- Хорошо, - улыбнувшись, развел руками директор по развитию, - я предполагал нечто подобное. И знаешь, что, я намерен тебя подкупить.
- Какой баснословный гонорар ты бы мне ни предложил, мой ответ не изменится, - гордо произнес Владимир.
- Да кто же говорит о деньгах…Кстати, ты слишком завышаешь себестоимость. Никто больше, чем ты обычно берешь, платить тебе не будет. Так и знай!
- Я бы попросил!
- Нет, попросить ты, конечно, можешь, но не дадут. Ты и так дорого обходишься! Так о чем это я? Да, о подкупе. Помнишь сценарий про Сталинград, который попал к тебе?
- Ты же его мне и дал почитать.
- Совершенно верно. И почитать дал, и со сценаристом познакомлю, и денег найду, чтобы замечательный полнометражный фильм снять. С тобою в качестве режиссера. Как я помню, это твое заветное желание…
На этот раз Зубов молчал гораздо дольше. От денег, конечно, нелегко отказываться, но если ты хорошо получаешь и тебе хватает, то можно. Особенно так красиво, как это сделал только что любимец публики. А вот от мечты…
- Мне надо подумать, - раздраженно ответил он.
- Конечно, дорогой, думай. Но недолго. Сам понимаешь, производство фильмов – это вещь такая…
- Что ты за человек! – грустно проговорил актер.
- Акула, настоящая акула. За что и любят, за что и ценят…
- За что и деньги платят, - съязвил Владимир.
- Именно, - не стал спорить бывший однокурсник. - Кому за лицедейство, кому за сценарии, а кому за то, что всех организовал. Ну, не молодец ли я?
Тереза на протяжении разговора сидела и наблюдала. Она любила вот так затаиться и посмотреть повнимательнее на людей, которые ее интересовали: как они говорят, как двигаются, как интонируют… Вот почему сейчас она просто наслаждалась. К тому же она поняла, зачем ее позвали на встречу с Зубовым.
- Кстати говоря, - продолжил Степан Сергеевич, - позволь тебе представить сценариста. Это Тереза Ивановна.
- Я еще не согласился играть в вашем чертовом сериале, - обреченно пробурчал Владимир, уже понимая, что отказаться не сможет.
- Нет, ты не понял. Сценарий к фильму о Сталинграде тоже написала она.
- Вы удивительно разносторонний человек, - тоном, каким обычно сквернословят, произнес Зубов.
- О, ты не представляешь, она еще и профессор! – доверительно прошептал акула шоу-бизнеса, наклонившись к Владимиру.
- Нет, - возразила Тереза, во всем любившая точность, - профессором я не стала. Я – доктор филологических наук, бывший доцент кафедры.
- Так вот, Владимир, она доцент, оказывается. Не то, что мы с тобою. Так что ты надумал? Будет ли снят прекрасный полнометражный фильм твоей мечты?
- Будет, - буркнул Зубов.
- Вот и славненько. Ты мне потом спасибо скажешь. Когда еще много-много лет будешь успешно доказывать всем, что ты не только героический ФСБшник, которого тебе предстоит там сыграть.
- Вот это уже без разницы!
- Да ладно тебе, не расстраивайся! Тебе нужен фильм – мне нужен сериал. И роскошный желтый пиар к нему, чтобы все еще до выхода обсуждали: что же мы затеяли, что у нас происходит, как еще удивим.
- Значит, - сообразила Тереза, - слух о том, что у нас роман, пустили вы?
- Как роман? – удивился Степан Сергеевич. - С кем роман? Зачем роман? Я пустил слух, что вы однократно переспали – и ничего более!
- Замечательно! – улыбнулась Тереза. - Значит, это я вам обязана прелестным семейным скандалом?
- Правда, хорошо получилось?
- Вне всяких сомнений. По крайней мере, мой муж поверил. А откуда вы узнали, что мы с Владимиром Александровичем виделись на гастролях?
- Он сам и рассказал. За коньяком. И про то, как вы в одной гостинице оказались, и о том, как вы его от голодной смерти спасли…
- Спасла. Да… Может быть, зря?
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ.
- Послушай, Саша, я ничего не могу поделать с этим. К тому же я поставлена в такое положение: если начну оправдываться, спорить и доказывать, что никакой связи нет, – это даст обратный эффект.
Владимир остановился у Терезы за спиной, перевел дыхание и стал себя ругать. И зачем он, наскоро распрощавшись со Степаном, побежал за этой женщиной? А теперь еще и попал в совершенно дурацкое положение, потому что она разговаривала по телефону. И судя по всему, разговор был личный и неприятный.
- Пожалуйста, прекрати. Ты должен понимать, что…
Он поразился тону: просящему, жалкому, столь не подходившему такой роскошной женщине. Владимиру стало стыдно, словно это он говорил ей сейчас гадости, а не незнакомый ему человек из телефонной трубки.
Зубов вздохнул: какая странная женщина. Как же всего в ней слишком много. И слишком уж разного намешано: писатель-фантаст и бизнесвумен, доктор наук и сценарист, ваяющий душещипательные сценарии для отечественного «мыла»…
А еще человек, написавший сценарий фильма, которым он заболел. Сценарий, где смешивались сны двух людей из разных эпох – современного геймера и офицера, сражающегося в Сталинграде. Один до одури играет в «CALL OF DUTY», практически живет в этой игре, путает виртуальность и реальность, сон и явь. Другой спит урывками, когда тяжелые немецкие самолеты сбрасывают бомбы. А что делать, если в остальное время то отражение немецких атак, то наши контратаки…
И вот им начинает сниться настоящее друг друга. И оба воспринимают эти сны как кошмар. Оба просыпаются в холодном поту. Оба думают, что сошли с ума. Человек, живущий в наше время, который видит день за днем то, что было на самом деле в 1942 году, видит глазами капитана. И несчастный советский капитан, который видит в снах, как непонятные, то ли нарисованные, то ли вылепленные из чего-то люди плывут через Волгу. Только почему-то днем. Размахивая красными флагами и включив патефон. Он вскакивает в ужасе во весь рост, готовый бежать к реке, чтобы прекратить эту бессмыслицу, эту напрасную гибель пополнения, так нужного в городе…
Его хватают, валят на землю: «Куда ты, дурак, куда поднимаешься? Куда во весь рост?!»
Вот, где смешение четырех пластов реальности: современной, где почти исчезло понимание того времени; военной, где действует приказ: «За Волгой земли нет». И параллельных снов, где переплетаются судьбы двух молодых людей.
И все-таки Владимир не мог поверить, что эта женщина и есть автор такого пронзительного ясного текста, что запал ему в душу. Поэтому он и пустился ее догонять - хотел понять для себя что-то важное. И теперь, стоя у нее за спиной и невольно подслушивая, он не мог сообразить, как ему поступить. Наверное, потихоньку уйти.
Тут Тереза резко развернулась, видимо почувствовав, что кто-то стоит у нее за спиной. Она чуть покачнулась на своих умопомрачительных шпильках – Владимир испугался, что упадет, и подхватил ее за локоть. Тереза посмотрела на него с недоумением. Он заметил слезы в глазах и покрасневший нос. Надо же, эта женщина и плакать красиво не умеет!
- Поговорим позже, - глухо произнесла она, прерывая чей-то монолог, который был слышен из трубки даже Зубову. - Чем обязана, Владимир Александрович?
- Простите, кажется, я не вовремя, - он выпустил ее.
- Ничего страшного, - она с видимым облегчением бросила в сумку телефон. - Вы что-то хотели?
- Да. Я хотел бы переговорить по поводу сценария. Вы знаете, я их много читал, но этот не дает мне покоя. Он запал мне в душу…
- Вы знаете, я много чего писала, но этот текст получился особенным…
- Может быть, пообедаем вместе и все обсудим? К тому же на улице холодно.
- Ничего не имею против, но сегодня не могу – мне надо ехать, - ответила Тереза
- Жаль, - ему не хотелось отпускать эту женщину. - Может быть, потом?
- Может быть, - и она стала спускаться по ступеням.
- А вы на чем? – доставая ключи, поинтересовался он. - Где ваша машина?
- Машина? Зимой, в центре Москвы? Ну, уж нет! – рассмеялась она, сразу снова став красивой. Зеленые глаза блеснули.
- А на чем вы добирались?
- На метро, - фыркнула она, - знаете ли, есть такой вид транспорта. Очень удобно. И время рассчитать можно.
- Так давайте я вас подвезу. Заодно мы поговорим.
- А давайте! – легко согласилась она. - Только я понятия не имею, как туда ехать на машине, показать не смогу.
- Но адрес-то знаете? – он открыл перед ней дверь.
- Знаю, - согласилась она и назвала адрес дома в Ермолаевском переулке, неподалеку от Патриарших прудов.
- Вы там живете? – спросил он вежливо, а про себя огорчился, что ехать не так уж и далеко. Тут ему пришло в голову, что если бы она назвала адрес в Питере и выяснилось, что везти ее надо туда, то он бы не расстроился такой долгой дороге.
- Нет, я там не живу, я там гощу, когда заявляюсь в Москву. Это квартира еще одной моей тетушки. Елены.
- Сестры Павла?
- О, вы запомнили рассказ о моих путанных родственных связях?
- Почему-то запомнил.
Он протискивался между двумя на редкость неудачно поставленными машинами, поэтому замолчал. Потом, когда они вырвались на простор какой-то широкой улицы, и машина радостно и легко рванула вперед, Владимир спросил:
- А как вам вообще пришла идея написать сценарий о войне, о Сталинграде?
- Это вы про то, что «у войны не женское лицо»?
- Нет… Просто вы не похожи на человека, который разбирается в специфике военных действий. Или даже просто интересуется ими.
- Ну, во-первых, вы меня совершенно не знаете, иначе такого впечатление у вас не сложилось бы, - довольно резко ответила Тереза.
- Почему же не знаю? – миролюбиво продолжил разговор Владимир. - Вы – человек добрый, раз покормили нас.
- Видимо затем, чтобы потом распустить слух, что у нас роман и поднять этим свой рейтинг, - язвительно ответила она. - Это был коварный план, достойный Маккиавели.
Зубов хмыкнул:
- Простите, я был зол, потому что вы мне понравились и не произвели впечатления человека…
- Вы заметили?
- Что? – он даже посмотрел внимательно в зеркало заднего вида, потом в боковые – ничего подозрительного не было видно.
- Я все время «не произвожу впечатления какого-то человека»…
- А сейчас вы цепляетесь к словам! – возмутился он.
- Нет, я всегда к ним внимательна. И люблю точные словоопределения.
- Но почему все-таки сценарий о войне? И как с этим соотносится фантастика? А еще спектакли и сценарии для «мыла», - он произнес это слово, скривившись.
- «Мыло»… - поморщилась и она. - Знаете, я не люблю стереотипов. На мой взгляд, есть два деления что в кино, что в литературе: хорошо сделано и плохо сделано. Это же касается и женских любовных романов, без разницы, сняты они или написаны на бумаге.
Он издал звук, выражающий одновременно презрение и несогласие.
- Вы знаете, что написать хороший любовный роман – подчеркиваю, хороший - дело достаточно трудное?
- Вот уж никогда бы не подумал, - насмешливо потянул он.
- В вас опять-таки говорят стереотипы. А вы попробуйте положить перед собой лист белой бумаги и изложить на ней историю любви мужчины и женщины. Во-первых, сделать это надо так, чтобы было интересно читателям. Во-вторых, они должны симпатизировать героям. Это очень важно, иначе за них не будут переживать, как за реально существующих людей, - и весь эффект пропадет. В- третьих, читатели должны поверить, что все это происходило на самом деле, по-настоящему. Еще надо ввести много деталей – так интереснее. И самое главное!
- Что? – он понял, что она будет держать паузу для пущего эффекта, и решил ей подыграть.
Вас потом не должно тошнить от текста, который получился…
Он расхохотался:
- Хороший переход от лекции к… не лекции.
- Хороший, - согласилась она серьезно, - к тому же все любовные истории я пишу в соавторстве. Я придумываю идею, канву, героев. И потом читаю то, что получилось у других.
- Так, с любовными романами разобрались – писать их тяжелый труд. А фантастика?
- Фантастика - это моя любовь… Мое бегство от слишком серьезной и правильной жизни. Это книги, где я могу себе позволить написать о том, чего никогда бы не произошло, чего я никогда бы не допустила…
- Что именно? – спросил он и тут же понял, что зря. Она опять приветливо заулыбалась, закрылась ото всех своим спокойствием и дружелюбием.
- Фантастика – это, прежде всего, смешение - культур, миров, героев. Там можно все… В год я пишу по два фантастических романа – с ними потом езжу по городам и весям. Все остальное, что выпускается издательством: сценарии любовных романов, серия «Вселенная рыцарей», городская мистика и прочее, – это коллективное творчество.
- Получается, что сценарий о Сталинграде… - разочарованно протянул он, ощущая себя Малышом, которому вместо живой собаки выдали плюшевую безделушку.
- Нет, этот текст мой. Только мой. Однако он получился настолько не в формате издательства, что я вывела его за эти пределы. Вы должны были обратить внимание, что он написан под псевдонимом.
- Так как он у вас получился?
- Сам собой.
- А материал?
- Материала было предостаточно. Вообще, этот сценарий – поклон моей научной деятельности. А что вы хотите: кандидатская о специфике обороны Сталинграда. Докторская – языковые особенности построения мемуаров на примере Чуйкова. Это командующий 62 армией. Той, что сражалась в самом Сталинграде.
- Знаю. Я тоже кое-что почитал, когда ваш сценарий попал мне в руки. Слушайте, а в детстве вы играли в солдатиков вместо кукол?
- Нет, зачем же? Я никогда не играла ни в солдатиков, ни в кукол. В детстве я пела.
Владимир заулыбался.
- Да, пела, - серьезно подтвердила она. – У меня была скакалка вместо микрофона. Я становилась перед зеркалом. И пела.
- А история? – он был в полном восторге.
- Не знаю, все пришло само собой. Я много читала, и больше всего любила биографии исторических деятелей. Александр Невский. Батый. Цезарь. Но меня огорчало, что конец был один и тот же – все умирали.
- Да, действительно. Неожиданный финал.
- Вам смешно, а я в детстве была натурой слишком впечатлительной и расстраивалась.
- Получается, вы много читали. И для написания этого сценария тоже?
- Много я читала раньше, пока писала научные работы,- она довольно прищурилась. - Читала и наши источники, и немецкие. И мемуары, и письма с фронта. И заметки в журнале «Звезда» пятидесятых годов. Знаете, одно время почти всех военачальников обязали писать мемуары, а солдат и офицеров – отсылать свои воспоминания в этот журнал.
- Зачем?
- Видимо, все хотели сделать по уму. Ведь каждый человек, как бы много он ни видел, был только в одном месте в одно время. А картина писалась масштабная, эпическая, нужен был материал.
- Слушайте, - произнес он, обдумав ее слова, - а почему вас потянуло с историка на литератора? Филолог – это же литератор, я правильно понимаю?
- Не совсем точно, - улыбнулась она. - Филолог исследует тексты с точки зрения языка, сам язык. Литератор же пишет тексты, как правило, художественные.
- Не вижу разницы, - он смешно надул губы.
- Если не видите, может быть, ее и нет. Для вас.
- А вы всегда вдаетесь в такие тонкости?
- Тонкости, детали, особенности речи… Без этого не создашь текст. Так что приходится – это моя работа. Кстати, мы приехали.
ГЛАВА ПЯТАЯ
Он был очарован этой женщиной. И пусть он видел ее второй раз в жизни, пусть она явно не подходила для легкой, красивой и короткой интрижки, в которых он был большой мастер, пусть она ему вообще не подходила, – он был очарован.
Это сладкое, пьянящее чувство в последнее время приходило к Зубову нечасто. Женщины вызывали в нем раздражение и порой презрение своей доступностью. Но буйные чувства, яркие эмоции были ему необходимы как актеру. Так что увлечение еще одной женщиной, игра в первое свидание, новизну ощущений, страстные поцелуи и смятые простыни… Все это было скорее производственной необходимостью, чем потребностью сердца. Сердца, которое частенько называли ледяным или каменным – на выбор той дамы, которую он оставил. Или того журналиста, который об этом написал.
Владимир быстро загорался, сходил с ума от любви, как положено, страстно ревновал, проводил бессонные ночи, настойчиво добивался той, которую захотел… А потом - все. Интерес пропадал, связь начинала тяготить.
Последний год Владимир стал обращать внимание на то, что даже на пике страстных отношений он оставался холодным и расчетливым. Как бы он ни буйствовал, где-то глубоко внутри сидел ледяной червячок, который руководил всем. Этот червячок четко отмерял меру и степень влюбленности, командовал, когда надо остановиться. «Все должно идти во благо сверходаренного актера Владимира Александровича Зубова», - был его девиз.
Так что за чередой ролей бешено влюбленного человека жил себялюбец и эгоист, жил при этом вполне комфортно и ничего менять не собирался. Зубова свой склад характера скорее радовал, чем огорчал, потому что это был путь к успеху.
Он искренне считал, что без непробиваемой самоуверенности, ничем и никем непобедимой самовлюбленности, в профессии актера делать нечего. Можно иронично покритиковать свою роль. Нужно скептически отозваться о том, что у тебя не все получилось. Стоит иногда дать интервью, где ты насмешливо отзовешься о себе любимом. Но на самом деле себя надо холить и лелеять как актера.
А что делать? Такая работа. Работа, где легко сочетаются обожание толпы и гадкие, порочащие тебя статьи в прессе. Когда сначала работа над несколькими проектами сразу, а следом - полное забвение на несколько лет. Работа, где сосуществуют звездная болезнь и дикое, выедающее тебя изнутри чувство, что ты никому не нужен.
Самая страшная профессия. Самая лучшая. Ведь нет ничего слаще на свете, чем власть над залом… По крайней мере, для таких людей, как он.
Владимир подъехал к театру, где служил уже второй год. После всех перипетий и сериалов он вернулся на сцену – благо, люди шли на него, зал был полон. Следовательно, можно было отвлечься немного время от того, что на экране не то, что достойных ролей не было, а вовсе царило какое-то убожество. Деньги платили, но страшно экономили на всем: на сценариях, на костюмах, на сведении материала. Поэтому получалось все как-то не очень. Кроме того, в последнее время Зубов столкнулся с тем, что снимать-то снимали, а вот до выхода на экран дело не доходило. То деньги заканчивались на разных этапах съемок, то телеканалы не хотели покупать дорого, а создатели - продавать дешево…
Владимир оставил машину на том месте служебной стоянки, где на асфальте было написано краской его имя. Легко взбежал по ступеням служебного хода, под вывеску «Посторонним вход воспрещен». Парень-охранник приподнявшись, поприветствовал его. О, это волшебная причастность к чему-то, недоступная простому смертному, перетекающая в чувство собственной значимости…
Узкий коридор, знакомый вестибюль, огромная доска с фотографиями актеров и приколотыми рядом рецензиями на их роли. Такая была традиция в их театре: все, что появлялось в газетах, журналах, Интернете, – пришпиливали сюда.
Вот уж мимо чего Зубов старался пройти как можно скорее, так мимо этого стенда. Как правило, ничего хорошего про него не писали, все больше какую-то гадость. «Актер, обладающий небольшими талантами, но прекрасной внешностью. Более красивой лепки скул, наверное, нет ни у кого». От этой «красивой лепки скул» у него самого скулы сводило от бешенства.
И как Владимир себя ни убеждал, что все это – зависть в чистом виде, не имеющая отношения к нему как к актеру… но жила в нем застарелая обида. Стараешься доказать всем, что ты лучше. Ты знаешь, что ты лучше. Это все видят, но не желают признавать.
Зубов тяжело вздохнул и пошел дальше, к гримеркам. Навстречу попался человек, который показался смутно знакомым.
- Добрый день, Владимир Александрович, - радостно окликнул Зубова лысый мужчина.
Пожалуй, представители только одного семейства называли его по имени-отчеству.
- Здравствуйте, Павел Яковлевич Тур, - ответил он, пожимая протянутую руку. - Какими судьбами вы к нам?
- Марина прислала мне билеты на ваш завтрашний спектакль. И вот я пришел отблагодарить.
- Билеты, вот черт! – такая хорошая идея, а ему и в голову не пришла.
- Что, простите? – опешил Павел.
- Ругаю себя за неблагодарность. Надо было сообразить и послать эти несчастные билеты первым.
- Да ладно вам. Марина, - Павел с особой нежностью произнес имя партнерши Зубова, - отправила билеты от вас обоих. Так что хватит на всех: и на меня, и на гитаристов, и на звукорежа с женой, и на Терезу с Александром. Это муж, - пояснил он, увидев вопрос на лице актера. - Знаете, она его специально попросила приехать для похода на спектакль.
- А-а, - протянул Владимир, - я понял. «Мужняя жена, и счастлива оставаться ею»…
- Да… - насторожился вдруг Павел, - совершенно верно. Мужняя жена. И очень счастлива.
Владимир вдруг понял, что это неправда.
- Я счастлив за нее, - ответил он такую же неправду. - Она - потрясающая женщина. Мне сегодня сообщили, что именно Тереза – автор сценария, который мне очень понравился.
- Надеюсь, вам понравилась не та любовная лабуда, которую Тереза с подругами за бутылкой коньяку способны сочинять килотоннами? В поистине промышленных масштабах?
- Любовная лабуда! – расхохотался Владимир. - Нет, в этом мне предстоит сниматься. Продался, знаете ли… Продался. А понравился мне сценарий про Сталинград.
- Понятно. Хорошая вещь. Любимая у Терезы. Вы знаете, у меня складывается порой ощущение, что она затеяла подвиг с фантастикой, любовными романами, выступлениями, издательством и сценариями, чтобы в один прекрасный день изыскать возможность и снять этот фильм.
- Ну что ж, может быть, эта возможность у нее и появилась. И у меня тоже.
- Здорово… Знаете, Тереза очень серьезно относится ко всему, особенно к мелочам. Когда она готовила материал для книги, то безумно достала своих сыновей и их друзей тоже.
- Правда?
- Правда. Она даже составляла анкеты для мальчиков и их друзей-сверстников, уговаривала описывать любимые компьютерные игрушки, составляла словарь их лексики.
- И они соглашались?
- С моей родственницей, когда она что-то решила, вообще спорить невозможно, знаете ли… В таком случае она и вцепляется, как клещ, но бывает при этом настолько обаятельной, что отказать ей не можешь. А ребят она еще и заинтересовала. Они с ней сотрудничали с удовольствием. Да еще и за деньги…
- Здорово! – Владимир был в восторге.
- Кстати, а кто будет музыку к фильму писать? – осторожно поинтересовался Павел.
- Я только несколько часов назад узнал, что буду режиссером, познакомился со сценаристом – точнее, узнал, кто это… А вы говорите – музыка.
- Музыкальный ряд – это самое главное!
- Кто про что, - рассмеялся Владимир.
- Точно! – Павел протянул ему визитку. - Если надумаете, обращайтесь. Все сделаем в лучшем виде.
- Спасибо, - Владимир понял, что опаздывает, - простите, мне пора.
- Всего доброго. Звоните тогда. И ждите нас завтра на спектакле. Практически в полном составе.
Раскланявшись с Павлом, Владимир решил заскочить на минуту к Марине поинтересоваться, как у нее дела. Точнее, ему было любопытно, как она отреагировала на появление неотразимого Тура.
Марина сидела перед зеркалом, погруженная в свои мысли. Перед ней лежала белая роза. Одна.
Владимир улыбнулся. Действительно, актрису цветами удивить сложно. Букеты после каждого спектакля – это обыденность. А один цветок… Хорошее решение.
- Добрый день, - поприветствовал он Марину.
- Привет, - очнулась она.
- Ты вот умный человек – передала билеты. А я даже не подумал, - покаялся он.
- Ага, - с отсутствующим видом протянула коллега, хотя обычно говорила в ответ какую-нибудь забавную гадость.
Понятно. И тут чувства бурлят. Интересно, а мысли на тему «зачем это мне все надо?» приходят ей в голову или тут все проще?
- Ладно, - проворчал он, удержавшись от того, чтобы пощелкать у нее перед носом пальцами. Знал, что она этого терпеть не может. - Меня тут игнорируют. Пойду гримироваться – и на сцену. Ты-то туда сегодня заглянешь?
- Что ты сказал? – тряхнула головой Марина.
- До встречи на сцене.
- Да, мой Одиссей! – пришла в себя актриса.
- Да, моя Пенелопа, - ответил ей актер.
ГЛАВА ШЕСТАЯ.
Следующим вечером давали Грибоедова. И Владимир был уже Чацким. На спектакль должна была прийти Тереза – и эта мысль не давала ему покоя.
- Володя, не вертись, тебе же лицо, доброе к людям, рисовать невозможно, - ругалась гримерша, старая, огромная как бегемот, с вечной сигаретой в зубах. - Вот попаду кисточкой в глаз – узнаешь, как мешать людям работать!
- Прости, Лялечка! Больше не буду, - каялся актер, но продолжал ерзать в кресле.
- Скипидар в жопе играет? И у тебя, и твоей прима-маринки? – нежно проводя кисточкой по его скулам, продолжала гримерша. Лялечка была гением своего дела, ей было все можно – и она это знала. Ее любимой присказкой было: «Актеров много, а вы попробуйте их морды пригодными для глаза зрителя сделать»… Так что кто был главный, Лялечка давала понять достаточно быстро. Но никто другой и не мог так здорово крокодила в ангела превратить.
Но самое интересное заключалось в том, что те, кто не смог найти общий язык с этой дамой и чересчур болезненно реагировал на ее ненормативную лексику, запах табака и не аристократические манеры, как-то быстро уходили… Не приживались. Равно и те, кто пытался перед гримершей строить звезд Вселенной…
Владимиру же Лялечка нравилась. Хотя он сам не ругался, за своей речью и манерами следил тщательно, не любил, когда выражались другие – особенно молодые актрисы, у которых мат заменял нормальные слова. Но этой бегемотихе было можно. Как-то получалось у нее и в тему, и не обидно, и крайне выразительно…
- Твою нехорошо! – рявкнула Лялечка у него над ухом, и Владимир, наконец, послушался. - Замри, сказала!
- Лютует? – приоткрыла дверь гримерки Марина, уже уложенная, накрашенная, в длинном платье с высокой талией. Вся в буклях и в белом.
Владимир обернулся, чтобы поприветствовать ее – и кисточка попала-таки ему в глаз. Оскользью, но неприятно.
- А я предупреждала! – голос у Лялечки стал счастливым. - Не моргай, говорю, размажешь!
Она аккуратно промокнула салфеткой заслезившийся глаз. Мат смешался с клубами дыма… Красота!
- Я только хотела сказать, - наконец смогла вставить слова Марина, - что из приглашенных гостей не будет гитаристов. Павел сказал, что они уехали куда-то «на чёс», извинялся.
- Чёс – это что?
- Как я поняла, это что-то типа гастролей, только с большим количеством выступлений.
- Понятно. И что?
- Вместо гитаристов появится сестра Павла с супругом. Елена, про которую нам рассказывали. А знаешь, кто у нее муж?
- Волшебник, - пробурчал Владимир.
- Нет, дипломат. Какая-то важная шишка в посольстве во Вьетнаме. Они сейчас в отпуске в стране. Павел спрашивал, не против ли мы с тобой, что будет такая замена…
- Какой вежливый! – громогласно объявила Лялечка, отступая назад и любуясь на дело рук своих. - Эх, Володя! И зачем ты такой красивый? Нет, актер таким быть не должен, иначе гримеры зачем… Без хлеба останемся.
- Будете старить и шрамы рисовать, - ответил Владимир уныло. Он не любил замечаний о своей внешности. Ему все казалось, что отбирают его не за талант, а из-за внешних данных. «Безукоризненная лепка скул», будь она неладна…
- Не кокетничай, тебе не идет… Так, смотри внимательно: все нравится? Всем доволен?
Он кивнул, и Лялечка величественно удалилась.
Марина исчезла еще раньше, и он остался, наконец, один. В огромном зеркале отражался мужчина. Красивые черты лица, серые холодные глаза… Серый фрак, кипенно-белый шейный платок. Только в этом отражении он пока не мог разглядеть Александра Андреевича Чацкого – в этот вечер давали «Горе от ума». Пока он видел лишь актера Зубова, который никак не мог успокоиться.
Однако сделать это было необходимо. Нет ничего хуже, чем выходить на сцену, когда тебя захлестывают собственные эмоции. Настоящие, реальные чувства, выплеснувшиеся на зрителя во время спектакля – это некрасиво. Страсть, что обуревает тебя на самом деле, страсть, которую ты не в силах обуздать и скрыть – это гибельно для действа. Почему? Да потому, что все настоящее выглядит на театральной сцене ненатурально. Явным перебором.
Он несколько раз глубоко вздохнул, приказывая себе успокоиться. Он же не мальчишка, чтобы так реагировать. Так нельзя… Надо всмотреться в зеркало и найти там, в своих отражениях Чацкого – русского аристократа, умного, наблюдательного, язвительного. Человека, который посчитал, что его ум и превосходство над остальными дает право поучать всех и насмешничать. И делать это безнаказанно… А так, увы, не бывает. Так что «карету мне, карету…».
Прозвенел звонок. Потом еще и еще. Он вышел из гримерки и отправился на сцену, чтобы прожить чужую жизнь. Прожить ее так, чтобы все поверили, что все взаправду: и его любовь, и его метания, и его «горе от ума».
***
Этим же вечером в театр выбрались приглашенные Туры в полном составе. Прибыли они впятером: собственно, Тереза, ее муж Александр. Дядя Павел. Тетя Елена и ее супруг – дипломат. Все, за исключением Александра, пребывали в благодушии, а вот муж Терезы был крайне раздражен и скептически настроен:
Дата добавления: 2015-09-30; просмотров: 21 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |