Каким способом можно сделать геометрию привлекательной наукой. Несколько недель спустя после появления в первый раз в печати предыдущих рассуждений, профессор Тиндаль, в лекции, читанной им в королевском институте: «О важном значении физики, как одной из отраслей воспитания», приводит несколько убедительных доводов по этому же вопросу. Его свидетельство, основанное на личном наблюдении, до такой степени драгоценно, что мы не можем не привести его здесь целиком.
«Одною из обязанностей, выпавших на мою долю в тот период времени, о котором я говорил, было преподавание математики в одном училище; я всегда замечал, что Эвклид и древняя геометрия вообще, объясняемые мною, весьма нравились юношеству. Но я постоянно старался отвлекать мальчиков от рутинного заучиванья наизусть и вызывать в них самодеятельность при обсуждении вопросов, непонятных для них при старом методе. Сначала уклонение от избитой колеи возбуждало, обыкновенно, некоторое отвращение; ученик чувствовал себя как дитя среди чужих; но не было еще ни одного случая, чтобы это отвращение долго продолжалось. Когда мальчик падал духом, я ободрял его примером Ньютона, который говорил, что он отличается от других людей только тем, что у него больше терпения, чем у них, или словами Мирабо, который приказал своему лакею, объявившему, что невозможно исполнить какого-то дела, никогда не употреблять этого глупого выражения. Ободренный мною, ученик возвращался к своей работе с улыбкой, может быть, несколько недоверчивой, тем не менее, выказывавшей решимость испытать вновь свои силы. Я видел, как глаза мальчика оживлялись и, наконец, слышал, как он с радостью, перед которой меркнет восторг Архимеда, восклицал: «Сэр, я понял!» Пробуждаемое таким способом сознание своих собственных сил, имело огромное значение; одушевляемый им, весь класс делал поразительные успехи. Я часто держался правила давать мальчикам на выбор, заниматься решением задач по книжному руководству или испытывать свои силы на таких задачах, решение которых там нельзя было найти. Я не помню ни одного примера, чтобы выбор остановился на книге. Я постоянно предлагал ученикам свое содействие в тех случаях, когда считал это необходимым; но каждый раз мои предложения отклонялись ими; дети уже вкусили сладость умственных побед и домогались новых. Мне нередко попадались на глаза геометрические фигуры, нацарапанные на стенах школы, или вырезанные на столбах площадки, где ученики играли; словом, везде и всюду я видел живые доказательства интереса, возбуждаемого геометрией в детях. Что касается лично меня, то относительно опытности в деле воспитания, я был, в то время, едва оперяющимся птенцом; я не имел понятия о педагогических правилах, как их называют немцы, и держался только того направления, о котором упомянуто в начале моей речи, стараясь сделать из геометрии орудие, а не отрасль воспитания. Мой опыт удался вполне, и лучшими часами моей жизни, я считаю те, которые я проводил в наблюдении за могучим и смелым развитием умственных сил в детях, когда я вызывал их описанным мною способом».
Эмпирическая геометрия, представляющая непрерывный ряд задач, должна быть преподаваема на ряду с другими предметами знания в течение всего курса. Полезно было бы сопровождать преподавание ее практическими применениями тех принципов, которые служат как бы введением к ней. После куба, восьмигранника, пирамид и призм разных величин и форм, можно позволить ученику приступить к изучению более сложных твердых тел: двенадцатигранника, двадцатигранника, постройка которых из отдельных кусочков картона требует значительной сметки. Затем, можно перейти естественным путем к разнообразным формам правильных тел, встречаемых в кристаллах, к усеченному кубу, к кубу с усеченными углами, восьмиграннику и разновидным призмам, точно также измененным. Так как различные металлы и соли имеют те же разнообразные формы, как и твердые тела, с которыми знакомят ученика, то он незаметным образом получает первоначальные понятия о минералогии *).
_____________
*) Желающие иметь руководство для вышеописанной системы обучения детей геометрии, найдут его в небольшом сочинении, озаглавленном: «Inventional Geometry», издание J. и C. Mozley. Paternoster Raw. London.
После продолжительных упражнений в этом роде, рациональная геометрия, вероятно, не будет уже представлять никаких затруднений для учащегося. Привыкнув всматриваться в отношения между формой и величиной и смутно ощущая, по временам, потребность в известных результатах, достигаемых известными способами, ученик начинает смотреть на доказательства Эвклида, как на дополнение к близко знакомым ему задачам. При помощи хорошо выработанного соображения, он очень скоро усваивает в последовательном порядке все предложения геометрии Эвклида, вполне оценяет их достоинство и при этом испытывает нередко удовольствие убеждаться, что его собственные выводы оказываются совершенно верными, таким образом, он находит наслаждение в том, что для неподготовленного ученика составляет только скучную работу. Нам остается прибавить, что этим путем ум его приобретет вскоре возможность заняться самым драгоценным упражнением для мыслительных способностей — составлением своих собственных решений. Такого рода теоремы, как те, которые приложены к отдельным выпускам Эвклида, будут для него совершенно доступны; разрешение их сделается процессом его саморазвития не только умственного, но и нравственного.
Правильность естественного метода. Продолжать эти наставления, значило бы писать подробный трактат о воспитании, чего мы совсем не намерены делать. На все вышеприведенные очерки правил, как упражнять понятия детей в раннем возрасте, как вести наглядное обучение, как преподавать первые уроки рисования и геометрии, надо смотреть, просто, как на комментарии метода, предписанного общими, предварительно точно обозначенными принципами. Мы полагаем, что после внимательного обсуждения этих комментарий, окажется вполне очевидным, что естественный метод не только способствует переходу от простого к сложному, от неопределенного к определенному, от конкретного к абстрактному, от эмпирического к рациональному, но удовлетворяет также и дальнейшим требованиям, именно, чтобы воспитание детей было повторением цивилизации всего человечества, чтобы оно имело главным своим основанием саморазвитие и было бы процессом приятным, а не скучным. Тот метод, с помощью которого могут быть с точностью выполнены все перечисленные условия, есть самый правильный. Заметьте еще, что он есть прямой, логический вывод из того стремления, которое резко проявляется в современных улучшениях системы воспитания, что он всецело усвоил себе естественный метод, тогда как прочие системы воспитания усвоили его только частью; что это полное усвоение естественного метода обнаруживается как в тесной связи его с вышепоименованными принципами, так и в том, что он следует указаниям развивающегося ума ребенка, облегчая ему самопроизвольную деятельность и помогая, так сказать, природе. Мы имеем теперь достаточно поводов вывести заключение, что вышеразъясненный метод воспитания ближе всего подходит к естественному, т. е. к самому правильному.
Необходимо прибавить еще несколько замечаний при дальнейшем объяснении двух общих принципов, одинаково важных и одинаково мало принимаемых нами во внимание, именно, принципа равномерного содействия процессу самообучения, как в раннем детстве, так в юности и в зрелом возрасте, и принципа, чтобы вызываемая умственная деятельность доставляла как можно более удовольствия. Если постепенный переход от простого к сложному, от неопределенного к определенному и т. д., считается главным и непременным требованием отвлеченной психологии, то из этого следует, что требования добиваться знания собственными силами и притом так, чтобы процесс самообучения совершался с удовольствием, должны служить для нас мерилом, по которому мы можем судить, насколько предписания отвлеченной психологии выполняются нами. Если первое требование воплощает в себе главное обобщение науки умственного роста, то вторые требования составляют главные правила искусства, как укреплять этот рост. Очевидно, что если ступени порядка нашей жизни (curriculum) так расположены, что ученик может постепенно подниматься по ним один, при незначительной, а не то даже без всякой помощи, то они, значит, совершенно соответствуют ступеням развития его способностей; точно также очевидно и то, что если ребенку доставляет существенное удовольствие взбираться по этим ступеням, то нам ничего более не остается делать, как только заботиться о нормальном упражнении его физических и умственных сил.
Польза от саморазвития. Обратив воспитание в процесс саморазвития, мы получим, кроме той выгоды, что ребенок привыкнет к правильному распределению уроков, еще и другие выгоды: он приобретет такую живость и прочность впечатлений, каких не в состоянии был бы вызвать в нем ни один из обыкновенных методов воспитания; затем, каждое знание, которое усвоит сам собой ребенок, каждая задача, которую он разрешит без чужой помощи, в силу преодоленных им трудностей, сделаются вполне его собственностью, чего, при других условиях, никогда бы не случилось. От усиленной деятельности ума, необходимой для успеха, от сосредоточенности мыслей, от радостного возбуждения, как результата победы, каждый факт врезывается в памяти учащегося гораздо глубже, чем всякое другое сведение, слышанное им от учителя или вычитанное в учебниках. Даже если он не сладит с задачей, то напряжение, которому подвергались его мыслительные способности во время работы, лучше запечатлеет в его мозгу услышанное решение, чем если бы учитель несколько раз показал ему эту задачу. Заметьте еще, что подобного рода дисциплина требует постоянного, правильного распределения приобретаемых учеником знаний. Все факты и выводы, усвоенные этим естественным путем, уже по природе своей постепенно подготовляют ум ребенка к дальнейшим заключениям, делаются, так сказать, ключом к решению последующих вопросов. Решение вчерашней задачи непременно поможет ученику решить сегодняшнюю. Таким образом, просто усвоенное знание становится незыблемым достоянием ума и, впоследствии, содействует общей мыслительной функции, а не складывается в архив умственного книгохранилища, подобно всякому знанию, заученному наизусть. Не надо забывать сверх того, какое нравственное усовершенствование ведет за собой эта постоянная самодеятельность. Мужество при преодолевании трудностей, упорно сосредоточенное внимание, устойчивость при неудачах,— все это характеристические черты, в высшей степени необходимые в последующей жизни и вырабатываемые преимущественно при помощи системы побуждения ума к добыванию себе пищи. Мы, лично, собственным опытом готовы засвидетельствовать полнейшую возможность осуществить на практике обучение по сказанному методу, так как нас самих, в юности, заставляли решать очень сложные, относительно, задачи перспективы. Что первоклассные педагоги держатся того же правила, это мы видим из слов Фелленберга, который говорит, что «индивидуальная, независимая деятельность ученика приносит несравненно более пользы, чем обыкновенная, суетливая услужливость тех господ, которые берут на себя должности воспитателей», а также из мнения, выраженного Горацием Мэн, что «по несчастию, в настоящее время, воспитание детей у нас преимущественно основано на том, что их не столько учат, сколько рассказывают им», и наконец, из замечания Марселя, что «учащийся всегда гораздо лучше запоминает то, чего он сам добился умственным упражнением, чем то, что другие ему подсказали».
То же самое можно повторить и относительно требования, чтобы метод развития детей вызывал существенно приятную для них деятельность, приятную не вследствие расчета ребенка получить награду за прилежание, но вследствие здравых начал этой деятельности. Соображаясь с таким требованием, мы не только не затормозим существенного процесса развития детей, но даже обеспечим для них положительные выгоды. Не соглашаться с тем, что поддержание в детях счастливого настроения составляет уже само по себе высокую цель, значило бы, вернуться к старинным понятиям об аскетической нравственности (или, лучше сказать, безнравственности). Мало того, хорошее расположение духа имеет несравненно более благодетельное влияние на умственную деятельность, чем состояние равнодушия или чувство отвращения к труду. Кто из нас не знает, что все читанное, слышанное или виденное нами с интересом гораздо лучше запоминается, чем то, к чему мы относились апатично. В первом случае, все наши способности, сосредоточенные на одном предмете, находятся в возбуждении, а во втором, они не увлечены им и потому наше внимание постоянно отвлекается от него более интересными мыслями. Вот почему впечатления бывают, относительно, сильны и слабы. Сверх того, причиною умственного равнодушия ученика к предметам, вовсе незанимательным для него, нередко бывает страх, чтобы его не наказали после урока; чувство это парализует в нем всякий интерес, отвлекает его внимание и увеличивает для мальчика труд останавливать свои мысли на противных ему фактах. Очевидно, что польза от учения, при существовании вышеупомянутых условий, будет соразмерна удовольствию, с которым слушается урок.
Надо также обратить внимание и на важные нравственные последствия от того, доставляют ли ежедневные уроки удовольствие ребенку или служат для него мучением. Сравните только наружность и манеры двух мальчиков: одного, всегда веселого, счастливого, потому что ему всегда приходится заниматься предметами, интересными для него, и другого, совершенно несчастного, чувствующего отвращение к урокам, отупевшего от беспрестанных выговоров, угроз и наказаний, — и вы сейчас убедитесь, что воспитание первого ребенка благодетельно отражается на его способностях, а воспитание второго — вредно. Каждый, кто делал наблюдения над влиянием удач или неудач на человеческий ум и замечал, как велика власть ума над телом, тот поймет, что характер и здоровье первого мальчика поставлены в выгодные условия; второму же грозит опасность остаться навсегда угрюмым, робким, а главное, физически слабым. Нужно упомянуть еще об одном косвенном, но, тем не менее, важном обстоятельстве. Отношение между учителями и учениками, обыкновенно, бывают или дружеские, т. е. авторитетные с одной стороны, или враждебные, т. е. лишенные всякого авторитета. Все зависит от того, благодетельна или вредна система обучения и воспитания в известной школе. Люди — совершенные рабы своих впечатлений; личность, ежедневно делающая нам неприятности, неизбежно вызывает в нас тайное отвращение к себе, и если она продолжает нас огорчать, то кончается тем, что мы почувствуем к ней ненависть. И наоборот, та личность, которая постоянно помогает детям в их стремлениях к цели, часто доставляет им случаи наслаждаться умственными победами, ежедневно поощряет их к труду и сочувствует их успехам, — такая личность возбуждает в детях искреннее расположение к себе, а если она будет последовательна в своих действиях, то дети горячо к ней привяжутся. Если же мы вспомним, как влиятелен и благодетелен надзор учителя, которого ученики считают за друга, в сравнении с надзором того, которого они терпеть не могут, или даже того, к которому они равнодушны, то мы, конечно, убедимся, что косвенные выгоды воспитания, основанного на принципе счастья, не многим уступают прямым выгодам. Каждому, кто выразит сомнение в возможности осуществить защищаемую нами систему, мы ответим, как и прежде, что нам не только указывает на нее теория, но и самый опыт жизни ее предписывает. Ко всем одобрительным отзывам, выраженным об этой системе многими известными педагогами после Песталоцци, надо присоединить и следующее мнение профессора Pillans: «Там, где молодых людей учат так, как следует, говорит он, они чувствуют себя такими же счастливыми в школе, как и во время игр. Нормально направленное упражнение их умственных сил нравится им не менее, а часто даже и более, упражнения мускульных сил».
Как последнее доказательство, почему необходимо сделать из воспитания процесс самообучения, следовательно, процесс приятного обучения, мы можем привести тот факт, что по мере выполнения этой задачи, будет становиться все более и более вероятным, что люди не перестанут учиться и по окончании школьного курса. До тех пор, пока приобретение знаний не перестанет возбуждать отвращение при известных условиях, у многих молодых людей будет обнаруживаться стремление бросить все занятия, лишь только представится случай избавиться от родительской и учительской ферулы. Когда же приобретение знаний обратится в удовольствие, тогда, конечно, проявится преобладающее стремление продолжать без верховного надзора то самообразование, которое прежде совершалось под строгой опекой. Такого рода результаты неизбежны. Пока законы умственной ассоциации останутся неизменными, пока люди будут чувствовать отвращение к вещам и местностям, вызывающим в них тяжелые воспоминания, и любить те, с которыми связаны у них прошлые радости, до тех пор скучные уроки будут делать знание противным, а приятные — привлекательным. Из людей, привыкших в детстве учиться из-под палки и не приученных к самостоятельным занятиям, никогда впоследствии не выйдет серьёзных дельцов, между тем, как юноши, учившиеся по нормальной системе, умевшие употреблять время с пользою и вспоминающие о своих учебных годах, как о непрерывном ряде успехов,— те, конечно, в течение всей своей последующей жизни не прекратят самообучения, начатого в юности.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ.
Нравственное воспитание.
Мы положительно не обращаем никакого внимания на главный недостаток наших программ воспитания. Вводя множество улучшений, как в основу педагогических систем, так и в способы практического их применения к делу, мы, до сих пор, не признаем даже за пробел один из самых важных пробелов в них. Бесспорно соглашаясь с тем, что первой целью стремлений родителей и наставников должно быть подготовление юношества к житейским обязанностям, мы, в настоящее время, обсуждаем достоинство преподаваемых предметов и пользу методов, которыми руководствуются при обучении детей, соответственно тому, насколько они содействуют достижению помянутой цели. По этому поводу все теперь заговорили о необходимости заменить исключительно классическое воспитание таким, в программу которого входило бы также и изучение новейших языков; кроме того, выставляется на вид необходимость расширить научный отдел. Но заботясь о том, чтобы выработать из молодых людей обоего пола полезных членов общества и хороших граждан, мы не прилагаем ни малейшего старания к тому, чтобы подготовить их к исполнению родительских обязанностей. По-видимому, каждый из нас убежден, что без основательной подготовки трудно добывать себе средства к жизни и, в тоже время, каждый полагает, что воспитывать детей можно без всякой подготовки. Мальчика, например, заставляют тратить несколько лет жизни на приобретение таких знаний, главное достоинство которых заключается только в том, что они считаются неотъемлемой принадлежностью «светского молодого человека»; девочку заставляют посвящать почти столько же времени на развитие изящных талантов, обеспечивающих ей успехи в обществе; но ни тому, ни другой, в течении всего курса их школьного воспитания, не дадут ни одного часа на подготовку к одной из самых главных обязанностей человека — уменью вести семью. Может быть, на долю редкого из нас выпадает роль главы семьи? Напротив, из десяти человек, девяти выпадает эта роль. Может быть, выполнение ее очень легко? Конечно, нет. Из всех обязанностей взрослого человека — это самая трудная. Так, может быть, есть данные, свидетельствующие, что каждый мужчина и каждая женщина могут самоучкой приспособить себя к выполнению родительских обязанностей? Нисколько. В этом случае, самообучение окажется совершенно бесполезным, так как предмет, сам по себе, слишком сложен и самоучкам с ним не сладить. Словом, нельзя привести никакого рационального довода в пользу исключения искусства воспитания из нашего «порядка жизни» (curriculum). Имея в виду счастье самих родителей и признавая силу их влияния на характер и здоровье детей, внуков и правнуков до последнего колена, мы должны согласиться, что знание правильных методов физического, умственного и нравственного воспитания детей — есть знание первостепенной важности. Оно должно завершать курс образования, проходимый каждым мужчиной и каждой женщиной. Как физическая зрелость обнаруживается способностью производить потомство, так умственная зрелость обнаруживается уменьем воспитывать это потомство. И потому предмет, обнимающий все остальные предметы и, следовательно, составляющий высшую точку воспитания ест теория и практика воспитания.
Не подготовившись как следует, нельзя быть хорошим воспитателем детей, тем более, нельзя руководить их нравственной стороной. Взявшись за такое серьёзное дело, родители, большею частью, действуют не рассуждая, и потому результаты от их незрелого, необстоятельного взгляда на воспитание — получаются самые прискорбные. Очень часто мы видим, что матери, в особенности, в обращении с своими детьми, поддаются впечатлению данной минуты; не давая себе труда основательно обдумать, полезно это или вредно ребенку, они действуют под влиянием минутного ощущения — хорошего или дурного, все равно — и обращение их с детьми меняется иногда ежечасно, сообразно с переменою ощущений. Мать то кричит на ребенка без толку, то сердится на него из-за пустяков, то осыпает его ласками и похвалами и угождает каждой его прихоти, то читает ему мораль, приводя примеры из своего собственного детства, словом, она применяет на практике все методы, почерпнутые ею или из своей прошлой жизни, или из наставлений старых нянек и окружающей прислуги; короче сказать, она руководствуется правилами, придуманными невеждами и идущими в разрез с истинным просвещением.
Вот что пишет Рихтер о хаотическом состоянии мнений и практических приемов, господствующих в нынешних домашних системах воспитания детей:
«Если бы можно было предать гласности все разноречивые распоряжения большинства отцов семейств и составить из них, по часам, род руководства для нравственного воспитания детей, с изложением плана занятий и образчиков нравоучений, то мы прочли бы нечто в таком роде: Первый час. Сам отец или воспитатель объясняет ребенку правила чистой нравственности. Второй час. Ребенку толкуют, что есть нравственность смешанная, т. е. такая, которая не упускает из виду и личную выгоду. Третий час. Ребенку замечают: разве ты не видишь, что твой отец поступает вот так или эдак? Четвертый час. Ему говорят: ты еще маленький, а это прилично только взрослым. Пятый час. Главное дело в том, чтобы ты имел успех в свете и занял бы, со временем, видное место в государстве. Шестой час. Помни, что достоинство человека определяется не временными, переходящими успехами, а теми, которые увековечивают его память. Седьмой час. Поэтому, переноси людскую несправедливость и оставайся добр до конца. Восьмой час. Защищайся мужественно, ежели на тебя нападут. Девятый час. Не надо шуметь, милое дитя. Десятый час. Мальчику не следует сидеть сиднем. Одиннадцатый час. Ты должен повиноваться родителям. Двенадцатый час. Воспитывай сам себя. Таким образом, ежечасно меняя свой наставления, отец старается прикрыть их несостоятельность и односторонность. Что ж касается матери, то она не похожа ни на отца, ни даже на того арлекина, который появляется на сцене со связками бумаг под мышками, и на вопрос: что́ у него под правой рукой? отвечает: приказание; а что под левой? — контрприказание. Ее можно скорее сравнить с великаном Бриариусом, у которого сто рук и по связке бумаг в каждой из них». Трудно скоро изменить такого рода порядок вещей; надо дать пройти нескольким поколениям прежде, чем рассчитывать на значительное улучшение дела. Воспитательные системы, подобно всем государственным учреждениям, не создаются, но вырастают, и рост их совершенно незаметен в течении краткого периода времени. Но как бы медленно ни совершался процесс улучшения, он все таки требует вспомогательных средств, и одним из наиболее действительных между ними — это обсуждение вопроса.
Мы не принадлежим к числу сторонников мнения лорда Пальмерстона, будто «все дети рождаются добрыми»; противоположное мнение, при всей его бездоказательности, кажется нам гораздо более близким к истине. Точно так же мы не согласны с теми, кто воображает, что при помощи искусной дисциплины, из детей можно сделать именно то, чем они должны быть. Мы вполне убеждены, что благоразумным обращением с ребенком можно несколько сгладить все недостатки его характера и природы; но вырвать их с корнем нельзя. Мысль, что можно создать идеального человека посредством совершеннейшей системы воспитания, очень напоминает мысль, проводимую Шелли в его поэмах, что если бы человечество отказалось от всех устарелых учреждений и предрассудков, то зло на земле немедленно бы исчезло. Каждый, кто только беспристрастно изучал дела людские, признает вполне неосуществимою как ту, так и другую идею.
Тем не менее, нельзя не сочувствовать людям, которые питают себя такими, чересчур смелыми, надеждами. Энтузиазм, доходящий до фанатизма — полезный и, быть может, даже необходимый двигатель. Очевидно, что самый пламенный политик никогда не принял бы на себя гигантских трудов и не стал бы приносить тех жертв, которые он приносит, ежели бы он не верил, что реформа, за которую он борется, необходима. Член общества трезвости не стал бы так энергически восставать против пьянства, если бы он не был убежден, что оно есть корень всех общественных зол. В филантропии, как и в прочих отделах социальной деятельности, получаются выгодные результаты от разделения труда, если при этом каждый член филантропического общества всецело предается возложенным на него обязанностям, что́ возможно только при фанатической вере в полезность своей деятельности. Поэтому мы смело можем сказать, что чрезмерные надежды тех людей, которые считают умственное и нравственное воспитание всеисцеляющим средством, небесполезны; очень может быть, что их непоколебимая вера в успех имеет большое влияние на благодетельный ход вещей.
Неуменье родителей обращаться с детьми. Допустим даже, что с помощью какой-нибудь особенной системы нравственного контроля, детей можно было бы лепить по желаемому образцу и что все вообще родители усвоили бы себе эту систему; но и тогда все еще не достигли бы настоящей цели. Не надо забывать, что для осуществления подобной системы, от родителей и воспитателей потребовался бы такой запас ума, доброты и сдержанности, какого не встретишь ни в одной личности. Главное заблуждение людей, обсуждающих вопросы домашней дисциплины, заключается в том, что они приписывают все ошибки и затруднения характеру детей и не допускают мысли, чтобы родители могли делать промахи. У нас почему-то укоренилось общее мнение, как относительно управления семьей, так и относительно управления народом, что на стороне правителей одни лишь добродетели, а на стороне управляемых одни пороки. Судя по теориям воспитания, отец и мать в семье представляются какими-то идеальными существами в сношениях своих с детьми; а между тем, всем нам известно, что люди, с которыми мы ведем дела, знакомые, с которыми мы встречаемся в обществе — существа, далеко не совершенные. Ежедневно в городских скандалах, в ссорах между родными и друзьями, в злостных банкротствах, в судебных процессах, в полицейских отчетах — мы постоянно наталкиваемся на образцы эгоизма, бесчестности и грубого произвола. Когда же мы начинаем судить и рядить дурное поведение детей в детской или в учебном заведении, то у нас почти всегда принимается за правило взваливать всю вину на молодежь и отнюдь не обвинять родителей в их нравственном направлении — в дурном воспитании их сыновей и дочерей! Это до того несправедливо, что мы, с своей стороны, не колеблясь, прямо осуждаем родителей, считая их, в большинстве случаев, причиной семейных беспорядков, обыкновенно приписываемых испорченности детей. Есть, конечно, между родителями много симпатичных, сдержанных личностей, но все вышесказанное нами относится к массе. Какого рода нравственной культуры можно ждать, например, от матери, которая, как мы сами однажды видели, сердито трясла своего ребенка за то, что тот не хотел сосать ее грудь? Какое понятие о справедливости может дать своим детям такой отец, который, услыхав крик малютки сына, защемившего себе пальчик оконной рамой, начинает бить его, вместо того, чтобы высвободить его палец? А что такие отцы существуют, это засвидетельствовано нам очевидцем. Возьмем еще более поразительный пример, подтвержденный также свидетелем. Мальчика с вывихнутым бедром приносят домой; родители встречают его угрозами наказания. Спрашивается, чего можно ожидать от такого рода воспитания? Правда, это редкие примеры, примеры, доказывающие, что людям присущ тот же самый инстинкт, который побуждает диких зверей уничтожать слабые, болезненные экземпляры своей породы; но как бы редки ни были подобные проявления, они все-таки служат отпечатком чувств и поступков, ежедневно обнаруживающихся во многих семействах. Кому из нас не случалось много раз видеть, как няньки или родители награждают колотушками ребенка за то, что он беспокоен, — что́ почти всегда бывает следствием физического расстройства? Кто из нас, наблюдая за матерью, когда она подхватывает упавшего ребенка, не замечал в грубом ее движении и резком восклицании; «экой глупый какой!» — сильной раздражительности, предвестницы бесконечных распеканий в будущем? Вслушайтесь в суровый голос отца, приказывающего детям не шуметь, и вы тотчас поймете, что он не чувствует к ним большой нежности. А все эти неуместные, надоедливые окрики, которым беспрестанно подвергаются бедные дети! например: «сидеть смирно!» — когда для живого по натуре ребенка это составляет чистую пытку, вызывающую сильное нервное раздражение. «Не смотри в окно!» — тогда как мало-мальски умный ребенок, во время путешествия по железной дороге, считает это для себя высшим лишением. Разве все это не доказательство сухости и равнодушия к детям в старших? В сущности причины, мешающие правильному ходу нравственного воспитания, имеют двоякий источник: недостатки родителей в соединении с недостатками детей; но если наследственная передача есть закон, установленный природой — что́ признано всеми натуралистами и подтверждается ежедневными наблюдениями, равно как и сложившимися пословицами, то нет сомнения, что в среднем числе случаев, недостатки детей суть ничто иное, как отражение недостатков родителей. Мы сказали: в среднем числе случаев потому, что потомки нередко наследуют черты характера от самых отдаленных предков, и сходство это бывает очень часто выражением свойств не одного лица, а нескольких. Если же в среднем числе случаев существует наследственная передача родовых недостатков, то не подлежит никакому сомнению, что все те дурные наклонности, которые родители стараются искоренить в своих детях, гнездятся в них самих, скрытые, быть может, от глаз света или заслоненные другими свойствами, тем не менее, все-таки существующие. Конечно, теперь понятно, что нет никакой надежды, чтобы у нас могла войти во всеобщее употребление идеальная система домашней дисциплины: родители недостаточно совершенны для этого.
Дата добавления: 2015-09-30; просмотров: 34 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |