зале суда начинают работать телекамеры. На лице судьи отразилась паника, молоток завис в воздухе и потом решительно пошел вниз. И вот решение: «заседание суда переносится на другую дату».

На следующее заседание пресса пришла, так же как и на первое, но исход дела был другой. Напарник полицейского признался, что они приехали на вызов более чем через час после первого звонка. Этого было достаточно, чтобы подтвердить вину его компаньона, потому как по вызову судьи виновный сказал: «мы приехали через пятнадцать минут». А на вопрос, почему он не показал нагрудный знак, ответил: «Потому что Роман не просил об этом».

Тогда почему он знает номер коллеги?

В общем, он был осужден и получил административное наказание. Я не просил возмещения за моральный ущерб и сказал об этом на суде: «Я хотел посмотреть, как действуют ваши законы и насколько справедливы ваши суды».

Я тогда еще не знал, насколько близко я успею познакомиться с этими законами и этими судами.

 

Начало второй терции объявляет президент корриды взмахом белого платочка, подтвержденного звуковыми фанфарами оркестра.

Пока Матадор отвлекает внимание быка, пикадоры уходят с арены, Бандерильеро берут в руки свои инструменты-бандерильи - украшенные разноцветными бумажными лентами небольшие деревянные пики с острыми наконечниками в виде гарпуна.

Это двое пеших тореро, которых подстраховывают матадоры других команд, поскольку у бандерильеро нет плаща для обмана быка. Бандерильи - Покачивая бедрами – (показать как ходят бандерильеро) – с бандерильями в руках подходят к быку. Подпрыгивая, они вонзают пробегающему мимо быку бандерильи в холку с правой или с левой стороны – туда, куда покажет матадор.

Их задача - скоординировать движение быка, с учетом его персональной особенности: наличие так называемого «опасного рога», т.е. траектории поворота быка. Если он недостаточно быстро поворачивается влево, то раздражение холки с левой стороны делает его поворот влево более совершенным.

Это еще одно действие, которое обывателю показалось бы раздражающим фактором, но имеющий определенный и важный смысл подготовки быка к заключительному акту - сольному выступлению матадора.

Адриан это было единственное, что связывало нас с Мари-Кармен и не мудрено, что она решила действовать на меня через него. Я помогал ей деньгами, оплачивал элитный садик для малыша и взамен хотел видеть своего сына на выходных. Но каждый раз, когда я приезжал к ней, оказывалось, что ребенка я не могу увидеть – то не было Мари-Кармен, которая уезжала к родителям, несмотря на то, что знала, что я приеду, то Адриан, по ее словам, болел. Я приезжал в Барселону из Мадрида, за 800 километров и каждый раз оказывался ни с чем. Мне не жалко было проделать этот путь, мне было жаль в очередной раз не увидеть Адриана.

«Папа, мама сказала, у меня болит животик». – «Так это мама сказала, или правда болит? Адриан? Алло! Алло….»

Я подал в суд, чтобы зафиксировать наши отношения. Я хочу, чтобы закон дал мне право видеть моего сына в установленном порядке. Но ничего не изменилось, каждый раз, Мари-Кармен не давала мне видеться с ребенком.

Я составил и отвез в участок тринадцать заявлений о неисполнении Мари-Кармен своих обязанностей. Тринадцать раз, со свидетелями, среди которых были полицейские, фиксируя каждый раз на видео, я получал отказ! Тринадцать раз подряд она отказала мне в моем праве встретиться с Адрианом!

На каждое мое заявление я получал ответ – ваша просьба не правомочна, Мари-Кармен Дель Леона не нарушает закон ни в одном пункте.

И вот с двумя адвокатами я прихожу на четырнадцатое заседание суда в связи с рассмотрением моего четырнадцатого заявления.

Я пришел в суд и у секретаря консультируюсь о том, как мне зафиксировать очередное заседание суда, а именно разговор с судьей. Могу ли я использовать видеозапись, ведь я иностранец и не понимаю смысла многих юридических терминов. Да, сказал секретарь – вы имеете право на видеозапись, но вы должны сообщить о своей просьбе с первым же шагом входа в зал суда. В противном случае несанкционированная запись может грозить мне арестом и тюрьмой.

Поэтому, как только захожу в зал, я тут же открываю рот

– Ваша честь!

– Сядьте и молчите.

– Ваша честь позвольте

– Я говорю, сядьте и молчите!

Адвокаты схватили меня за руки – пожалуйста, не дразни быка.

Стараясь, чтобы это видели все, медленно я вынул камеру.

- Ваша честь он записывает на камеру! – закричала Мари-Кармен.

В зале суда началась настоящая паника. Закрывшись документами, судья начала уходить из зала. Она кричала: Вывести его! Арестовать!

Все присутствующие рванулись ко мне, пытаясь вырвать камеру. Адвокаты сдерживали напиравших: Распишись в протоколе и покинь зал, чтобы тебя не успели арестовать!

Я стал уходить, но покидая зал, я успел сказать – Вы, ваша честь, именно вы лишаете меня сына, а моего сына отца. И если вы чувствуете себя в этом цирке клоунами, то я в этом цирке участвовать не буду – я в последний раз сюда пришел».

Из зала ко мне в коридор выскочила Секретарь – «Роман, вы же провоцируете судью!»

– Разве можно провоцировать на что-либо правосудие? Самую по идее бесстрастную на свете институцию?

Это было последней каплей, черными бандерильями, которые подготовила мне судьба.

 

Каждый матадор имеет право попросить у президенции использование Черных бандерильи – всего лишь одну пару. Они в полтора раза больше обычных – это нужно в случае, когда действие обычных бандерильи не чувствительно для животного.

С мгновения, когда первая пара бандерилье попала в холку быка ни матадор, ни зрители, ни президенция не могут просить или требовать замену быка на другого. С этого мгновения и до конца – прямая ведущая к финалу.

В конце концов, суды, и все, что творилось там, довели меня до состояния, когда я уже не мог заниматься корридой. Я уже говорил, что у тореро есть три врага – два природных – ветер и дождь и третий женщина. Это не просто красивые слова, нет ничего важнее для матадора, чем концентрация и никто так не может его лишить концентрации и собранности как проблемы с любимой. Манолете, известнейший тореро, легенда тавромахии прошлого века, про которого сочиняли стихи и снимали фильмы, погиб на арене, когда кто-то из зрителей крикнул оскорбление в адрес его жены.

В том состоянии, в котором находился я в то время, выходить на арену было самоубийственно, потому что то, что происходило у меня в отношении с судебной системой Испании, оказалось корридой совсем не меньшей.

Три года не видя сына, я ждал очередного суда. По законам Испании у меня должны были быть адвокаты, но так как я на тот момент не работал, адвоката мне должно было предоставить государство. Пока это происходит, дата суда переносится. Но не в моем случае. И вот судья «ИМЯ» без моего присутствия, без моего адвоката выносит решение об увеличении суммы, которую я должен выплачивать и об урезании каждого дня выходных, когда я мог видеть Адриана.

Как только у меня появляется адвокат, я требую апелляции. Это грубейшее нарушение закона, суд не может быть проведен без меня и без адвоката, но судья стоит на своем.

«Тебе не повезло - говорит мне адвокат, - Ведь судья «ИМЯ» бывший президент ассоциации за права женщин. Утереть тебе нос это ее прямая задача».

Я подаю заявление в Верховный суд Мадрида, но ответа нет. Оттуда – нет. А вот судья объявила мне настоящую войну.

Пока я занимался судами, за это время у меня накопилась разница между теми деньгами, которые я мог выплачивать Мари-Кармен и теми, которые должен был по закону. Соответственно в связи с этим возбуждается уголовное дело, и я могу попасть в тюрьму. Таких дел у меня было три.

Судья решила этот вопрос следующим, совершенно абсурдным способом. Она присудила все имущество, что есть у меня забрать в счет накопившейся разницы, а также возмещать ее с любой зарплаты, которая у меня могла быть.

Минимум, предусмотренный законом это 600 евро, но «ИМЯ» постановила, что мой личный минимум в два раза меньше – 300 евро. При этом она оставила мне задачу выплачивать 500 евро ежемесячно. Никто не верил мне, что возможна ситуация, в которой тебе оставляют триста евро, из которых ты должен платить пятьсот.

«Это невозможно! Это абсурд! – говорили мне – Нельзя из имеющихся трех яблок забрать пять!»

Получается, что суд и судья толкает меня на преступление, мне нужно или заниматься черным бизнесом или воровать. Потому что выжить в таких условиях невозможно. Невозможно снять квартиру. А если так, то, значит, я не могу обеспечить место встречи с сыном. И, значит, лишаюсь права встречаться с сыном.

Тогда я понял, что выход из этой ситуации у меня один. Самый страшный, но кажется единственный….

 

Третья терция. Самая важная самая ответственная - все до сих пор было подготовкой к этому. Все, что было до этого – все это было подготовкой к самому главному акту – сольному выступлению матадора. Третья терция.

Пока бандерильеро отвлекают внимание быка, матадор, со специально уложенными крестом мулетой и шпагой и, взяв головной убор в руку, подходит к президентской ложе и жестом просит разрешение на вступление.

После получения разрешения – матадор имеет право посвятить быка самым дорогим и близким людям, любимой женщине, членам своей команды, публике или как это редко бывает одному из своих коллег по арене – другому матадору, являющемуся его соперником или… никому. Этот жест заключен в броске головного убора на арену. Если монтера падает вверх дном – к неудаче, если падает тульей вниз….

В этот момент оркестр начинает играть пасадобль.

Публичное самоубийство!У меня появился план: нужен газовый баллон, трубка, маска, на тот случай, чтобы газ не взорвал дом и записать на камеру обращение к судье. Я дал себе три дня на подготовку, те же три дня, что даются в корриде на подготовку тореро.

Я был совершенно измотан глубокой несправедливостью, которая творилась в суде, отсутствием перспектив в жизни и невозможностью видеть сына. Мари-Кармен обещала мне, что Адриан будет знать обо мне с самой худшей стороны, и я не мог ничего сделать, чтобы это было не так.

Ночью я не мог уснуть. По телевизору показывали какой-то репортаж об одном известном террористе басков, который убил много людей, среди его жертв были дети. Во время суда он угрожает судье и тот за угрозу добавляет к его сроку еще 15 лет. На что террорист в ответ объявляет голодовку. И что бы вы думали? Решение судьи было отменено.

Я почувствовал злость в тот момент: они пошли на уступки убийце, который спорит с их судебной системой! Почему же я опускаю руки в своей совершенно честной борьбе?

И что будет с Адрианом, если я сейчас уйду? Мою историю со временем забудут, а мой сын останется один. Пройдет много лет и мари-Кармен приучит его к мысли, что его отец был жалким неудачником и жалким неудачником закончил свои дни.

И еще я вспомнил тот случай, еще в России, когда я оставил детей в танцевальной студии, решив уйти сам. Теперь я этого не допущу, я не оставлю моего сына!

У меня есть еще одна попытка испытать эту систему на прочность, проверить, насколько она прогнила, последняя попытка перед возвращением в Россию.

Бандерильеро отпускают быка, и матадор боевым кличем и движением провоцирует атаку на себя, используя второй свой инструмент после капоте – мулету – красный кусок ткани, который поддерживается палкой в виде деревянной шпаги.

Происходит практически непосредственный контакт с быком, в котором последний раскрывается полностью. В этом выступлении матадор начинает давать мастер-класс своему напарнику, в использовании и предназначении его главного орудия – рогов.

Матадор показывает зрителям насколько четко и точно бык следит за целью. Он весь поглощен тем, чтобы раскрыть перед зрителями бойцовские качества быка. При всем при этом никто не догадывается, что на самом деле борьба происходит не только на арене но и в душе матадора, с самим собой.

Инстинкт самосохранения в своей силе, подобно жесту, с которым мы отшатываемся от раскаленного металла, каждую секунду приказывает бежать.

Но матадор должен стоять как вкопанный, потому что бык реагирует на движение. Бык тоже проверяет тебя в этот момент. Он в этот момент начинает понимать, что его цель не мулета, что где-то рядом есть причина не достижения этой цели. В определенный момент он становится перед матадором и взглядом на мулету и на тореро выдерживает паузу.

Главное в этот момент застыть как статуя – двигается только мулета – нужно еще раз доказать, что цель быка это мулета, а не ты.

И вот наступает момент истины – моменто де суерте. Решение принято, но еще неизвестен исход.

Голодовку я начал дома, сообщив о факте начала голодовке в прессу. Две недели я голодал дома. Пресса живо отреагировала на мой поступок. И уже в первые три дня у меня было все необходимое, что я мог предъявить сыну, если когда-нибудь Мари-Кармен убедит его, что я его бросил. Нет, твой отец боролся за тебя – есть газеты, телевизионные репортажи, журналистские очерки.

Но моя цель не ограничивалась этим. Я хотел сразиться с системой и выйти победителем.

Поэтому через две недели, когда утром судейские работники шли своим обычным путем в суд, они увидели на лавочке напротив здания суда человека, с двумя плакатами, на которых крупными буквами была изложена история всей несправедливости произошедшей со мной.

Неприятно и страшно было принимать это решение. Накануне я решился на разведку местности и когда увидел зацементированную лавочку – вздохнул с облегчением. Потому что если бы я разбил палатку напротив здания суда, меня загребли бы за бродяжничество или еще за что-нибудь, а сидеть на лавке в публичном месте, никто никому запретить не может.

Еще мне было страшно, что останусь в одиночестве со своей проблемой, но решение уже было принято и отступать было некуда. И вот я переехал жить на эту лавку.

Робко, не совсем удобно расставил плакатики по обе стороны лавки, расстелил надувной матрас, сел и… жду.

Я уже сказал, что боялся одиночества, ведь это тоже одиночество, что и на корриде, я присутствую на арене где десятки тысяч людей, но я один на один с быком. И здесь тоже самое, десятки людей ходят мимо меня по улице, а я один на один со зданием суда….

Но тут это чувство пропало. Я был поражен реакцией простого народа, я никогда не получал столько внимания и тепла, я никогда не ожидал, что ко мне будут относиться так, а ведь могли бы крикнуть – Эй, ты! Ты чего тут разлегся, пошел вон!

Я нисколько не жалею, что решился на публичную голодовку, это для меня богатейший, огромнейший опыт. Люди останавливались у плакатов, читали, вникали в суть того что происходило. В том числе и женщины, которые читали мою историю, сочувствовали мне. Мне организовали несанкционированную поддержку. Люди сами организовали списки поддерживающих Романа в голодовке и положили эти списки на скамейку. Каждый день кто-то расписывался в этих списках, и я до сих пор храню их у себя как драгоценнейший документ, эти сотни подписей.

На второй-третий день на факт публичной голодовки отреагировала пресса и люди стали приезжать ко мне из других городов просто чтобы поддержать.

Ко мне подходили, хлопали по плечсу, сидели рядом

– Роман! Финито! Держись! Мы с тобой!

Люди организовывали график дежурства, чтобы никто ночью не напал на меня. Сочувствующие бабульки по ночам приносили бутерброды, покупали воду.

Я терпеливо объяснял им, что если я поем, я предам идею. Моя задача, чтобы мне стало хуже, и мне нет нужды тянуть все это до бесконечности.

Мне предлагали деньги. Случалось так, что когда я просыпался, обнаруживал, что кто-то подсовывал мне в руку купюру в 50 евро. Но зачем мне деньги? Из всего мне нужна была только вода, ее я мог получать бесплатно в рядом находившемся кафе.

Кроме всего прочего на скамейке мой ноутбук ловил бесплатный интернет Wi-Fi, и это было очень мне в руку.

Я связался со специалистом по голодовке, одним из самых известных адептов этого дела в мире, из Аргентины. Этот аргентинец на вопрос о помощи, точно также как когда-то маэстро в корриде, задал мне вопрос – «А ты уверен, что тебе нужно это?»

И убедившись, что я тверд в своем решении и мне это точно нужно, начал давать мне консультации о том, что надо делать во время голодовки. Он рассказывал о физических нагрузках, которых надо избегать, сколько жидкости потреблять и так далее.

«Твоя цель – сказал он, выслушав меня – это не только победить, но еще и смочь вернуться назад в нормальную человеческую жизнь. Потому что очень легко по этой дорожке уйти безвозвратно».

КАК БУДТО ЧИТАЕТ ЛЕКЦИЮ:

Голодание условно делится на три этапа:

Первый занимает 3-4 дня и он самый тяжелый, потому что организм требует пищи неимоверно, тут включается уже механизм самосохранения, и ты должен перебороть его.

Второй этап самый длинный и занимает от месяца до полутора. Когда организм понимает, что внешнего источника для пищи нет, он переключается на внутренний резерв и есть совсем не хочется. Именно тогда я понял, как легко и опасно стать анорексиком.

Третий этап – финал. Занимает от недели до полутора. В процессе его идет конечный необратимый процесс дистрофия органов – исчерпание внутреннего резерва тела. Отключение почек, отделение кожи от мяса, мяса от кости, нарушение работы сердца и смерть.

ЛЕКЦИЯ КОНЧИЛАСЬ

В первый же день ко мне «на скамейку» приехала группа в двадцать пять человек ассоциации «разведенных отцов». Они поддержали меня в моей акции, но при этом утверждали, что голодовка не выход из положения и что это бессмысленно.

«Мы же ведь тоже голодали – сказали они – И ничего не добились».

«Сколько вы голодали?» – поинтересовался я

«Три дня».

Они, кажется, не поняли, почему я так смеялся….

Сидя на этой скамейке, я стал своеобразной мулетой для судейских работников. Как только я появился там в первый же день работники здания суда подходили, смотрели плакаты и тут же заходили в здание суда.

А потом началось…. Каждые 15 минут ко мне подъезжал полицейский патруль с целью проверять документы. В том числе они пытались забрать у меня плакаты, но я вцеплялся в них изо всех сил так, что меня нельзя было оторвать. Вырвать плакаты из рук, находясь в публичном месте, они не могли, но могли спровоцировать меня на агрессию

«Встаньте! Ваши документы! Покажите ваши вены!»

Я понимал, что как только я проявлю агрессию, меня могут арестовать, но опыт работы в спецназе, и то, что я изучал местные законы, помогали мне вести себя правильно. Я не шел на конфликт, старался держать руки сзади, ведь любой жест может быть воспринят как агрессия. Я лишал их шанса придраться. Несколько ночей я спал, держа идентификационную карточку в руке. Еще через пару ночей я купил цепь, связав плакаты между собой, пропустив их между вмонтированных в бетон ножек скамейки. После этого я мог спать, просыпаясь только на проверку документов, но уже не опасаясь, что плакаты ночью увезут куда-нибудь.

На маленькой доске я вел отсчет времени: в написанном маркером кружке стояло количество дней голодовки, а ниже «Судья, сколько мне осталось?»

Еще до голодовки Мария-Кармен попросила о встрече. Когда я приехал на встречу, она предложила мне соглашение – откажись от сына и тогда она оставит меня в покое. Я не сдержался и в открытую сказал, что этот наш разговор записывается. Я погрязши в судах делал это уже почти автоматически. Так вот, я сказал ей – ты думала о том, что будет, если эту запись услышит наш сын? Как он отреагирует на это?

Мари-Кармен не ответила мне, хотя может быть ответ был в том, что она старалась больше не встречаться со мной после этого.

Почему я боролся не против нее, а за право встречаться с сыном? Ведь я мог выдвигать требования, что ребенок должен жить со мной. Но я не мог так поступить, ведь если бы я забрал сына с собой, я бы лишил его матери.

И уже во время голодовки ко мне подошла девушка, которая надела мне на шею крестик. Она узнала обо мне из газет, и ее история была похожей. Ее отец запретил ей встречаться с ее матерью, убеждая, что ее мать алкоголичка. Уже во взрослом возрасте она нашла свою мать и поняла, что отец ее обманывал. Он украл у нее мать. И теперь она живет с мамой, и она счастлива.

Я не хотел, чтобы ни я, ни Мари-Кармен не вели себя так, как ее родители.

И в этом было мое требование к судье.

Как ни странно, сидя круглыми сутками напротив здания суда, я так и не встречал судью «ИМЯ». Она заходила туда через черный ход. Кроме всего прочего пресса хотела узнать и мнение второй стороны и каждый день в суд обрушивался шквал звонков. Каждый раз ее коллеги, несмотря на то, что она там работала, говорили прессе, что ее нет на месте. И при этом очень раздражались от того, что вынуждены день за днем, неделя за неделей прикрывать свою коллегу. Моему адвокату судейские работники по секрету сказали: «Твой клиент устроил большой переполох».

Тем не менее, мои требования – о признании ошибок судьей и пересмотре дела оставались без ответа.

Адвокат признался мне: «Все это практически бесполезно. Если они признают, что твои требования справедливы, значит, автоматически признают, что система несправедлива. Ты сейчас судишься не с конкретным человеком, ты судишься с Испанией. Проще дать тебе умереть, чем проиграть в этом деле целой стране».

Так как снимать судью на камеру в здании суда нельзя, я пытался задать ей свой вопрос о том, сколько же мне осталось, на улице.

Я не смог подойти к ней даже близко, потому что, во-первых, увидела камеру, которую я, не скрывая, держал в руках, а во-вторых, потому что она тут же вызвала полицию.

Мне скрутили руки и затащили в отделение полиции для осмотра. Я стал объяснять полицейским, что они нарушают закон и им надо меня отпустить. Я написал на них заявление и принес им самим же в полицейский участок. Ну а куда его нести еще?!

Они отказались его принять. Ну что ж, открывается новый фронт! Мне уже нечего было терять. Раз там заявление не принимают, я могу подать в суд – и еду в тот самый суд, напротив своей скамейки, где на входе меня несколько раз подряд проверяют на рамке, просто чтобы дать мне понять, что мое присутствие тут нежелательно.

Но каково было мое удивление, когда в один из дней, среди посетителей моего места голодовки я узнал полицейского в гражданской одежде. Он подошел и подписал списки в поддержку моей голодовке, а потом сказал мне:

«Работа есть работа, но у меня почти такая же ситуация с ребенком…. У тебя огромная сила воли я бы не решился».

Мир опять разделился на два лагеря – против меня и за меня. Государственная система, администрация города, медицинские учреждения которые отказывались оказывать мне помощь, а люди за меня. В первые же дни голодовки я добился первых побед: мать моего сына не могла препятствовать свиданию, поскольку пресса тут же бы отреагировала на это. И вот после двух долгих лет я наконец-то смог с ним встречаться в те дни, когда мне это разрешено законом. И это единственные дни, когда я все складывал в машину – плакаты, надувной матрас, все нехитрые пожитки, и подстригал бороду чтобы не напугать сына.


Дата добавления: 2015-09-29; просмотров: 17 | Нарушение авторских прав







mybiblioteka.su - 2015-2024 год. (0.028 сек.)







<== предыдущая лекция | следующая лекция ==>