В центре «Материализма и эмпириокритицизма» — проблемы теории познания (гносеологии). Марксизм, настаивает Ленин, имеет свою философию — диалектический материализм. Попытки «дополнить» марксизм другими философскими построениями отвергаются Лениным как теоретически несостоятельные и политически реакционные. Непосредственным объектом ленинской критики является эмпириокритицизм — философская теория, ставившая себя «над» противоположностью материализма и идеализма, но в действительности являющаяся одной из разновидностей субъективного идеализма.
Буквально эмпириокритицизм означает «критика опыта». Под такой «критикой» сторонниками эмпириокритицизма понималось «очищение» опыта (данных органов чувств) от признания объективной реальности, т.е. реальности, находящейся вне сознания и независимой от него. Материализм, с точки зрения такой философии, страдает «метафизикой»: он ищет за непосредственной данностью ощущений еще какой-то мир, отличный от чувственно-воспринимаемого, т.е. «удваивает» действительность — на чувственную и сверхчувственную. В критике материализма эмпириокритики пытались опереться и на новейшие (для того времени) открытия естествознания, на проникновение научной мысли в область атома, атомного ядра и околосветовых скоростей движения.
Это была подлинная революция в науке, в корне изменившая человеческие представления о веществе, энергии, пространстве и времени, об их взаимосвязи друг с другом. Но эта же революция обернулась и противоположной своей стороной — глубоким методологическим кризисом. Естественнонаучный материализм, стихийно господствовавший в естествознании на протяжении последних столетий, уже стал слабой, ненадежной опорой для того, чтобы выдержать напор новых, совершенно непривычных идей и открытий, явно не укладывающихся в старую, классическую картину мира. А так как другого материализма, кроме естественнонаучного (метафизического) естествоиспытатели, в массе своей, не знали, крушение этой, исторически ограниченной и преходящей формы материалистической философии, было принято многими учеными-естественниками, прежде всего физиками (эпохальные открытия в науке того времени были сделаны именно в этой отрасли знания), как опровержение материализма вообще. Сама наука якобы требовала отказа от материализма в пользу идеализма — в этом и была сущность «физического идеализма», анализу и критике которого автор «Материализма и эмпириокритицизма» посвятил значительную часть своей книги.
Гносеологический корень методологического, философского кризиса в физике Ленин видит в незнании учеными диалектики, в неумении перейти от одного уровня знаний к другому, более глубокому. Метафизика, рассуждающая по формуле или-или, знает только две крайности: догматизм и релятивизм. Релятивизм (взгляд на научное знание только как на знание временное, относительное, условное, субъективное) неминуемо вел к субъективному идеализму и агностицизму — отрицанию в наших знаниях объективного содержания вообще, к отрицанию объективной реальности — материи.
Долгие века и даже тысячелетия под материей понималась либо "возможность вещей" (Аристотель), либо инертное вещество, которому еще надо придать дзижение. Всякие иные формы проявления материи (энергетические поля, излучения), с которыми столкнулась новейшая физика, истолковывались физическими идеалистами как «исчезновение» материи, «дематериализация» мира и, тем самым, как «научное» опровержение материализма. Раскрывая несостоятельность подобных рассуждений, Ленин указывал на его истоки: сведение философского понятия материи к естественнонаучному представлению о ее свойствах.
Материя и каждая ее частица — неисчерпаемы, и по структуре, и по свойствам. Процесс познания физических, химических, биологических свойств материи бесконечен. У материи нет неизменных свойств, кроме одного: быть объективной реальностью, существовать независимо от сознания и быть познаваемой сознанием. Но это свойство — не физическое и не химическое, а гносеологическое, и оно не может «исчезнуть». Поэтому, заключает Ленин, с расширением границ познания, с открытием наукой новых, ранее неизвестных свойств материального мира исчезает не материя, а тот предел знаний о материи, который у нас был раньше. Передвигаются, изменяются границы познанного. Вместе с ними передвигаются границы между субъектом и объектом, свободой и необходимостью.
Интересным и глубоким является замечание Ленина о том, что кризис, реакционные поползновения в науке — это оборотная сторона самого научного прогресса. Выход из кризиса Ленин видит в сознательном усвоении естествознанием (в лице своих творцов — естествоиспытателей) марксистской диалектики. Но это проблема уже не только философская (гносеологическая), не и социальная, так как она предполагает широкую перестройку сознания. Но последнее невозможно без преобразования общественного строя, общественного бытия. Буржуазное сознание не способно, по Ленину, «справиться» с объективной диалектикой мира, оно антидиалектично, так как страшится, сопротивляется социальной революции. Буржуазные философы скрывают, маскируют свой узкий, классовый интерес, под видом мировоззренческой «нейтральности» проповедуют реакционные (в том числе и «поповские») идеи. Все они, по характеристике Ленина, — «ученые приказчики», «лакеи» правящего класса — буржуазии.
Основной философский труд Ленина (как и другие его теоретические труды) несет яркий отпечаток личности автора, отнюдь не кабинетного мыслителя. Ленин — партийный вождь и революционер. В этом сила его пера. Но в этом же и издержки ленинского стиля. У современного читателя ленинских книг и статей поневоле складывается впечатление, что Ленин смотрел на вещи глубоко, но видел мир как бы без оттенков, в черно-белом измерении. Или-или: или революционер или реакционер, или воинствующий материалист и атеист или мракобес или прислужник буржуазии. С таких же, максималистских позиций Ленин давал оценку трудов и идей выдающихся представителей русской культуры — Л. Н. Толстого, Ф. М. Достоевского, А. И. Герцена.
В статье, написанной специально к 80-летию Л. Н. Толстого — «Лев Толстой как зеркало русской революции» (1908 г.), Ленин жестко противопоставляет Толстого-художника и Толстого-мыслителя: как художник Толстой велик, как христианский моралист — жалок и убог. «Юродивой проповедью» называет Ленин учение Толстого (но в действительности это учение Христа) о непротивлении злу насилием, относя самую гуманную идею, которую выстрадало человечество на протяжении тысячелетий, к числу наиболее глубоких и непростительных заблуждений идеолога патриархального крестьянства.
В 1909 г. Ленин гневно выступил против «отступников» от марксизма (каковыми он считал авторов сборника «Вехи») — против молодых русских философов, действительно бывших «легальных марксистов», увидевших «изнанку» революции 1905 года и не принявших ни теории, ни практики политического радикализма.
Нередко Ленин в своей критике политических и теоретических оппонентов не останавливался перед откровенной грубостью, заменяя ею необходимые аргументы. Такова, например, статья Ленина «Пролетарская революция и ренегат Каутский» (1918 г.).
Сегодня мы видим, что Ленин не был прав во многом: ни в огульном презренье к немарксистской философии (XX век явил миру великих мыслителей Запада и России — отнюдь не «ученых приказчиков буржуазии»), ни в осмеянии идей ненасилия (вспомним М. Ганди и М. Л. Кинга — практикой ненасильственных действий достигнуто многое, в том числе и обретение национальной независимости Индией, расового равенства в США), ни в перепалке с Каутским по вопросу о классовой диктатуре и демократии — прав был Каутский: любой террор, в том числе и «пролетарский», не имеет никаких оправданий. Не сбылся и главный ленинский прогноз — об историческом превосходстве социализма над капитализмом.
Но ошибки Ленина — это и "ошибки" истории, которая в XX веке (точнее — во второй половине его) избрала для себя непростой и нелегкий, но единственно возможный в условиях глобального «сжатия» социального пространства, реально грозящих военных и экологических катастроф путь, — конвергенции, сближения, вольного или невольного взаимного переплетения и, как следствие, — выравнивания социального уровня жизни внутри общества, образование и рост «среднего класса» как основного субъекта современной истории. Все это существенно, качественно отличает социальную картину нашего времени от эпохи классического классового противостояния не только времен Маркса, но и времен Ленина. Но и все это было за пределами ленинской мысли. Более того, всех западных социал-демократов (видных деятелей II Интернационала), ставивших еще на рубеже веков под сомнение оправданность жестких идей классовой борьбы, диктатуры, гражданской войны, Ленин клеймил как «ревизионистов» и «ренегатов», злейших врагов рабочего класса, и т.д.
Накануне Октябрьского восстания, в августе—сентябре 1917 года, Ленин написал книгу, которую ценил едва ли не выше всех других своих произведений, — «Государство и революция». В этой книге ее автором изложена классическая Марксова концепция социализма (низшей фазы коммунизма) — концепция, которую в это время полностью разделял Ленин и от которой он через несколько лет фактически отказался. В «Государстве и революции» социализм рисуется как нерыночный, нетоварный способ хозяйствования. Социалистическое государство Ленин сравнивает с хорошей фабрикой или хорошей мастерской: все работают, все вносят свой трудовой вклад в общую «копилку», а потом все из этой «копилки» получают — по формуле: от каждого — по способности, каждому — по труду. (Предполагается, что уровень сознательности и морали у всех людей достаточно высок, чтобы трудиться с полной отдачей сил.) Но все же, подчеркивает Ленин, социализм — это «контроль и учет». Ясно, что такой общественно-экономический строй означает максимально централизованную систему распределения, сосредоточение его монопольно в руках государства (в действительности — в руках государственных чиновников — контролеров и учетчиков). «Опробованием» такой социально-экономической модели на практике и был «военный коммунизм» — главная причина гражданской войны в России, вогнавший страну во «мглу» (по известному выражению Г. Уэллса).
Страна должна была пережить трагедию величайшей междоусобицы и величайшего кровопролития, прежде чем жизнь заставила отойти от ортодоксии марксизма и отказаться от «безрыночного» социализма в пользу таких будничных, неромантических вещей, как цена, прибыль, хозрасчет. В 1921 году, после Тамбовского восстания крестьян и Кронштадтского восстания матросов Ленин вынужден был отступить, надеясь, однако, что ненадолго. Но как теоретик он признал, что с введением НЭП приходится произвести «коренную перемену всей точки зрения нашей на социализм»*.
* Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 45. С. 376.
В марте 1922 года, т.е. в конце жизни, Ленин написал статью «О значении воинствующего материализма», справедливо считающуюся ленинским философским завещанием. (Несколькими месяцами раньше им было написано политическое завещание — письмо XII съезду партии.)
В русской философской и общественной мысли, считает Ленин, есть солидная материалистическая традиция. Крупные философы-материалисты могут быть и из некоммунистов. И те и другие (коммунисты и некоммунисты) должны объединить свои силы «в борьбе с философской реакцией и с философскими предрассудками так называемого «образованного общества»** — под последним Ленин подразумевает общество буржуазное. Такое общество, как и его культура, насквозь реакционны, что особенно видно, по Ленину, по той поддержке, которую буржуазия как правящий класс оказывает религии и религиозной философии. Идеалистической реакции Ленин требует противопоставить философию воинствующего материализма, т.е. материализма активного, наступающего. Таким материализмом может быть только марксистский, т.е. диалектический, материализм, органически слитый и с воинствующим атеизмом.
** Там же. С. 24.
Другой пункт программы (Завещания) Ленина — союз материалистической философии с современным естествознанием, без чего «воинствующий материализм не может быть ни в коем случае ни воинствующим, ни материализмом»*. Но философия нужна естествознанию не меньше, чем естествознание философии: «... без солидного философского обоснования никакие естественные науки, никакой материализм не может выдержать борьбы против натиска буржуазных идей и восстановления буржуазного миросозерцания»**. Это необходимо потому, что «естествознание прогрессирует так быстро, переживает период такой глубокой революционной ломки во всех областях, что без философских выводов естествознанию не обойтись ни в коем случае»***.
* Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 45, С. 29.
** Там же. С. 29-30.
***Там же. С. 31.
В этих высказываниях — весь Ленин. Он глубок, когда говорит о взаимопроникновении науки и философии, о свершившихся и новых, назревающих переворотах в естествознании. Но монополию на философскую истину Ленин сохранял за собой. В те самые дни, когда Ленин-теоретик писал свою статью для журнала «Под знаменем марксизма», Ленин-политик изгонял из России инакомыслящих философов, элиту русской культуры. Теория не только проверялась, но и «дополнялась» практикой.
§ 3. «Легальный марксизм»
На рубеже XIX—XX веков марксизм в России привлек к себе внимание и интерес не только леворадикальной, но и либеральной интеллигенции, выступившей с обоснованием и изложением своих взглядов в легальной печати (отсюда и название этого течения). Эта интеллигенция (совсем еще юная по возрасту) была заражена общей атмосферой своего времени — духом приближающейся революции, которую она себе тогда представляла в идеализированном, романтическом облике. В 90-е годы народничество, с его утопической верой в небуржуазный путь развития России, потерпело окончательное поражение. Эту веру сменила вера в общественный прогресс, который — теперь это уже было видно многим — нес с собой капитализм, создавая промышленность и перестраивая сельское хозяйство.
Революционные марксисты (Плеханов, особенно Ленин) в капитализации России выше всего ценили социально-классовый процесс — становление, самовоспитание пролетариата; развитие капиталистического хозяйства для них не имело са-модавлеющего значения. Для «легальных» же марксистов — Н. А. Бердяева (1874—1348). С. И. Булгакова (1871—1944), П. Б. Струве (1870—1944) — развитие капиталистической промышленности, т.е. буржуазная цивилизованность, были самоценны, а «революционно-классовая сторона марксизма отходила на второй план»*. Для этих мыслителей «легальный марксизм» был только этапом их интеллектуальной и гражданской биографии, пришедшимся на 1894—1900 годы. Но уже в 1901— 1902 гг. они резко меняют свои взгляды — от марксизма к идеализму, как достаточно ясно сформулировал суть такой эволюции взглядов Булгаков. В то же время все «легальные марксисты» (в особенности Бердяев) до конца жизни продолжали ценить Маркса как гениального, великого мыслителя и ученого, глубоко проникшего в сложную диалектику своего времени, но безосновательно абсолютизировавшего свои выводы.
* Бердяев Н. А. Истоки и смысл русского коммунизма. М., 1990. С. 84.
Но и в период своей марксистской юности Бердяев относил себя к «критическим марксистам»: он разделял социальные идеи Маркса (их масштабность, широту исторических перспектив), оставаясь идеалистом, религиозно настроенным человеком в философии**. Свой идеализм русский философ защищал бескомпромиссно, с пафосом. Самая высшая ценность мира — свобода, только она может оправдать и революцию. Но если под флагом борьбы за свободу выступают силы тоталитаризма, подавляющие свободу личности, Бердяев отказывался быть революционером. Подлинная революция — революция духа, открывающая безграничный простор для творчества. Истина, добро и красота, писал Бердяев, не зависят от социальной среды или борьбы классов. Не может быть классовой истины: истина одна. Но может быть классовая ложь: классы, как и люди, могут лгать по-разному. Бердяев отказывался мыслить «как все» (а такую тенденцию в марксистской идеологии он уже разглядел). Это находило свое отражение и на политической позиций философа. «Я не согласовался и не сливался ни с какими социальными группами»***, — писал он.
** См.: Бердяев Н. А. Самосознание. М., 1990. С. 108, 115.
*** Бердяев Н. А. Самосознание. М., 1990. С. 117.
Разрыв «легальных марксистов» с революционным (боль-шевистско-ленинским) марксизмом, происшедший накануне, углубился в разгар первой русской революции, с ее кровью и насилием. Вину за разинско-пугачевский, бессмысленный и жестокий путь в пропасть, который представлял собой разгул низменных страстей человеческих (именно так теперь оценивают Бердяев, Булгаков, Струве, Франк реальный лик событий 1905— 1907 годов), русские философы, в недавнем марксисты, во многом возложили на радикальную, нигилистическую интеллигенцию, которая уже на протяжении нескольких десятилетий шумно и агрессивно пропагандировала в массах народа вседозволенность, аморализм в выборе средств для достижения сомнительных целей. Свою позицию по этому вопросу группа молодых русских философов изложила в сборнике статей «Вехи» (1909 г.), вызвавшем далеко не однозначное отношение к себе со стороны различных общественно-политических сил общества. Так, Ленин отозвался о «Вехах» резко отрицательно, охарактеризовав книгу как «энциклопедию либерального ренегатства», увидев в ней «отречение от освободительного движения недавних лет»**. И не один Ленин так тогда думал.
** Ленин В. И. Поли. собр. соч. Т. 19. С. 168.
Не один Ленин, а почти вся демократическая публицистика выступила против основной идеи бывших «легальных марксистов». А эта идея заключалась в том, что путь народников и революционеров-демократов ведет и приведет Россию к гибели, ибо только к гибели может привести идеология зла и насилия. Но в России были не только Бакунин и Ткачев, Чернышевский и Нечаев. Россия — это страна еще и Чаадаева, Достоевского, Вл. Соловьева. Русская интеллигенция должна осознать всю меру ответственности перед своим народом, своей страной. Она должна сделать выбор — между жизнью и смертью, между духовным просветлением и самоубийством (физическим и моральным).
Но с каким бы пафосом ни провозглашали Бердяев и его единомышленники примат общечеловеческих ценностей над соблазнами и искушениями ближайшей минуты, будучи реалистами, они понимали, что их голос вряд ли будет услышан в массах, жаждущих немедленного равенства и перераспределения земных благ. Уже в начале века Бердяев предсказывал победу именно большевикам — прямым наследникам не только Желябова и Перовской, но и Пугачева и Разина. Но в отличие от прошлых веков, когда массовые движения были стихийны, в XX веке массовое, стихийное сознание «соприкоснулось» с сознанием интеллигентским, теоретическим, каковым в то время выступил марксизм, вышедший «из берегов» теории в непосредственную практику идеологической и социально-политической жизни. Такое сложное духовно-психическое образование обладало огромной взрывной силой, хотя сам марксизм был изменен почти до неузнаваемости: из науки он превратился в... религию! Массам предлагалось в него просто верить.
Такую же точку зрения на марксизм (и на самого его основоположника — К. Маркса) высказывал и Булгаков, опубликовавший в 1906 г. статью с весьма характерным названием: «Карл Маркс как религиозный тип». Уважая и ценя стремление Маркса к защите обездоленных в классово-антагонистическом обществе, перестроить само общество на началах равенства, справедливости и свободы, Булгаков не закрывает, однако, глаза и на «теневую сторону Марксова духа» — человекобожие, т.е. низвержение святынь, высших идеалов и ценностей для того, чтобы на их место поставить «самого себя»*.
* Булгаков С. Н. Героизм и подвижничество. М., 1992. С. 105.
В теоретическом отношении критика марксизма его бывшими сторонниками интересна и поучительна тем, что это есть критика философских идей как бы «изнутри» самих этих идей, т.е. их самокритика.
Глава 6. Философия в Советской России
§ 1. Общая характеристика
История философии XX века включает в себя такой большой и пока мало исследованный период, как философия советской эпохи. В течение более чем шестидесяти лет огромная страна Советский Союз, занимавшая одну шестую часть земной суши, не только жила, воевала, трудилась, ставила на себе величественный и страшный социальный эксперимент, но и философствовала. Нынешние критики нередко утверждают, что в Советском Союзе философии не было, что интеллектуальная жизнь умерла или замерла на долгие десятилетия, и только на столичных кухнях непризнанные гении высказывали друг другу свои прекрасные запретные мысли. Однако это неправда, и на самом деле все было гораздо сложней и драматичней.
После того как советскую землю покинул печальный «философский пароход», увозящий в вынужденную эмиграцию целую плеяду талантливых философов-идеалистов, не согласных с идеологической доктриной большевистской партии, философская жизнь не прекратилась. Ей и ее носителям-философам, старым и молодым, уже живущим и только рождающимся в мир, предстояло пройти через многие испытания, работать в жестких политических тисках, жертвовать свободой самовыражения, комфортом, а порой и жизнью, и все-таки философствовать. Все не могли стать диссидентами, а многие вполне искренне были убеждены в философской правоте марксизма и вели свой поиск на его достаточно обширной интеллектуальной территории.
Жизнь диктовала свои суровые условия, мысль должна была выживать в тех обстоятельствах, которые есть, и она выживала, то деформируясь, изгибаясь и приспосабливаясь, то распрямляясь и идя в бурный рост, когда внешний пресс ослабевал. Давайте очень коротко, насколько позволяют страницы этого учебника, рассмотрим, через какие основные этапы прошла философия в СССР и какие темы, проблемы, сюжеты она затрагивала.
Первый этап можно условно датировать 1922—1930 гг. Это время, когда идеологические тиски уже были, но еще не сжались, и в рамках материалистических представлений оставалось место для дискуссий и споров. Основной настрой этого времени задает вышедшая в марте 1922 года работа В. И. Ленина «О значении воинствующего материализма». Названная впоследствии философским завещанием Ленина, эта статья призывает разоблачать и преследовать всех идеалистов — «дипломированных лакеев поповщины», руководствоваться воинствующим атеизмом, крепить союз с представителями передового естествознания и систематически изучать гегелевскую диалектику с материалистических позиций. Поскольку идейно-философские вехи обозначены четко и предназначены для всех, в обществе стремительно формируется стиль мышления, характерный для всякой страны, опирающейся в идеологии на совокупность догм, будь то догмы православные, мусульманские или большевистские: запретного не преступать! Отныне на многие годы советская философия может работать только в диалекти-ко-материалистической парадигме, всякое отклонение от которой считается ересью со всеми вытекающими последствиями. Но внутри принятой за эталон системы представлений еще допустимы расхождения (догматики любой веры всегда спорят между собой о том, как правильней понимать догмы!).
Итак, в 20-е гг. в философской жизни происходят многочисленные и бурные дискуссии. Одна из них посвящена соотношению в жизни человека и общества биологических и социальных факторов. Ряд авторов рассматривают психическую жизнь как проявление чисто биологического уровня. В. М. Бехтерев создает «коллективную рефлексологию», которую другие философы трактуют в качестве научного метода социологии.
Возникают зоосоциология и фитосоциология, ведется поиск единых «социальных механизмов» всего живого. Из среды биологизаторов выделяются «философские нигилисты», пытающиеся объединить естествознание с классовым подходом, они утверждают, что надо избавиться от философии как служанки эксплуататорских классов, психика и мировоззрение — это выдумка эксплуататоров, и на место психологии должна прийти физиология. Нигилисты получили резкую отповедь со стороны философствующих историков культуры.
Другая дискуссия разворачивается вокруг марксистского понятия базиса. Третья ведется вокруг представлений об азиатском способе производства. На фоне теоретических баталий тех лет особо выделяется неординарная фигура Александра Богданова — врача, писателя, философа-позитивиста, старого оппонента В. И. Ленина по ряду теоретических и практических вопросов. Богданов вместе с Н. И. Бухариным получил наименование «механиста», так как опирался в своих трудах не на идею диалектического противоречивого развития, а на идею организации, предполагающей сохранение в обществе равновесия. А. Богданов создал организационную науку «тектологию», которая предвосхитила основные идеи современной теории систем. Он считал тектологию фундаментом пролетарской культуры, и полагал, что пролетариат не должен браться за изменения в обществе, пока не овладеет в совершенстве этой наукой. Богданов был одним из основателей и теоретиков пролеткульта и считал, что главная роль искусства в обществе — сплачивать пролетарские массы для борьбы и труда.
Тогда же, в 20-е гг., в России работают такие ставшие впоследствии знаменитыми авторами, как Михаил Бахтин (его работа «К философии поступка» была написана в 1921 г.), Алексей Федорович Лосев (с 1927 по 1930 г. им написано восемь томов произведений), Густав Густавович Шпет, Лев Семенович Выготский, создавший культурно-историческую теорию развития психики, и другие.
1930 г. — начало политического, идеологического ожесточения режима и развернутых репрессий против всякой попытки самостоятельного решения. До 1929 г. ведущую роль в философской жизни страны играла группа исследователей, возглавляемая А. М. Дебориным(1881—1963) и сложившаяся вокруг журнала «Под знаменем марксизма». Это были ученые и партийные деятели, принимавшие активное участие в революционных и послереволюционных событиях, совмещавшие руководящую работу с изысканиями в сфере философии. А. М. Деборин активно следовал заветам Ленина: создавал «Общество воинствующих материалистов-диалектиков», участвовал в издании «Библиотеки материализма» и «Библиотеки атеизма», боролся с механистами Богдановым и Бухариным. Однако после того как в 1929 г. Деборин был избран академиком (так же, как и Н. Бухарин), на него и его группу обрушивается гнев Сталина.
Сталин заявил, что необходимо разворошить весь философский хлам, написанный деборинской группой, и приклеил ей ярлык «меныпевиствующий идеализм». От Деборина потребовали публично разгромить своих учеников на собрании Института красной профессуры и назвать их врагами народа. Деборин отказался. Вскоре на посту редактора журнала его сменяет М. Б. Митин, который уже в 1936 г. в одной из своих работ называет деборинцев «бандой» и «прямой агентурой троцкизма». Все ученики и соратники Деборина были арестованы и уничтожены.
С этого момента в советской философии на долгие годы утверждается один авторитет — Сталин. В 1938 г. выходит «Краткий курс истории ВКП(б)», где содержится написанный им философский раздел, ставший непререкаемым каноном для всех, работающих в философии. С каждым годом все более нарастает догматизация философского знания, душится всякое живое движение мысли. И тем не менее даже во второй половине ЗО-х гг. создаются философские труды, хотя ни один из них в тот период не мог стать достоянием читающей публики. Михаил Бахтин пишет работы «Формы времени и хронотопа в романе» и «Рабле в истории реализма». Кета Романович Мегре-лидзе создает книгу «Основные проблемы социологии мышления», на которой впоследствии учились философскому раздумью целые поколения советских философов. Напряженно работает над темой ноосферы Владимир Иванович Вернадский. Его "Размышления натуралиста" задумывались и писались именно в это время, хотя увидели свет только в 1975 г. К началу 40-х годов в полной мере складываются философские идеи крупнейших психологов С. Л. Рубинштейна и А. Н. Леонтьева, связанные с применением в психологии принципа деятельности, развивается теория установки Д. Н. Узнадзе. Пытливая мысль продолжает работать, хотя это становится все труднее.
Второй этап в истории советской философии — 1930— 1953 гг. Он печален и бесславен. Хотя в это время возникает целый ряд формальных философских структур: на базе МГУ и ЛГУ создаются философские факультеты, с 1947г. начинает выходить существующий поныне журнал «Вопросы философии». Тем не менее, это время теоретического упадка, вынужденного участия многих людей в политических кампаниях по травле то одного, то другого автора или целых изданий. Так разгрому и гонениям был подвергнут третий том «Истории философии», написанный авторским коллективом под редакцией Г. Александрова, Б. Быховского, М. Митина и П. Юдина. Авторам инкриминировалось слишком большое уважение к идеалистической диалектике Гегеля, что затушевывает отличие от нее материалистической диалектики и пролетарского мировоззрения. Главные обвинения, звучащие в идеологических кампаниях, — недостаточно определенное проведение классового подхода. Ни одна из работ того периода не выдержала испытания временем.
Дата добавления: 2015-09-29; просмотров: 14 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |