Я вынул из бумажника письмо, написанное мне бедною леди Вериндер из
Фризинголла в день моего отъезда из ее йоркширского поместья. Я обратил
внимание мистера Бреффа на две фразы в этом письме:
"Драгоценная помощь, которую вы оказали следствию в поисках пропавшего
алмаза, до сих пор кажется непростительной обидой для Рэчель при настоящем
страшном состоянии ее души. Поступая слепо в этом деле, вы увеличили ее
беспокойство, невинно угрожая открытием ее тайны вашими стараниями".
- Возможно ли, - спросил я, - чтобы она и теперь была раздражена против
меня так же, как прежде?
На лице мистера Бреффа выразилось непритворное огорчение.
- Если вы непременно настаиваете на ответе, - сказал он, - признаюсь, я
не могу иначе истолковать ее поведение.
Я позвонил и велел слуге своему уложить вещи и послать за расписанием
поездов. Мистер Брефф спросил с удивлением, что я намерен делать.
- Я еду в Йоркшир, - ответил я, - со следующим поездом.
- Могу я спросить, для чего?
- Мистер Брефф, помощь, которую я самым невинным образом оказал при
поисках ее алмаза, была непростительным оскорблением для Рэчель год тому
назад, и остается непростительным оскорблением до сих пор. Я не хочу
подчиняться этому. Я решил узнать, почему она ничего не сказала матери и
чем вызвана ее неприязнь ко мне. Если время, труды и деньги могут это
сделать, я отыщу вора, укравшего Лунный камень!
Достойный старик попытался возражать, уговаривал меня послушаться
голоса рассудка - словом, хотел исполнить свой долг передо мной. Но я
остался глух ко всем его убеждениям. Никакие соображения на свете не
поколебали бы в эту минуту моей решимости.
- Я буду продолжать следствие, - заявил я, - с того самого места, на
котором остановился, и буду вести его шаг за шагом до тех пор, пока не
дойду до решающего факта. В цепи улик недостает нескольких звеньев, после
того как я оставил следствие, - их может дополнить Габриэль Беттередж. Я
еду к Габриэлю Беттереджу!
В тот же вечер, на закате солнца, я опять очутился на хорошо знакомой
мне террасе спокойного старого деревенского дома. Первым, кого я встретил
в опустелом саду, был садовник. На мой вопрос, где Беттередж, он ответил,
что видел его час назад греющимся в своем обычном уголке на заднем дворе.
Я хорошо знал этот уголок и сказал, что сам пойду и отыщу его.
Я пошел по знакомым дорожкам и заглянул в открытую калитку на двор.
Вот он - милый старый друг счастливых дней, которые никогда уже не
вернутся; вот он - в прежнем своем уголке, на том же соломенном стуле, с
трубкою во рту, с "Робинзоном Крузо" на коленях и со своими двумя
друзьями-собаками, дремлющими у его ног. Я стоял так, что последние косые
лучи солнца удлинили мою тень. Увидели ли собаки эту тень, или тонкое их
чутье уловило мое приближение, но они, заворчав, вскочили. В свою очередь
вздрогнув, старик одним окриком заставил их замолчать, а потом, прикрыв
свои слабые глаза рукою, вопросительно посмотрел на человека, стоявшего в
калитке.
Глаза мои наполнились слезами. Я принужден был переждать минуту, прежде
чем решился с ним заговорить.
Глава II
- Беттередж, - произнес я наконец, указывая на хорошо знакомую книгу,
лежавшую у него на коленях, - сообщил ли вам "Робинзон Крузо" в этот вечер
о возможности увидеть Фрэнклина Блэка?
- Ей-богу, мистер Фрэнклин, - вскричал старик, - "Робинзон Крузо"
именно так и сделал!
Он поднялся на ноги с моей помощью и с минуту постоял, то глядя перед
собой, то озираясь назад, переводя взгляд с меня на "Робинзона Крузо" и
обратно, словно не был уверен, кто же из нас двух поразил его более.
Книга, как всегда, одержала верх. Он смотрел на эту удивительную книгу с
неописуемым выражением, будто надеясь, что сам Робинзон Крузо сойдет с
этих страниц и удостоит нас личным свиданием.
- Вот место, которое я читал, мистер Фрэнклин, - произнес он, едва лишь
вернулась к нему способность говорить, - и это так же верно, как то, что я
вас вижу, сэр, - вот то самое место, которое я читал за минуту до вашего
прихода! Страница сто пятьдесят шестая: "Я стоял, как пораженный громом,
или как будто увидел призрак". Если это не означает: "Ожидайте внезапного
появления мистера Фрэнклина Блэка", то английский язык вообще лишен
смысла! - докончил Беттередж, шумно захлопнув книгу и освободив наконец
руку, чтобы взять мою, которую я протягивал ему.
Я ожидал - это было бы очень естественно при настоящих обстоятельствах,
- что он закидает меня вопросами. Но нет, чувство гостеприимства заняло
главное место в душе старого слуги, когда член семейства явился (все
равно, каким образом) гостем в дом.
- Пожалуйте, мистер Фрэнклин, - сказал он, отворяя дверь со своим
характерным старомодным поклоном, - я спрошу попозднее, что привело вас
сюда, а сначала должен устроить вас поудобнее. После вашего отъезда было
много грустных перемен. Дом заперт, слуги отосланы. Но это неважно! Я сам
приготовлю вам обед, жена садовника сделает вам постель, а если в погребе
сохранилась бутылочка нашего знаменитого латурского кларета, содержимое ее
попадет в ваше горло, мистер Фрэнклин. Милости просим, сэр, милости
просим! - сказал бедный старик, мужественно отстаивая честь покинутого
дома и принимая меня с гостеприимным и вежливым вниманием прошлых времен.
Мне было больно обмануть его ожидания. Но этот дом принадлежал теперь
Рэчель. Мог ли я есть или спать в нем после того, что случилось в Лондоне?
Самое простое чувство уважения к самому себе запрещало мне - решительно
запрещало - переступать через его порог.
Я взял Беттереджа за руку и повел его в сад. Нечего делать, я принужден
был сказать ему всю правду. Он был очень привязан к Рэчель и ко мне, и его
очень огорчил и озадачил оборот, какой приняло это дело. Он выразил свое
мнение с обычной прямотой и со свойственной ему самой положительной
философией в мире, какая только мне известна, - философией беттереджской
школы.
- Мисс Рэчель имеет свои недостатки, я никогда этого не отрицал, -
начал он. - И один из них - взять иногда высокую ноту. Она постаралась
взять эту высокую ноту и с вами, - и вы это вынесли. Боже мой! Мистер
Фрэнклин, неужели вы до сих пор мало знаете женщин? Слышали вы
когда-нибудь от меня о покойной миссис Беттередж?
Я очень часто слышал от него о покойной миссис Беттередж, - он
неизменно приводил ее как пример слабости и своеволия прекрасного пола. В
таком виде выставил он ее и теперь.
- Очень хорошо, мистер Фрэнклин. Теперь выслушайте меня. У каждой
женщины свои собственные прихоти. Покойная миссис Беттередж начинала
горячиться всякий раз, как мне случалось отказывать ей в том, чего ей
хотелось. Когда я в таких случаях приходил домой с работы, жена непременно
кричала мне из кухни, что после моего грубого обращения с ней у нее не
хватает сил приготовить мне обед. Я переносил это некоторое время так, как
вы теперь переносите капризы мисс Рэчель. Но наконец терпение мое лопнуло.
Я отправился в кухню, взял миссис Беттередж - понимаете, дружески - на
руки и отнес ее в нашу лучшую комнату, где она принимала гостей.
- "Вот твое настоящее место, душечка", - сказал я и сам пошел на кухню.
Там я заперся, снял свой сюртук, за сучил рукава и состряпал обед. Когда
он был готов, я сам себе подал его и пообедал с удовольствием. Потом я
выкурил трубку, хлебнул грогу, а после прибрал со стола, вычистил
кастрюли, ножи и вилки, убрал все это и подмел кухню. Когда было чисто и
опрятно, я отворил дверь и пустил на кухню миссис Беттередж. "Я пообедал,
душа моя, - сказал я, - надеюсь, ты найдешь кухню в самом лучшем виде,
такою, как только можешь пожелать". Пока эта женщина была жива, мистер
Фрэнклин, мне никогда уже не приходилось стряпать самому обед. Из этого
мораль: вы переносили капризы мисс Рэчель в Лондоне, не переносите же их в
Йоркшире. Пожалуйте в дом!
Что было ответить на это? Я мог только уверить моего доброго друга, что
даже его способности к убеждению пропали даром в данном случае.
- Вечер прекрасный, - сказал я, - и я пройдусь пешком во Фризинголл и
остановлюсь в гостинице, а вас прошу завтра утром прийти ко мне
позавтракать. Мне нужно сказать вам кое-что.
Беттередж с серьезным видом покачал головой.
- Искренно сожалею об этом, - сказал он, - я надеялся услышать, мистер
Фрэнклин, что все идет гладко и хорошо между вами и мисс Рэчель. Если вы
должны поступить по-своему, сэр, - продолжал он после минутного
размышления, - то вам нет никакой надобности идти ночевать в Фризинголл.
Ночлег можно получить гораздо ближе. Готерстонская ферма только в двух
милях отсюда. Против этого вы не можете ничего возразить, - лукаво
прибавил старик. - Готерстон живет, мистер Фрэнклин, не на земле мисс
Рэчель, а на своей собственной.
Я вспомнил это место, как только Беттередж назвал его. Ферма стояла в
тенистой долине, на берегу самого красивого ручейка в этой части Йоркшира:
у фермера были отдельные спальни и гостиная, которые он имел обыкновение
отдавать внаймы художникам, удильщикам рыбы и туристам. Я не мог бы найти
более приятного жилища на время моего пребывания в этих окрестностях.
- Комнаты отдаются внаймы? - спросил я.
- Сама миссис Готерстон, сэр, просила меня еще вчера рекомендовать ее
комнаты.
- Я возьму их, Беттередж, с удовольствием.
Мы снова вернулись во двор, где я оставил свой дорожный мешок. Продев
палку в его ремешки и подняв мешок на плечо, Беттередж снова впал в то
состояние, которое возбудил в нем мой неожиданный приезд в ту минуту,
когда он дремал на своем соломенном стуле. Он недоуменно взглянул на дом,
а потом повернулся ко мне и еще более недоуменно посмотрел на меня.
- Довольно долго прожил я на свете, - сказал этот лучший и милейший из
всех старых слуг, - но не ожидал, что когда-нибудь придется мне увидеть
что-либо подобное. Вот стоит дом, а здесь стоит мистер Фрэнклин Блэк - и
он повертывается спиной к дому и идет ночевать в наемной квартире!
Он пошел вперед, качая головой и ворча.
- Остается произойти еще только одному чуду, - сказал он мне через
плечо, - это, когда вы, мистер Фрэнклин, вздумаете заплатить мне семь
шиллингов и шесть пенсов, которые вы заняли у меня в детстве.
Этот сарказм привел его в лучшее расположение духа. Мы миновали домик
привратника и вышли из калитки. Как только ступили мы на нейтральную
почву, обязанности гостеприимства (по кодексу морали Беттереджа)
прекратились и вступили в силу права любопытства.
Он приостановился, чтобы я мог поравняться с ним.
- Прекрасный вечер для прогулки, мистер Фрэнклин, - сказал он, будто мы
только что случайно встретились с ним. - Предположим, что вы идете во
фризинголлскую гостиницу, сэр...
- Да?
- Тогда я имел бы честь завтракать у вас завтра утром.
- Приходите ко мне завтракать на Готерстонскую ферму.
- Очень обязан вам за вашу доброту, мистер Фрэнклин. Но стремлюсь-то я,
собственно, не к завтраку. Мне кажется, вы упомянули о том, что имеете
нечто сказать мне. Если это не секрет, сэр, - сказал Беттередж, вдруг
бросив окольные пути и вступив на прямую дорогу, - я горю нетерпением
узнать, что привело вас сюда так неожиданно?
- Что привело меня сюда в прошлый раз? - спросили.
- Лунный камень, мистер Фрэнклин. Но что привело вас сюда сейчас, сэр?
- Опять Лунный камень, Беттередж.
Старик вдруг остановился и посмотрел на меня, словно не веря своим
ушам.
- Если это шутка, сэр, - сказал он, - боюсь, что я немного поглупел на
старости лет. Я не понимаю ее.
- Это не шутка, - ответил я, - я приехал сюда снова начать следствие,
прерванное при моем отъезде из Англии. Я приехал сюда сделать то, что
никто еще не сделал, - узнать, кто украл алмаз.
- Бросьте вы этот алмаз, мистер Фрэнклин! Послушайтесь моего совета,
бросьте вы этот алмаз! Проклятая индийская штучка сбивала с пути всех, кто
к ней приближался. Не тратьте ваших денег и сил в самое цветущее время
вашей жизни, сэр, занимаясь Лунным камнем. Как можете вы надеяться на
успех, когда сам сыщик Кафф запутался в этом деле? Сыщик Кафф, - повторил
Беттередж, сурово грозя мне пальцем, - крупнейший сыщик в Англии!
- Решение мое твердо, старый друг. Даже сыщик Кафф не убедит меня.
Кстати, рано или поздно мне придется с ним посоветоваться. Слышали вы
что-нибудь о нем за последнее время?
- Кафф вам не поможет, мистер Фрэнклин.
- Почему?
- В полицейских кругах произошло, после вашего отъезда, событие, сэр.
Знаменитый Кафф вышел в отставку. Он нанял маленький коттедж в Доркинге и
по уши увяз в разведении роз. Он сам написал мне об этом, мистер Фрэнклин.
Он вырастил белую махровую розу, не прививая ее к шиповнику. И мистер
Бегби, наш садовник, собирается съездить в Доркинг, чтоб сознаться в своем
окончательном поражении.
- Это ничего не значит, - ответил я, - обойдусь и без помощи сыщика
Каффа. А для начала я должен во всем довериться вам.
Возможно, что я сказал это несколько небрежно. Как бы то ни было,
что-то в моем ответе обидело Беттереджа.
- Вы могли бы довериться кому-нибудь и похуже меня, мистер Фрэнклин,
могу вам сказать, - произнес он немного резко.
Тон, каким он сделал это замечание, и некоторая растерянность в его
манерах подсказали мне, что он располагает какими-то сведениями, которые
не решается мне сообщить.
- Надеюсь, вы поможете мне, рассказав о разрозненных открытиях, которые
оставил за собой сыщик Кафф. Знаю, что это вы в состоянии сделать. Ну, а
могли бы вы сделать что-нибудь, кроме этого?
- Чего же еще вы ожидаете от меня, сэр? - с видом крайнего смирения
спросил Беттередж.
- Я ожидаю большего, судя по тому, что вы недавно сказали.
- Пустое хвастовство, мистер Фрэнклин, - упрямо ответил старик, - есть
люди, родившиеся хвастунами на свет божий и до самой своей смерти
остающиеся таковыми. Я - один из этих людей.
Оставался только один способ воздействия на него.
Я решил воспользоваться его привязанностью к Рэчель и ко мне.
- Беттередж, обрадовались ли бы вы, если б услышали, что Рэчель и я
стали опять добрыми друзьями?
- Я служил бы вашей семье совершенно без всякой пользы, сэр, если б вы
усомнились в этом.
- Помните, как Рэчель обошлась со мною перед моим отъездом из Англии?
- Так отчетливо, словно это случилось вчера. Миледи сама написала вам
об этом, а вы были так добры, что показали ее письмо мне. В нем было
сказано, что мисс Рэчель считает себя смертельно оскорбленною вами за то
участие, которое вы приняли в отыскании ее алмаза. И ни миледи, ни я, и
никто не мог угадать, почему.
- Совершенно справедливо, Беттередж. Я вернулся из путешествия и нашел,
что Рэчель все еще считает себя смертельно оскорбленной мною. Я знал в
прошлом году, что причиною этого был алмаз. Знаю, что это так и теперь, Я
пробовал говорить с нею, она не захотела меня видеть: Пробовал писать ей,
она не захотела мне ответить. Скажите, ради бога, как это понять?
Разузнать о пропаже Лунного камня - вот единственная возможность, которую
Рэчель мне оставляет!
Мои слова, по-видимому, заставили его взглянуть на дело с новой
стороны. Он задал мне вопрос, показавший, что я наконец-то поколебал его.
- У вас нет недоброго чувства к ней, мистер Фрэнклин?
- Был гнев, когда я уезжал из Лондона, - ответил я, - но сейчас он
прошел. Я хочу заставить Рэчель объясниться со мною и ничего более.
- Предположим, вы сделаете какое-нибудь открытие, сэр, - не боитесь ли
вы, что благодаря этому открытию вам станет что-нибудь известно о мисс
Рэчель?
Я понял его безграничное доверие к своей барышне, продиктовавшее ему
эти слова.
- Я верю в нее так же, как и вы, - ответил я. - Самое полное открытие
ее тайны не может обнаружить ничего такого, что могло бы уменьшить ваше
или мое уважение к ней.
Последняя нерешительность Беттереджа исчезла после этих слов.
- Пусть я поступлю дурно, помогая вам, мистер Фрэнклин, - воскликнул
он, - но я могу сказать только одно: я так же мало понимаю это, как
новорожденный младенец! Я поставлю вас на путь открытий, а затем вы
пойдете по нему сами. Помните вы нашу бедную служанку, Розанну Спирман?
- Разумеется.
- Вы всегда подозревали, что она хочет что-то открыть насчет Лунного
камня?
- Я, конечно, не мог объяснить ее странное поведение чем-нибудь иным.
- Так я могу рассеять ваши сомнения на этот счет, мистер Фрэнклин, если
вам угодно.
Пришла моя очередь стать в тупик. Напрасно старался я разглядеть в
наступившей темноте выражение его лица. Охваченный удивлением, я несколько
нетерпеливо спросил, что хочет он этим сказать.
- Не торопитесь, сэр! - остановил меня Беттередж. - Я говорю то, что
хочу сказать. Розанна Спирман оставила запечатанное письмо, адресованное
вам.
- Где оно?
- У ее приятельницы в Коббс-Голле. Верно вы слышали, когда были здесь,
сэр, о Хромоножке Люси - девушке, которая ходит с костылем?
- Дочери рыбака?
- Точно так, мистер Фрэнклин.
- Почему же письмо не было отослано мне?
- Хромоножка Люси своенравная девушка, сэр. Она захотела отдать это
письмо в ваши собственные руки. А вы уехали из Англии, прежде чем я успел
написать вам об этом.
- Вернемся тотчас назад, Беттередж, и сейчас же заберем это письмо!
- Сейчас поздно, сэр. Рыбаки экономят свечи, и в Коббс-Голле рано
ложатся спать.
- Вздор! Мы дойдем туда в полчаса.
- Можете, сэр. А дойдя, вы найдете дверь запертою.
Он указал на огни, мелькавшие внизу, и в ту же минуту я услышал в
ночной тишине журчанье ручейка.
- Вот ферма, мистер Фрэнклин. Проведите спокойно ночь и приходите ко
мне завтра утром, если вы будете так добры.
- Вы пойдете со мною к рыбаку?
- Пойду, сэр.
- Рано утром?
- Так рано, как вам будет угодно.
Мы спустились по тропинке, ведущей на ферму.
Глава III
Я сохранил самое смутное воспоминание о том, что случилось на
Готерстонской ферме.
Помню гостеприимную встречу, обильный ужин, которым можно было
накормить целую деревню на Востоке, восхитительно опрятную постель, с
единственным недостатком - ненавистным наследием наших предков - пуховою
периной; бессонную ночь, беспрестанное зажигание свечей и чувство
огромного облегчения, когда наконец взошло солнце и можно было встать.
Накануне я условился с Беттереджем, что зайду за ним по дороге в
Коббс-Голл так рано, как мне будет угодно, - что на языке моего
нетерпеливого желанья овладеть письмом означало: "так рано, насколько
возможно". Не дождавшись завтрака на ферме, я взял с собой ломоть хлеба и
отправился, опасаясь, не застану ли еще доброго Беттереджа в постели. К
великому моему облегчению, он был, так же как и я, взволнован предстоящим
событием. Я нашел его уже одетым и ожидающим меня с палкой в руке.
- Как вы себя чувствуете сегодня, Беттередж?
- Очень нехорошо, сэр.
- С сожалением слышу это. На что вы жалуетесь?
- На новую болезнь, мистер Фрэнклин, моего собственного изобретения. Не
хотелось бы вас пугать, но и вы, вероятно, заразитесь этой болезнью
нынешним же утром.
- Черт возьми!
- Чувствуете ли вы неприятный жар в желудке, сэр, и прескверное колотье
на вашей макушке? А! Нет еще! Ну, так это случится с вами в Коббс-Голле,
мистер Фрэнклин. Я называю это сыскной лихорадкой, и заразился я ею
впервые в обществе сыщика Каффа.
- Ну, ну! А вылечитесь вы, наверное, когда я распечатаю письмо Розанны
Спирман. Пойдем же и получим его.
Несмотря на раннее время, мы нашли жену рыбака на кухне. Когда
Беттередж представил меня ей, добрая миссис Йолланд проделала церемониал,
рассчитанный (как я позднее узнал) исключительно на знатных приезжих. Она
поставила на стол бутылку голландского джипа, положила две трубки и начала
разговор словами:
- Что нового в Лондоне, сэр?
Прежде чем я мог придумать ответ на этот общий вопрос, странное видение
возникло в темном углу кухни. Худощавая девушка, с расстроенным лицом, с
удивительно красивыми волосами и с гневной проницательностью во взгляде,
подошла, хромая и опираясь на костыль, к столу, у которого я сидел, и
посмотрела на меня так, как будто я внушал и ужас и интерес, какими-то
чарами приковывая ее внимание.
- Мистер Беттередж, - сказала она, не спуская с меня глаз, -
пожалуйста, назовите его еще раз.
- Этого джентльмена зовут, - ответил Беттередж (делая сильное ударение
на слове "джентльмен"), - мистер Фрэнклин Блэк.
Девушка повернулась ко мне спиной и вдруг вышла из комнаты. Добрая
миссис Йолланд, насколько помню, извинилась за странное поведение своей
дочери, а Беттередж, должно быть, перевел ее слова на вежливый английский
язык. Я говорю все это наугад. Внимание мое было всецело поглощено стуком
удалявшегося костыля. Он прозвучал по деревянной лестнице, прозвучал в
комнате над нашими головами, прозвучал опять вниз по лестнице, - а потом в
открытой двери снова возник призрак, на этот раз с письмом в руке, и
поманил меня из комнаты.
Я оставил миссис Йолланд, рассыпавшуюся в еще больших извинениях, и
пошел за этим странным существом, которое ковыляло передо мной все скорее
и скорее по направлению к берегу. Оно повело меня за рыбачьи лодки, где
нас не могли ни увидеть, ни услышать жители деревни, и там остановилось и
взглянуло мне в лицо в первый раз.
- Стойте здесь, - сказала она, - я хочу посмотреть на вас.
Нельзя было обмануться в выражении ее лица. Я внушал ей сильную
ненависть и отвращение. Не, примите это за тщеславие, если я скажу, что ни
одна женщина еще не смотрела на меня так. Решаюсь на более скромное
уверение: ни одна женщина еще не дала мне заметить этого. Такое
бесцеремонное разглядывание мужчина может выдержать лишь до известного
предела. Я пытался перевести внимание Хромоножки Люси на предмет, не столь
ей ненавистный, как мое лицо.
- Вы, кажется, хотели передать мне письмо, - начал я. - Это то самое,
что у вас в руках?
- Повторите свои слова, - было ее единственным ответом.
Я повторил свои слова, как послушный ребенок, затверживающий урок.
- Нет, - сказала девушка, говоря сама с собой, но все не спуская с меня
безжалостных глаз. - Не могу понять, что нашла она в его лице. Не могу
угадать, что услышала она в его голосе.
Она вдруг отвернулась от меня и тяжело опустила голову на свой костыль.
- О бедняжка! - произнесла она мягким тоном, который я впервые услышал
от нее. - О моя погибшая подружка! Что ты нашла в этом человеке!
Она снова подняла голову и свирепо посмотрела на меня.
- В состоянии вы есть и пить? - спросила она.
Я употребил все силы, чтобы сохранить серьезный вид, и ответил:
- Да.
- В состоянии вы спать?
- Да.
- Когда вы видите какую-нибудь бедную служанку, вы не чувствуете
угрызений совести?
- Конечно, нет. Почему должен я их чувствовать?
Она вдруг швырнула письмо мне в лицо.
- Возьмите! - с яростью воскликнула она. - Я никогда не видела вас
прежде. Не допусти меня всемогущий снова увидеть вас!
С этими прощальными словами она заковыляла от меня так быстро, как
только могла. Мне пришло в голову то, что подумал бы всякий на моем месте
об ее поведении, а именно, что она помешана.
Придя к этому неизбежному выводу, я обратился к более интересному
предмету - к письму Розанны Спирман. Адрес был следующий:
"Фрэнклину Блэку, эсквайру. Должна отдать в собственные руки (не
поручая никому другому) Люси Йолланд".
Я сорвал печать. В конверте лежало письмо, а в этом письме бумажка.
Прежде всего я прочел письмо:
"Сэр, если вам любопытно узнать, что значило мое обращение с вами в то
время, когда вы гостили в доме моей госпожи, леди Вериндер, сделайте то,
что вам предписывается в памятной записке, вложенной в это письмо, -
сделайте это так, чтобы никто не присутствовал при этом. Ваша нижайшая
слуга
Розанна Спирман".
Я взглянул на бумажку, вложенную в письмо. Вот ее копия слово в слово:
"Памятная записка. - Пойти к Зыбучим пескам, когда начнется отлив. Идти
по Южному утесу до тех пор, пока маяк на Южном утесе и флагшток на
таможенной станции, которая находится выше Коббс-Голла, не сольются в одну
линию. Положить палку или какую-нибудь другую прямую вещь на скалы, чтоб
отметить именно ту линию, которая должна быть наравне с утесом и
флагштоком. Позаботиться, делая это, чтобы один конец палки находился на
краю скал с той стороны, которая возвышается над Зыбучими песками. Ощупать
землю между морскою травой, вдоль палки (начиная с того ее конца, который
лежит ближе к маяку), чтобы найти цепь. Провести рукою вдоль цепи, когда
она найдется, до того места, где она свешивается по краю скалы вниз к
Зыбучим пескам. И тогда потянуть цепь". Не успел я прочесть последние
слова, подчеркнутые в оригинале, как услышал позади себя голос Беттереджа.
Изобретатель сыскной лихорадки был совершенно подавлен этой непреодолимой
болезнью.
- Не могу больше выдержать, мистер Фрэнклин. О чем говорится в ее
письме? Ради бога, сэр, скажите мне, о чем говорится в ее письме?
Я подал ему письмо и памятную записку. Он прочел письмо без особенного
интереса. Но памятная записка произвела на него сильное впечатление.
- Сыщик говорил это! - вскрикнул Беттередж. - С начала и до конца, сэр.
Кафф утверждал, что у нее есть план тайника. Вот он! Господи, спаси нас и
помилуй! Мистер Фрэнклин, вот тайна, сбившая с толку всех, начиная с
самого знаменитого Каффа, вот она, готовая и ожидающая, так сказать,
только того, чтобы открыться вам! Наступил прилив, сэр, это может увидеть
каждый. Сколько еще времени остается до отлива?
Он поднял голову и увидел в некотором расстоянии от нас молодого
рыбака, чинившего сеть.
- Тамми Брайт! - крикнул он во весь голос.
- Слышу! - закричал Тамми в ответ.
- Когда начнется отлив?
- Через час.
Мы оба взглянули на часы.
- Мы можем пойти по берегу, чтоб пробраться к Зыбучим пескам, мистер
Фрэнклин, - сказал Беттередж, - у нас остается довольно времени для этого.
Что вы скажете, сэр?
- Пойдемте.
С помощью Беттереджа я скоро нашел прямую линию от утесов до флагштока.
Руководствуясь памятной запиской, мы положили мою палку в указанном
направлении так прямо, как только могли на неровной поверхности скалы, а
потом опять взглянули на наши часы.
Оставалось еще двадцать минут до отлива. Я предложил переждать это
время на берегу, а не на мокрой и скользкой поверхности скалы. Дойдя до
сухого песка, я приготовился уже сесть, как Беттередж, к великому моему
удивлению, вдруг повернулся, чтоб уйти от меня.
- Почему вы уходите? - спросил я.
- Загляните в письмо, сэр, и вы сами поймете.
Взглянув на письмо, я вспомнил, что мне надлежало сделать это открытие
одному.
- Тяжеленько мне оставлять вас одного в такую минуту, - сказал
Беттередж. - По бедняжка умерла ужасной смертью, и я чувствую как бы долг
перед ней, мистер Фрэнклин, исполнить ее последнюю просьбу. Притом, -
добавил он значительно, - в письме ничего не говорится о том, чтобы вы
держали свое открытие в тайне. Я пойду в сосновый лес и подожду вас там.
Не медлите слишком долго, сэр. С такой болезнью, как сыскная лихорадка, не
так-то легко совладать при подобных обстоятельствах.
Дата добавления: 2015-09-29; просмотров: 24 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |