Свою философию Ткачев называл «реализмом», имея в виду «строго реальное, разумно научное, а потому самому и в высшей степени человеческое мировоззрение». Основой такого мировоззрения для него был материализм, опирающийся на факты жизни, из которых в науке строятся свои принципы. Его реализм включал «механический закон органической природы», «закон общественного самосохранения» и «философию действия». Ткачев считал «бесплодной» попытку сторонников органического направления отождествлять общество с биологическим организмом, критиковал социальных дарвинистов, объясняющих все факты противоборства в человеческом обществе на основе борьбы за существование. Деятельность человека у него обусловлена инстинктом самосохранения и стремлением к наилучшим условиям существования. Общественная среда преобразовывает биологические начала человека в принципы личной пользы и политического расчета, которые на базе экономических отношений становятся главным стимулом поведения людей.
Социологические проблемы: 1) «основные начала» общества, 2) социальный прогресс, 3) роль политической власти революционного меньшинства в истории рассматривались Ткачевым в работах «Экономический метод в науке уголовного права» (1865), «Производительные силы Европы» (1865), «Что такое партия прогресса?» (1870), «Закон общественного самосохранения» (1870), «Роль мысли в истории» (1875), «Анархическое государство» (1876) и др. Ткачев считал, что в истории действуют не слепые бессознательные силы (как в природе), а целенаправленная деятельность человека. Зависимость социальной жизни от экономической Ткачев связывал с принципами свободы воли, выбора, осознанного изменения социального пути, абсолютизируя тем самым активный характер субъективного фактора в истории. Он видел различие прогресса в природе, организме индивида и человеческого общества. Если в природе победа одного организма над другим — показатель прогресса, то в общественной жизни — постоянный «антагонизм общественных сил».
Основой общественного прогресса для него был прогресс в экономике, ведущий к усложнению политического строя и повышению умственного уровня человечества. Чтобы спасти общество от гибели и отдельного человека от деградации, Ткачев считал необходимым уничтожение причины «антагонизма» — несоответствия между потребностями человека и возможностями их удовлетворения. Высшим критерием, а вместе с тем и идеалом общественного развития для него была гармония потребностей всех и каждого со средствами их удовлетворения, «установление возможно полного равенства индивидуальностей». Достигнуть этого идеала Ткачев считал возможным путем коренного преобразования экономической жизни актом социальной революции, которая рассматривалась им как исторический скачок от старых экономических принципов к его новым основам. Ведущей формой политического действия в революции для него был заговор революционного меньшинства. Недаром народники «Земли и Воли» в теоретических построениях Ткачева усмотрели возможность осуществления своих террористических целей с минимальной затратой времени и сил.
Важное влияние на развитие народнического движения оказала идея «уплаты долга народу», сформулированная в «Исторических письмах» Петром Лавровичем Лавровым (1823— 1900). Автор отмечал, что условия для лучшего физического и интеллектуального развития привилегированного меньшинства, успех мысли был куплен ценой порабощения или даже гибели огромного большинства. Его вывод звучал прямым призывом к служению народу: «Я сниму с себя ответственность за кровавую цену своего развития, если употреблю это самое развитие на то, чтобы уменьшить зло в настоящем и будущем».
В работах "Формула прогресса Михайловского" (1870), «Социологи-позитивисты» (1872), «Знание и революция» (1874), «Кому принадлежит будущее?» (1874), «Введение в историю мысли» (1874), «О методе социологии» (1874), «Государственный элемент в будущем обществе» (1876), «Противники истории» (1880), "Теория и практика прогресса" (1881), «Социальная революция и задачи нравственности» (1884—1885), «Задачи понимания истории» (1898) Лавров развивал идею соотношения социологии и истории, идею прогресса как центрального пункта социологии XIX века, идею личности, превращающейся из «ничтожной единицы» в «коллективную силу».
В своей философии Лавров исходил из антропологического принципа. Для него человек — это целостный организм, для которого характерны познавательная (реализуемая посредством мышления) и практическая (реализуемая посредством действия) функции. Если мыслительный акт направлен на объект, то действие сводится к выбору целей и средств их достижения. Человек подчинен законам природы, но он и творец, обладающий свободой воли и изменяющий общество согласно своему нравственному идеалу. Человек, по убеждению Лаврова, есть существо моральное и творческое. Понимание отдельного человека как центра социального развития придавало социологии Лаврова психологическую ориентацию. Главными в социологии Лаврова оказывались тезисы о росте солидарности в обществе и «усилении сознательных процессов в особи». Поэтому, по его мнению, при познании общества и истории требуется особый субъективный метод, абсолютизирующий человека как субъекта истории. Два этих процесса и составляли «объективные признаки прогресса». «Развитие личности в физическом, нравственном и умственном отношениях, воплощенное в общественных формах истины и справедливости», — такова краткая формула прогресса.
«Органом прогресса», по Лаврову, является личность, характерная особенность которой — ее критическое сознание существующего, стремление к изменению культуры. Под культурой в трактовке Лаврова понимались застывшие общественные формы, изменить которые в состоянии только «критически мыслящие личности». В современном российском обществе Лавров видел неравенство сил: самодержавное государство с армией и полицией, чиновниками и законами, веру забитых людей в царя и одинокую личность, понявшую антигуманность существующих порядков. Это неравенство ограничивало возможность воплощения истины и справедливости в семье, нации, государстве. Следовательно, все сводилось к прогрессу отдельной личности, к тому, насколько она интеллектуально развивается, в какой степени ею постигается нравственный идеал и как эта личность сможет в будущем влиять на всех остальных людей. Лишь с возникновением «критически мыслящей личности» для Лаврова начинается историческая жизнь человечества. Каждая такая личность находится в неоплатном долгу перед своим народом. Поэтому мыслящая интеллигенция, осознавшая несправедливость существующего строя, должна посвятить себя общественной борьбе.
В 70— 80-е годы XIX века Николай Константинович Михайловский (1842—1904) не без основания слыл первым литературным критиком, продолжающим, как Ткачев и Лавров, просветительскую традицию Чернышевского, согласно которой литература — это не сфера «чистого искусства», но орудие, служащее обществу. Приверженец этико-социологического направления и субъективного метода Лаврова Михайловский обличал объективизм «органической теории» Г. Спенсера и социал-дарвинизма, пассивную созерцательность философии историй Плеханова, «фатализм» и «крайний детерминизм» «экономического материализма», развивая эти идеи в работах «Что такое прогресс?» (1869), «Орган, неделимое, общество» (1870), «Теория Дарвина и общественная наука» (1870—1871), «Что такое счастье?» (1872), "Идеализм, идолопоклонство и реализм" (1873), «Борьба за индивидуальность» (1875—1876), «Вольница и подвижники» (1877), «Герои и толпа» (1882), «Научные письма» (1884).
Центром Вселенной и мерой вещей для него был человек. Свою антропоцентристскую позицию борьбы личности против общества за индивидуальность Михайловский пытался обосновать, видоизменив схему трех фаз развития человечества О. Конта. В связи с этим историю человечества он разделил на три периода: «объективно-антропоцентрический», «эксцентрический» и «субъективно-антропоцентрический». Отсюда выводился идеал цельного, гармонически развитого человека как высшего критерия общественного прогресса. Наилучшее положение общественного организма — объединение целостных личностей принципом взаимопомощи и солидарности.
Исторический процесс у него выглядит в виде дифференциации социальной среды, следствием чего стало появление индивидуальности, под которой весьма расширительно понималось любое целое, независимое по отношению к другой, более высокой организации. В обществе такими целостностями могут быть человек, семья, племя, сословие, государство, нация. «Борьба за индивидуальность» выступала как проблема приспособления среды к личности в отличие от дарвиновского понимания борьбы за существование, в которой особь приспосабливается к среде. Критикуя последователей Дарвина за перенесение биологических законов на общественное развитие, Михайловский считал необходимым дополнить дарвинизм: 1) законом К. Э. Бэра, согласно которому организмы совершенствуются, переходя от простого к сложному и 2) принципом солидарности, в основании которого находится простая кооперация.
В растительно-животном мире борьба организма и общества заканчивается победой общества над организмом. И в социальном мире общество неизменно стремится подчинить себе личность. Наоборот, Михайловский (в полном соответствии с субъективным методом) выдвигал на первое место желания личности, необходимость подчинить интересы общества интересам личности. Если простая кооперация — это общественный союз равных с главным признаком «солидарности», когда у людей одинаковые интересы и функции, то при сложной кооперации существует развитое разделение труда, и главный признак здесь — «борьба» взаимосвязанных групп. По его мнению, общество может достигнуть высокой степени развития, но принадлежать низшему типу организации, например, европейский капитализм, основанный на разделении труда и сложной кооперации. Отсюда он делал вывод применительно к нашей стране, что крестьянская Россия отстает от буржуазного Запада по степени развития, но превосходит его по типу организации. Сохранить этот тип значило для Михайловского упрочить в России мелкотоварное хозяйство — общину, кустарные промыслы, производственные артели.
А вместе с тем «хождения в народ» оказались не в состоянии установить контакты с крестьянской массой, народ оставался глухим к героическим выступлениям одиночек-народовольцев. На неудачи, постигшие народников, Михайловский старался ответить исследованием психологии масс, анализом психических путей и средств воздействия «героев» на «толпу». Он различал понятия «герой» и «великая личность». Если «герой» — человек, увлекающий своим примером на хорошее и дурное толпу, то великие люди отличаются высокими нравственными ценностями, которые они внесли в мировую сокровищницу. «Толпа» же — это масса народа, «способная увлекаться примером», основанная на сходстве психического поведения. Перу Михайловского принадлежит вскрытие механизма воздействия героев на толпу — тяга к подражанию. С ликвидацией разделения труда и появлением цельных личностей такое деление должно будет исчезнуть.
§ 3. Ф. М. Достоевский
Жизнь Федора Михайловича Достоевского (1821—1881) богата внешними трагическими событиями, не еще больше событиями внутренней, духовной его биографии. Роковым для писателя годом был 1849 — год ареста и приговора к смертной казни (замененной впоследствии каторжными работами и солдатчиной). Для Достоевского это был тяжелейший удар судьбы. Вместе с тем, как для художника — страшный, но уникальный, бесценный опыт, без которого не было бы, скорее всего, великих творений писателя, его гениальных романов.
В 1849 году 28-летний Достоевский уже был известным писателем, высоко оцененным Белинским, который предсказал молодому писателю литературную славу «второго Гоголя». Хотя встречи Достоевского с Белинским были недолгими (и не только в связи с болезнью и ранней смертью знаменитого критика, но и по идейным причинам: Белинский был атеистом, а Достоевский свято верил в Христа), литературная юность Достоевского была овеяна личностью и пафосом Белинского, уже после смерти которого (в 1848 году) Достоевский чуть не поплатился жизнью за память о своем наставнике и оппоненте. На собраниях тайного кружка петрашевцев (сторонников утопического христианского социализма) Достоевский читал и обсуждал подпольно напечатанное духовное завещание умершего критика — его ставшее вскоре знаменитым Письмо Гоголю. А это, в глазах самодержавной власти, страшившейся, что пожар европейской революции переметнется и в Россию, было уже государственным преступлением.
По садистской выдумке Николая I, всех приговоренных к расстрелу (среди них был и Достоевский) приготовили к исполнению приговора (привязали к столбам и пр.). И только в последнюю секунду, перед командой «пли», объявили о замене расстрела другим наказанием. (Эту сцену Достоевский описал позже в одном из своих романов.) Десять лет провел писатель в каторжной тюрьме и солдатчине, возвратившись в Петербург уже в годы либерализации политического режима при Александре II.
На рубеже 50—60-х годов начинается вторая, самая плодоносная полоса творчества писателя. Совершается гигантская внутренняя работа гениального художника и мыслителя, охватившая во времени последние 20 лет его жизни. В эти годы написаны его вершинные произведения, романы «Преступление и наказание», «Униженные и оскорбленные», «Идиот», «Подросток», «Бесы», «Записки из мертвого дома», «Братья Карамазовы». Работа над романами идет параллельно с работой публициста и писателя; Достоевский организует и издает (вместе с братом) журналы: «Гражданин», «Время», «Эпоха», работает над «Дневником писателя».
Действие романов Достоевского имеет точную прописку в пространстве и времени (в «Преступлении и наказании» указывается не только улица, но и дом, на чердаке которого живет Раскольников). Вместе с тем мир Достоевского: чувства и страсти, переживаемые героями, — имеет общечеловеческий, вневременной смысл. Самое сложное, самое противоречивое явление в мире — человек, за душу которого, говорит Достоевский, вечно борются бог и дьявол.
Мир Достоевского — многоголосье, полифония (М. Бахтин). Герои его романов действуют, говорят сразу все. Самое интересное в человеке — его «тайная мысль», идея. Есть идеи, которые обдумываются, вынашиваются людьми в течение долгих лет, но есть и такие, которые неожиданны для самого их носителя: они возникают стихийно, вопреки здравому смыслу и только по простой человеческой прихоти: хочу — и буду! Раскольников («Преступление и наказание») свою «идею» тщательно обдумывает — не в исполнительском, а в «метафизическом» плане — он еще до совершения убийства ищет и, как ему кажется, находит доводы, его оправдывающие. Студент (будущий юрист!) в уме своем разрабатывает философию вседозволенности, или зла во имя добра, мысленно поделив людей на тех, кто «может все» и тех, «тварей дрожащих», кому суждено и велено лишь раболепствовать перед сильными и великими: перед цезарями и наполеонами. То, что люди называют моралью, — закон для толпы, а не для героев. Герои же, исключительные личности, — это те, кто шагают к своей цели прямо, перешагивая через тех, кто им мешает.
В рассуждениях Раскольникова узнается будущий ницшеанец (будущий — потому что роман Достоевского написан много раньше, чем началась литературно-философская деятельность Фр. Ницше). Русский писатель не только не разделяет взглядов своего героя, но пишет свой роман именно для опровержения «философии» раскольниковых. А опровергает ее не логика (логика вседозволенности по-своему безупречна). Преступление несовместно с совестью, с бессмертием человеческой души. Преступника ждет не только человеческий, но и вечный суд. Он сам себя должен наказать, должен выстрадать покаяние.
Преступление и преступники — на страницах почти всех произведений писателя (во всяком случае, — на страницах его крупнейших романов). Но это не детективы: читателю не нужно разгадывать, кто именно убийца или насильник. Задача — в другом: разгадать и понять психологию и философию злодеяния. В «Братьях Карамазовых» совершается не просто убийство, совершается отцеубийство. Физически его совершает побочный сын старика Карамазова — психически неполноценный Смер-дяков. Но Смердяков — лишь орудие убийства (как пестик от ступки — орудие в руках Смердякова). Подлинный убийца — тот, чью волю Смердяков осуществляет. И Смердяков знает, кто это: Иван.
Действительно, Иван Федорович желал смерти отца и знал, что Смердяков понимает это и выполнит его волю — убьет жадного, отвратительного развратника. Но как могло у человека родиться и созреть такое страшное желание? Писатель отвечает: оно могло родиться и созреть только в уме атеиста. (Ни в Бога, ни в бессмертие души Иван не верит). Атеизм, «евклидов ум», т.е. ум без веры, — вот, по Достоевскому, глубинный корень, конечная причина зла в мире!
Общественный идеал. Отношение к социализму.
В годы юности, встреч с Белинским и активного общения с петрашевцами, Достоевский был сторонником идей христианского социализма, как и идей французских утопистов (особенно Фурье). Эти идеи ему представлялись тем более гуманными, чем более нетерпимыми и безрадостными были порядки, условия жизни миллионов людей как в России, так и в буржуазной Европе. Отрицательное отношение писателя к капитализму не изменилось до конца жизни. Никакой прогресс не оправдывает общество, моралью которого является обман и грабеж, а высшей ценностью деньги ради денег.
Существенно, коренным образом изменилось, однако, у Достоевского в 60—70-е годы (по сравнению с годами молодости) отношение к социализму: теперь уже не только как к идее, но и практике ее осуществления. (Такой практикой к тому времени уже было «бесовство» — первые кровавые опыты российского терроризма.) Теперь Достоевский отказывается видеть различие между социализмом и капитализмом по существу: оба они эксплуатируют самые низкие черты и помыслы человека — только грубо-материальные. (Речь может идти, считает Достоевский, лишь о перераспределении собственности, о перемене лиц в иерархии власти.)
Достоевский решительно отвергает теорию «среды» (особенно популярную у французских материалистов XVIII века), фактически снимающую с человека всякую ответственность за его поступки, а самого человека низводящую до случайного продукта случайных обстоятельств. Социалистический идеал очень хорошо соответствует этой теории, так как он есть идеал «муравейника», лишающего людей индивидуальности, устанавливающего режим жесточайшего тоталитаризма.
Возможно ли «заставить» людей быть счастливыми, решив за них — что нужно и что не нужно им для счастья? Об этом автор «Карамазовых» размышляет в философской интродукции к знаменитому роману — «Великий инквизитор». Фактически действующих лиц в этой философской притче двое: Великий инквизитор, держащий в страхе и повиновении Севилью (действие происходит в Испании, в XVI веке, в разгар террора инквизиции), и Иисус Христос, вновь посетивший землю после своей смерти и чудесного воскресения.
Инквизитор сжигает людей заживо за «ересь», за малейшее отступление от канонов и догматов церкви. Фанатик готов упрятать в тюрьму, приковать цепями и самого Христа, который своим появлением мешает ему установить должный порядок в обществе. Что же за порядок? — Это порядок всеобщей сытости и всеобщего довольства: ведь больше людям, считает их «пастырь», ничего и не надо. Самое страшное преступление, за которое может быть только одно наказание — костер, — это инакомыслие, даже малейшее сомнение в справедливости и мудрости поступков и слов Инквизитора, который, возможно, и искренне желает народу добра, но добра по-своему: без свободы. Как не узреть в страшной антиутопии великого писателя наш, российский XX век, со своими инквизиторами, кострами, тюрьмами и психушками?
Историческая миссия России и российской культуры.
«Бесовщина» принесет России большие жертвы и страдания. Но не она будет «последним словом» русской истории. У России великая судьба и великое будущее. Самые заветные мысли по этому поводу Достоевский высказал незадолго до смерти, летом 1880 года в речи, посвященной памяти А. С. Пушкина.
Пушкин — явление русской культуры. Но именно поэтому, подчеркивает Достоевский, и культуры мировой. Дух поляков и испанцев, немцев и англичан, французов и западных славян так же близок и понятен Пушкину, как и дух его собственного народа. Пушкин таков, какова Россия. Ее высшая сила — в чувстве мирового братства: не мечом, а открытым сердцем, пониманием другой души возглавить великое дело культурного объединения Европы (народы Европы, говорил Достоевский, даже не знают, как они нам дороги).
Это путь для страны, для народа. Для индивида, для личности — это путь религиозно-нравственный, путь деятельной любви и всепрощения.
§ 4. Л. Н. Толстой
Толстого Льва Николаевича (1828—1910) знает весь культурный мир. Знает как великого писателя, автора гениальных реалистических произведений, среди которых особой славой пользуются его романы: «Война и мир» (1867—1869), «Анна Каренина» (1875—1877), «Воскресение» (1899). Художественные творения Толстого (он писал во всех жанрах прозы, включая драмы), как и творения Достоевского, глубоко философичны. Но у Толстого немало и собственно философских трудов (религиозно-философского, этического, эстетического, педагогического, социально-политического содержания). Литературная деятельность Толстого длилась почти 60 лет — с 1851 года (когда была написана первая часть автобиографической трилогии — «Детство») до последних лет жизни. С юношеского возраста писатель вел Дневник. Огромно и его эпистолярное наследие.
Эпоха Толстого — это и эпоха России, эпоха первых 50 лет ее пореформенного развития. Именно в это время величайшая крестьянская страна делала выбор, решала свою судьбу: идти ей или не идти по пути Запада, т.е. по пути капитализма. Толстой был одним из самых убежденных и непреклонных противников буржуазного «прогресса», перенося эту критику и на такие завоевания современной цивилизации, как наука и культура. (К концу жизни обострились, вплоть до открытого конфликта, отношения Толстого с государством и русской православной церковью, которую он справедливо рассматривал как одно из государственных учреждений самодержавной власти). По Толстому, любое государство — зло, потому что оно есть организованное насилие над людьми. И церковь — насилие, она вмешивается, не спросясь, в личную жизнь человека — от рождения до смерти.
Вместе с тем Толстой был религиозным, христианским мыслителем. Его идеалы очень близки идеалам раннего христианства. Принимая полностью нравственное учение Христа, Толстой не принимал богословскую догматику: все евангельские «чудеса» он понимал лишь как иносказания или как наивные поверья, иллюзии древнего массового сознания, естественные для своего времени, но поддающиеся простому, рациональному объяснению с позиций нашего, современного жизненного опыта.
Из европейских философов Нового времени особенно сильное, глубокое влияние оказали на Толстого Ж.-Ж. Руссо и А. Шопенгауэр. Руссо — как критик цивилизации и один из самых горячих сторонников социального равенства, противник частной собственности. Шопенгауэр — как критик легковесного оптимизма, открывший людям демоническую правду об их одиночестве в мире зла.
Граф, аристократ, выходец из высших слоев общества, Толстой глубоко и трагически переживал свое вынужденное отчуждение от народа, свою невольную вину перед ним. Идеалом Толстого (как и идеалом Руссо) было возвращение в старые добрые времена. Руссо, идеолог городских низов, хотел бы от машинного производства и даже мануфактуры вернуться к временам послефеодального ремесленничества. Толстой — к временам патриархального крестьянского уклада.
Критика культуры.
Современная культура осуждалась Толстым за ее внутренний социальный антагонизм, за ее антинародный характер. Наука — за то, что и она есть удел богатых. Это особенно ярко выразилось в отношении Толстого к медицине. Услуги врачей и лекарства не доступны простым людям. Совет врача бедняку, своему пациенту, — лучше питаться или отдыхать на курорте — звучал бы как издевательство. Народ голодает и бедствует, писал Толстой, а профессора астрономии считают звезды на небе, профессора-зоологи — классифицируют казявок; профессора-историки спорят, какая была борода у Барбароссы. Но если даже научное знание используется техникой, промышленностью и сельским хозяйством — это еще хуже, ибо еще сильнее эксплуатируется — с помощью науки — рабочий и крестьянин.
Потеряв связь с народом, «образованные классы» общества потеряли и смысл жизни. Этот «смысл» для них измельчился в погоню за призрачными благами, в суету и тщеславие. Аморализму высших классов противостоит истинная — народная, крестьянская мораль (она же и мораль христианская). Для крестьянина-труженика смысл жизни ясен: жить нужно «для бога, для души», а это значит — не для славы и богатства, а для труда и любви.
Критикуя систему образования, преследующую ложную цель — сообщения учащимся массы бесполезных знаний, — Толстой организует в Ясной Поляне свою школу для крестьянских детей, положив в основу обучения привитие ученикам простых общечеловеческих норм нравственности.
Эстетика. Требования простоты и естественности распространялись Толстым и на искусство. Искусство, по Толстому, компенсирует, восполняет ограниченность эмоционального опыта индивида, дает ему возможность пережить и прочувствовать то, что пережили и прочувствовали сотни и тысячи других людей — разных времен и народов. Главное и самое ценное в художественном произведении — идея, отсутствие которой не может восполнить никакое изящество формы или красота стиля. Из многих и многих видов искусств Толстой особо выделял музыку — по силе ее непосредственного воздействия на человека (См. «Крейцерову сонату»). В то же время к сценическому воплощению музыки — к опере и балету — писатель относился более чем скептически, не принимая ту меру условности, которую содержат в себе эти жанры. Чрезмерное развитие эстетического элемента («искусство для искусства») лишает искусство его главного смысла и значения — этического, нравственного.
Философия истории.
В обобщенном виде взгляд на всемирную историю изложен Толстым во второй части «Эпилога» к роману «Война и мир». Писатель иронизирует над теми историками (а таких было немало), которые рассматривали историю как историю прихотей и капризов «великих личностей»: вождей и полководцев. Какая сила движет народами? — ставит вопрос Толстой. Этой силой не только не могут быть отдельные личности, ею не могут быть и общественные идеи, происхождение которых само требует объяснения, т.е. не может быть, сама по себе, умственная деятельность людей.
История не есть дело избранных, она есть дело всех. При том, однако, уточнении, что непосредственные деятели, участники событий принимают на себя меньшую ответственность по сравнению с теми, чью власть они осуществляли, чьи приказания и команды выполняли. Нравственная и физическая деятельность, соединяясь, составляют причину явлений. Такой вывод Толстой считает историческим законом. Совместима ли с ним свобода воли человека?
Признавая, что антиномия свободы и необходимости древнейшая и труднейшая в истории мысли, Толстой разрешает ее так. Чем дальше во времени отстоит от нас событие, тем более необходимым оно представляется и тем меньше места в нем занимает элемент свободы. Напротив, текущие события (или события недавнего прошлого) представляются нам во многом случайными, совершенными по воле людей, которая могла бы быть и иной. А это значит, что свобода и необходимость — не только объективная, но и субъективная мера событий: чем больше мы знаем о причинах, побудивших тот или иной поступок, то или иное действие человека, тем более необходимым и менее свободным оно будет нам казаться. Как бы ни отстаивал разум (а с ним и наука) законы необходимости в истории, внутреннее сознание каждому человеку говорит о его свободе. Свобода — первый и вернейший признак жизни. Но углубляясь в сущность исторического процесса, отвлекаясь от внешнего и случайного, необходимо, пишет автор «Войны и мира», отказаться от несуществующей свободы и признать неощущаемую нами зависимость.
Этика ненасилия.
Главным врагом свободы является насилие человека над человеком. Проблема насилия, вопрос об источниках его возникновения, о его формах, значении в общественной жизни, действии на нравственную жизнь людей, о его правомерности или неправомерности — всегда были в центре мировоззрения писателя. Толстой много писал о войне, но всегда замечал, что война интересует его не с исторической или стратегической, но только с этической точки зрения. В педагогических статьях 60-х гг. основным принципом, на котором строилась вся практика яснополянской школы. Толстой провозглашает решительное и безоговорочное отрицание насилия в воспитании и обучении. В произведениях, написанных в 80-е гг. и позже, Толстой развивает критику общественного строя, основанного на порабощении меньшинством большинства. Теперь его занимает не вопрос власти вообще, но главным образом вопрос о власти государственной, и не о насилии вообще, но о насилии, осуществляемом государственными учреждениями и лицами, представляющими государственную власть.
Дата добавления: 2015-09-29; просмотров: 39 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая лекция | | | следующая лекция ==> |